Да, пожалуй, это было единственно верное в этой ситуации решение.
Когда капитанский УАЗ рванул с места, Петров медленно, с усилием, вызывающим боль в его избитом теле, поднялся и, пошатываясь и придерживаясь стены, побрел в Лепрозорий.
28
— Как ты едешь? — спросила Диана, когда джип неожиданно свернул с колеи и затрясся на кочковатой поверхности.
— Как надо, — ответил Олег отрывисто. — Видишь пожар? Казарма. Наверняка, там сейчас то еще сборище. Мы же обогнем его и снова выедем к воротам. С тобой все в порядке?
— Это как сказать… — она криво усмехнулась.
— Ты ранена?
— Да нет вроде. Кстати, спасибо. Спасибо, что вытащил меня отсюда.
Настал его черед фыркнуть.
— Дианка, ты… Ты пойми, наконец, что я люблю тебя, дуру.
— Сам дурак! Нашел кого любить, — она украдкой посмотрела на свое отражение в боковом стекле, — я ж страшная как не знаю кто. Чучело…
— Ну и пусть. Красота — дело наживное. Главное, чувство юмора при тебе осталось.
— Не обращай внимания, это истерика такая. Лучше скажи, как ты меня нашел? Через газету?
— Ну…
— Понятно, можешь не объяснять. А как же охрана у въезда? Подожди-ка, а телефон у тебя при себе есть? Мой забрали, а сейчас бы позвонить…
— Тю-тю телефон. Выпал где-то.
— Вот ведь… — Диана тихо выругалась. И тут же выдала в полный голос: — Гадство! Олежка, у меня же здесь где-то машина моя осталась!
— Ну и хрен с ней, — посерьезнел Олег. — Ни телефоны, ни машины, ничего искать мы тут не будем. Потому, что, как мне кажется, очень скоро начнут искать нас.
29
— Арсений Дмитрич, что с вами? Вы живы? — Петров осторожно, едва ли не на цыпочках подошел к старику. Тот лежал на подоконнике, придавив затылком полоски жалюзи на окне, словно отдыхал. Только раны мешали принять его за отдыхающего. — Что тут произошло?
Померанцев окинул солдата затухающим взглядом из-под полуопущенных век и с трудом прошептал, выпуская из покрытого коркой спекшейся крови рта свежую красную струйку.
— Заражение… Все заражены…
Петров отшатнулся, запричитал:
— Как же так, Арсений Дмитриевич, как же так…
Тот закашлялся, даваясь собственной кровью. Петров замолчал и снова наклонился, внимательно вслушиваясь. Что-то подсказывало, что эти последние слова умирающего будут, может быть, самыми важными из всех, когда-либо слышанных им в жизни. Так и оказалось.
— Антидот… противоядие… у Максима. Себе забрал, сволочь…
Старик с тихим стоном свалился на пол и замолчал навсегда.
30
— Ну вот и все, нах… Приехали! — Олег с ненавистью стукнул кулаком по полукружию руля.
Пару раз протяжно всхлипнув, могучий мотор затих, и джип замер на дороге бесполезной грудой изрешеченного пулями металла. Уже позади осталась частая сетка забора с огромной дырой на месте некогда стоявших там ворот. А впереди виднелась широкая черная полоса до боли знакомого леса. Олег лихорадочно думал, что делать дальше.
— Почему встали? — спросила Диана. Он в ответ показал на панель приборов.
— Горючего нет, бензобак пробили в перестрелке. Хорошо, хоть сюда добрались. Дальше — пешком.
— Куда, в лес?
— В него. Другого пути нет. Попытаемся там затеряться, а денька через два-три доберемся до города.
— Боже… — Диана с трудом сдерживала слезы. — Мы никогда не выберемся из этой преисподней!
— Не паникуй, родная. — Олег приобнял ее за хрупкие плечи и сам устало ткнулся лицом в густые черные волосы. Но «родная» вдруг испуганно отстранилась от него.
— Что такое?
— Не трогай меня, Олежка, — она судорожно сглотнула набежавшую слюну. — Думаю, я заражена.
— Чего?!
Диана с решительны видом выскочила из машины, он выбежал вслед за ней. Догнал, остановил, схватив за руку:
— Что значит «заражена»?
— То и значит. Олежка, я опасна для тебя, понимаешь? Я чувствую, как там — махнула рукой назад, в сторону зарева от пылающей казармы, — умирают те, другие, такие же, как я. Я ощущаю их боль… ты, наверное, брось меня. Так будет лучше.
— Какого?!.. Да ни за что! А ну, пошли! — он потащил Диану за собой, не обращая внимание на слабое сопротивление с ее стороны.
— Олег, да пойми ж ты! Я сейчас — ходячая проказа!
— Ну, раз «ходячая», так и идем, — повторил он, возвращаясь к машине. — А по дороге ты мне все и расскажешь, что тут к чему.
— О, это долгая история… — обреченно протянула девушка, пристраиваясь рядом. На плечо себе Олег повесил один из подобранных АКМов, а в свободную руку взял ружье.
— Долгая, говоришь?.. Так нам и шлепать немало! На вот, обуйся, — он протянул ей пару армейских ботинок.
31
Часом позже (а может и больше времени прошло — трудно было сказать, как долго они брели, но только небо над верхушками деревьев уже постепенно начинало светлеть), Диана уселась прямо в хвою и сказала:
— Знаешь, Олежек, спасибо тебе, конечно, что отправился мне на выручку, но дальше иди один. А я здесь останусь…
Олег остановился рядом, оперся свободной рукой о ствол толстенной старухи-ели. Диана невольно залюбовалась тем, как красиво облегает тонкая занавесь шерстяного свитерка мышцы мужчины. В который уже раз захотелось прижаться к этой широкой груди, спрятаться у него под боком… Нельзя, вспомнила она и опустила взгляд на свои многострадальные ноги. Там, под толстой кожей непомерной обувки, ее собственная кожа растерлась, образовавшиеся на пятках и пальцах мозоли полопались, а поверх них уже появлялись новые.
— Дианка, не болтай чепухи, — проворчал Олег сверху. — Нам еще идти и идти.
Дурачок. Не понимает, что ради него же она и идти никуда больше и не хочет. И ведь объясняла уже!
— Шагай, Олежка. Доберешься до города, расскажи обо всем «Аномалии» моей, другим газетам, телевидению… А я здесь, попытаюсь пока тех задержать.
— Я никуда без тебя не пойду.
Твердо на своем стоит, чурбан неотесанный. Хрен переубедишь, а? Ну да ничего, и не таких уговаривали…
— Надо идти, Олег, тебе надо. А вот мне — нет, нельзя. Посмотри сюда! — она ткнула пальцем в исцарапанную лесной колючкой икру.
— Ну что тут поделаешь, милая… Хочешь, я тебя на руках понесу?
Черт, а ведь заманчивая перспектива. Олежка у нее двужильный, пожалуй, и правда мог бы дотащить на себе до самого города. Да только дело-то не в этом!
— Ты внимательнее посмотри, — и она показала пальцем на коленку. Там будто испачкано чем было, да только «грязь» на поверку оказывалась затвердевшим чешуйчатым наростом, который к тому же чесался и ныл не на шутку, как если бы в этом месте с нее раз за разом сдирали кожу.
— Это оно? То, о чем ты рассказывала? — спросил Олег тихо. Она поразилась тому, сколько внимания и потаенной горечи было в его голосе. Как же сильно все-таки он ее любит! Прорывался за ней с боем, наплевав на все свои дела в городе, пытался спасти ее от… От того, от чего, оказывается, нельзя спасти. Любит, дурачок, больше жизни любит.
А она его — разве нет?
— Да, — ответила Диана одним словом и Олегу и самой себе. Да, люблю. Но разве от этого легче?
— Олежка, мне сон снился, я только сейчас вспомнила. И поняла, что это был за сон. Нельзя мне в город. Я же там всех заражу. Я тебя заражу, если не бросишь меня сейчас же.
Нахмурился, зубы стиснул, кулаки сжал — аж костяшки белые сквозь мясо и кожу выступили от напряжения. И повторил с расстановкой, будто сваи заколачивал:
— Я. Без тебя. Никуда. Не пойду.
— Ну чего ты уперся, как осел! Ну почему ты меня никогда не слушаешь! Ну… — вдруг Олег порывисто схватил ее и поднял над землей. Думала — пощечины давать начнет, а он неожиданно обнял и поцеловал.
Это был долгий и страстный поцелуй. Диана ощутила его язык у себя во рту, нежно ласкающий кожицу десен, пьющий ее волю, как вампир кровь.
В голове пронеслась глупая мысль — шутка, когда-то давным-давно вычитанная в газетке с кроссвордами:
«При поцелуе человеческий организм получает более миллиона вредоносных микробов и бактерий… но с другой стороны, от такого же количества и избавляется».
Не их случай. Если до сих пор у нее и оставалась еще какая-то надежда, что Олег не заразился, то сейчас рассчитывать на это было уже слишком поздно. А она отвечала на его поцелуй, не в силах остановиться, хотя и злилась — на себя и на него, и думала: «Какой же идиот…». А потом, все-таки открыв глаза, встретилась с его взглядом — и все поняла.
С трудом прервавшись, Олег чуть отстранился от нее и улыбнулся:
— Не брошу я тебя, Дианка. Никогда. Так что привыкай…
И на душе вдруг стало очень спокойно.
32
Не их случай. Если до сих пор у нее и оставалась еще какая-то надежда, что Олег не заразился, то сейчас рассчитывать на это было уже слишком поздно. А она отвечала на его поцелуй, не в силах остановиться, хотя и злилась — на себя и на него, и думала: «Какой же идиот…». А потом, все-таки открыв глаза, встретилась с его взглядом — и все поняла.
С трудом прервавшись, Олег чуть отстранился от нее и улыбнулся:
— Не брошу я тебя, Дианка. Никогда. Так что привыкай…
И на душе вдруг стало очень спокойно.
32
Остатки гарнизона удалось собрать только к рассвету. Максим Иваныч со смешанным чувством оглядывал тех немногих бойцов, что остались в его распоряжении. Нестройный потрепанный ряд насчитывал семнадцать человек. Осунувшиеся, перепачканные лица, изорванная форма со следами своей и чужой крови. Много раненых — серьезно и не очень, почти полдюжины. Последним в ряду стоял мрачный и бледный Петров — тот еще вояка, но что уж теперь пенять. За неимением лучшего…
Плохо. Но капитан всегда знал, что любовь к родине — убивает.
— Выношу всем благодарность, воины! — сказал он громко, чтобы даже самый последний сопляк, полностью ушедший в себя, уловил суть сказанного. И пускай в этой импровизированной речи пафос может показаться глупой насмешкой — понятия «долг» еще никто не отменял.
— Каждый из вас мог умереть этой ночью. Многим пришлось убивать, чтобы выжить. Но главное — мы делали это, чтобы не допустить прорыва изоляции. И мы почти выполнили задачу! Почти… А это значит, бойцы, что теперь мы должны закончить начатое!
Он шел вдоль ряда, выкрикивая призывы, в которые сам уже не очень-то верил. Его сейчас занимали мысли куда более приземленные и неприятные. Что скажет он Москве, когда придется выйти с ним на связь? Как оправдаться за случившееся, да и стоит ли искать оправданий, в самом деле? Где-то там, в столице, в скором времени начнутся разбирательства и они, те, кто руководит страной и людьми, те, кто командует голосом в трубке так же, как тот командует капитаном, найдут «козла отпущения». И Максим Иваныч догадывался, кто окажется крайним при любом раскладе.
Полетят головы. Ему все припомнят: и смерть Померанцева, и избиение провинившихся солдатиков, и много еще, чего было и не было. Пятьдесят срочников и еще с десяток отборных бойцов, группа ученых — весь вверенный под его руководство состав пошел на дно вместе с кораблем… И скоро настанет черед капитана.
Но он не для того желал поймать беглую журналистку, чтобы как-то исправить случившееся и уберечь свою должность, не затем, чтобы уберечь голову от удара «сверху». Нет, тут было другое…
— По подсчетам, — он не стал уточнять, кто именно и как вел эти «подсчеты». Стоявшие в ряду и так прекрасно знали, что нескольким бойцам еще ночью был отдан приказ пересчитать останки зараженных, потери среди солдат и научных сотрудников. Не один магазин опустел, когда велся профилактический отстрел по уже бездвижным телам.
— По подсчетам, бежать удалось одному «пациенту», — продолжал чеканить слова капитан. — Эта баба, из новеньких. С ней мужик — ее хахаль, наверно. Не так уж и важно. Важно то, что эта гнида пристрелила несколько наших солдат! Порезал ножом одного из дежурных на воротах! Второго вырубил, как ребенка!..
И об этом стоящие перед ним парни тоже, конечно, знали. Вообще, Максим Иваныч, хоть и не видел сам нежданного спасителя журналистки, но проделанная тем работа вызывала у него чувство, похожее на уважение. Рассказы бойцов рисовали ясную как день картину: дело предстояло иметь не с любителем, а с профессионалом. Парень грамотно воспользовался эффектом неожиданности и сумел не растеряться в такой ситуации, когда даже более подготовленные к таким случаям контрактники не знали что делать. Стремительная атака — и столь же быстрое отступление. Налицо почерк человека, имеющего опыт участия в спецоперациях, — а таких людей Максим Иваныч почитал едва ли не за своих коллег.
Что ж, тем интереснее будет встретиться с ним в бою лично.
— Также погибли Померанцев и другие ученые. А это значит, что мы остались сами по себе, — продолжил он. — Научная база фактически прекратила свое существование, и с этого момента я объявляю на всей территории чрезвычайное положение. Мы — солдаты. И теперь мы — на войне, если кто-то еще не понял.
О чем его слушатели не знали — так это о смерти Арсения и о том, что двух оставшихся помощников доктора капитан пристрелил лично. Меньше всего ему хотелось, чтобы в военной операции под его руководством участвовали «люди науки». Тем более, что он прекрасно представлял себе, какой хай они бы подняли, узнай о безвременной кончине своего начальника-барыги.
Прочих уничтожили пациенты. Невелика потеря, на взгляд Максима Иваныча.
Сейчас все тела были собраны в большую груду во дворе у чадящих останков казармы. Смерть уравняла всех: солдат с зараженными, ученых с солдатами… Несколько человек сгорели в самом здании. Оставалось надеяться, что горели они не живьем… Максим Иваныч мог только строить догадки, отчего возник пожар, хотя, на его взгляд, естественней всего было бы подумать на кого-то из больных, решивших таким образом отомстить своим надсмотрщикам.
Зато капитан точно знал, что надо делать сейчас.
— Итак, бойцы… Слушай мою команду!!! — казалось, самый воздух сотрясся от его хриплого крика. И даже стоявший в ряду последним Петров разом вытянулся весь в струнку.
— Загружаемся по машинам и — вперед за журналисткой и ее трахальщиком! Наш священный долг перед родиной… — и, набрав в грудь по больше утренней свежести вперемежку с гарью от пепелища и вонью от горы умерших, начальник гарнизона закончил:
— НАЙТИ! И УНИЧТОЖИТЬ!
33
Диана думала о смерти. Какая она? Придет ли, как в сказках, старухой с косой, или же доброй, от всех мучений и терзаний избавляющей бабушкой погладит по голове и в лобик поцелует? Или же не будет ее вовсе, как не будет ни ада, ни рая, а только вечная пустота всосет ее, Дианино, сознание в себя…
Она не мечтала, но мысли сами по себе развивались в этом направлении. Ничто не помогало от них избавиться: ни слипающиеся глаза, ни зуд в пораженных инфекцией частях тела, ни общая усталость ее хоть и молодого, но все же не привыкшего к таким нагрузкам организма. Лишь присутствие рядом Олега еще заставляло переставлять ноги.
Вот уж кому все нипочем! Мужчина мерно вышагивал, изредка останавливаясь, чтобы свериться с приметами — мхом на стволах деревьев, солнцем над их верхушками — и определить дальнейшее направление пути. Хотя тащить ружье и автомат вряд ли было легко, и ступни его тоже наверняка натерлись, особенно после того, как он отдал ей свои носки и продолжал идти в одних ботинках.
А лесу не было видно ни конца, ни краю. Она вспоминала, что от основной трассы, ведущей в город, до территории Лепрозория на своей машине добиралась несколько часов. Значит, чтобы добраться обратно пешком, им понадобятся еще в лучшем случае сутки. Удручающая перспектива. Диана в который раз мысленно прокляла сама себя за неуемное любопытство и стремление выделиться перед редакцией.
Когда-то она думала, что за счет пары-тройки по-настоящему сенсационных материалов сможет прославиться не то что в городе, а и в стране целом. Теперь впору было богу молиться, чтобы о них с Олегом вообще хоть кто-нибудь что-то еще узнал.
Олег опять убежал вперед метров на двадцать. Встал у большой сосны, оглянулся на Диану. Лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь ветви, осветили лицо мужчины. В его глазах была жалость…
— Хватит, — сказал он. — Давай остановимся, отдохнем полчасика.
«Отдохну я. Тебе-то отдых вряд ли нужен», — хотела поправить его Диана, но не стала этого делать. К чему тратить силы на бессмысленное жонглирование словами? Она просто подошла и села прямо на хвою и мох, с таким наслаждением, будто между могучими выпирающими из земли корнями оказалось спрятано удобное и мягкое кресло. Персонально для журналистки, уставшей как собака.
— Есть хочешь. И пить. — Это был не вопрос, а констатация факта. Диана прикрыла веки и медленно покачала головой:
— Больше спать хочется. Знаешь, чтобы дома, в кровати, на перинах с кучей подушек, под теплым одеялом…
— …и чтобы все постельное белье было розовое, как крем! — усмехнулся Олег.
— Точно! — Диана встряхнулась, отгоняя непрошенные видения и, чтобы отвлечь проваливающееся в сон сознание, спросила:
— А что делать-то будем, если… когда дойдем до города?
Олег бросил поклажу, присел рядышком с ней. Услужливо подставил могучее плечо под ее отяжелевшую голову. После долгой паузы ответил:
— Первым делом в больницу тебя определим. Лечится эта зараза или не лечится, пускай врачи решают. Я тоже лягу, но сначала — в газету твою сообщу обо всем. И по другим каналам информацию дам. Прикроют проект, как пить дать. Нас вылечат, еще и компенсацию государство глядишь выплатит. Хотя, зная наше государство…