– Грейс Уайлде?
Я, холодея, поворачиваюсь на знакомый голос.
– Я Кевин Николс.
Он перебегает улицу и проходит под аркой, то есть оказывается на территории школы. Я вдруг осознаю, что мое укрытие – мое тайное убежище – осквернено. Когда репортеры держались за пределами школы, я еще могла отступить в кампус. А этот нарушил все границы, прибыв из самой Америки.
Он смеется, довольный собой, подмигивает мне, будто мы давние приятели.
– А знаешь, тебя было трудно разыскать. Я обыскал весь кампус. Даже поговорил с твоей соседкой, но она сказала, что ты ушла.
– Вы… вы были в моей комнате?
Он энергично кивает.
– Естественно. Так насчет интервью.
Кевин не договаривает фразу. Я знаю этот репортерский прием: создать неловкое молчание в надежде, что интервьюированный скажет нечто такое, что он не сказал бы в обычной обстановке.
Я могла бы убежать. Я могла бы заявить ему, что он вмешивается в мою личную жизнь, и послать его. Но ураган моих эмоций так и рвется наружу, и я вдруг обнаруживаю, что у меня на глаза наворачиваются слезы.
– Пожалуйста, – шепчу я. – Пожалуйста.
Другие слова не приходят мне на ум. Я не утруждаю себя тем, чтобы вытереть слезы, и теперь они текут по моим щекам.
Рука Кевина тянется к наплечной сумке, и я понимаю, что там у него, наверное, фотоаппарат. Он хочет снять мое горе. Извлечь выгоду из смерти Нейтана и тем самым улучшить свою карьеру.
И тогда я взрываюсь от гнева.
Все, что я испытывала к маме – как мне хотелось закричать на нее и швырнуть в нее чем-нибудь – я выпускаю наружу.
– Хочешь получить интервью? – цежу я. – Ты его получишь.
Кевин оживляется.
– Вы отвратительны. Вы все, репортеры. Вы стервятники, кружите над телом Нейтана, ждете, когда настанет ваш звездный час. Только эта дорога не приведет вас к славе. Он был моим братом, и он умер. Он умер один, в луже блевотины, потому, что сестра не помогла ему. Потому что я не помогла ему. – Мой голос взлетает до крика. – Так и напиши в своей статье!
Я поворачиваюсь и бегу прочь, моя грудь содрогается от едва сдерживаемых рыданий. Я забегаю в здание и перехожу на шаг. На меня вдруг наваливается страшная усталость, и я чувствую, что у меня нет сил даже подняться по лестнице.
Я преодолеваю несколько ступенек, когда звонит телефон. Мне не приходит в голову мысль сбросить звонок, и я отвечаю, не глядя на номер.
– Привет, ты сейчас свободна? – слышу я голос Джейсона.
Я останавливаюсь и чувствую, как начинаю понемногу успокаиваться – это так на меня действует его голос. Однако дыхание у меня все еще учащенное, а глаза жгут слезы.
– Грейс, ты здесь?
Я хочу рассказать ему, где я, что произошло, какие демоны снова настигли меня. И как сильно я хочу его видеть. И как мне необходимо ощутить себя в его объятиях.
Но я лишь говорю:
– Да.
– Ты в порядке? – спрашивает он. – Где ты?
Я всхлипываю, закрываю лицо ладонью. Я не буду паниковать. Я не буду паниковать.
– Сейчас не самое подходящее время, – хриплю я. – Я тебе перезвоню.
Не дожидаясь его ответа, я отсоединяюсь. Я спешу в свою комнату. Мне нужно побыстрее добраться туда. Мне нужно побыть одной.
Я обливаюсь потом, пока вожусь с ключом. Я роняю его, чертыхаюсь. Наконец мне удается отпереть замок и распахнуть дверь. Я врываюсь в комнату и оказываюсь в полнейшей тишине, такой же сверхъестественной, как после крушения поезда или автомобильной аварии, когда в благоговейном ужасе оглядываешь последствия. У меня в голове звучит одно-единственное слово, то, которого я всячески избегала после «инцидента» с Нейтаном, от которого я пряталась месяцами. Мертв. Нейтан мертв.
Нейтан мертв.
У меня подгибаются колени, и я с рыданиями падаю на пол. Я хватаюсь за край покрывала, как будто оно способно помочь мне сохранить остатки самоконтроля.
Я даю волю всему – тревоге, печали; всему, что я сдерживала столько месяцев, воспоминаниям, которые преследовали меня в кошмарах, чувствам, которые кипели во мне, грозя перелиться через край. Я так долго сдерживала их, что сейчас мне кажется, будто я заново переживаю смерть Нейтана.
– Водород, г-гелий, – шепчу я, но у меня сжимается горло.
На этот раз периодическая таблица не поможет.
Я подтягиваю ноги к груди и сворачиваюсь в клубок, всем сердцем желая провалиться в никуда. Я испытываю ту же боль, что и тогда, когда я вошла в комнату Нейтана и нашла его на полу, с открытыми глазами и неподвижной грудной клеткой. Мертвого.
Нейтан мертв.
В дверь стучат, но я не могу встать и открыть ее. Рыдания мешают мне вдохнуть полной грудью, мне не хватает воздуха. Что же со мной? Может, это и есть паническая атака?
Стук повторяется. Но я лишь вжимаюсь лбом в колени и жду, когда тот, кто стучит, уйдет.
– Это моя вина, – шепчу я. – Это моя вина.
Я слишком долго отрицала это, хотя мама и говорила об этом на похоронах. Наверное, она сама не помнит, как говорила, но я услышала ее. И запомнила.
Мы стояли у могилы и смотрели, как опускают гроб. В то утро мама не переставая плакала с того момента, как надела черное платье от Версаче, пахнущее новыми банковскими купюрами и рухнувшими надеждами.
Пока на гроб из полированного красного дерева бросали землю, мама повернулась ко мне и спросила:
«Почему ты ничего не сделала? Почему ты это допустила?»
Но звучали они как: «Это твоя вина. Ты должна была что-то предпринять. Ты – причина его смерти».
Я никогда не хотела в это верить, но те слова запали мне в душу. Возможно, она права. Возможно, я могла все это остановить, помешать ему принять таблетки, помешать ему покончить с собственной жизнью. Да, то был его выбор, но, возможно, ответственность была моя.
Я так погружена в свои мысли, что не замечаю, как дверь открывается и кто-то подходит ко мне. Меня трясут за плечо. Я шарахаюсь, вскидываю голову. И вижу Джейсона.
– Дверь была не заперта, – говорит он, потом, видя мои покрасневшие глаза, убирает с моего лба влажные волосы и обхватывает ладонями мое лицо.
– Грейс.
Нежность в его голосе вызывает у меня новый приступ боли, и я опять плачу. Джейсон поспешно обнимает меня и упирается подбородком мне в макушку. Я прижимаюсь лицом к его груди. Он приваливается к кровати, усаживает меня к себе на колени и крепко обнимает. Мое тело сотрясают рыдания, но его присутствие удерживает меня от того, чтобы пойти вразнос.
– Ш-ш-ш, – успокаивает он меня, шепчет мне на ухо что-то по-корейски, гладит по голове.
Мы долго сидим вот так. Мне кажется, что мы слились в единое целое. Наконец я перестаю плакать, но отстраниться от него не могу. Я вдыхаю прохладный аромат его одеколона. Он пахнет дождем.
Его рука скользит под моими волосами, опускается от затылка к воротнику блузки, и у меня по спине пробегают мурашки. Нужно отпустить его, сказать ему, что я в порядке. Но ноющая боль внутри подсказывает мне, что я не в порядке. Пока ничто не может заполнить пустоту в моей душе, и Джейсон – единственный, кто способен уменьшить зияющую внутри меня пустоту.
Ты расскажешь мне, что случилось? – спрашивает он, и я ухом ощущаю его теплое дыхание. Он рассеянно перебирает мои волосы. – Ты поссорилась с мамой?
Я киваю.
– И поэтому так переживаешь?
– Нет, – шепчу я.
Он секунду колеблется.
– Это как-то связано с твоим братом?
У меня перехватывает дыхание. Я поднимаю голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
– С кем?
Он отводит взгляд в сторону.
– С твоим братом. Ведь Нейтан Кросс – твой брат, верно? Я никогда не упоминал об этом, потому что ты никогда не рассказывала о нем.
Мои глаза опять наполняются слезами.
– Ты знал?
На его губах появляется слабая улыбка.
– Все знают, что Нейтан Кросс – сын Стивена Уайлде. Даже исполнители к-попа. – Улыбка гаснет. – Почему ты решила утаить это от меня?
– Я не хотела, чтобы обо мне плохо думали, – отвечаю я довольно громко.
– А почему кто-то стал бы плохо думать о тебе? Тебе бы просто посочувствовали.
Не посочувствовали, если бы все знали. Что я виновата в его смерти. Но я не могу заставить себя произнести все это вслух.
– Похороны были в июне, правильно? – говорит он. – Ты очень сильная, если приехала сюда сразу после случившегося.
Я не чувствую себя сильной.
Не знаю, что произошло между тобой и твоей мамой, но я на твоей стороне, ясно? – Он прижимает прохладные ладони к моим щекам. – Ты сказала, что поможешь мне. Так вот, теперь я помогу тебе.
Мне хочется сказать ему, что он и так уже много сделал для меня, что уже помог мне забыть о моей боли. Но почему-то я не могу сказать это.
– Я устала, – говорю я.
Джейсон пересаживает меня на пол, встает и помогает мне забраться в постель. Я чувствую себя так, будто пробежала марафон. Всего восемь часов вечера, но меня уже клонит в сон. Мне кажется, я просплю несколько дней.
– Ну я, наверное, пойду, – говорит Джейсон. – Тебе что-нибудь нужно?
Я прикидываю, стоит ли говорить о том, что именно мне нужно. Я вижу в его глазах сочувствие и делаю вывод: он все поймет.
– Не уходи, – говорю я. – Мне нужно, чтобы ты был рядом.
Он колеблется, размышляя. А я в это короткое мгновение задерживаю дыхание. Но затем он сбрасывает кроссовки, выключает верхний свет и стаскивает с моей кровати покрывало и одеяло. Мы устраиваем на ковре уютное гнездышко – Джейсон отлично понимает, что я откажусь спать на кровати, что я захочу как бы начать все с нового места, нашего.
Он ложится на бок, лицом ко мне, я улыбаюсь ему, потом отворачиваюсь, сворачиваюсь клубком, слушаю его дыхание и наслаждаюсь теплом, исходящим от его тела.
Я плаваю между дремой и бодрствованием, но вдруг полностью просыпаюсь, когда чувствую на талии тяжесть. Я обнаруживаю, что это рука Джейсона, а сам он лежит, уткнувшись мне в затылок, в волосы. Я не шевелюсь в надежде, что он решит, будто я все еще сплю, но, вероятно, меня выдает мой участившийся пульс.
– Грейс, – шепчет Джейсон мне в волосы, и мне еще никогда прежде так не нравится собственное имя. – Ты единственная, кто был со мной, когда я в этом нуждался. Теперь я хочу быть с тобой.
А потом он добавляет нечто, от чего все мои нервы натягиваются как струны.
– Доверься мне, – шепчет он.
И мне очень хочется довериться ему.
Глава двадцать четвертая
На следующее утро я просыпаюсь от жужжания телефона. Джейсон что-то бормочет во сне и переворачивается на другой бок.
«Мне можно вернуться в мою комнату?» – пишет Софи.
Краснея, я принимаюсь нажимать на кнопки.
«ДА! – отвечаю я. – ПРОСТИ ПОЖАЛУЙСТА!»
Она отвечает через мгновение смайликом с недовольным выражением и словами:
«Если ты там спишь с моим братцем, меня стошнит».
От возмущения меня бросает в жар, и я в ответ поспешно пишу:
«Я НЕ сплю с ним. Хотя нет, сплю. Но абсолютно в буквальном смысле. Долгая история».
Софи не отвечает, но я решаю, что будет лучше, если Джейсон уйдет до ее прихода. Я потягиваюсь – наверное, идея спать на полу была не так уж хороша – и бужу его. Он открывает глаза, сонно моргает и улыбается мне.
– Доброе утро, – говорит он хриплым от сна голосом.
Его голова лежит на моей подушке, и во мне поднимается нежность, но я подавляю эмоции. Надо сохранять спокойствие. Не поддаваться чувствам. Не поддаваться чувствам.
– Кажется, вечером заходила Софи, – говорю я.
Он трет лицо ладонями.
– Ага, заходила. Часов в одиннадцать, кажется.
– Ты меня не разбудил?
– А я не думал, что надо. Она ушла.
Я издаю стон.
– Это же и ее комната тоже.
– Могла бы остаться, если бы хотела.
Не могла, если подумала, что мы тут кое-чем заняты. Однако я не говорю об этом вслух. Вот и еще одна обида на меня, которую Софи добавит к своему списку, думаю я.
– Наверное… тебе стоит уйти.
Джейсон садится.
– Ты… сердишься на меня?
– Нет! – отмахиваюсь я. – Просто мне кажется, что будет лучше, если ты уйдешь сейчас.
Я отвожу взгляд. Джейсон довольно долго молчит, затем берет мою руку в свою и сжимает.
– Так ты расскажешь мне, что вчера произошло? – спрашивает он. – Из-за чего ты так расстроилась?
Я размышляю, стоит ли ему все рассказывать. Но он же рассказал мне про своего отца, да и мне довелось увидеть его не с лучшей стороны. Вряд ли он станет судить меня. Я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться.
– Я столкнулась с репортером. Из Америки. Он приехал за мной сюда. – Я сглатываю. – Я наорала на него.
Джейсон морщится, но молчит.
– И я… типа… поругалась. С мамой.
Он долго выжидает, потом спрашивает:
– Из-за чего?
Мое горло сжимается, на меня наваливается скорбь, которая грозит вытеснить из меня все то хорошее, что дало мне присутствие Джейсона, и оставить лишь непрекращающуюся боль в сердце.
– Из-за моего брата, – хриплым шепотом отвечаю я. – Не знаю, что тебе известно о его смерти, но все было не так, как писали в газетах. У него была передозировка, но… – У меня ломается голос. – Это было самоубийство.
Джейсон обнимает меня за плечи, и тепло, которое я кожей ощущаю даже сквозь одежду, успокаивает меня.
– Ты не должна рассказывать, если не хочешь.
Я мотаю головой.
– Нет, все нормально. Мое семейство знает всю историю, и, думаю, мне самой нужно выговориться.
Он притягивает меня к себе, и я оказываюсь практически у него на коленях. Он обнимает меня. Наверное, мне следовало бы смутиться, особенно после эсэмэски Софи, но мне хорошо. Мне очень хорошо от того, что он рядом. И мне хочется говорить, мне хочется, чтобы он выслушал меня.
– Нейтан пил, – говорю я. – Много. Я все это видела и рассказывала папе, но папа говорил, что не надо переживать. Думаю, его больше беспокоила карьера Нейтана, чем его проблемы с алкоголем. – Я всхлипываю. – А однажды я увидела, как Нейтан принимает таблетки. Я подумала, что он простудился или типа того. И никому не сказала. – Мой голос дрожит. – А потом он позвонил мне прямо перед тем… как сделал это. Я решила, что он прикалывается. Как ты понимаешь, он не прикалывался.
Джейсон качает головой.
– Грейс, тут нет твоей вины. Ты не могла отвечать за него.
Я смаргиваю навернувшиеся слезы.
– А должна была бы.
Он берет меня за плечи и поворачивает лицом к себе.
– Ты не должна так думать. Ты не несла ответственность за него, и твоей вины в этом нет.
Я прикусываю дрожащую нижнюю губу. Джейсон прижимает меня к себе.
– Я много лет считал, что отец пьет из-за меня, – говорит он. – Возможно, мне следовало бы относиться к жизни попроще, не злиться на него за то, что он бросил маму. Но ведь именно он вливал в себя выпивку, не я. Именно он нес ответственность за собственную жизнь. Хотя это не означает, что я больше не злюсь на него.
Я отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. И по ним вижу, что он отлично понимает, что я чувствую. Потому что сам все это чувствовал. Наверное, небольшая разница есть, потому что в его ситуации это отец. Однако он все равно понимает. Он понимает все.
– Иногда мне кажется, что господь наказывает меня, – шепчу я, – как будто я провалила какую-то вселенскую контрольную.
Джейсон берет мое лицо в ладони и приближает свое лицо.
– Не господь заставляет тебя испытывать вину. Только ты сама. Ты казнишь себя за то, на что не могла повлиять, но сейчас надо покончить с этим и жить дальше.
– Ладно, – говорю я, хотя плохо представляю, как воспринимать его слова. Что я должна сделать? И вообще, как «жить дальше»?
Джейсон встает, одергивает безнадежно мятую майку, надевает кроссовки. Он замирает на мгновение посереди комнаты, между письменным столом и кроватью, и просто глядит на меня. И все внутри меня, клянусь, тает.
Он видел меня – всю. Во всяком случае в фигуральном смысле. Он знает мое прошлое, я выплакала свою скорбь в эту самую майку.
И он после этого не отказался от меня.
Джейсон чешет макушку и тем самым приводит свои волосы в еще больший беспорядок.
– Наша сегодняшняя договоренность поужинать в силе?
– Не знаю. Мне надо позвонить сестре.
Он кивает.
– Ладно. Позвоню позже. Ну, а если ты будешь занята, – бодро говорит он, – тогда встретимся завтра. Мама очень хочет увидеть тебя. Наверное, ты произвела на нее впечатление.
Я улыбаюсь ему.
– Несомненно.
Джейсон несколько секунд пристально смотрит на меня, затем открывает дверь и выходит. Я наблюдаю, как дверь медленно закрывается за ним. И мой желудок скручивает болезненный спазм. Я холодею. Джейсон был так ласков со мной. Но и Айзек был ласков. И Нейтан тоже.
А потом он убил себя.
Я не имею права на отношения с Джейсоном. Я не имею права на отношения с таким человеком, как он. Мне нужна стабильность, а Джейсон – полная ей противоположность.
Мой телефон жужжит, и я каменею. А что, если это мама? Я не могу говорить с ней. Я не готова. Я смотрю на экран и вижу имя Джейн.
«отделалась от маман на целый день – уж больно она стервозная… покажи мне город!» – пишет она.
Я пишу в ответ: «Ты где?»
Следующие десять минут мы решаем организационные вопросы. Одеваясь, я нервничаю. Джейн ничего не сказала насчет вчерашнего. Сердится ли мама?
Нет, мне совсем не хочется думать о ней. День в обществе Джейн – это именно то, чего мне сейчас нужно, чтобы отвлечься.
Я направляюсь к выходу из корпуса, и меня осеняет одна идея. Я улыбаюсь. Я достаю телефон и набираю номер, по которому я давно не звонила.
Джейн будет в восторге.
* * *Стоит только Йон Джэ повернуться к нам спиной, как Джейн с восторженным выражением на лице закатывает глаза и одними губами произносит:
– Он чудо! – Она изображает, будто падает в обморок, и я тихо хихикаю.
Поезд останавливается, и мы выходим на платформу. Йон Джэ поворачивается, проверяя, где мы, и улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ, потом смотрю на Джейн, которая изнывает от жары и духоты.