Койко стояла парализованная, в ужасе от того, что ее богоподобный гуру предал ее, кормил ее одной только ложью, и эта девушка такая же обманщица, и из-за них происходит этот чудовищный заговор: ее покровитель умрет, но даже если и не умрет, она опозорена и ее ждет смерть либо от его руки, либо от руки его телохранителя, все в этой жизни теперь напрасно, никогда ей не выйти замуж за своего самурая, никогда не иметь сыновей, лучше покончить с этим быстро и своею рукой, чем быть прирезанной ими, но как, как, и тут она вспомнила о ноже Сумомо…
Ёси на полу, вытягивая шею, повернул голову, отчаянно пытаясь увидеть, куда будет направлен следующий сюрикен, подтягивая под себя ноги для броска вперед, который он должен был совершить или умереть; его мозг разрывался при мысли, что он столько времени согревал в своих объятиях гадюку, потом его глаза нашли руку Сумомо со вторым сюрикеном – сколько их у нее? – ее губы растянулись, обнажив белоснежные зубы…
Короткий миг неподвижности миновал.
Сумомо замерла, в упоении от подвига, который сейчас свершится, но это длилось слишком долго, и она увидела, как Койко вышла из оцепенения и в ее руке появился нож. Инстинктивно она поменяла цель, опомнилась, заколебалась, снова прицелилась в Ёси и начала бросок, но в этот миг Койко метнулась вперед, запуталась в своем кимоно и с размаху упала по направлению к ней.
Вращающийся сюрикен вонзился в грудь Койко, она вскрикнула, и это дало Ёси время броситься снизу на Сумомо. Он поймал ее за щиколотку и повалил на пол, его стальные пальцы метнулись к ее горлу, но она был подобна угрю и увернулась, натренированная в боевых искусствах. Ее рука шарила в рукаве в поисках последнего сюрикена, но прежде чем она успела нащупать его, он вцепился в ее кимоно и оторвал половину рукава, помешав ей. Она снова вывернулась из его рук и в мгновение ока вскочила на ноги, но теперь и он тоже был на ногах.
Она тут же издала пронзительный боевой клич, от которого кровь стыла в жилах, вскинула руку и сделала бросок. Он оцепенел, сочтя себя мертвым, но рука ее была пуста, замах был ложным, последний сюрикен все еще болтался где-то в оторванном рукаве.
Она пыталась отыскать его, когда сёдзи рывком отодвинули и на пороге появился стражник.
– Быстро, – крикнула она, показывая на Койко, которая стонала и корчилась на полу, отвлекая его и командуя, что делать. Когда телохранитель прыгнул вперед, она выхватила его длинный меч из ножен, и рубанула им с размаху, ранив его, и в следующий миг повернулась к Ёси. Но тот успел отпрыгнуть назад, перескочил через трепещущее тело Койко, лежавшей ничком, и бросился во внутреннюю комнату к своим мечам, проломившись через сёдзи напрямик. Сумомо яростно преследовала его.
Его меч с коротким шипением вылетел из ножен. Он повернулся, с бешеной силой парировал первый удар и повернулся в тесной комнатке. Сумомо бесстрашно атаковала его снова, и снова ее удар был отбит; Ёси тем временем оценивал ее, а она – его. Еще один обмен молниеносными ударами – она была столь же умелым мастером меча, как и он.
Теперь напал он, и тоже безуспешно. Они разошлись и двинулись по кругу, потом она выскочила через сёдзи, ища больше пространства. Он следовал за ней по пятам. Они опять двинулись по кругу, выискивая слабое место в обороне противника. Снаружи раздались крики. К комнате сбегались стражники; тело раненого самурая наполовину закрывало вход. Понимая, что времени у нее мало, Сумомо усилила натиск, сделала выпад, потом повернулась, встав спиной к двери, и их мечи заработали, парируя и нанося удары. Ёси развернулся, заставив ее опять пойти по кругу, но упустив при этом инициативу.
Он увидел Абэ, набегавшего на нее со спины с поднятым мечом, и прорычал:
– Нет! Оставь ее мне. – И едва не лишился головы, отступив во временном беспорядке.
Абэ послушно остановился. Еще одна яростная схватка, к которой Ёси едва успел обрести равновесие. Противники были достойны друг друга; Ёси намного превосходил девушку силой, хотя и не имел такой практики.
Их клинки сомкнулись. Она быстро отступила на шаг, понимая, что он обязательно возьмет верх в таком единоборстве, сделала обманное движение и слепо ринулась вперед, отбросив всякие правила. Ее меч вонзился ему в плечо. Этот выпад покалечил бы менее искушенного бойца, но он предвидел этот удар, и клинок лишь легко его ранил. Ёси, однако, громко вскрикнул и, раскрывшись, опустил свой меч; лицо его исказила притворная гримаса боли. Забыв об осторожности, она двинулась вперед, чтобы добить его. Но он оказался не там, где она ожидала его найти. Его меч описал яростную дугу от пола, застав ее врасплох, и отсек ей вооруженную руку чуть выше кисти. Ее меч, кувыркаясь, подлетел в воздух, мертвые пальцы все еще сжимали рукоятку.
Она удивленно уставилась на культю, из которой потоком хлестала кровь. Боли не было. Ее вторая рука пережала обрубленную кисть, замедлив кровотечение. Телохранители снова бросились вперед, чтобы схватить ее, но Ёси опять с проклятиями отогнал их. Грудь его ходила ходуном, он пытался отдышаться, ни на мгновение не сводя с нее настороженных глаз.
– Кто ты?
– Сумомо Фудзахито… сиси, – выдохнула она. Силы и мужество быстро покидали ее. На последнем подъеме она простонала «сонно-дзёииии», отпустила кисть, стала шарить в рукаве, нащупывая последний сюрикен, нашла его, погрузила одно отравленное острие себе в руку и, покачнувшись, шагнула к Ёси, чтобы вонзить сюрикен в него. Но он стоял наготове.
Могучий удар поразил ее точно в то место, где шея соединяется с телом. Меч рассек тело и вышел как раз под мышкой. Все, стоявшие рядом, как один, с шумом втянули в себя воздух, уверенные, что стали свидетелями деяния, рассказы о котором столетями будут передаваться из уст в уста и которое подтвердило право этого человека считаться достойным потомком великого Сёгуна и являться носителем славного имени. Но все были при этом и потрясены обилием крови, залившей все кругом.
Абэ первым обрел способность говорить.
– Что произошло, повелитель?
– Я победил, – хмуро ответил Ёси, осматривая плечо; кимоно в этом месте напиталось кровью. У него по-прежнему сильно кололо в боку и в сердце. – Приведите врача… потом мы выезжаем.
Люди бросились выполнять его приказание. Абэ оторвал взгляд от трупа Сумомо. Койко жалобно стонала и корчилась на полу, ее ногти царапали татами, оставляя в циновках дыры. Он двинулся к ней, но Ёси остановил его:
– Осторожно, болван! Она тоже участвовала в заговоре! – Абэ опасливо откинул нож Сумомо в сторону. – Переверни ее! – Он подчинился, по-прежнему орудуя ногой.
Крови почти не было. Сюрикен пришпилил кимоно к телу, быстро остановив кровотечение; стальной кружок был погружен в ее грудь почти до половины. Пульсирующая боль, накатываясь волнами, искажала ее лицо уродливой гримасой, в другие же моменты Койко была все так же ослепительно прекрасна.
Ёси обуревала ненависть.
Никогда еще не был он так близко к смерти. Предыдущее покушение было сущим пустяком в сравнении с этим. Как ему удалось выдержать этот натиск и неожиданное нападение, он и сам не понимал. Полдюжины раз она брала верх над ним, он знал это, и ужас, испытанный им на пороге смерти, был совсем не таким, каким он его себе воображал. Такой ужас способен лишить мужества кого-угодно, подумал он, чувствуя, как в нем поднимается ярость и желание изрубить Койко на куски за ее предательство, или оставить ее корчиться здесь в муках.
Ее пальцы бессильно скребли грудь в том месте, где сосредоточилась эта невыносимая боль; она пыталась вырвать из своего тела то, что было ее причиной. И не могла. Дрожь пробежала по ее телу. Глаза открылись, и она увидела Ёси, стоящего над ней, и тогда ее руки оставили грудь и поднялись к лицу, пытаясь поправить растрепавшиеся волосы, чтобы они выглядели аккуратно в его присутствии.
– Помогите мне, Тора-тян, – всхлипнула она, слова клокотали у нее в горле, – пожалуйста, помоги-ите мне-е-е… больно…
– Кто подослал тебя? И ее? Кто?
– Помоги-и-ите мне, о, пожалуйста, больно, больно. Я хотела спасти… спасти… – Ее голос умолк, и она снова увидела себя с ножом в руке, он беспомощно лежит у стены, увидела, как, мужественно исполняя свой долг, она бросается вперед, чтобы защитить его, дать ему этот нож, которым она не могла воспользоваться сама, и не дать предательнице ранить его летающим кружком стали, подставив себя вместо него, спасая ему жизнь, чтобы он вознаградил ее и простил ее, хотя она и не виновата ни в чем, она лишь служила ему, ублажала его, обожала его…
– Что нам с ней делать? – спросил Абэ, преодолевая дурноту. Он, как и все они, был уверен, что сюрикен отравлен и ее ждет смерть, от некоторых ядов более жестокая, чем от других.
Бросьте ее на навозную кучу, было первой мыслью Ёси, желудок которого наполнился тошнотворной сладковатой горечью, и оставьте собакам и ее собственным мучениям. Он нахмурился, переживая теперь свою муку: Койко была все еще прекрасна, даже все еще желанна, только ее затухающий стон подчеркивал пришедшее к нему уродливое, разъедающее все изнутри осознание того, что еще одна эра его жизни закончилась.
Отныне и навсегда он будет один. Она убила доверие. Если эта женщина, на которую он излил столько нежности и тепла, могла предать его, значит, его предаст любая. Никогда больше не сможет он доверять женщине или делиться с ней столь многим. Никогда. Она уничтожила эту часть его навсегда. Его лицо закрылось.
– Выбросьте…
И тут он вспомнил ее глупые стишки и ее счастливые стишки, весь смех и все удовольствия, которые она ему дарила, ее мудрые советы и моменты глубокого удовлетворения. Он вдруг почувствовал невыразимую печаль от того, как жестока жизнь. Меч свой он по-прежнему сжимал в руке. Ее шея была такой тонкой. Удар был милосердным.
– Сонно-дзёи, а? – пробормотал он, ослепленный этой потерей.
Проклятые сиси, это их вина, что она мертва. Кто подослал Сумомо? Кацумата! Должно быть, он, те же удары меча, то же коварство. Дважды его смертники едва не убили меня. Третьего раза не будет. Я сотру их с лица земли. Пока я жив, Кацумата – мой враг, все сиси враги. Проклятые сиси… и проклятые гайдзины!
На самом деле это они во всем виноваты, гайдзины. Они как чума. Не будь их, ничего из этого бы не произошло. Не было бы ни вонючих Соглашений, ни сиси, ни сонно-дзёи. Ни этого гноящегося волдыря под названием Иокогама.
Проклятые гайдзины. Теперь они заплатят.
40
ЙокогамаВ тот же день после полудня Джейми Макфэй вышел из редакции газеты «Иокогама гардиан», кипя от возмущения. Он сунул последний выпуск газеты под мышку и заторопился по Хай-стрит. Соленый ветер был прохладным, море пестрело белыми барашками, выглядело серым и неприветливым. Его походка была такой же сердитой, как и его настроение. Господи, боже ты мой, думал он, Малкольму сначала следовало посоветоваться со мной. Он свихнулся, ополоумел. Теперь жди беды.
– Чего такое? – спросил Ланкчерч, увидев смятую газету и встревоженный торопливостью Джейми, обычно столь несвойственной шотландцу. Он сам как раз направлялся в редакцию забрать свой собственный экземпляр газеты перед послеобеденной сиестой и остановился на минуту, чтобы помочиться в уличную канаву. – Эй, дуэль уже в газете, пропечатали-таки, да?
– Какая дуэль? – резко спросил Джейми. Всюду ходили слухи, что она должна состояться со дня на день, хотя пока что никто еще не шепнул, будто ему доподлинно известно, что она назначена на завтра, на среду. – Ради бога, прекрати ты распространять эту галиматью!
– Да это я просто так спросил, старина. – Цветущий здоровяк застегнул пуговицы на ширинке и поддернул ремень повыше только затем, чтобы он тут же сполз назад, под округлое брюшко. – Так чего же там, етитный дух, стряслось? – Он ткнул пальцем в газету. – Чего такого этот в-три-господа-бога-мать растреклятый Неттлсмит написал, что у тебя шары из котомок повыкатились?
– Да все то же самое, – поморщился Макфэй, скрывая истинную причину. – В своей передовице он заявляет, что наш флот почти готов, армия натачивает штыки и десять тысяч сипаев плывут из Индии нам на подмогу.
– Чушь собачья, все до последнего слова!
– Да. В добавление к этому, наш чертов губернатор занимается своим обычным делом, то есть атакует сзаду экономику Гонконга. Неттлсмит перепечатал передовую статью из «Таймс», где восхваляется план сжечь дотла все наши опиумные плантации в Бенгалии и засадить их чаем – пустячок, который вызовет сердечные припадки по всей Азии, – словно чьи-то вкусовые пупырышки могут удовлетвориться этим пойлом из Дарджилинга! Эти тупые ублюдки прикончат сразу и нас, и британскую экономику. Ладно, мне надо бежать, увидимся попозже, на собрании.
– Эти уж мне собрания, черт бы их побрал! Пустая трата времени, ети его в кудель, – фыркнул Ланкчерч. – Вот ведь правительство, ети его в кудель! Надо нам на эти етитные баррикады лезть, как лягушатникам, чтоб им повылазило. А Эдо обстрелять чтоб немедленно! У Крошки Вилли на такое дело никогда не встанет, кишка тонка, а что до этого етитного Кеттерера… – Он продолжал сквернословить еще долго после того, как Джейми ушел. Прохожие поблизости озабоченно хмурились, слыша его, потом убыстряли шаг, направляясь к редакции.
Малкольм Струан поднял голову, когда Джейми постучал в его дверь. Он сразу же увидел газету.
– Хорошо. Я как раз собирался спросить, принесли ли ее уже.
– Я захватил с собой один экземпляр. Синичка чирикнула мне на ухо, что следует это сделать.
– А-а. – Малкольм усмехнулся. – Письмо мое напечатали? Оно там?
– Ты мог бы и рассказать мне об этой затее, тогда я смог бы придумать способ смягчить удар.
– Успокойся, ради Бога, – добродушно ответил Малкольм. Он взял газету и раскрыл отдел, где печатались письма. – Нет никакой беды в том, чтобы занять высокоморальную позицию. Опиум аморален, как и торговля оружием. А тебе я не сказал потому, что хотел удивить и тебя тоже.
– Что ж, тебе это несомненно удалось! Это распалит каждого торговца здесь и по всей Азии, и это в конечном счете ударит по нам; нам нужны друзья не меньше, чем мы нужны им.
– Согласен. Но почему мое письмо должно в итоге ударять по нам? А! – Его письмо стояло первым и было озаглавлено: «БЛАГОРОДНЫЙ ДОМ» ЗАНИМАЕТ БЛАГОРОДНУЮ ПОЗИЦИЮ! – Хороший заголовок, мне это нравится.
– Извини, но мне – нет. Оно непременно ударит по нам, потому что всем известно, что мы вынуждены использовать эти товары или нам конец. Ты тайпэн, но ты не можешь… – Джейми замолчал. Малкольм смотрел на него с безмятежной улыбкой. – Как нам теперь быть с ружьями для Тёсю, ради всех святых? Мы получили за них деньги, хотя ты и согласился передать ружья другому, Ватанабэ, для князя Какого-то там – заказ, который ты увеличил до пяти тысяч?
– Всему свое время. – Малкольм оставался спокойным, хотя это и напомнило ему, что его мать отменила этот заказ, который он, едва лишь узнав об этом, вновь возобновил с самой быстрой почтой, какая только была в его распоряжении. Глупо с ее стороны, она ничего не понимает в японских делах. Ладно, еще несколько дней, и мы ее обуздаем. – А пока что, Джейми, нет никакого вреда в том, чтобы занять моральную позицию, поддерживаемую всем обществом, – беззаботно произнес он. – Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними, тебе так не кажется?
Макфэй часто заморгал.
– Ты хочешь сказать, что это все уловка? Чтобы сбить с толку наших противников?
– Меняться вместе со временем, – радостно повторил Малкольм. Его пространное письмо поддерживало идею постепенного отказа от торговли опиумом и оружием, в точности как того хотел адмирал, и было полностью созвучно решительному настрою последнего, а также новому плану, предложенному правительством для Азии: Немедленно должны быть изысканы пути перевода нашей торговли на самую прочную и безупречную основу, к вящей славе Ее Величества королевы, да благословит ее Господь, и нашей Британской империи. «Благородный Дом» с гордостью встает во главе… написал он помимо других, столь же цветистых выражений, и подписался: Тайпэн дома Струанов, как это делали его дед и отец в своих письмах в прессе. – Мне показалось, я весьма удачно все изложил. А тебе?
– Да, мне тоже, – кивнул Макфэй. – Меня ты несомненно убедил. Но если все это лишь… – Он собирался сказать «вранье», но кому врать и зачем? – Но если все это лишь уловка, то зачем она? Более неудачного момента и не придумаешь. На тебя непременно набросятся на собрании.
– Пускай набрасываются.
– Все подумают, что ты сошел с ума.
– Пусть думают. Через несколько недель они забудут об этом, да и в любом случае мы будем в Гонконге. – Малкольм просиял, у него было отменное настроение. – Не волнуйся, я отдаю себе полный отчет в том, что делаю. Окажи мне услугу, пошли записку адмиралу, я бы хотел повидать его перед обедом. И Марлоу, когда он прибудет на берег. Они ведь оба ужинают с нами в восемь, не так ли?
– Да, оба приняли приглашение. – Макфэй вздохнул. – Стало быть, ты собираешься держать меня в неведении относительно всех «почему» и «зачем»?
– Не волнуйся, все идет прекрасно. Теперь поговорим о вещах гораздо более важных: сегодня мы должны определиться по нашему заказу на шелка на следующий год. Проследи, чтобы Варгаш привел все книги в порядок. Я хочу побеседовать с менялой о звонкой монете и фондах как можно скорее – не забывай, завтра Анжелика и я проведем весь день с Марлоу на борту его «Жемчужины». – Он был готов прямо сейчас пуститься в пляс, но ноги и живот болели у него сегодня сильнее, чем обычно. Ладно, подумал он, завтра мой великий день, я почти дома, и тогда все могут катиться к черту.