– Да что случилось? – проявил любопытство Сергей.
– Как? Разве я не сказал? – изумился Филипп.
– Нет, – улыбнулась Юлечка. – Битый час повторяешь: идиоты, кретины, дураки.
– Как их еще назвать?
– Изложи суть, – предложил Серега.
Уронив, к огромной радости терпеливого Рамика, оба бутерброда, Филя сложил руки на столе. По мере того как из нашего несостоявшегося Гамлета лился рассказ, мне делалось все веселей, а под конец повествования у меня вырвалось неуместное хихиканье. Юлечка метнула в мою сторону укоризненный взгляд. Впрочем, в ее глазах тоже прыгали смешинки.
Вкратце история была такая. Филиппа сниматься в кино режиссеры не зовут. Наверное, Козлов не слишком талантлив, иначе почему при массе выпекаемых сериалов ему не досталось даже самой маленькой рольки? Другой бы актер сцепил зубы и начал тупо ходить на кастинги, дожидаясь часа, когда мимо плавно пролетит птица удачи. Но Филенька обиделся на весь свет и начал громко вещать за кулисами:
– Презираю тех, кто перебегает из киношки в киношку. Сегодня он бандит Чернозубов, завтра писатель Гоголь, через три дня следователь Сидоров. Фу, это не искусство!
Если кто-то начинает при вас громко хаять другого, знайте: наш суровый критик на самом деле исходит черной завистью и мучается от собственной нереализованности. Успешный человек не швыряет комья грязи в собрата, оно ему ни к чему.
Недавно я прочитала в газете статью литератора Малофеева, который тонким слоем размазывал по асфальту обожаемую мною писательницу Бустинову. Сначала я возмутилась и даже хотела накропать письмо в издание, отдавшее свои страницы под аутодафе любимицы миллионов. А потом сообразила: собака зарыта в этой самой любви. Тиражи Бустиновой рвутся вверх, а у Малофеева больше трех тысяч книжонок в десятилетие не продается. На месте Бустиновой я бы радовалась ведру с помоями. Вот если бы Малофеев начал нахваливать ее, тут беда…
Но вернемся к Филе. За наглые высказывания коллеги обозлились на Козлова и решили отомстить. Хоть Филипп и считает себя непризнанным гением, только крупных ролей ему и в театре не дают, так, мелочовку. Заработок, как понимаете, соответственный, и, чтобы выжить, Козлов пристроился еще в два коллектива.
Его стандартный рабочий вечер выглядит так. В девятнадцать пятнадцать он выходит на одну сцену и, кланяясь, произносит: «Барин, карета подана». Естественно, на Козлове ливрея лакея. Потом Филя, скинув ее, несется в другой театр, живо одевается гладиатором, хватает бутафорское копье и выскакивает из кулис. «Умри, собака!» – орет Филя и пару раз тычет картонным наконечником в раба. Особо не задерживаясь, наш многостаночник снимает грим и катит на новую площадку, где приходится изображать прохожего, одетого в обычный пиджак. Это самая удобная роль, она не требует ни грима, ни особого костюма, можно появиться перед зрителями как есть, не заморачиваясь с надеванием парика, приклеиванием бороды или конструированием носа из гуммоза.[4]
И еще, за вздорный нрав Филю недолюбливают везде, ни за одними кулисами у него приятелей нет.
Сегодня Филипп прибежал на вторую площадку взмыленный, словно лошадь, и заорал на костюмера:
– Где копье?
– Одну минуточку, – промямлила девушка. И, нервно оглянувшись, шепнула: – Тут такое дело…
– Денег не дам! – завизжал Козлов. – Я не в штате, приглашенная единица, нечего подходить ко мне с поборами. Вечно у вас то похороны, то на больницу собираете. Где копье? Шевелись, дура!
Костюмерша молча протянула палку с наконечником.
– Пристают постоянно, – еще больше обозлился Филипп, хватая бутафорское оружие. – А чего сегодня оно такое тяжелое?
– Не знаю, – тихо ответила девушка. – Может, вы не пообедали?
– Идиотка! Еще замечания делает! Твое какое дело, где и с кем я жрал? – взбеленился Козлов и полетел на сцену.
В кулисах толпилось отчего-то слишком много народа. Тут оказались все: гримеры, рабочие сцены, пожарный и куча актеров, не занятых в действии. Любой другой человек мог насторожиться и спросить себя: «А что они тут собрались?» Но Козлов – замкнутая на себе система, поэтому, распихав народ локтями, он вылетел на подмостки и начал привычно изображать гладиатора.
Вытянув копье, Филя потрусил по скрипучим доскам и вдруг ощутил какую-то неловкость. Что-то шло не так. Из зрительного зала не доносилось ни шороха, ни шуршания, ни привычного покашливания, люди словно оцепенели. Козлову следовало притормозить и внимательно осмотреть сцену, но Филя, с одной стороны, привык действовать на автопилоте, с другой – ему нужно было еще успеть на третью площадку.
Перед глазами привычно появилась спина раба. Выглядела она немного странно, но времени на раздумья в напряженном графике не предусматривалось.
– Умри, собака! – заорал Козлов и ткнул копьем в коллегу.
Тот незапланированно упал.
– Мама, – прозвенел из зала детский голосок, – он убил Карлсона!
С глаз Фили словно спала пелена. Он понял, что никаких древних римлян вместе с их императором на сцене нет. Декорации изображают не арену Колизея, а детскую комнату. Около стола, закрыв лицо руками, трясется травести[5] Лена Николаева, одетая в штанишки на лямках и серо-голубую мальчиковую рубашку. А перед Козловым распростерлась ниц тучная фигура в клетчатых брюках – из спины торчит пропеллер, между лопастей покачивается копье.
– Карлсона убили! – завопил зал. – Вау-у-у! Неправильно! Не по-честному!
В обомлевшего Филю полетели мандарины, яблоки, скомканные обертки из-под шоколадок.
– Тише, тише, – заметались по залу билетерши, пытаясь успокоить раздосадованных школьников.
Бедный Козлов, абсолютно не понимавший, что происходит, начал пятиться и налетел на столик, где боролась с приступами хохота Лена Николаева.
– Ты куда собрался? – прошептала она, давясь смехом. – Срочно сделай что-нибудь! Ты же убил Карлсона, а нам еще целое отделение играть. Во, блин!
– Че? Че? Че? – забормотал Филя, косясь в бушующий зал.
– Хоть копье выдерни, – застонала Николаева, – а я как-нибудь выкручусь. Скажу, приходил сумасшедший сосед Малыша, который не может спокойно спать из-за шума пропеллера Карлсона. Дети всему поверят. Копье убери!
– Ага, сейчас, – пообещал Филя. Быстрым шагом он вернулся к поверженному Карлсону, выдернул непривычно тяжелое копье и машинально еще раз воскликнул: – Умри, собака!
Карлсон начал издавать странные, клокочущие звуки, и тут произошло невероятное – наконечник копья задрожал и стартовал к потолку. Филя разинул было рот, но не успел несчастный Козлов как следует испугаться, как из древка начал бить фонтан искр – чья-то умелая рука присобачила к палке китайский фейерверк.
Дети завыли от восторга, Карлсон, по-собачьи перебирая четырьмя конечностями, пополз от ошалевшего Фили, Николаева села за столик и заржала в голос. И тут кто-то наконец догадался опустить занавес.
На третий спектакль Филя не поехал, он остался разбираться. Выяснились интересные подробности. Оказывается, сегодня вместо пьесы о гладиаторах давали детское представление – благотворительная акция для ребят – участников Всероссийской математической олимпиады. Козлова «забыли» предупредить о замене.
– Гады! – орал Филя. – Подставили!
– Я хотела вас предостеречь, – ехидно заявила костюмерша, – но вы с персоналом не разговариваете нормально. Наорали, нагрубили…
Кто был режиссером розыгрыша, осталось тайной, чьи руки прикрутили фейерверк – тоже. И сейчас, сидя у нас в столовой, Козлов заново переживал произошедшее.
– Придурки, сволочи, идиоты…
Я бочком потрусила к двери. Лучше лягу спать, а то ненароком начну хохотать в голос, и Козлов бросится драться.
Осень в нынешнем году стоит чудесная – тепло, сухо, солнечно, даже и не вспомнить, когда в Москве был такой сентябрь. Решив не закрывать дверь на лоджию, я упала в кровать, хотела еще раз обдумать историю с медальоном, но тут же заснула.
Тот, кто делит постель с собакой, знает, как тяжело сдвинуть спящую псину. А уж если ты вынужден дремать в стае мопсов, как я, то надо быть готовым еще и к своеобразным звуковым эффектам. Наши Феня, Муля, Капа и Ада отчаянно храпят, выводят порой такие рулады, что хоть прочь беги. Сегодня мопсихи были в особом ударе.
Я провертелась на матрасе около часа и проснулась. Потом попыталась сесть, но не тут-то было. Сначала пришлось спихнуть со спины Мулю, потом отодвинуть Аду, стряхнуть с головы Капу и отползти от Фени (моих сил не хватит на то, чтобы подвинуть «дочь оленя», не стоит даже пытаться бороться со спящей тетей лошадью).
– Хр-р, р-р-р, – выводила Муля, которой абсолютно не помешала смена позы.
– Уииии, – вторила ей Ада.
– Ах, ах, ах, ах, – кряхтела Капа.
– У-у-у-у, – гудела Феня.
– А ну сейчас же прекратите! – велела я.
– Ах, ах, ах, ах, – кряхтела Капа.
– У-у-у-у, – гудела Феня.
– А ну сейчас же прекратите! – велела я.
Мопсихи оторвали морды от одеяла и сонно глянули на меня.
– Завтра сядете на диету, – мстительно пообещала я, – стройные лани не издают гадких звуков.
Муля, Феня, Капа и Ада разом закрыли глаза, воцарилась вожделенная тишина, я рухнула в подушку. Спать!
– Хи-хи-хи-хи, – четко раздалось в комнате.
Я снова села и с подозрением посмотрела на мопсих. Это что-то новенькое, до сих пор никто из них не издавал подобной «музыки». Но собаки лежали беззвучно. Решив, что мне почудилось, я опять уютно устроилась под одеялом.
– Хи-хи-хи-хи, – пролетело по спальне.
Муля села и разразилась коротким лаем, следом затявкали и остальные.
– Замолчите! – приказала я.
– Хи-хи-хи-хи.
– Гав-гав-гав!
– Тяв-тяв-тяв!
– Вау-вау-вау.
– Ай-ай-ай, – добавила Капа, которая вместо лая издает причитания.
– Хи-хи-хи-хи!
И тут Муля прижала уши, загнула хвост под живот, заскулила, с несвойственной ей быстротой порысила к двери и принялась бешено скрести створку. Мульдозер была явно перепугана и, как верная собака, решила побыстрей покинуть хозяйку, пусть та единолично разбирается с неприятностями. Феня, Капа и Ада ринулись за вожаком стаи.
Я встала и выглянула из спальни. Четыре толстые бежево-черные тушки с прилипшими к головам ушами и трусливо спрятанными хвостами опрометью кинулись прочь по коридору.
Мне стало не по себе. Что так напугало собак? Вон как улепетывают, у Капы даже подворачиваются лапы. Лапы? Лапы! Лапка!
Я закрыла дверь и опустилась в кресло. Экстрасенс Роман, с которым судьба меня свела в торговом центре, нес чушь про хихикающих всадников смерти, которых я непременно услышу ночью.
– Хи-хи-хи-хи, – четко прозвучало в комнате.
– Кто здесь? – дрожащим голосом поинтересовалась я.
– Хи-хи-хи-хи!
– Кирюша! Немедленно выходи.
– Хи-хи-хи-хи.
– Ну хватит! Придумал забаву, посреди ночи идиотничать, тебе завтра в школу идти, – обозлилась я. – Знаю, где сидишь! В шкафу!
Желая разыскать не в меру расшалившегося Кирюшку, я распахнула гардероб и пошевелила вешалки. Никого. Значит, мальчик под кроватью.
– Хи-хи-хи-хи, – прошелестело невесть откуда.
– Ох, сейчас кому-то мало не покажется! – азартно воскликнула я и опустилась на колени.
Я увидела потерянный Рамиком мяч и клубы пыли. Да, похоже, пора делать генеральную уборку.
– Хи-хи-хи-хи!
Рассердившись, я принялась методично искать Кирюшу, выкрикивая:
– Кирик, Кирик, Кирик…
Внезапно заскрипела дверь, в спальню, зевая, вошел младший сын Катюши и сонно сказал:
– Ну, тут я!
– Где?
– Не видишь? На пороге стою.
– А до этого чем занимался? – растерялась я.
– Дрых.
– Честно?
Кирюшка потер кулаками глаза.
– Слышь, Лампа, а что еще полагается делать в два часа ночи?
– Спать.
– Вот и я того же мнения.
– А кто меня дразнил? Хихикал безостановочно.
Кирюша заморгал.
– Лизавета! – воскликнула я и снова полезла под кровать.
Правда, встав на колени, я тут же поняла глупость своего поступка. Ведь только что, разыскивая Кирюшу, я не нашла там ничего, кроме пыли и ерунды.
– Эй, Лампудель, ты как, – забеспокоился Кирюшка, – в порядке? Лиза, между прочим, за компом сидит!
– Уверен? – спросила я, выпрямляясь.
– Стопудово, у нее «аська» кукукает, – моментально сдал подругу Кирюшка. – Вот какая, нипочем ей приказ спать. Обрати внимание на мое послушание. Я мирно дрых, пока ты не принялась вопить.
– Извини, глупо получилось.
– Зачем звала-то?
– Э… э… во сне разговорилась.
– Хи, – прошелестело в спальне.
– Слышишь? – подскочила я.
– Нет, – помотал головой мальчик, – вернее, тебя слышу. А чего случилось?
– Хи-хи.
– А сейчас? – зашептала я. – Хихикающие всадники смерти! Они вышли из тьмы!
Глава 17
Кирюша разинул рот, потом заботливо сказал:
– Ложись, Лампудель, отдохни.
– Хи-хи-хи-хи, – отчетливо раздалось в комнате.
– Неужели и сейчас не слышишь? – схватила я его за плечо.
Кирюшка с жалостью в голосе ответил:
– Конечно, конечно, ты права.
– Вот видишь!
– Да, да, вижу.
Я сжалась в комок и прошептала:
– Что, их уже видно?
– Кого? – тоже понизил голос Кирюша.
– Хихикающих всадников. Только что ты заявил: да, да, вижу.
– Ты же сама сказала: вот видишь…
– Я не в смысле зрения.
– А как еще можно смотреть?
– Я в плане правоты говорила, – принялась объяснять я. – Выражение такое, дескать, не ошиблась.
Кирюша потряс головой.
– Лампудель, пора баю-бай.
– В этой комнате? Ни за что! Лягу в гостевой.
– Там Филю устроили.
– Черт! Куда же мне деваться? А, сообразила…
Прежде чем Кирюша успел сказать слово, я схватила подушку, одеяло и бросилась к двери. Сделала пару шагов и замерла.
– Они могут выбраться в коридор. Ты согласен?
Кирюша растерянно закивал, потом замотал головой.
– Да, да. То есть нет. А как тебе лучше?
Роняя на ходу постельные принадлежности, я подскочила к шкафу, вытащила из гардероба сумку, вынула из нее бумажку с нарисованной лапкой и перевела дух.
– Слава богу, не потеряла.
– Решила заняться рисованием? – с огромным облегчением перевел разговор на иную тему Кирюша, заглядывая в нее. – Прикольно! У тебя талант, покупай мольберт и малюй. Заодно и ужин будешь делать в перерывах между картинами.
– Лапку нарисовал Роман, – пустилась я в пояснения, тщательно прикрепляя клочок при помощи двустороннего скотча на оконном стекле. – Сначала я посчитала парня тронутым, а теперь понимаю: он настоящий экстрасенс, хихикающие всадники прибыли. Лапка их удержит, но все равно я не сумею спать, слыша их ехидные смешки.
– Как скажешь, Лампуша, – с несвойственной ему покорностью согласился Кирюша.
Я вытащила в коридор одеяло с подушкой, дошла до большого поролонового «гнезда», стоящего на кухне, и сказала:
– Вот тут и лягу!
– Вообще-то матрас купили собакам, – осторожно напомнил мальчик.
– Но они на нем и часа не лежали, – протянула я, устраиваясь на полу. – Кстати, вполне удобно, не понимаю, отчего псы проигнорировали ложе. Спокойной ночи.
– И тебе того же, – с недоумением ответил Кирюша. – Не жестко?
– В самый раз.
– Не тесно?
– Вполне удобно.
– Ну да, – ухмыльнулся Кирик, – ты ведь поменьше Рейчел будешь.
Я хотела возмутиться и сказать, что вешу на несколько килограммов больше стаффихи, но внезапно сообразила: не надо, чтобы меня утром застали в «гнезде» домашние.
– Можешь принести будильник?
– Айн момент, – воскликнул Кирюша и очень быстро смотался туда-сюда.
Я завела звонок на шесть, поджала ноги, укрылась одеялом, положила голову на подушку и ощутила себя в полнейшей безопасности. Слава богу, сюда не доберутся хихикающие всадники смерти, завтра же решу проблему: сначала отыщу Василия, а потом брошусь к Роману, пусть объяснит, как избавиться от непрошеных гостей. Глаза закрылись, ноги и руки потяжелели, уши перестали слышать, противное хихиканье больше не пугало, от поролонового матраса пахло чем-то сладким, приятным…
– Мама! – взвизгнуло над головой. – Офигеть!
Я вздрогнула, открыла глаза и в ту же секунду закрыла их. В лицо ударил яркий солнечный свет.
– Лампа, я испугалась до обморока! – визжала Лизавета. – Вошла в кухню, а в собачьей корзинке монстр спит.
– Где я? – ошарашенно поинтересовалась я, в полнейшем недоумении оглядываясь по сторонам. – Как я здесь оказалась? Что, уже утро? И перестань кричать!
– Шесть часов, – слегка убавила звук Лиза. – Я чуть с ума не сошла!
– От чего? – спросила я и попыталась встать.
– А ты посмотри на ситуацию с моей стороны, – топнула ногой девочка. – Вношусь сюда, рулю к плите и вдруг вижу на собачьей лежанке жуть лохматую! Лысую! Огромную! Шевелится, бормочет… Хорошо хоть через секунду я поняла, что это ты, Лампа.
– Жуть не способна быть лохматой и лысой одновременно, одно исключает другое, – вздохнула я, вспомнив ночное приключение.
– Как тебе пришло в голову улечься здесь? – не успокаивалась Лизавета.
Я сделала вид, будто не слышу вопроса, Лиза частенько проявляет бестактное любопытство. По какой причине я решила спать на кухне? Захотела. Разве одного желания мало? Неужели надо объяснять и оправдывать свои порывы? Намного интереснее понять, отчего не затрезвонил будильник, ведь я поставила его на шесть. А, понятно: забыла поднять рычажок.
– Вопрос возникнет у всех, – вещала Лизавета. – И Серега, и Вовка, и Кирюшка, и Юлька, все пожелают узнать…
Я вздрогнула. Ну вот! Теперь неминуемо стану объектом шуток и подколов, надо попытаться заткнуть Лизавету.
– Ладно, расскажу тебе правду.