Левая же была половиной огромного человеческого лица, искаженного судорогой ярости, и молнии извергал единственный глаз чудовища…
Кто это?! Откуда взялось это существо?!
И внезапно Данила вновь вспомнил слова Сопровождающего:
«Представь себе ученого, который считал, что всякое насилие над природой – преступление. Он мечтал о том, чтобы человек жил в полном единстве с природой. Чтобы стал не властелином ее, а всего лишь одной из многих частей. Чтобы оказался на равных с растениями и животными, зверями, насекомыми и птицами! Гармонично слился с природой, как было в самом начале развития жизни на Земле».
Тогда Данила не понял этих слов, но теперь они стали предельно ясны.
Выходит, перед ним – тот самый ученый, которого должен был остановить человек, погибший из-за Данилы? Выходит, это творец этого ужасного, взбесившегося мира?
Вот чего он хотел! Чтобы все стало как в момент создания жизни на Земле! Как это сказал Сопровождающий… «Творцы оставили на Земле некую сложную субстанцию, в которой были слиты воедино все формы жизни».
Значит, этот ученый хотел вернуть природу к «первоначальной гармонии»? То есть получается – отбросить планету в те времена, когда на ней еще не было живых существ?
И неизвестно, смогут ли они возродиться вновь…
А еще Сопровождающий говорил, что этот ученый был фанатично предан своей идее.
И это правда! Он не собирался отступать перед огнем!
Чудище разинуло пасть, и Данила увидел, что ветроловы и излучатель будто пушинки понеслись по небу к этому существу – и как бы влились в него. А с земли поднимался клуб темной пыли, срывая и унося с поверхности деревья, траву, камни…
Сейчас он доберется и до людей!
Все кружилось страшным вихрем, оборачивалось вокруг этого нового врага, вилось вокруг него петлей и словно бы завязываясь вместе с ним одним огромным, гигантским узлом.
Никаким огнестрелом нельзя было поразить чудовище, никаким ножом не разрезать этот узел, не разрубить никаким мечом.
Да и нет у Данилы этого меча…
Но сейчас затянется Петля! Сейчас все будет кончено для всех – и для людей, и для природы!
Ну что ж… значит, пришло время Даниле совершить его подвиг.
Броситься на амбразуру – и закрыть собой вражеский огонь. Или с гранатой под танк…
Иначе ведь нельзя!
Данила кинулся вперед, и крик Эльфа, пытавшегося его остановить, показался ему не громче шелеста травинки.
Руки его впились в извивы вихря и медленно потянули их в разные стороны.
Он не сомневался, что одолеет монстра! Ведь если бы остался жив тот человек, который погиб из-за Данилы и Лёльки, он победил бы создателя гена выживания, гена сопротивления!
Он погиб. Но теперь Данила вышел в бой вместо него! И он должен победить – любой ценой!
Черный смерч петлей обвился вокруг Данилы, взвился в небо, на миг заслонив солнце, – и тотчас развеялся без следа.
Эпилог
До начала тренировки оставалось каких-то пять минут, и Данила почти не сомневался, что опоздает.
Опаздывать было нельзя, иначе его отчислят из команды и выгонят из клуба. Иван Иваныч, тренер, так и сказал в прошлый раз:
– Макаров, еще одно опоздание – и мы с тобой простимся. А ты простишься с нами. На тебя нельзя рассчитывать. Ты всю команду способен подвести в самый ответственный момент. Это уже которое опоздание подряд? Четвертое? Ну вот скажи, почему ты опоздал три дня назад?
Данила отвел глаза:
– Маршрутки долго не было.
Он как раз выходил из дома, когда увидел соседского кота, который балансировал на задних лапах на перилах балкона, пытаясь поймать бабочку.
Конечно, Данила выхватил мобильник, чтобы заснять эту картину. Это было потрясающее зрелище, особенно когда кот вдруг сообразил, что вот-вот сорвется, и стал ловить уже не бабочку, а равновесие!
К счастью, поймал, а то у соседей не было бы кота. Все-таки пятый этаж…
Потом Данила еще раза два посмотрел, что получилось, потом вышел на Ютюб и загрузил видео, потом, пока мчался к остановке, еще проверял количество просмотров…
Ну и опоздал.
– Маршрутки долго не было… – грустно повторил Иван Иваныч. – А позавчера почему?
Данила отвел глаза:
– Маршрутка в пробке застряла.
Он реально старался не опоздать, но встретил Ваську Головина, который развернул каталог айфонов и стал спрашивать у Данилы совета, какой попросить в подарок у родителей ко дню рождения: серый, серебристый, золотистый или черный?
Даниле бы повернуться и уйти от этого буржуина, а он стоял как дурак и поддакивал: мол, конечно черный, нет, конечно белый, нет, конечно серый…
И новенькая «Нокия Люмия», которую недавно купила ему мама, показалась таким немыслимым отстоем рядом с будущим Васькиным айфоном, что Данила вообще про все на свете забыл, не только про тренировку.
Потом вспомнил, конечно, но было уже поздно.
– Маршрутка в пробке застряла, – грустно повторил тренер. – А вчера почему?
Данила отвел глаза:
– На дороге была авария. Пришлось объезжать.
Вчера Данила совершенно точно должен был успеть на тренировку вовремя, но, пробегая над помойной речкой Ржавкой (путь через овраги был самым коротким к остановке), увидел двух мальчишек, которые пытались в этой самой Ржавке ловить рыбу.
Данила, конечно, задержался, чтобы вразумить малолетних идиотов и сообщить, что в Ржавке, во-первых, отродясь ничего не водилось, а если бы и водилось, то одни какие-нибудь жуткие мутанты, которых даже кошкам нельзя давать, чтобы и кошки не мутировали! Однако пацаны оказались какими-то очень развязными и сказали Даниле, что думают по поводу его советов.
Пришлось задержаться еще больше, чтобы научить их прилично выражать свои мысли.
Ну и… он опять опоздал.
– На дороге была авария, – грустно повторил Иван Иваныч. – Пробки, то-се… Врал бы получше! Тренировки у нас в субботу, в самом конце дня. Да на дорогах в этом время сплошная пустота и блаженство! Знаешь, Макаров, у меня такое ощущение, что ты не в девятом классе учишься, а в третьем. Когда ты только повзрослеешь?! – рявкнул он, потеряв терпение. – У тебя отговорки совершенно детские. Видимо, тебе в нашей команде еще рановато тренироваться. Тебе надо в младшую группу перевестись. Давай договоримся. Опаздываешь завтра – и все. Конец игры. Договорились?
– Я не опоздаю, – мрачно буркнул Данила.
Опоздать было никак нельзя. Родители его отчисления не перенесут. Они так носятся с этой школой Олимпийского резерва… Да и самому неохота ее бросать. Нет, ну что он, в самом деле, как дитя малое, не может сосредоточиться?! Надо твердой поступью идти к цели. А его вечно шатает в разные стороны. Несерьезный человек.
Данила мчался вперед, то и дело поглядывая на часы.
Надо было пораньше выйти! Чего засиделся за этой стрелялкой?!
Но если он сейчас поднажмет… Может, еще есть шанс?..
Он поднажал… но внезапно подвернул ногу и, чтобы не упасть, совершил какой-то немыслимый пируэт. Замахал руками, повернулся на одной ноге…
Мимо проходила девчонка. Глянула на него искоса, бровями этак повела, губки поджала, словно удерживала насмешку, – и пошла через дорогу.
Данила посмотрел вслед.
Девчонка и девчонка, довольно тощая малявка – но какая у нее была коса!
Так и вилась по спине! Так и просилась, чтобы за нее дернули!
Как тут удержаться?!
Данила уже руку протянул…
«Когда ты только повзрослеешь?» – вдруг зазвучал в его ушах грозный голос Иван Иваныча.
Данила вздохнул… и помчался дальше, обогнав девчонку.
Мимо них по дороге быстро проехала машина. Водитель даже не заметил ребят: был погружен в свои размышления.
Рядом на сиденье лежала папка. Там хранились очень важные документы – результаты его научных исследований. Человек знал, что от его выводов зависит судьба человечества. Спасение всех людей!
Он даже не подозревал, что минуту назад избежал смертельной опасности. А уж какой опасности только что избежало человечество – этого и вообразить невозможно!
Дерево душ
Этого дерева нет ни на земле, ни на небе, оно существует только в шаманских снах.
Старинное поверьеНикиту разбудил звонок.
Машинально пошарил рядом, сначала пытаясь прихлопнуть будильник, потом – выключить мобильник.
Наконец дошло, что напрасно старается: звонили-то в дверь.
Дернул за цепочку бра.
Вспыхнул свет.
Как всегда, прежде всего Никита увидел мамино лицо, смотревшее на него с фотографии. И сонно улыбнулся в ответ на мамину улыбку.
Звонок раздался снова.
Что такое? Может быть, это папа?
Да нет, он должен прийти с работы только утром, а сейчас вон какая темнотища за окном!
К тому же у отца есть ключ.
Может, он его забыл?
Хотя папа никогда ничего не забывает…
На часах половина первого. Наверное, кто-то из соседей по ошибке позвонил не в свою квартиру.
К тому же у отца есть ключ.
Может, он его забыл?
Хотя папа никогда ничего не забывает…
На часах половина первого. Наверное, кто-то из соседей по ошибке позвонил не в свою квартиру.
Ну, тогда можно спать дальше. Сейчас этот человек спохватится и пойдет к своей двери.
А вдруг что-то случилось в подъезде? Вдруг пожар, утечка газа – и добрые люди хотят предупредить Никиту об опасности?
Он встал с дивана – и покачал головой, сам себя ругая. Заснул-то не в постели, не переодевшись на ночь! Как был в джинсах, футболке и толстовке от спортивного костюма, так и скорчился под пледом. А около дивана валяются кроссовки.
По идее, здесь должны валяться тапки, а кроссовкам место вообще в прихожей!
Да, будет лучше, если это в самом деле не папа пришел. А то задаст он перцу сыночку, который спит в одежде и шляется по дому в уличной обуви!
Никита сунул ноги в кроссовки, ломая задники, что, конечно, строго запрещалось делать, и, немножко дрожа от сонного озноба, потащился к входной двери.
– Кто там?
Нет ответа.
Посмотрел в глазок.
Лестничная площадка пуста…
Очень странно. Чьи-то ночные шутки? Или это и впрямь был заблудившийся сосед, который понял, что ошибся, и уже ушел к своей двери?
Ну, ушел так ушел!
Никита, позевывая, побрел обратно в свою комнату. По пути свернул на кухню и взял со стола большую кружку с водой.
Глотнул, сонно глядя в окно.
Напротив тянулся Амурский бульвар. Справа, на перекрестке с улицей Запарина, светофор перебирал огни, но зря старался: ни одной машины. И совершенно безлюдно.
Хотя нет – вот какой-то человек выбежал из-за угла дома и замер, оглядываясь, под фонарем. Длинная тень заметалась на тротуаре.
Странная какая тень! Без головы.
Человек с головой – а тень без.
Да ну, чепуха! Так не бывает.
В эту минуту где-то вдали раздался вой сирены.
Человек бросился через дорогу. Тень, конечно, метнулась за ним, размазалась по тротуару. И человек, и тень скрылись где-то во дворах.
«Может, беглый преступник? – встревоженно подумал Никита – Может, папе позвонить? Хотя что я скажу? Какой-то человек, у которого тень была без головы, дорогу перебегал? Да папа меня засмеет. И правильно сделает!»
Вдруг большая черная птица, похожая на ворону, мелькнула перед окном и даже задела стекло крылом!
Послышался противный скрип.
Никита отпрянул, передернулся.
Чего это птицы разлетались?! Им вроде давно пора отправиться на юг, в теплые края.
Хотя вороны вроде не улетают ни в какие такие края…
Или улетают?
Снова раздался звонок.
Никита так и подскочил!
Вернулся в прихожую, заглянул в глазок.
На площадке – никого. А звонок звенит.
Может, Валерка Пушкарев из пятого подъезда дурью мается? Он как-то рассказывал, что иногда заводит под кнопку звонка какую-то проволочку, что ли, и она то касается контакта, то нет.
Касается – раздается звонок. Не касается – нет.
Валерка называл эту штуку антисоседским изобретением века. С его помощью он намеревался мстить всяким вредным теткам и дядькам, которые жалуются его родителям: мол, Валерка иногда ленится выгуливать своего бультерьера Гада и позволяет ему присаживаться на коврики под чужими дверями. На самом деле буля зовут Гадор – в честь какого-то города в Испании, что ли, – но за исключительно мерзкий характер все называют его Гад.
Никита подозревал, что Валерка среди соседей тоже скоро заслужит такую же кличку!
А может, уже заслужил.
Никита не слишком внимательно слушал Валеркины россказни про «изобретение века», поэтому не уразумел, как оно работает. Но если бы Валеркин отец узнал, что его сынуля почему-то решил поиздеваться над дверным звонком подполковника полиции Зеленина, этому сынуле не поздоровилось бы.
И даже очень!
Однако подполковник Зеленин сейчас на службе. И если Никита хочет еще поспать, ему все же придется сначала посмотреть, что там Валерка нахимичил, и вытащить его хитрое приспособление из-под кнопки звонка.
А для этого все же придется открыть дверь…
Никита уже положил руку на замок, но вспомнил строжайший запрет отца: незнакомым людям дверь не открывать ни днем, ни тем более ночью! Никогда и ни под каким предлогом!
– Ты знаешь, где я работаю, – говорил отец. – Ты знаешь, что у меня есть враги. Они ищут мои уязвимые места. И теперь, когда не стало нашей мамы, мое главное уязвимое место – ты. Пожалуйста, Никитка, береги себя. Если я еще и тебя потеряю, я умру. Точно. Поэтому будь осторожен!
Никита убрал руку с замка и пошел было к себе в комнату, но снова раздался звонок.
– Да нету никого на площадке! – сердито сказал Никита.
Не себе сказал, а воображаемому папе.
– И ничего со мной не случится, если я открою. Я только посмотрю, что там Валерка под кнопку подсунул. И все! Честное слово! Спать же невозможно, а я завтра хотел встать пораньше, чтобы историю повторить и французский!
Почему надо завтра вставать пораньше, чтобы повторить историю и французский, почему это не было сделано вечером, Никита объяснять не стал. Зачем папе – даже воображаемому! – знать, что сын разленился, расхандрился и весь вечер просидел на диване просто так, бездельничая и уныло глядя в окно, за которым ветер обрывал желтую листву с берез во дворе и уносил ее куда-то в октябрьскую темноту? А иногда он поворачивал голову и смотрел на мамину фотографию, которая висела на стенке.
Сбоку на фотографии была надпись: «Моя любовь навеки с тобой, Улэкэн!»
Маму звали Улэкэн, что значило – хорошенькая. Она и правда была очень хорошенькая. Нет, настоящая красавица!
Никитина мама была нанайка, поэтому и носила такое странное имя. Ее предки издревле жили на берегах Амура – задолго до тех времен, когда в эти места пришли русские. Не зря нанайцев называют коренной народностью Приамурья.
Все знакомые называли маму на русский лад Юлей или Юлией Сергеевной, хотя на самом деле Никитиного деда звали не Сергеем, а Сурэ. Но отец Никиты, хоть он тоже русский, называл жену только Улэкэн.
Эта фотография висела в комнате Никиты сколько он себя помнил. Он там еще совсем младенец, вообще грудной. Лежит себе в маленькой кроватке – этакий смешной, туго запеленатый червячок, а мама, веселая и необычайно красивая, наклоняется над ним так низко, что ее длинные черные косы лежат рядом с Никитой. Мамины узкие черные глаза смеются, а в руке у нее – маленький бубен.
Это был не простой бубен. Мама сделала его из Никитиной рубашки.
Из той, в которой он родился.
Иногда про какого-то человека говорят: он, мол, родился в рубашке. Вот и Никита так родился.
Само собой, это была не ситцевая или там шелковая рубашка! Это просто как бы пузырь, в котором младенец до рождения лежит в материнском животе. Потом пузырь лопается, младенец из него выбирается – и появляется на свет. Но некоторые рождаются прямо в пузыре, который почему-то не лопается… И им очень везет, если они при этом умудряются не задохнуться.
Наверное, именно поэтому считается, что в этой рубашке рождаются особые везунчики и любимчики судьбы. Но Никита на собственном примере может сказать, что это полная ерунда. Иначе разве он остался бы без мамы?!
Но она, между прочим, очень обрадовалась, что сын родился в рубашке. И поступила так, как поступают в этом случае все нанайские матери. Этот лоскут кожи Улэкэн натянула на пяльцы, сделав маленький бубен, а потом повесила его над кроватью Никиты.
Конечно, этому крошечному бубну было очень далеко до больших, настоящих, увешанных бубенцами бубнов-унгчухунов, которыми нанайские шаманы – так у них называются колдуны – отгоняют злых духов и приманивают добрых! Но все же мама иногда снимала бубен со стены и тихонько стучала в него одним пальцем.
На счастье.
Чтобы напомнить духам: вот есть такой мальчишка – Никита Зеленин, Никита Бочон.
Так его фамилия звучала по-нанайски.
Конечно, Никита не помнил, как мама стучала в бубен: знал об этом только по рассказам.
А потом бубен куда-то исчез. Нет, его не украли, он не потерялся – мама зарыла его в землю, как водится у нанайцев.
Никита не знал, где зарыт бубен. Об этом даже папа не знал. Это была мамина тайна.
Так что вспомнить о существовании бубна можно было, только поглядев на ту фотографию, которая висела в Никитиной комнате и на которой мама была еще живой, еще не покинула сына.
На ту самую фотографию, где сбоку шла надпись: «Моя любовь навеки с тобой, Улэкэн!»
Те же самые слова написали на могильной плите…
Когда папа видел, что Никита сидел, уставившись на эту фотографию, он очень огорчался. Поэтому Никита делал это, только когда оставался дома один. Поглядывал то на мамину улыбку, то во двор, словно ждал: вот-вот из-за угла выйдет маленькая, тоненькая и необычайно красивая женщина с длинными черными косами и поднимет глаза к окну третьего этажа, откуда на нее смотрит сын.
Смотрит и ждет.
Всегда.