– Но как вы сумели забраться в окно кладовки? – спросила жена викария.
– Это я вам не могу объяснить, – стоически изрек Сирил.
– И вы мне сказали всю правду? – смерил его испытующим взглядом викарий.
– Нет, – объявила вдруг Джейн. – Это чистая правда, но только не вся. Но всю мы сказать вам не можем, и вы ее даже у нас не спрашивайте. Ой, лучше простите, пожалуйста, нас и скорее отправьте домой.
Она подбежала к жене викария и обняла ее. Жена викария в свою очередь обняла Джейн. А егерь, прикрыв рот ладонью, зашептал викарию на ухо:
– С ними полный порядок, сэр. Небось приятеля своего какого-то прикрывают. Он их с кладовкой-то и надоумил, а они стучать на него не хотят. Хитроумные ребятишки.
– Скажите, не принимал ли участие в этой истории кто-то еще, кого вам не хочется выдавать? – мягко и очень по-доброму осведомился викарий.
– Да, – кивнула Антея, имея в виду Саммиада. – Только он, в общем, не виноват.
– Ну что ж, мои дорогие, тогда и покончим с этим, – махнул рукой викарий. – Мне только хотелось бы знать, зачем вы мне написали такое причудливое письмо?
– Не знаю, – растерянно пожал плечами Сирил. – Антея его очень быстро писала, и тогда нам казалось, что это совсем и не воровство, но потом, когда мы уже не смогли слезть с крыши, нам показалось совсем по-другому. И нам всем теперь очень жаль и…
– Ни слова больше, – перебила жена викария. – Только в другой раз думайте, прежде чем покушаться на языки чужих людей. Ну, а теперь, может, по пирожку и стакану молока, прежде чем возвращаться домой?
Когда Эндрю пришел объявить, что запряг экипаж, а заодно и спросить, неужто его и впрямь одного отправляют в опасную ловушку разбойников, которую он отчетливо распознал уже в самом начале этой истории, ему открылась такая картина: дети едят пироги, запивая их молоком, и смеются шуткам викария, а Джейн спокойно себе сидит на коленях его жены.
Словом, все разрешилось гораздо лучше, чем дети заслуживали.
Егерь, он же кузен кухарки, поблагодарив хозяев за гостеприимство, решил проводить детей до самого дома. Смелый Эндрю заметно приободрился. Он ведь по-прежнему был убежден в опасной ловушке, и общество егеря, да еще с ружьем, несколько успокаивало его отважную душу.
К тому моменту, когда коляска викария остановилась около дома, стоящего между гравийным и меловым карьерами, уже очень сонные дети чувствовали, что теперь они с егерем друзья на всю жизнь.
Эндрю, высадив всю компанию возле железной калитки, не произнес ни единого слова.
– Ну, а теперь дуй, братец, домой, – сказал ему егерь, он же кузен кухарки. – Я лучше потом к себе на своих двоих доберусь.
И Эндрю поехал назад в одиночестве, что, конечно, решительно не могло понравиться такому смелому человеку, как он. А егерь, он же кузен кухарки, довел детей до двери, когда же они под градом упреков отправились спать, остался для объяснения Марте, кухарке и служанке, что именно произошло сегодня с их подопечными.
И объяснил он все так хорошо, что Марта наутро с детьми обращалась вполне по-доброму и вообще была в замечательном настроении.
Егерь с тех пор стал часто к ним приходить повидаться с Мартой и в конце концов… Но это, как любит писать уважаемый мистер Киплинг, уже совсем другая история.
Марта, конечно, волей-неволей вынуждена была исполнить обещанное возвратившимся так поздно вечером детям, и они весь следующий день просидели дома. Но даже и наказание у нее в этот раз получилось на удивление мягким, и когда Роберт сказал, что ему нужно выйти всего на полчаса по очень важному делу, она отпустила его. А важное дело, конечно, было ничем иным, как новым желанием.
Роберт бросился со всех ног в гравийный карьер, откопал Саммиада и пожелал… Но это тоже совсем другая история.
Глава 6
Замок с невидимым обедом
Сирил, Джейн и Антея, как мы уже с вами знаем, остались дома, наказанные за вчерашние злоключения. Конечно же, Марта не знала, что это были именно злоключения, а не скверное поведение. Поэтому и считала нужным поступить с ними так, как ей подсказывало чувство долга. Вы же знаете, что говорят в таких случаях взрослые. Нам, мол, совсем не хочется вас наказывать, нам от этого так же плохо, как вам, но мы вынуждены во имя вашего блага. И чаще всего они говорят вам чистую правду.
Вот и Марта на самом деле настолько же ненавидела наказывать детей, насколько они ненавидели получать от нее наказания. Во-первых, она представляла себе, как шумно и неспокойно будет целый день в доме от их присутствия. А во-вторых, у нее имелись и другие весьма существенные опасения и соображения.
– Честно-то говоря, жалко мне их в такой прекрасный денек держать здесь, – призналась она кухарке. – Но надо же как-то воспитывать их от такой безмозглости. Иначе, боюсь, что они в один прекрасный денек вообще себе головы где-нибудь оторвут. Сделай-ка ты им, пожалуй, все-таки, дорогуша, завтра к чаю пирог. А малыша мы у них заберем, как только справимся с основными работами. Пусть без него побесятся вволю, хоть я их дома и засадила. Ну ладно, Элиза. Пора нам с тобой заняться постелями. Время-то уж десять утра, а у нас с тобой в них еще конь не валялся. – Люди из графства Кент всегда прибегают к этому выражению, если хотят сказать, что работа, которая им предстоит, даже не начата.
Итак, все остались дома, кроме Роберта, а ему, как мы уже с вами знаем, было дозволено отлучиться на полчаса «по очень важному делу». И этим делом, конечно же, было новое желание. Саммиада Роберт нашел без малейших проблем. Стояла такая жара, что песчаный эльф впервые за этот летний сезон решился вылезти на поверхность и восседал на дне карьера, утопая в мягком песке. Он потягивался, прихорашивался, расправлял усики и крутил во все стороны своими улиточными глазами.
– Ха! – издал восклицание он, едва Роберт попал в поле зрения его левого глаза. – Я вас ожидал. Но где остальные? Неужто не справились с крыльями?
– Справились, – отвечал ему с мрачным видом Роберт. – Но потом они принесли нам крупные неприятности, как, впрочем, и все остальные наши желания. Короче, всех, кроме меня, оставили в наказание дома, а мне удалось отпроситься только на полчаса. Так что давай я тебе поскорей назову желание.
– Ну, так и называй, – развернулся на мягком песке лицом к мальчику Саммиад.
Но у Роберта вдруг совершенно вылетело из головы все, что он раньше хотел пожелать. А новых желаний никак не придумывалось, кроме каких-то совсем пустяков вроде ириски, или альбома с коллекцией иностранных марок, или перочинного ножика с тремя лезвиями, на которые жаль было тратить песчаного эльфа.
Роберт сел на песок, надеясь, что так станет легче думать, но ни одной путной мысли по-прежнему не приходило. В голову лезли только желания, ни одно из которых не получило бы дружного одобрения брата с сестрами. Антея и Джейн ни за что бы не попросили у Саммиада футбольный мяч или пару защитных наколенников для игры в крикет. И уж тем более им не понравилось бы желание уделать как следует Симпсона-младшего, как только начнется новый учебный год.
– Ну же! – не выдержал наконец Саммиад. – Я бы на твоем месте поторопился. Время-то, между прочим, бежит.
– Сам знаю, – тщетно напрягал мозги Роберт. – Только никак не придумывается. Может, ты лучше выполнишь желание кого-нибудь из оставшихся дома, но только чтобы ему не пришлось сюда приходить. Ой, нет! Нет! Не надо! – спохватился он, но было уже слишком поздно.
Саммиад раздулся, стал раза в три больше своих обычных размеров, вновь сдулся, как лопнувший мыльный пузырь, утомленно откинулся на край песчаной ямы и с тяжким вздохом проговорил слабым голосом:
– Вот. Было ужасно трудно, но я все же справился. Так что рекомендую тебе поторопиться домой. Иначе они пожелают какую-то глупость, прежде чем ты их предупредишь.
Роберт кинулся опрометью обратно, потому что почти был уверен, что именно так и произойдет. На бегу он пытался представить себе, какие могут возникнуть желания у сестер и брата. Кролики? Белые мыши? Множество шоколадных конфет? Сухая солнечная погода на завтра? Еще кто-то из них мог сказать: «Хотелось бы мне, чтобы Роберт поторопился». Вот он и поторопился. И в результате день пропадет совершенно зря. Песчаный эльф исполнит первое же «я хочу» или «мне бы хотелось», которое ляпнет кто-нибудь из оставшихся дома, совершенно не думая, что высказывает желание для Саммиада. А так как они сейчас не имеют права выйти на улицу, то им хочется множества разных ненужных глупостей, которые даже в голову не придет хотеть, когда можно на нее выйти.
Ускорив бег, Роберт на полном ходу одолел поворот, и глаза его так широко распахнулись от изумления, что он был вынужден перейти на шаг, ибо со столь широко распахнутыми глазами бежать невозможно. Сразу за поворотом обычно виднелся их дом с нелепейшей крышей, которую папа назвал «кошмаром архитектора». Сейчас дома не было и в помине. Вместе с ним бесследно исчезли ограда, просто сад и яблоневый сад. На месте, где все это находилось…
Ускорив бег, Роберт на полном ходу одолел поворот, и глаза его так широко распахнулись от изумления, что он был вынужден перейти на шаг, ибо со столь широко распахнутыми глазами бежать невозможно. Сразу за поворотом обычно виднелся их дом с нелепейшей крышей, которую папа назвал «кошмаром архитектора». Сейчас дома не было и в помине. Вместе с ним бесследно исчезли ограда, просто сад и яблоневый сад. На месте, где все это находилось…
Роберт в растерянности протер глаза, снова глянул вперед, и ему все стало ясно. Вот, значит, какое желание посетило кого-то из тех, кто остался дома. Антее, или Джейн, или Сирилу захотелось жить в замке. И вот он стоит себе – черный, внушительный, высоченный, широкий. С бойницами и стрельчатыми окнами. Восемью устремленными к небу башнями. А вокруг, на месте просто сада и яблоневого сада, раскинулись странные сооружения, с виду напоминающие огромные грибы. Роберт медленно подошел поближе. Грибовидные сооружения оказались шатрами, а между ними расхаживали воины в латах. Толпы средневековых воинов.
– Ну, полный ужас, – схватился за голову Роберт. – Они пожелали замок, и кто-то уже успел его осадить. Вот песчаный эльф! И зачем мы только вообще его встретили. Жили же без него спокойно.
На месте садика перед домом, который существовал здесь еще каких-нибудь полчаса назад, теперь тянулся глубокий ров, за ним находились ворота, над воротами высилась башня, и за одним из ее окошек кто-то махал квадратиком светлой ткани оттенка слежавшейся пыли. Роберт мигом в нем распознал один из носовых платков Сирила, когда-то кипенно-белых, но безвозвратно утративших первоначальный свой цвет с той самой поры, как Сирил пролил в ящик, где они у него хранились, целую бутылку тонирующего и фиксирующего раствора.
Роберт помахал в ответ, и это было большой оплошностью с его стороны. Его тут же заметили в лагере осаждавших. Двое рыцарей двинулись ему навстречу. На головах их блестели железные каски, а длинные ноги в высоких ботфортах шагали так широко и быстро, что Роберт тут же сообразил: на его собственных, гораздо более коротких ногах убегать от них бесполезно. Все равно ведь догонят, а к тому же и разозлятся. И он предпочел остаться там, где стоял.
– А ты, щенок, не робкого десятка, коль не пустился ланью убегать, – явно одобрил его решение один из воинов.
Похвала его придала Роберту смелости, а на «щенка» он ничуть не обиделся. Он ведь читал популярные исторические романы, где взрослые именно так называли тех, кто их младше, не имея в виду ничего оскорбительного. Главное для него сейчас было понять смысл их дальнейших речей, ибо речи героев из популярных исторических романов он понимал далеко не всегда.
– Не грезится ли мне, но вид престранный я подмечаю в облачении его, – изрек совершенно в духе популярных исторических романов второй воин. – Ответь мне, о, щенок, ты здесь с коварным планом, иль простодушного зрим в облике твоем?
Роберт мысленно перевел все это на нормальный язык, и у него получилось:
– Эй ты, сопляк, в одежде, которой мы никогда раньше не видели, что тебе здесь понадобилось?
И он им ответил:
– Извините, пожалуйста, но мне просто нужно домой.
– Иди. Препятствия мы возводить не станем, скривляя без того твой долгий путь, – сказал первый воин. – Но мнится мне, – перешел он на доверительный шепот, – какое-то посланье ты осажденным на груди несешь.
– Где ж обитаешь ты, о юный паж? – осведомился второй воин.
– Вон там, – указал Роберт на замок и тут же сообразил, что выразился непозволительно современно.
– Туманно-непонятны твои речи, – тут же последовала реакция со стороны первого воина. – Пойдем-ка с нами. Пусть предводитель наш решенье примет. Светлейший разум тут его необходим.
Роберт был тут же схвачен за усиленно протестующее против подобного обращения ухо и препровожден пред светлые очи предводителя.
Предводитель являл собою самое шикарное и эффектное существо, которое Роберту приходилось когда-либо видеть. Он выглядел в точности как на иллюстрациях к популярным историческим романам, которыми Роберт так восхищался. У него было все, о чем только мог мечтать великий полководец прошлого. Рыцарские доспехи, конь, герб, перья, щит, копье и меч. Экипировка, бесспорно, богатая, но исключительно, на мой взгляд, разностильная.
Щит его относился к тринадцатому столетию, узоры же на мече несомненно принадлежали к эпохе войны на Пиренейском полуострове, вспыхнувшей в начале девятнадцатого века. Торс предводителя защищала кираса времен короля Карла Первого (семнадцатый век), а шлем был явно подобран во времена Второго крестового похода, предпринятого в середине двенадцатого века. Герб на щите предводителя отличался помпезностью – три красных льва бежали на нем по ярко-синему полю. Шатры же были самой последней и что ни на есть современной конструкции.
Вид этого лагеря и самого предводителя наверняка мог повергнуть в шок любого историка, но Роберту все казалось совершенно правдоподобным, и он взирал на открывшуюся картину с немым восхищением, ибо имел столь же смутное представление об истории и геральдике, как талантливые художники, иллюстрировавшие большинство популярных исторических романов. И так как все, им увиденное, было ему привычно и знакомо по этим картинкам, то и храбрости у него заметно прибавилось.
– О, юный отрок, подойди поближе, чтоб дать возможность мне тебя полицезреть, – сказал ему этот потрясающий предводитель после того, как два воина в железных касках эпохи Оливера Кромвеля тихо с ним поделились какими-то явно тревожными подозрениями.
Предводитель снял с головы шлем, узкие прорези на забрале которого явно мешали ему как следует видеть, и Роберту открылись его вполне добродушное лицо и длинные светлые волосы.
– Приблизься, не робея, отрок, – снова заговорил он. – Ущерб тебе мной вряд ли будет нанесен.
Роберта крайне обрадовал дружеский тон его речи, в которой его насторожили лишь два момента. Во-первых, как понимать это «вряд ли»? А во-вторых, если все-таки предводитель решит нанести ему этот самый «ущерб», то что вообще это слово значит и не окажется ли оно какой-нибудь отвратительной штукой еще противнее чая из листьев сенны, который его иногда заставляли пить в лечебных целях?
Видимо, предводитель заметил его нерешительность и счел своим долгом ободрить:
– Свою историю поведай без тревоги и тягу мою к знанью утоли на тот предмет, откуда ты явился и что за преднамеренье принес?
– Что, что я принес? – вытаращился на него Роберт.
– С какой явился мыслью иль деяньем, толкающей стопы твои вперед к препровождению часов своей прекрасной юной жизни средь грубого военного сословья? О, тяжек жребий матери твоей, чье сердце ты жестоко надрываешь. Она в исканиях тебя сейчас уж сбилась.
– Ну, это вряд ли, – поторопился его успокоить Роберт. – Видите ли, она совершенно не в курсе, что я сейчас здесь.
Предводитель смахнул со щеки скупую мужскую слезу, в точности соответствуя поведению любого подобного предводителя из популярных исторических романов, и с доверительным видом проговорил:
– Без робкого дрожанья и опаски ты можешь правду изрекать при мне. Не бойся, юный паж, Вульфрика де Тальбота.
И тут Роберту почему-то пришло в голову, что этому потрясающему предводителю можно в отличие от Марты, цыган, полицейского из Рочестера и вчерашнего священника доверить истинную историю желаний и Саммиада, который их исполняет. Ведь, собственно, предводитель и сам возник благодаря их желанию, а значит, должен понять все правильно.
Но вот как ему объяснить? Наберет ли он, Роберт, для этого достаточное количество «старинных слов», чтобы речи его звучали не хуже, чем у всех мальчиков из популярных исторических романов? В памяти вдруг весьма кстати возникла фраза из потрясающего произведения под названием «Ральф де Курси, или Мальчик-крестоносец». Вот Роберт с нее и начал:
– Грандмерси за вашу учтивость, о благородный сэр рыцарь! В волею судеб сложившихся обстоятельствах обстоятельства обстоят так. О, благородный сиятельный сэр, смею надеяться, вы не торопитесь, ибо эта история принадлежит к тому роду, от коих поистине дух захватывает. Папа и мама уехали. А когда мы пошли играть в гравийный карьер, то обнаружили там Саммиада.
– О, пощади меня Боже! – воскликнул сиятельный сэр предводитель. – Саммиада!
– Ну да, – кивнул Роберт. – Он кто-то такой наподобие эльфа или там колдуна. В общем, волшебный. И он нам сказал, что мы можем теперь каждый день просить у него по одному желанию. И сперва мы его попросили нас сделать прекрасными, как ясный день.
– Не шибко же он тебе это исполнил, – пробормотал, внимательно поглядев на Роберта, воин из окружения предводителя.