До чего люди бестолковы, черт подери. Даже Анжелика. Ах, но какая леди, и какое сокровище, и какая актриса – где она, во имя Господа, учится всему этому? Как и у большинства девушек ее возраста, образование у нее минимальное; в ее случае это была монастырская школа, что еще в тысячу раз хуже. Или это Небесный Наш готовит ее так для судебного заседания века? Или я просто стал старым, безнадежно поглупевшим циником? В любом случае мне будет действительно грустно потерять ее.
Часы на каминной полке пробили три четверти часа. Пора в церковь, подумал он, пора прекратить это – он прилежно читал урок и пока еще не имел времени выбрать из него суть.
– Ну, ну, полно, миссис Струан, – произнес он тоном доброго, но строгого отца. – Не нужно плакать, за последнее время мы все пролили довольно слез. Должен признаться, я по-прежнему с совершенным неодобрением отношусь к вашей эскападе – очень дешевый спектакль, но учитывая эмоциональное состояние всех нас, думаю, мы оставим все как есть, пока оставим. – Он снова притворился, что не услышал их облегченного вздоха и не заметил, как быстро утих ее плач. – А сейчас пора в церковь, а потом на пакетбот, и мы все желаем вам приятного путешествия и долгой счастливой жизни. Поверьте, нам будет очень грустно увидеть, как вы покинете наши берега.
– Я… я пока не уезжаю, сэр Уильям.
– А? – Сэр Уильям и Тайрер были ошарашены.
В перерывах между всхлипываниями, не поднимая головы, она пояснила:
– Доктор Хоуг посоветовал мне не предпринимать никаких поездок по меньшей мере неделю.
– Совершенно верно, – тут же вставил Хоуг, – с медицинской точки зрения это не слишком хорошая мысль, сэр Уильям, совсем не хорошая, нет, совсем нет. – Сегодня утром Скай, поддержанный Джейми, настоял на том, что некоторое время ей лучше всего никуда не ездить. «Что ей нужно, так это медицинское свидетельство, доктор, такое, которое вы сможете подтвердить перед Тесс Струан. После стольких переживаний она, конечно же, должна остаться здесь, ей нельзя вступать ни в какое противоборство, пока она не окрепнет». Хоуг с готовностью согласился с ним и теперь говорил сэру Уильяму: – Как вы сами можете видеть, ее очень легко расстроить, и я выписал ей медицинское свидетельство, хотя в нем, в общем, нет особой необходимости.
В первый момент сэр Уильям не знал, что и думать. С одной стороны, они ее не потеряли, с другой стороны, тот источник раздражения, каким она уже стала, и та острая заноза, какой она непременно станет, когда гнев Тесс Струан падет на нее и на всех них, по-прежнему останется в его юрисдикции.
– Знаете, вы все-таки должны поехать, мадам, я бы решил, что вам очень важно быть на похоронах.
– Я хочу поехать, но… – Ее голос осекся, и новый приступ рыданий сотряс ее тело. – Доктор Хоуг, он… он поедет вместо меня, я действительно не чувствую себя достаточно… будет лучше…
– Но, Джейми, вы-то тоже поедете?
– Нет, сэр. Я получил распоряжения от миссис Тесс Струан; есть вещи, которыми мне предстоит заняться здесь.
– Господи, благослови мою душу. – Без особой настойчивости сэр Уильям постарался разубедить ее, потом вздохнул. – Что ж, если таков совет доктора Хоуга, говорить больше не о чем, он семейный врач Струанов. – Он поднялся. Не скрывая облегчения, они поблагодарили его и направились к двери. – Одну минуту, доктор Хоуг, можно вас на два слова. – Он спрятал довольную усмешку, увидев, как побледнели Джейми и Скай, и произнес с нажимом, когда они задержались у дверей: – Всего доброго, Джейми, мистер Скай. Филип, вы можете идти.
Дверь закрылась. Хоуг чувствовал себя как кролик перед коброй.
– А теперь, доктор, спокойно расскажите мне всю правду: как она себя чувствует?
– Она чувствует себя прекрасно, на поверхности, сэр Уильям, – с готовностью заговорил Хоуг. – Это поверхностное исцеление. Что там в глубине, никто не знает. Это может продлиться дни, недели, год или больше – потом кошмар вернется. Что случится тогда… – Он пожал плечами.
– Вы увидитесь с Тесс Струан?
– Да, сразу же по приезде. – Хоуг ждал, дрожа всем телом. Он боялся расспросов, зная, что не выдержит и подведет всех.
С задумчивым видом сэр Уильям встал, налил в бокал виски и протянул ему. Напиток исчез.
– Вы теперь долго не вернетесь сюда, если вообще вернетесь. Мне нужно знать, это останется между нами, каковы, с медицинской точки зрения, шансы на то, что она носит ребенка Малкольма Струана?
Хоуг часто заморгал. Виски и неожиданная мягкость тона успокоили его и сбили с толку – он не ожидал вопросов на такую тему. Он ответил с полной искренностью:
– Разумеется, это в руках Божьих, сэр. Но Малкольм был здоров, и она тоже, оба они прекрасные люди, вот только жаль, оба родились под несчастливой звездой – это так печально. Я бы сказал, что шансы очень хорошие, поскольку это было не случайное влечение, их объятия, должно быть, были очень страстными, настолько близкими к истинной любви, насколько мне когда-либо приходилось видеть.
Сэр Уильям нахмурился.
– Хорошо. Когда вы увидитесь с Тесс Струан… я думаю, нашей миссис Струан не будет лишней никакая помощь. А?
– Вы можете быть уверены, что я вступлюсь за нее.
Сэр Уильям кивнул и опустил руку в ящик стола. Конверт был запечатан и адресован «Конфиденциально и совершенно секретно, лично в руки сэру Стэнсхоупу, губернатору Гонконга, от сэра Уильяма Айлсбери, посланника в Япониях».
– У меня есть к вам официальное поручение, тайное. Я хочу, чтобы вы лично доставили вот это губернатору, сразу же, как только прибудете.
Он надписал внизу «Доставлено лично доктором Хоугом» и решил воспользоваться доктором, едва только узнал, что Джейми не едет с пакетботом; на борту «Гарцующего Облака» не было никого, кому он мог доверять.
– Письмо должно быть вручено лично ему, никому другому, никто не должен знать, что вы курьер Ее Величества. Это ясно?
– Да, сэр, разумеется, сэр Уильям, – с гордостью ответил Хоуг.
Сэр Уильям знал, что Хоуг сейчас податлив, как тесто, и он может вытянуть из него все, что ему только захочется знать. Кто затеял эту безумную выходку, что им понадобилось так далеко в море, почему они вообще сделали то, что сделали, и что же в действительности произошло в Канагаве. Он улыбнулся про себя, наслаждаясь своим превосходством, и по своим собственным причинам не стал задавать ни одного из этих вопросов.
– Желаю вам счастливого плавания, и я с нетерпением буду ждать встречи с вами в Гонконге.
– Благодарю вас, сэр.
Хоуг поспешно вышел, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, что сумел выбраться отсюда, не поступившись честью. Джейми и Скай ждали его на Хай-стрит, снедаемые тревогой.
– Ничего, честное слово, – возбужденно заверил их Хоуг, – он просто хотел задать несколько чисто медицинских вопросов, частного характера.
– Вы уверены?
– Готов поклясться чем угодно и умереть на этом самом месте. Скорее, мы как раз успеем пропустить стаканчик перед службой. У меня до сих пор ноги как ватные. – Они с радостными лицами зашагали к клубу, не заметив сэра Уильяма, который наблюдал за ними из окна.
Интересно, насколько счастливыми были бы физиономии этих олухов, прочти они мое письмо к губернатору, сердито подумал он. Пусть не думают, что соскочили с крючка, мы все еще болтаемся на нем. Словно один гроб имеет какое-то значение, когда весь мир разваливается, Россия опять балансирует на грани войны, Пруссия облизывает бакенбарды над вспоротым брюхом Центральной Европы, потом еще эти французы с их драчливой, раздутой до небес гордостью, в нашей индийской и азиатских колониях неспокойно из-за этих недоумков в парламенте, а мы тут сидим и ждем, когда японцы вырежут нас под корень.
Внешне письмо было самым обычным. После расшифровки оно гласило:
Срочно прошу выслать все возможные флотские и армейские подкрепления, поскольку ожидаю, что Поселение в любой день может быть атаковано самурайскими легионами бакуфу, и нам, возможно, придется оставить нашу базу в Японии.
В католической церкви ярко горели свечи, алтарь поблескивал в их теплом свете, паства была немногочисленна. Отец Лео уже заканчивал монотонную литанию воскресной мессы, его глубокий напевный баритон смешивался с привычным запахом благовоний, который тек над головами собравшихся – служба сегодня была короче, чем обычно, поскольку некоторым нужно было успеть на пакетбот.
Анжелика молилась, преклонив колена, в первом ряду, Сэратар подле нее, Андре – несколькими рядами дальше, Вервен – у входа вместе с остальными сотрудниками миссии, несколькими торговцами, евразийскими португальцами и несколькими офицерами и матросами с французских кораблей, находившимися в увольнительной на берегу. Для основной части французских моряков проводились другие службы, раньше или позже. К радости всех судовых команд, на флоте не было своих священников – священник на борту всегда считался дурной приметой, на любом корабле под любым флагом.
Анжелика молилась, преклонив колена, в первом ряду, Сэратар подле нее, Андре – несколькими рядами дальше, Вервен – у входа вместе с остальными сотрудниками миссии, несколькими торговцами, евразийскими португальцами и несколькими офицерами и матросами с французских кораблей, находившимися в увольнительной на берегу. Для основной части французских моряков проводились другие службы, раньше или позже. К радости всех судовых команд, на флоте не было своих священников – священник на борту всегда считался дурной приметой, на любом корабле под любым флагом.
Отец Лео поклонился алтарю, помолился и затем благословил паству. Анжелика глубоко вдохнула и не спеша закончила свою молитву, ожидая, когда Сэратар поднимется с места.
Она уже исповедалась. В тесной кабинке она сказала:
– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила.
– Какие грехи совершила ты на этой неделе, дитя мое?
Она услышала в его голосе плохо скрытое нетерпение узнать каждую мысль, не пропустить ни одной мелочи из того, что произошло, – это была ее первая исповедь со времени, когда начались все эти беды.
– Однажды я забыла попросить прощения у Пресвятой Богородицы, когда молилась перед сном, – произнесла она с полным спокойствием, продлевая свой договор с Мадонной и придерживаясь того плана и тех слов, которые придумала когда-то, – и меня посетило много злых мыслей и сновидений, и я испугалась и забыла, что я в руках Божьих и потому мне нечего бояться.
– Да, что еще?
Она чуть заметно улыбнулась, слыша его нетерпение.
– Я согрешила в том, что хотя мой брак правомочен в глазах родных моего мужа, его закона и его церкви, у нас не было времени, чтобы освятить его по канонам истинной церкви.
– Но… но это, сеньора, это не… это не несет в себе греха, вы в этом не виноваты, его забрали у нас. Какие… какие другие грехи вы совершили?
Она старалась как могла не замечать запаха чеснока, прокисшего вина и нестиранной одежды, поднеся к носу надушенный платочек.
– Я согрешила в том, что не смогла убедить сэра Уильяма позволить мне похоронить своего мужа так, как того желал он и, следовательно, я тоже.
– Это… в этом нет греха, дитя. Что еще?
– Я согрешила в том, что не смогла уговорить своего мужа стать католиком до того, как мы поженились.
– И в этом также нет греха, сеньора. Что еще?
Теперь в его голосе слышалось раздражение. Как она того и ожидала. Странно, он больше не приводит меня в ужас и я могу различать все движения души, которые он пытается спрятать. Что это, еще один Божий дар?
– Случилось ли вам… совершали ли вы плотский грех?
Ее глаза сузились, улыбка замерла на губах, и ее презрение к нему стало еще глубже; в то же время она отчасти прощала ему его слабость из-за того великодушия, которое он проявил, когда пришел благословить тот, другой гроб.
– Я была послушной женой в соответствии с учением нашей святой матери-церкви.
– Да, но… но сожительствовали ли вы с ним, не будучи подоба…
– Я была должным образом обвенчана в соответствии с законом моего мужа и поступила, как велит нам истинная церковь, – ответила она, и добавила более резким тоном: – а теперь я бы хотела получить отпущение, святой отец. – Это было против принятых правил, и она ждала, затаив дыхание, готовая броситься вон из исповедальни, если он, тоже вопреки принятым правилам, станет расспрашивать дальше.
– Поскольку… поскольку вы сегодня уезжаете, необходимо убедиться, сеньора, перед тем как дать вам отпущение, в том…
– Я не еду с пакетботом, святой отец. Сегодня – нет.
– О, вы не едете? – Она услышала в его голосе восторг и облегчение. – Тогда… тогда мы сможем побеседовать, дитя мое, подробно побеседовать ко славе Господа. О, как чудесен промысел Божий. – Он дал ей отпущение, наложив лишь скромную епитимью, и она вышла, чтобы присоединиться к остальным прихожанам.
Преодолев это препятствие, она ощутила в себе радость. Мысли бесцельно мешались в голове, но это было нормально. Теперь она могла расслабиться и была довольна собой. Она добилась той цели, которую поставила: Малкольм похоронен здесь, как она того хотела, Горнт запущен в дело, Хоуг вот-вот отправится в путь, Тесс нейтрализована, если на то будет воля Божья.
Бог на моей стороне, я уверена в этом. Он одобряет, я твердо это знаю. Вот только Малкольм… ах, Малкольм, моя любовь, моя любовь…
– Позвольте мне проводить вас домой, Анжелика? – спросил Сэратар, прервав ее грезы.
– Благодарю вас, мсье, – ответила она официальным тоном, – но я сейчас не очень хорошая собеседница и предпочла бы прогуляться в тишине и побыть наедине с собой.
– Нам столько нужно обсудить, прежде чем вы уедете.
– О, я думала, вы уже знаете, что я не уезжаю с пакетботом… доктор Хоуг запретил мне, что очень меня печалит.
Его улыбка стала шире.
– Великолепно! Это самая лучшая новость, какую я слышал за много дней. Не соблаговолите ли отужинать сегодня в миссии, тесная компания, два-три человека – никакого шума?
– Благодарю вас, но опять нет. Может быть в конце недели, если я буду чувствовать себя лучше.
– Четверг или пятница, когда пожелаете. – Сэратар поцеловал ей руку, и она вышла на воздух.
Ветер снова посвежел. Она была рада густой вуали: так ей не нужно прятаться под маской собственного лица. Прохожие печально приветствовали ее, Неттлсмит среди них:
– Нам будет очень жаль расстаться с вами, мэм.
– Благодарю вас, мистер Неттлсмит, но я не еду с пакетботом, по крайней мере сегодня. – Вновь она увидела, как радостно засветилось его лицо, едва она сказала это, и улыбнулась про себя. – Доктор Хоуг запретил мне всякие переезды, что очень печалит меня.
– О! Ну конечно, такое кого угодно опечалит. Не едете, да? О! Ну-у… да, я понимаю вас, о… вы извините меня, мэм? – Он бросился в клуб. Через несколько минут новость облетит все Поселение, и ей больше не придется ее повторять. На набережной она увидела Андре. Он ждал ее.
– Здравствуйте, Андре.
– Я рад, что вы не едете, – просто сказал он.
– А. Новости распространяются быстро.
– Хорошие новости. Мне нужно поговорить с вами наедине.
– О деньгах?
– О деньгах. Как вы изменились, Анжелика.
– В лучшую сторону, я надеюсь. Как вы себя чувствуете, старый друг?
– Старый?.. – Андре чувствовал себя сегодня жалким и усталым. Вчера вечером он навестил Хинодэ, и между ними пробежала тень. И жестокость. Пока она растирала его, он приподнялся и потянулся к вороту ее кимоно, чтобы поцеловать ее грудь, любя ее до потери рассудка, но она рывком отстранилась и запахнула кимоно от него. «Вы обещали не…», – выдохнула она, и его бешеная злоба на себя за то, что он забылся – любое подобное нарушение повергало ее в горе, и на лице у нее появлялось жалобное выражение, как у паршивой собаки, которое бесило его еще больше, – эта злоба превратилась в злобу на нее, и он прорычал: «Прекрати смотреть на меня так, прекрати! Бака!»
Пока он находился там, слез никогда не было, только непрекращающееся униженное бормотание: «Гомэн насай, Фурансу-сан, гомэн насай, гомэн насай, гомэн насай», снова и снова, пока эти слова не свели его с ума и он не закричал: «Замолчи, ради Создателя!» Она умолкла. И осталась сидеть на коленях, не поднимая глаз, сложив руки, неподвижная как статуя, и только вздрагивала изредка, как собака, отведавшая кнута.
Ему хотелось извиниться, заключить ее в объятия, любовь его была безмерна, но это не помогло бы ему, лишь заставило бы еще больше потерять лицо, поэтому он просто встал с сердитым видом, оделся и, не произнеся ни слова, покинул их дом. Как только он вышел из Йосивары и перешел мост, он свернул к берегу и стал пинать первую подвернувшуюся рыбацкую лодку и ругаться, пока не обессилел. Потом опустился на холодную гальку, задыхаясь от отчаяния, зная, что она сейчас плачет и так же злится на себя за то, что не исправила его промах более удачно, зная, что завтра они начнут все заново, словно ничего не произошло, но он был уверен, что совсем неглубоко под ее внешней нежностью и заботливостью полнилось огромное озеро ненависти. К нему.
– А почему бы и нет? – пробормотал он.
– Что почему бы и нет, Андре? – спросила Анжелика.
– О! Нет, ничего, я просто забылся.
– Смотрите, вон есть свободная скамья. Мы можем сесть там и поговорить.
Скамья стояла лицом к морю. Пакетбот привлек ее внимание, и она спросила себя, что бы случилось, если бы она решила подняться на борт. Я просто вошла бы в логово львицы раньше, чем это необходимо, подумала она. Не стоит сейчас переживать из-за этого, вообще не стоит переживать – нужно лишь осторожно соскользнуть в мое новое бытие, нащупывая его пределы, и ждать. Из трубы появился шлейф дыма. Пакетбот разводил пары. Лишь несколько баркасов оставалось у трапа.