– Да, сорок человек. Большинство из них начальники. Спаслись только мы трое, еще один сиси и девушка, моя воспитанница. Послушайте, Койко-тян, времени у нас мало. Услуга всей жизни, о которой я прошу, заключается в том, чтобы вы охраняли эту девушку, пока будете здесь, в Киото, возьмите ее к себе в услужение, даже заберите с собой в Эдо и…
– О, но как бы мне ни хотелось помочь, прошу прощения, это было бы очень трудно, генерал Акеда очень щепетилен в отношении слуг. Он захочет лично побеседовать с ней – так было со всеми моими другими помощницами, – ответила она так любезно, как только могла, внутренне ужасаясь тому, что он посмел сделать ей столь опасное предложение: приютить у себя беглого сиси, пусть даже это невинная девушка. – Это было бы очень труд…
– Разумеется, это будет трудно. Но вы сумеете устроить все это без того, чтобы он разговаривал с ней.
– Я не думаю, что это возможно, и к тому же есть еще князь Ёси… – Она остановилась, не договаривая дальше, в отчаянной надежде, что он откажется от этой услуги, но он мягко продолжал, глядя на нее напряженным, подчиняющим себе взглядом, говоря, что Сумомо будет с нею в безопасности, что она самурай, невеста очень важного сиси, женщина, достойная доверия:
– Прошу прощения, но я прошу вас сделать это для сонно-дзёи. Если возникнут проблемы, отошлите ее. Любое задание она выполнит… прошу извинить, Койко-тян, я должен идти. Услуга всей жизни, как старому другу.
– Подождите. Если… мне придется посоветоваться с генералом Акедой, но даже если его и можно избежать, я все равно должна буду спросить у своих слуг, мне, разумеется, необходимо знать их мнение, но что мне рассказать о ней? Генералу или им. Я не знаю этих людей из Киото, и о них ничего не знаю.
– Их мама-сан ручается, что им можно верить, – ответил он с полной убежденностью. – Я спросил ее, одобрит ли она все это, иначе я не предложил бы подобного. Скажите им правду, что Сумомо просто упрямая девушка и ее опекун – ваш старый, старый клиент – хочет, чтобы ее обуздали и обучили полезным женским искусствам. Я не могу взять ее с собой и хочу, чтобы о ней позаботились. У меня есть обязательства по отношению к ее жениху. Она будет подчиняться вам во всем.
Койко дрожала от опасности, которой подвергала себя, а также тех, за кого несла ответственность, Тёко и своих помощниц: четырех прислужниц, парикмахершу и массажистку. По счастью, они согласились принять незнакомку в свой круг и помочь ей измениться к лучшему, и Акеда после долгой беседы не смог найти ни одного недостатка.
Ах, Кацумата, вы знали, что я ни в чем не могу вам отказать, подумала она. Любопытно, как быстро вам перестало быть нужно мое тело, всего через несколько месяцев, и вы пожелали вместо этого владеть моим разумом и расширять его. Я все еще скована железным обручами, в глубоком долгу перед вами. Без вас и тех знаний, которые вы мне дали, я не достигла бы вершины пика, где нахожусь сейчас, и не смогла бы очаровать величайшего человека в стране.
– Садитесь, Сумомо, – пригласила она. – У нас есть немного времени, прежде чем мне нужно будет уйти. Здесь нас не могут подслушать.
– Благодарю вас.
– Мои слуги переживают из-за вас.
– Пожалуйста, извините меня, если я делаю что-то неправильно.
Койко улыбнулась.
– Прислужницы сомневаются, есть ли у вас вообще язык. Все соглашаются, что вам не мешало бы быть более обходительной, и все понимают, почему ваш опекун хочет, чтобы вы стали лучше.
– Мне нужно стать лучше, – сказала Сумомо с улыбкой.
Глаза Койко прищурились. Молодая женщина напротив нее была по-своему привлекательной, тело гибкое и сильное, лицо не накрашено, цвет юности и здоровья восполнял этот недостаток. Волосы у нее в хорошем состоянии, но их нужно красиво уложить, критически подумала она. Стиль Киото подойдет ей, побольше дорогих масел на руки и кисти, слегка оттенить ее изящные скулы, чуть-чуть добавить цвета губам. У этой девушки хорошие задатки. Мы должны сходить в баню вместе, тогда я буду знать больше, хотя сомневаюсь, что она смогла бы привыкнуть к нашей жизни, даже если бы хотела. – Вы девственница, да?
Она увидела, как девушка вспыхнула, и громко рассмеялась.
– Ах, прошу прощения, ну конечно, вы девственны, я на мгновение забыла, что вы не принадлежите к нашему Миру. Прошу вас, извините меня, но мы так редко встречаемся с чужими, особенно с женщинами-самураями, а иметь одну в своем доме, пусть даже ненадолго, это почти неслыханно.
– Вы всегда нас так называете – чужими?
– Да. Наш Плывущий Мир разделяет нас. Возьмите маленькую Тёко. Скоро ее другая жизнь исчезнет, и она будет знать только мою. В этом состоит моя обязанность: обучить ее и сохранить ее нежной и доброй, приносящей себя в жертву мужским удовольствиям – не по своему порыву. – Глаза Койко глянцево заблестели. – Ведь именно это делает мужчин счастливыми и всем довольными, удовольствие во всех его проявлениях, neh?
– Прошу прощения, я не понимаю, что вы подразумеваете под «проявлениями»?
– О, прошу прощения, это означает различные виды и качества, показать удовольствие во всех его формах и степенях.
– А, благодарю вас, – произнесла она, пораженная. – Пожалуйста, извините меня, но я никогда не знала, что дамы… Плывущего Мира такие… конечно, я предполагала, что они прекрасны, но никогда, никогда не думала, что они могут быть так прекрасны, как вы, и никогда даже не представляла себе, что они могут быть так хорошо образованы и совершенны во всем. – За те несколько дней, что она провела здесь, Сумомо слышала, как Койко поет и играет на сямисэне, и ее вдохновило несравненное исполнение и репертуар – она сама играла на сямисэне, совсем немного, и знала, как это трудно. Она слышала, как Койко учила Тёко искусству хокку и других видов поэзии, учила обыгрывать фразу, рассказывала о шелках, о том, как их изготовляют, об основе и утке и других тайнах ремесла, о начале истории и прочих столь же чудесных вещах – широта ее знаний была огромна. Сумомо почтительно поклонилась. – Вы поражаете меня, госпожа Койко.
Койко тихо рассмеялась.
– Учение – самая важная часть нашей работы. Легко удовлетворить тело мужчины – этот восторг столь мимолетен, – но трудно доставлять ему удовольствие бесконечно долгое время, интриговать его и сохранять его расположение. Это должно исходить из чувств разума. Чтобы достичь этого, необходимо заниматься крайне тщательно. Вам тоже следует начать делать это.
– Когда можно восхищаться цветами вишни, кто станет смотреть на морковную ботву?
– Когда мужчина голоден, он ищет морковь, а не вишневый цвет, а голод он испытывает чаще, чем бывает сыт. – Койко ждала с лукавым интересом. Она увидела, как Сумомо опустила глаза, не зная, что сказать.
– Морковь – это пища крестьян, госпожа Койко.
– Вкус к ягодам вишни нужно развивать, как и к ее цветам. Вкус моркови может иметь самые разные оттенки, если ее приготовить подобающим образом. – Снова она выжидательно замолчала, но Сумомо по-прежнему не поднимала глаз. – Отбросив загадки, чтобы они не сбивали вас с толку, я скажу, что в действительности не плотских утех ищут мужчины в нашем Мире, но возвышенной любви – нашего самого запретного плода.
Сумомо была поражена.
– Запретного?
– О да, для нас. Он отравлен, этот плод. Мужчины ищут любви и в вашем Мире тоже, и вам она не запрещена, не правда ли?
– Правда.
– Ваш будущий супруг такой же, как все, он тоже ищет высокой любви, везде, где ее можно найти. Будет лучше, если он найдет ее дома – столько, сколько вы сможете ему дать, и так долго, как только сможете. – Койко улыбнулась. – Тогда у вас будет и вишня, и тонко приготовленная морковь. Оттенков вкуса можно добиться без труда.
– Тогда, пожалуйста, научите меня.
– Расскажите мне об этом человеке, вашем будущем муже.
– Его зовут Ода, Рокан Ода, – тут же ответила Сумомо, используя вымышленное имя, которое ей дал Кацумата. – Его отец госи… и он родом из Канагавы в провинции Сацума.
– А ваш отец?
– Все, как я говорила, госпожа Койко. Он из ветви Фудзахито, – сказала она, воспользовавшись своим новым именем, – он тоже живет в деревне неподалеку и тоже госи.
– Ваш опекун говорит, что этот Рокан Ода важный человек.
– Он слишком добр, госпожа Койко, хотя Ода-сама сиси и принимал участие в нападении на князя Андзё у ворот замка Эдо, а также убил старейшину Утани. – Кацумата сказал ей, что безопаснее говорить правду, где это возможно, тогда меньше лжи приходится запоминать.
– Где он сейчас?
– В Эдо, госпожа Койко.
– Как долго вы хотите пробыть со мной?
– Что касается меня, госпожа Койко, то так долго, как смогу. Мой опекун сказал, что в Киото мне грозит опасность. Домой я вернуться не могу, отец сердит на меня, как он вам рассказывал, так же как родители Оды-самы сердиты на него, прошу прощения, из-за меня.
Койко нахмурилась.
– Это сделает жизнь невыносимой.
– Да. Карма есть карма, все будет так, как должно быть. Хотя я не имею ни для кого никакой ценности и полагаю, что бакуфу обо мне не знают, сэнсэй Кацумата с одобрением относится к Оде-саме, он взял на себя ответственность. Он сказал, что я должна подчиняться вам во всем.
– Лучше подчиниться родителям, Сумомо.
– Да, я знаю, но Ода-сама запрещает мне это.
Хороший ответ, подумала Койко, видя ее гордость и твердость. Опечаленная, она взглянула на полуоткрытое окно. Нет сомнения, что эта запретная любовь окончится так же, как столь многие до нее. Самоубийством. Вместе, если боги будут милостивы к Сумомо. Или в одиночестве, когда этот Ода, следуя своему долгу, подчинится родителям и возьмет жену, приемлемую для них.
Она вздохнула. В садах снаружи сумерки переходили в ночь. Легкий ветерок.
– Листья перешептываются друг с другом. О чем они говорят?
Сумомо скрыла свое удивление и прислушалась. По прошествии некоторого времени она сказала:
– Прошу прощения, я не знаю.
– Слушайте, пока меня не будет. Это очень важно: знать, что шепчут листья. Сегодня вы останетесь здесь, Сумомо. Может быть, я вернусь, может быть, нет. Если вернусь, то мы поговорим еще, и вы расскажете мне, что услышали. Если нет, то мы продолжим на следующий день и вы расскажете мне завтра. Когда Тёко вернется, чтобы приготовить футоны, скажите ей, я хочу, чтобы вы обе сложили хокку. – Она подумала мгновение и улыбнулась. – Хокку про улитку.
– Здравствуй, Койко, – апатично произнес Ёси. Он сидел спиной к стене, рука рядом с мечом, в юкате из пурпурного шелка. Внешне он казался спокойным, но она видела его насквозь и знала, что он сейчас чувствует себя одиноким, испуганным и нуждается в других умениях.
Ее улыбка могла бы осветить самый черный день. Она тут же увидела, что его взгляд смягчился. Хорошо, первый барьер.
– Вот, – сказала она с притворной серьезностью, – у меня есть для вас стихотворение:
Нелегко сказать,
Где голова, где конец
У улитки, что на листе
Отдыхает!
Его хохот заполнил всю комнату.
Хорошо, второй барьер.
– Я так довольна, что вы позволили мне приехать с вами в Киото. – Его глаза засветились другим светом, и на душе у нее потеплело. Инстинктивно она изменила то, что собиралась сказать: что он был так красив в мерцающем свете ночных фонарей. Вместо этого она высказала то, что жило глубоко в ней:
Печальны были времена,
Когда, не зная вас,
Я наблюдала: вот настанет день
И снова пропадет!
Она сидела на коленях напротив него, он потянулся вперед и нашел ее руку. Слова были не нужны. Ни для него, ни для нее. Теперь он обрел покой, напряжение пропало, пропало чувство одиночества и весь страх. И она тоже была спокойна. Столько энергии потрачено, чтобы извлечь его из себя самого. Столько тайного открыто. Неразумно открывать так много.
Ты очень важна для меня, говорил он, не произнося этого вслух, как разговаривают влюбленные.
Вы оказываете мне слишком большую честь, отвечала она едва заметной тенью, легшей на лоб. Потом ее пальцы легко погладили тыльную часть его ладони, говоря, я обожаю вас.
Глаза неотрывно смотрели в глаза. Она поднесла его руку к лицу и прикоснулась к ней губами. Молчание охватывало их, сжимая все сильнее, причиняя боль, а потом одним быстрым движением она скользнула к нему под бок и крепко обняла его. Ее смех зазвенел серебристой трелью.
– Слишком много серьезности вредно для меня, Тора-тян! – Она обняла его снова, уютно устроившись в его объятиях. – Вы доставляете мне столько счастья.
– Ах, не больше, чем ты мне, – мягко проговорил он, радуясь, что напряжение было разрушено так красиво. – Тебя обожают, и твои стихотворения тоже.
– То, что про улитку, принадлежало Кэраи.
Он рассмеялся.
– Оно принадлежит Койко Белой Лилии! Принадлежит, не принадлежало.
Она опять придвинулась теснее, наслаждаясь его теплотой и силой.
– Я чуть не умерла, когда услышала про сегодняшнее утро.
– Жизнь, – ответил он просто. – Мне следовало бы быть более готовым, но меня поразила улица. – Он рассказал ей, какой необычной она показалась ему. – Это было редкое ощущение – чувствовать себя невидимкой, – слишком богатое, чтобы не испытать его снова, какими бы опасностями это ни грозило. Не добавляет ли опасность остроты в это блюдо? Я посмотрю, как это получится в Эдо. С наступлением темноты риск будет меньше, и я подготовлю специальную охрану, чтобы она сопровождала меня.
– Пожалуйста, извините меня, но я бы предложила не злоупотреблять этим наркотиком.
– Я и не собираюсь им злоупотреблять. – Его руки сжали ее, им было так удобно вдвоем. – Это могло бы стать наркотиком, да, очень легко.
Комната примыкала к его спальным покоям. Как и все помещения казарм, она была мужской, с минимумом обстановки, татами самого высокого качества, но уже потершиеся. Мне не будет неприятно покинуть это место, подумал он. Их уши уловили мягкое шлепанье приближающихся ног, его рука скользнула к рукоятке меча. Они оба напряглись.
– Повелитель? – произнес приглушенный голос.
– Что такое? – спросил Ёси.
– Прошу простить, что нарушаю ваш покой, господин, только что прибыло письмо из Зуба Дракона.
Койко не нужно было ни о чем просить: она подошла к двери и встала сбоку от нее на страже. Ёси приготовился.
– Откройте дверь, часовой, – выкрикнул он. Дверь отъехала в сторону. Часовой нерешительно остановился, увидев Ёси в наступательно-оборонительной позиции с мечом, на четверть вытащенным из ножен. – Передайте свиток госпоже Койко. – Часовой подчинился и пошел назад. Когда он достиг конца коридора и закрыл за собой ту дверь, Койко закрыла дверь в комнату. Она протянула ему свиток и опустилась на колени на свое место напротив. Он сломал печать.
В письме жена справлялась о его здоровье и сообщала, что его сыновья и остальные члены семьи чувствовали себя хорошо и с нетерпением ожидали его возвращения. Затем шла информация:
Старатели прилежно трудятся и переходят с места на место с вашим вассалом Мисамотой. Золота они пока что не нашли, но сообщили о больших – они употребили слово «огромных» – залежах высококачественного угля у самой поверхности, которые легко разрабатывать. Насколько я понимаю, они называют его «черным золотом» и его можно было бы с выгодой предлагать гайдзинам вместо денег. Они продолжают поиски. До нас дошло, что Андзё назначили тайро и он хвастается, что вас скоро заставят выйти из Совета старейшин. Далее, доверенный человек, которого вы посетили на пути в Киото, сообщает следующее: кодовое слово, которое он дал вам относительно одного из ваших врагов, является правильным и подобный план уже готов в качестве государственной политики этого врага.
Багряное Небо. Стало быть, молниеносное нападение является теперь государственной Политикой! Продержится ли мое соглашение с Огамой?
Он отложил этот вопрос на потом и продолжил чтение:
Тот ронин, Ори, ставший шпионом гайдзинов, убит в их лагере. Полагают, что второй ронин, Хирага, тоже там. Ваш шпион также доносит, что он, согласно приказу, перехватил «прислужницу», которую вы отослали назад и отправил ее далеко на север в очень бедный дом для увеселений. Ее любовник-ронин был убит.
Ёси улыбнулся. Это была служанка Койко, которая нашептала своему ронину-сиси о тайном ночном свидании Утани. На полпути к Киото он отпустил ее, отправив назад в Эдо с каким-то придуманным поручением – Койко, разумеется, не возражала. Хорошо, подумал он. В малой степени, но Утани отомщен.
Дальше, Гъёкояма: я завершила денежные дела. Могу я использовать эту возможность с углем как дополнительный залог при любых заказах оружия? Возможно, нам следует попробовать договариваться с гайдзинами напрямую, возможно, через Мисамото? Пожалуйста, дайте мне ваши наставления. Господин, вашего присутствия и мудрых советов очень не хватает. И последнее, прошу прощения, голод начался.
Ёси перечитал послание. Очень хорошо зная Хосаки, он понял, по тому как она написала «дополнительный залог», что переговоры были жесткими и цена высокой. Ладно, на следующий год голода не будет и мы расплатимся со всеми этими Гъёкоямами, если они проживут так долго в землях, которыми я правлю.
Он поднял глаза на Койко. Она смотрела в пространство, погруженная в мечты, которыми, он знал, она никогда с ним не поделится.
– Койко?
– О. Да, господин?
– О чем вы думали?
– Что листья шепчут листьям.
Заинтригованный ее ответом, он заметил: