— Ты где?
— В раю. Говори, чего надо, или я сброшу.
— Ладно… — сказал он.
И замолчал.
— И что за шутки? — возмутился я. — Говори или отваливай!
— Мне тяжело тебе об этом сказать, Марти…
— Да давай, говори уже, не томи!
— Твой отец… он умер.
Мир вокруг замер.
— Что? — переспросил я, удивленно хлопая глазами.
— Сердечный приступ. Его обнаружил сосед. Он пришел занять немного сахара, а дверь оказалась открыта. Он толкнул ее и увидел твоего отца, лежащего в прихожей. Ну и…
Короткие гудки. Это я сбросил вызов.
— Уйдите, — сказал я тихо, но твердо.
Жанна услышала, подняла голову. Хлопнула по плечу Кармен:
— Эй, он ведь попросил!
— Что? — Секретарша посмотрела на нее, потом на меня. Взгляд был поистине безумный.
Я сел, на секунду замер, собираясь с силами, после чего оттолкнулся руками и спрыгнул на пол. Пройдя к тумбочке, я стал одеваться.
— Что случилось, Марти? — спросила Жанна.
Я покосился на нее и буркнул:
— Тебе-то какое дело?
— Просто интересуюсь, — пожала плечами она.
— Тебе платят не за это.
Отчего-то мне захотелось сделать ей больно. Может, так я надеялся отомстить миру, отнявшему у меня отца?
— Да, не за это, — неожиданно легко согласилась Жанна. — Ты прав.
Ее покорность меня взбесила. Зло сверкнув глазами, я спросил:
— В таком случае, может, вернешь мое мартини и травку? Тебе ведь платят только за секс, верно?
— Ты такой мелочный, малыш? — иронично выгнув бровь, спросила проститутка.
— Заткнись. Просто заткнись.
Она фыркнула и отвернулась. Я напялил рубашку и взял с тумбочки часы.
Любопытство взяло свое.
— Куда ты так спешишь? — снова пристала Жанна.
— Послушай, это уже не игра, — сказал я, повернувшись к ней. — Мне действительно не хочется с тобой что-то там обсуждать. Я вызвал тебя, чтобы потрахаться. Все. Теперь ты можешь идти.
— Ладно, хорошо. Тогда давай пятьсот баксов, и я пошла.
— О'кей. — Я открыл бумажник и, отсчитав пять купюр по сотне, швырнул их на диван. — Вот деньги. Ты можешь идти! Кармен!
— Она отрубилась.
— Черт… Ладно, придется запереть ее здесь. Пошли. На выход, мать твою!
— Ты стал грубым, — заметила Жанна, когда мы уже стояли в прихожей и обувались. — Даже жестоким.
— Возможно, — не поднимая взгляда от своих ботинок, ответил я.
— Куда же подевался тот стеснительный мальчик, который боялся притронуться ко мне, пока я сама его не коснулась? Юный симпатяга мне нравился больше, чем богатый эгоист. По крайней мере мальчик умел быть вежливым и честным.
— Мой отец умер, — буркнул я. — Сердечный приступ. Ему было всего сорок пять. Такой молодой…
— О. — Ее рука легла мне на плечо. — В таком случае прими мои соболезнования. Это очень тяжело, Марти, но я уверена, ты справишься и…
— Да что ты, мать твою, понимаешь? — Я сбросил ее руку и одарил проститутку негодующим взглядом. — Это ведь мой отец, а я… я не говорил с ним почти год. Он, видите ли, был обижен на меня за то, что я ушел из колледжа! А я думал, что он завидует моему успеху… Черт… Как же глупо все вышло!.. И как мне теперь ему обо всем этом сказать?..
Я едва не разревелся, словно маленький. Слезы уже просились наружу, но я сказал себе: «Не сейчас, не сегодня. Никогда — перед чужими людьми».
Отец учил не показывать свою слабость окружающим. Как бы ни было трудно, держи все в себе. Теперь папа стал символом своей теории — умер, так ничем особо не поделившись. Конечно, он не мог знать, сколько еще проживет, но мне-то от этого не легче. Его уже нет, как нет бабушки с дедушкой, как нет мамы. Но их ведь я знал гораздо хуже, чем отца…
Одна непослушная слеза все же показалась наружу. Я покосился на Жанну: увидела? Она отвернулась и вышла наружу.
Значит, да.
Ну, да и черт с ней, плевать на шлюху.
* * *Это был ужасный день. Снег шел с самого утра, а ветер, этот паскудный мерзавец, свистел и швырялся белой пыльцой прямо в лицо.
И все же на кладбище собралось человек двадцать. Был там мой агент Райс, который и отца-то толком не знал; были соседи, с которыми папа не раз ругался из-за пустячных мелочей. Были коллеги по работе, с которыми отец время от времени завтракал, обедал, а порой даже говорил.
Удивительно, но с тех пор, как умерла моя мать, отец держался один — наверное, боялся снова потерять кого-то. Похоже, у него не было даже любовницы, хотя, конечно, об этом я мог только догадываться. Что, если она просто-напросто не пришла — потому что у ее мужа, скажем, день рождения? Не покинет же она в таком случае дом ради похорон?
Думаю, нет.
— Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь Джеймса Мортимера Бугу. При жизни мистер Буга…
Я слушал речь священника краем уха. Все мое внимание было сосредоточено на отце. Он лежал в гробу с закрытыми глазами, сложенными на животе руками и аккуратно зализанными направо куцыми прядями. Можно было подумать, что он просто спит, если бы не мертвецкая бледность.
Я отвел взгляд и закусил нижнюю губу.
— Сейчас блеванет, — проворчала старушка позади меня. Кажется, это была миссис Крафт, одна из самых дальних родственниц.
Я не ответил ей, сдержался. Я и вправду был пьян — не так сильно, чтобы падать или блевать, но достаточно, чтобы покачиваться, будто буй на волнах.
Слезы тяжело контролировать. Если они захотели, они пойдут наружу, несмотря ни на что. Ты остановишь часть, но остальные в любом случае прорвутся.
Нет, я не всхлипывал, словно сопливая школьница. Я старательно корчил серьезную физиономию, однако глаза наверняка кричали: «Как же так?!» Я почувствовал, как два тонких ручейка бегут по щекам, оставляя за собой блестящий след.
На плечо мне легла рука Райса. Он один здесь был за меня. Другие либо видели впервые, либо наслышаны были о моем уходе из колледжа и винили в смерти Джеймса именно меня. Я не стремился убеждать их в обратном. Честно говоря, я плевать хотел на всех этих дальних родственничков, которые слетелись на похороны только затем, чтобы пожрать на халяву и узнать, есть ли их имена в завещании. Коллеги и соседи, по счастью, о завещании не думали, а вот о еде — пожалуй. И я не сомневался, что, кроме меня, отец тут никому не нужен.
— Держись, парень, — сказал Райс, наклонившись к самому моему уху. — Скоро это кончится, и мы вернемся в Лос-Анджелес.
Я кивнул.
— Фил, — сказал, когда он уже отвернулся.
— Что, Марти?
— Спасибо.
— Не за что. На то ведь и нужны друзья.
Он ободряюще улыбнулся и подмигнул мне.
На душе стало немного легче.
* * *— Хорошо, что ты не ведущий, — усмехнулся Райс.
Мы сидели в самолете на соседних креслах. Нас ждал Лос-Анджелес. Мой новый босс, итальянец Гаскузи, вообще не хотел меня отпускать, и я лишь долгими уговорами выпросил у него выходной — естественно, за свой счет.
Вчерашний день как начался ужасно, так и кончился. Прежде чем отправиться спать в свою старую комнату, я подрался с четвероюродным братом отца, которого до этого дня в глаза не видел, и назвал миссис Крафт престарелой мразью. Впрочем, возможно, я путаю последовательность этих событий, и мой «дядюшка» стукнул меня как раз за оскорбление мегеры…
Впрочем, плевать. Пусть горят в аду.
— Почему? — спросил я, непонимающе глядя на Фила.
Ночью мне так и не удалось нормально поспать: сколько я ни ворочался, сон не шел. Только под самое утро я на пару часов закрыл глаза, а когда открыл, уже стоял в ванной с зубной щеткой в руках.
Утренний кофе немного меня взбодрил, однако, едва мы поднялись на борт, усталость вернулась. Теперь я клевал носом модный журнал, который мне притащила стюардесса, и мечтал о мягкой подушке. Беседа с Райсом если и оживляла меня, то лишь чуть.
— Потому что иначе тебя с твоими синяками пришлось бы тройным слоем пудры обсыпать, — хохотнул Филипп.
— Давай, подшучивай надо мной, — сказал я. — Самое подходящее время, в самом деле.
— Ну, будет тебе. Я же хочу, чтобы ты отвлекся, вот и все!
— Знаешь, момент действительно неподходящий. У меня вообще-то отец недавно умер, смекаешь? А вчера похороны были…
— Ну что ты завелся-то, Марти? Я просто подумал…
— Нет. Ты ни черта не подумал. И я надеюсь, это была разовая оплошность, потому что в противном случае мне придется искать другого агента.
Он некоторое время смотрел на меня, не понимая, серьезно ли я говорю или все же иронизирую.
— Отвернись, — велел я. — Не хочу больше болтать, к черту тебя.
Желваки на его лице заходили ходуном, однако он смолчал. Даже кивнул, прежде чем отвернуться.
Вздохнув, я откинулся на спинку и закрыл глаза.
К черту, к черту все. Надо выспаться. Сразу по прилету надо мчать на студию — транслировать «Американского идола», а это довольно ответственная передачка!
Удивительно, и как они продержались без меня целый день?..
* * *— Ты что, сдурел?! — воскликнул Ворнер, режиссер «Замкнутого пространства».
— Держись, держись, Марти… — шептала Жанна.
Она дышала часто, тяжело: наверное, ей было совсем непросто тащить пьяного меня на своих хрупких плечах.
— Вон мой кабинет, — едва ворочая языком, сказал я.
— Где? Этот?
— Да! Давай быстрей, две минуты до эфира…
— Марти! Ты меня слышишь? — разорялся Ворнер.
— Ну, слышу, слышу…
— Какого хрена ты творишь? Ты собрался в таком виде выходить в эфир?
— Ну… да. Я ведь не ведущий — меня-то не видно на экране!
— Зато видно твои мысли. Ты жутко пьян, как ты сможешь транслировать?
— Смогу. Я… я читал сценарий.
— Пусть пробует, Ворнер, — вмешался один из помощников. — До эфира две минуты. Если что, пустим повтор.
— Ладно, черт с ним, — махнул рукой режиссер. — Пусть. Но будьте наготове, потому что повтор нам точно понадобится, и очень скоро!
— Эй, Ворнер, старик, все будет хорошо! — заверил я.
Жанна втащила меня в кабинет, с трудом усадила в кресло и, отступив к стене, смахнула со лба пот.
— Фух!.. — она съехала вниз, замерла на корточках, закрыв глаза. — Ну, ты и боров стал…
— Полегче в выражениях, шлюха! — озорно воскликнул я. — Иначе останешься без сладкого!
Она с ненавистью посмотрела на меня.
— Чтобы в следующий раз была поумней, — наставительно изрек я.
— Иди в жопу, Марти, — процедила она. — Следующего раза не будет.
— О нет, обязательно будет! — заверил я. — Твои сутенеры мне не откажут.
— Я скажу, ты меня бьешь. Или что ты извращенец.
— Думаю, если я заплачу им вдвое больше, они закроют на это глаза.
— Какой же ты стал мразью, Марти, — покачала головой Жанна.
— Заткнись, — разозлился я. — Заткнись, или я проломлю твою тупую башку!
— Я хочу уйти, — сказала она, поднявшись. — Дай мои деньги, и я пойду.
— Черта с два… А впрочем, вали. — Я дрожащей рукой вытащил из кармана шорт свой бумажник, отсчитал восемь стодолларовых купюр и, скомкав, швырнул их проститутке: — Держи! Там даже больше — на тот случай, если я тебя чем-то обидел!
— Мразь, — сухо сказала Жанна.
— Собирай свои деньги и проваливай, пока я действительно тебя не треснул.
Она хотела казаться высокомерной, но не могла: деньги были разбросаны по полу, поэтому ей пришлось опуститься на четвереньки, чтобы их собрать. Наконец она встала и, оправив задравшийся подол платья, вышла прочь. При этом шлюха не забыла презрительно фыркнуть, прежде чем со всего маху захлопнуть дверь.
— Чао-какао! — донеслось из коридора.
Я включил ноутбук и надел на голову обруч, однако мысли мои безобразно путались, и всему виной была именно проклятая Жанна. Вот же неблагодарная тварь! Будто бы она каждый день трахается со звездой такого масштаба!
— Тридцать секунд до эфира! — объявил ассистент.
Я попытался освободить свои мысли, успокоиться, но градус упрямо подогревал мой гнев.
Вот же тварь!..
— Десять!
Нет, все. Нужно собраться. Нужно работать…
Тварь!..
— Три!
Тварь!..
Тварь!..
— Одна!
Ненави…
— Поехали!
Я зажмурился и начал трансляцию.
* * *— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — спросил Гаскузи.
Он сидел в своем огромном кресле, больше похожем на трон властелина тьмы, и исподлобья смотрел на меня, этот хмурый и недружелюбный итальяшка.
— Что я сделал? — переспросил я. — Да ничего такого. Пара сисек на экране — это так ужасно?
— Пара сисек — это эротика, Марти, и это еще куда ни шло. Но когда позади обладательницы этих сисек появляется голый негр, это уже порнуха. А порнуха по телевидению — это очень плохо, Марти. И даже наказуемо.
— Но негр ведь так и не добрался до ее задницы, верно? — словно школьник, хихикнул я.
— Ты мне что, шутки шутить вздумал? — мигом вскипел Гаскузи. — Ты кем себя возомнил, а? Звездой невиданных масштабов? Ты — просто инструмент, способ избежать длительного съемочного процесса, способ сэкономить какие-то деньги. Мы жили без тебя раньше и проживем сейчас, если захотим. Пусть это обойдется мне дороже, но я хотя бы смогу контролировать процесс! А что происходит сейчас? Стоит тебе подумать, и на экране уже порнуха творится! Мне же остается стоять и смотреть. Оно мне надо?
— Простите, мистер Гаскузи. — Я наконец-то понял, что сейчас не лучшее время для приколов и смеха. — У меня просто было стрессовое состояние…
— Ах, у тебя было стрессовое состояние? Стрессовое… Знаешь, Марти, а ведь у камер и осветительных ламп не бывает стрессов. И у компьютеров, на которых монтируют сюжеты, — тоже. Так, может, к черту тебя, и вернем старые примочки? Операторов и режиссеров тьма, поэтому, если дать кому-то шанс, он будет работать не покладая рук, чтобы его не заменили другим. Понимаешь, куда я клоню?
— Мистер Гаскузи, прошу вас. Я ведь ничего больше не умею, только транслировать.
— Ну а мне-то что? Я нанимал тебя, чтобы ты экономил мои деньги, и щедро платил тебе за это. Но вместо благодарности ты меня под суд подводишь. Разве не подло?
— Я обещаю, это больше не повторится, — заверил я.
Некоторое время лощеный итальянец молчал, после чего нехотя сказал:
— Ладно, черт с тобой. Даю тебе последний шанс.
— Спасибо, сэр! — просиял я.
— Штраф за административное нарушение вычту у тебя из зарплаты, — предупредил он.
— Хорошо, сэр.
— Все. Свободен.
Он тут же потерял ко мне интерес, и я впервые за время нашего разговора смог вздохнуть свободно. Пройдя к выходу, я выскользнул наружу и осторожно закрыл за собой дверь. И только там, в коридоре, позволил себе глумливую ухмылку.
Ах, как жаль, что негр все-таки не успел добраться до Жанны!..
* * *— Пять секунд до эфира, четыре, три…
Уже немного. Сосредоточься.
— Поехали! — воскликнул ассистент.
Я закрыл глаза.
Итак, что у нас сейчас? «Вкусно и просто»? Ладно… вот заставка. Объемные буквы. Музыка — двадцать третий трек из рабочей папки.
— Марти, — услышал я.
Кто-то коснулся моего плеча.
— Марти, в чем дело?
Кажется, голос принадлежал одному из операторов, Барри Грайпу.
— Я транслирую, — уголком рта ответил я. — Не отвлекай.
— Марти…
— Да что ты пристал?! — Я открыл глаза, резко повернулся и обжег его злобным взглядом.
— Реклама пошла! — крикнул ассистент.
— Что у тебя тут происходит? — В мою комнату забежал сначала Ворнер, за ним — два сценариста. Внутри нас было уже пятеро.
— В каком смысле? — спросил я осторожно.
Когда кто-то говорит тебе странные вещи, ты считаешь, что умом тронулся этот кто-то. Но когда все вокруг повторяют за ним, ты начинаешь подозревать, что чокнулся сам. Так было и в этот раз: Барри удалось вывести меня из себя, но режиссер и сценаристы заставили насторожиться.
— Ты завис, Марти, — сказал один из сценаристов.
Кажется, его звали Билл. Не помню…
— То есть?
— Ну… заставка началась… и застыла. Мы прождали полминуты, потом Барри побежал к тебе, но ничего не изменилось, и тогда Ворнер дал команду уходить на рекламу.
Я сидел, тупо глядя в одну точку.
— Ты вообще в порядке? — спросил Барри.
Он наклонился и заглянул мне в глаза.
— Выглядишь хреново.
— Знаю…
— Что ты делал вчера, Марти? — спросил Ворнер.
— Ничего… — пробормотал я.
Режиссер нахмурился.
— Врешь, — уверенно сказал он. — Не будь дураком, Марти. Через три минуты реклама кончится, и нам надо что-то показывать. Мы должны понять, что случилось, и принять решение — уходить на повтор или снова пускать тебя в эфир?
— Черт, да с чего вы вообще решили, что проблема во мне? — огрызнулся я. — Может, это «Ремо» сломался?
— Ну, так возьми запасной и попробуй снова, пока мы не вышли в эфир. Надо понять, сможешь ли ты транслировать дальше.
— О'кей, о'кей. — Я снял обруч, швырнул его в корзину и достал из верхнего ящика другой «Ремо». Он был совсем новый, блестящий и красивый.
Я подозревал, что дело все-таки не в поломке ретранслятора, но упрямо отказывался в это верить. Что ж, пусть с ним. Соберись…
— Нет.
— Как так «нет»? — Я открыл глаза и удивленно посмотрел на Ворнера.
— Да вот так. Снова то же самое — одна картинка появляется и зависает. Все, я запускаю повтор… а тебе я советую разобраться со всей этой хренью как можно скорей. Потому что «Вкусно и просто» кончится через сорок минут, а впереди у тебя еще пять программ, и если везде включить повторы, случится крах рейтингов… понимаешь? И-эх…
Он махнул рукой и буквально выбежал из комнаты. Следом за ним ушли сценаристы. Барри остался.