Джейми находил поведение Малкольма странным, совершенно не понимая его. Каждый новый корабль из Гонконга привозил каждому из них новое, еще более бранное письмо от Тесс Струан, и все же последнюю неделю с небольшим Малкольм чувствовал себя совершенно раскованно и был таким же, как до Токайдо: веселым, умным, внимательным и целиком посвящал себя делам, несмотря на то что боли продолжали мучить его и передвигался он по-прежнему с большим трудом. И потом надо всем висел непредсказуемый исход дуэли, назначенной на среду, то есть на послезавтра.
Трижды Макфэй встречался с Норбертом Грейфортом, пытаясь миром уладить дело – он даже прибег к помощи Горнта, – но тот оставался непреклонен:
– Джейми, передай этому сосунку, чтобы решал сам, клянусь Богом. Он замешал всю эту кучу дерьма. Я приму его извинения, если они будут публичными, и при том по-настоящему публичными!
Макфэй закусил губу. Последнее, что ему оставалось, это шепнуть время и место сэру Уильяму, но ему было противно даже подумать о том, чтобы нарушить священную клятву.
– У меня назначена встреча с этим сукиным сыном Горнтом на шесть часов для обсуждения последних деталей.
– Хорошо. Жаль, что ты его недолюбливаешь, он славный малый, Джейми. Поверь мне. Я пригласил его сегодня на ужин. «Да не кипятись ты так», – добродушно пробурчал Малкольм, имитируя тяжелый шотландский выговор.
Макфэй улыбнулся, согретый этим проявлением дружелюбия.
– Ты… – Стук в дверь оборвал его на полуслове.
– Войдите.
Дмитрий ворвался в комнату, как ураганный порыв ветра, не закрыв за собой дверь.
– Ты сошел с ума, Малк? Как дом Струанов может поддерживать этих говнюков, требующих запретить опиум и оружие?
– Нет никакой беды в том, чтобы занять высокоморальную позицию, Дмитрий.
– Нет, есть, клянусь Богом, если это позиция сумасшедшего. Если «Струан и Компания» так смотрят на это, то нам, остальным, придется катить этот ком в гору. Чертов Крошка Вилли воспользуется этим, чтобы… – Он замолчал. В комнату без стука вошел Норберт Грейфорт.
– Ты совсем спятил, черт подери?! – проревел Норберт, навалившись на стол и размахивая газетой перед лицом Малкольма. – А как же наше, черт возьми, соглашение действовать заодно, а?
Малкольм не мигая смотрел на него, ненавидя его всей душой. Его лицо сразу побелело.
– Если хочешь встретиться, запишись на прием, – произнес он ледяным тоном, держа, однако, себя в руках. – Я занят. Убирайся. Пожалуйста!
Норберт вспыхнул; он тоже был предупрежден сэром Уильямом держаться пристойно или пенять на себя. Его лицо исказила злобная гримаса.
– В среду, рано утром, клянусь Богом! Ты только приходи, черт бы тебя побрал! – Он круто повернулся на каблуках и вышел, громко хлопнув за собой дверью.
– Отвратительные манеры у этого ублюдка, – мягко произнес Малкольм.
В другой раз Дмитрий рассмеялся бы, но сейчас ему было не до веселья.
– Раз уж об этом зашла речь, могу сразу сказать тебе, что не буду принимать участия в этой «встрече» в среду.
– Это твое дело, Дмитрий, – ответил Малкольм. Краска постепенно возвращалась на его лицо. – У меня по-прежнему остается твое слово, слово чести, что никто ничего не узнает.
– Разумеется. – Тут у Дмитрия вырвалось: – Не делай этого, ты можешь серьезно пострадать.
– Я уже серьезно пострадал, старина. Пожалуйста, не беспокойся на этот счет. Если Норберт придет, как мы договорились, он… – Малкольм собирался сказать «он покойник» и испытывал большое искушение посвятить Дмитрия в план Горнта, он уже объяснил его Макфэю, который, скрепя сердце, согласился, что план может сработать, но решил промолчать. Вместо этого он сказал:
– Я уже предлагал Норберту мирно уладить все между нами, но он наплевал на это. Будь я проклят, если я прилюдно буду ползать перед ним на брюхе. Послушай, пока ты здесь, как насчет «Кольт Армаментс»? Я слышал, Купер-Тиллман владеют пакетом акций этой компании, который они хотят продать. Я бы хотел их купить.
– А? Откуда тебе о них известно? – Дмитрий бросил взгляд на Макфэя, который был поражен не меньше него, но сумел скрыть это. – Где ты услышал об этом?
– Синичка начирикала. – Малкольм скрыл свою радость. Эдвард Горнт рассказал ему об этом, и о некоторых других секретах компаний Брока и Купера-Тиллмана, чтобы доказать свою искренность в отношении главной информации о Броках, которую он передаст Малкольму.
– Зачем ждать, почему не рассказать мне все прямо сейчас, мистер Горнт, – сказал он тогда. – Если сведения так серьезны, как вы говорите, действовать нужно немедленно.
– Да, немедленно, тайпэн. Но давайте сделаем так, как мы договорились: вы узнаете все в среду. А тем временем, поскольку у нас впереди долгие и счастливые отношения, почему нам не оставить слово «мистер». Вы можете называть меня просто Горнт, я буду придерживаться Тайпэна, пока мы не встретимся в Шанхае или Гонконге – после того, как сэр Морган будет разорен. Тогда, возможно, мы могли бы продолжать, уже называя друг друга по имени, а?
Малкольм пристально наблюдал за Дмитрием, радостное возбуждение охватывало его. Столько хорошего происходит в эти дни.
– Что скажете, старина? Готов ли Джефф Купер расстаться с ними, и есть ли у вас надлежащие полномочия для заключения сделки?
– Да, у меня есть его разрешение, но…
– Никаких но. Разрешение в письменном виде?
– В письменном, и он мог бы продать половину, но… По справедливой цене – шестнадцать пятьдесят за акцию.
– Черта с два, справедливой ценой тут даже не пахнет – это все твой подход индейского знахаря дает о себе знать. Тринадцать двадцать, и ни цента больше. Мы можем составить протокол о намерениях, датированный сегодняшним днем. Сорок тысяч акций.
Дмитрий удивленно разинул рот, но быстро пришел в себя – Малкольм назвал количество акций с абсолютной точностью. Тринадцать двадцать было мало. Он предложил акции Моргану Броку, который посулил ему двенадцать восемьдесят за акцию, цена горячей распродажи, с рассрочкой платежа на год, что делало сделку вообще неудобоваримой, хотя найти покупателя на такое огромное количество акций было почти невозможно. Откуда, черт подери, у Малкольма вся эта информация?
– Тринадцать двадцать даже приблизительно не достаточно.
– Тринадцать двадцать сегодня. Завтра будет тринадцать десять. В среду я аннулирую свое предложение. – Горнт сообщил ему, что Куперу нужно продать быстро, чтобы вложить деньги в новое американское предприятие, производящее суда с металлическим корпусом – как для того флота, так и для этого. – У меня времени много, а у старика Джеффа – нет.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что у меня время есть, а у Джеффа его нет. Нет его и у союзного или даже конфедератского… флота, – добавил он с приятной улыбкой, – когда война идет с такими потерями с обеих сторон.
– Плевать я хотел на твоих шпионов, – ответил Дмитрий. – Не пойдет. Пятнадцать двадцать.
– Очнись от грез. Тринадцать двадцать, выплата золотом по векселю на предъявителя, выписанному на наш банк, сразу же, как только он прибудет в Бостон.
Дмитрий уже открыл рот, но Джейми Макфэй торопливо вмешался:
– Тайпэн, может быть, следует подумать о том, чтобы…
– …получить одобрение Гонконга, – закончил за него Малкольм. – Довольно, Джейми, мы уже говорили об этом и с этой чепухой покончено раз и навсегда. – Голос его звучал ровно и пресекал любые возражения. – Так?
– Да, извини, ты прав.
Спокойным тоном Малкольм спросил:
– Итак, Дмитрий, да или нет?
Дмитрий смотрел на него с новым уважением. Немедленная выплата уже решила для него дело.
– Идет. – Он протянул руку. Малкольм пожал ее.
– Я составлю бумагу сегодня днем и принесу ее вам на подпись в пять часов, вас это устроит?
– Хорошо. Спасибо, что пришел навестить меня, Дмитрий, ты здесь всегда желанный гость. Ужин в половине девятого.
После того как Дмитрий ушел, Макфэй не удержался:
– Это большие деньги.
– Пятьсот двадцать восемь тысяч американских долларов, если быть точным. Но Кольт получил новый заказ на сто тысяч ружей принципиально нового образца. К тому времени, когда наш аккредитив будет востребован, цена их акций удвоится, так что мы только что заработали полмиллиона долларов.
– Как ты можешь быть уверен?
– Я уверен.
– Ты подпишешь долговое обязательство?
– Да. Если ты скажешь мне, что я не могу этого сделать, потому что не имею полномочий, так как моя мать сказала то-то или не говорила того-то, я пропущу твои слова мимо ушей и все равно подпишу. – Малкольм закурил сигару, продолжая: – Если моя подпись не будет признана, вексель опротестуют и это нанесет нашему дому такой удар, какого он еще не знал за свою историю. Я – тайпэн, нравится это кому-то или нет. Тайпэн до тех пор, пока не выйду из компании или не умру, что бы она там ни говорила.
– Как ты можешь быть уверен?
– Я уверен.
– Ты подпишешь долговое обязательство?
– Да. Если ты скажешь мне, что я не могу этого сделать, потому что не имею полномочий, так как моя мать сказала то-то или не говорила того-то, я пропущу твои слова мимо ушей и все равно подпишу. – Малкольм закурил сигару, продолжая: – Если моя подпись не будет признана, вексель опротестуют и это нанесет нашему дому такой удар, какого он еще не знал за свою историю. Я – тайпэн, нравится это кому-то или нет. Тайпэн до тех пор, пока не выйду из компании или не умру, что бы она там ни говорила.
Они оба смотрели, как кольцо табачного дыма поднялось и растаяло, потом Макфэй кивнул, медленно: странная уверенность Малкольма и властность, которой он никогда не видел раньше, развеяли его опасения.
– Ты знаешь, что делаешь, не так ли?
Взгляд Малкольма загорелся.
– Я знаю многое, чего не знал, когда приехал сюда впервые. Например, если ты будешь настаивать на своем уходе… Полно, Джейми, я уверен, что в своем сердце ты уже принял решение, да и почему бы и нет? С тобой обошлись хуже некуда – я знаю, я не сумел помочь, но все это позади. На твоем месте я поступил бы точно так же. Ты ведь уже решил, не так ли?
Макфэй нервно сглотнул, обезоруженный.
– Да, я собираюсь уйти, но не раньше, чем дела компании здесь пойдут на лад, месяцев через шесть или около того, если она не уволит меня прежде этого срока. Видит Бог, я не хочу уходить, но я должен.
Малкольм рассмеялся.
– Ты занял высокоморальную позицию.
Макфэй рассмеялся вместе с ним.
– Едва ли. Это сумасшествие.
– Нет, я поступил бы так же. И я уверен, что тебя ждет огромный успех, уверен настолько, что сто тысяч из тех денег, которые я только что заработал – я заработал, Джейми, никто другой, – будут вкладом в компанию «Макфэй Трейдинг». За… – Он собирался сказать сорок девять процентов акций, но изменил решение, давая Макфэю лицо, и подумал: Ты заслуживаешь этого, друг, я никогда не забуду те письма, из-за которых ты мог отправиться на виселицу – сэр Уильям уличил бы нас, в этом я тоже уверен. – … шестьдесят процентов акций?
– Двадцать пять, – ответил Макфэй, даже не задумавшись.
– Пятьдесят пять?
– Тридцать пять.
– Сорок девять процентов.
– Идет, если!
Они оба расхохотались, и Малкольм произнес вслух то, о чем подумал Макфэй:
– Если цена акций удвоится. – Потом добавил уже серьезно. – А если не удвоятся, я раздобуду их другим способом.
Макфэй долго смотрел на него, по крайней мере ему казалось, что долго. Мысли в его голове образовывали вопросы, но никак не ответы. Почему Малкольм так изменился? Небесный Наш? Это дело с письмами? Дуэль? Определенно, нет. Зачем он хочет встретиться с адмиралом? Почему ему нравится Горнт, ведь он – самая настоящая лиса, коварнее и хитрее не бывает?
И почему я выпалил: «Да, я собираюсь уйти», прежде чем сообразил, что делаю, приняв решение, которое обдумывал месяцами: попытать счастья, пока я жив. Он увидел, что Малкольм наблюдает за ним, слабый телом, но спокойный и сильный. Он улыбнулся ему в ответ, радуясь жизни:
– Знаешь, я уверен, что раздобудешь.
Анжелика отдыхала в постели перед ужином; в камине весело полыхали угли. Шторы были задернуты от ветра. Она свернулась калачиком под пуховыми покрывалами и шелковыми простынями и полуспала полубодрствовала; одна рука удобно пристроилась между ног, как научила ее в монастыре Колетта, когда они украдкой забирались вместе в одну постель, после того как монахини выходили из общей спальни и из их отгороженных занавесками келеек раздавался громкий храп. Ласки, поцелуи, шепот и приглушенный смех под одеялом – две юные девушки, делившиеся секретами, мечтами и желаниями, притворявшиеся взрослыми любовницами, как их описывали в романтичных, но запретных уличных книжонках, которые тайком проносились в монастырь камеристками и ходили по рукам среди воспитанниц – все ненастоящее, здоровое, забавное и безвредное.
Она думала о Париже и чудесном будущем, которое ждало их там: Малкольм, мягкий и умиротворенный рядом с нею, или уже на работе в бухгалтерии компании Струанов, имеющей теперь свою главную контору в Париже, богатый и статный, вся его немочь – лишь воспоминание, от ее скверны не осталось даже воспоминаний, их малыш спит в детской дальше по коридору этого их загородного замка, его собственная кормилица и няньки присматривают за ним, к ее телу вновь вернулись силы, и оно так же хорошо сложено, как сейчас, роды были легкими. Потом будут визиты вместе с Колеттой на сказочно процветающую шелкопрядильную фабрику Струанов, которую она убедила Малкольма построить после того, как столько всего узнала о выращивании шелкопрядов и сборе шелка.
О, Колетта, – только что написала она, – эти маленькие червячки совершенно необыкновенны, они питаются тутовыми листьями, а потом ты окуриваешь коконы и разматываешь шелк… я никогда не думала, что это может меня так увлечь. Варгаш является моим тайным наставником, и он тайком провел в дом торговца шелком, который показал мне несколько коконов, но мне приходится быть осторожной – я как-то заговорила о своей идее открыть фабрику с Малкольмом и Джейми, и они рассмеялись. Малкольм сказал, чтобы я оставила эти глупости, производство шелка – очень сложное и трудоемкое дело (словно я и сама этого не знаю) и чтобы я не забивала себе голову заботами о бизнесе. Я убеждена, они хотят, чтобы мы были коконами, которыми они могут вертеть, как им вздумается, и все. Колетта, пришли мне все книги о шелке, какие сумеешь найти…
Как мило иметь свою собственную бухгалтерию, и деньги, подумала она. Когда мы будем жить в Париже, мы будем ездить в Лондон, иногда в Гонконг, я буду устраивать званые обеды, и вечера, и роскошные балы для моего сказочного принца и его лучших друзей…
Она бросила взгляд на письмо Колетте, лежавшее на бюро, которое она только что запечатала. Новые секреты, которыми она поделилась с подругой, по крайней мере отчасти:
Этот Эдвард Горнт становится настоящим другом, таким очаровательным и учтивым, настоящим другом, не то что Андре. Я уверена, дорогая Колетта, он будет другом на всю жизнь, потому что моему дорогому Малкольму, похоже, тоже нравится его общество. Ну разве это не странно – ведь Эдвард работает на этих ужасных Броков, о которых я тебе рассказывала, и на Норберта Грейфорта, который с каждым днем выглядит все желчнее, совсем как злой колдун, каким он и является! Сегодня мы даем еще один БОЛЬШОЙ вечер. Будут все, Андре играет, Эдвард, он танцор, легкий, как бабочка…
Она не написала, что в последний раз, когда они танцевали вместе, на обеде, который давал сэр Уильям, он держал ее руку по-другому, опасно, разговаривая с ней красноречивыми пожатиями, один раз его мизинец подогнулся, коснувшись ее ладони: язык влюбленных, я хочу тебя, да или нет и когда – не говори нет!
Она передвинула свою руку, холодно и твердо. Он ничего не сказал, только глаза его улыбались, и она поняла, что он знает, что она не рассердилась по-настоящему, просто была недоступна, помолвлена.
Не была она сердита и на Андре, по-настоящему сердита. Несколько дней назад они случайно встретились во французской миссии.
– Вы хорошо выглядите, Анжелика, я в восторге от того, что вижу вас. Могу я поговорить с вами наедине?
Она ответила, конечно, и когда они остались одни, он сказал ей, что речь пойдет о деньгах, которые он ей ссудил.
– Я сейчас в очень стесненных обстоятельствах, пожалуйста, не могли бы вы вернуть их мне?
– Но я думала, что… что та сделка все покрыла. – Ее сердце глухо стукнуло и на мгновение провалилось куда-то, когда она вспомнила об их хитрости с потерянными серьгами.
– Прошу прощения, нет, не покрыла. Те деньги пошли маме-сан в уплату за советы и лекарство.
Она вдруг вспыхнула.
– Мы договорились никогда не упоминать о… о том деле, никогда, разве вы забыли? – тихо произнесла она, с трудом сдерживая себя, чтобы не закричать на него за то, что он нарушил их священный договор. – Этого никогда не было, не было, мы же договорились – это был просто дурной сон!
– Я согласен, что этого никогда не было, но вы упомянули о сделке, Анжелика, я не заговаривал об этом, только о деньгах. Извините, но они мне очень нужны. – Его взгляд стал холодным.
Она с осторожностью закупорила внутри себя свой гнев, проклиная Андре за то, что он нарушил ее спокойствие. Ей удалось убедить себя, что ничего, совершенно ничего с ней не происходило – за исключением одного-единственного человека, который мог оспорить это, ничего и не произошло. Это была правда. Абсолютная, если бы не он.
– Касательно этих денег, дорогой друг, я верну их сразу же, как только смогу. Малкольм не дает мне денег, как вам известно, лишь разрешает мне подписывать счета.