— Ну, хорошо, какое варенье?
— Да любое, чтобы на булку намазывать.
— Значит, булок тоже купить? Каких, с изюмом или корицей?
Я чувствовала себя следователем, который добивается от обвиняемого признательных показаний — по крупинке, по намеку, по случайно оброненному слову…
— Ох, Людмила, как же с тобой тяжело! — вздохнула свекровь. — Вот родному сыночку не надо объяснять, что такое булка. Если по-вашему, по-московски, называть, то батон.
Составив список покупок, я отправилась в супермаркет. Магазин экономкласса находился рядом с метро, если покупаешь много еды, лучше отовариваться там. Но тащиться до метро минут пятнадцать, и столько же обратно, да по жаре, да еще с тяжелыми сумками… Рядом с домом тоже был супермаркет, только он дорогой. Эх, если бы свекровь не играла в молчанку, а честно призналась, что в холодильнике шаром покати, я бы сэкономила несколько сотен рублей!
В ближайшем супермаркете я купила продукты по списку, затем бросила в тележку пачку сосисок, яблоки, лимоны и мед. Сосиски, конечно, не очень полезны, зато их легко отварить даже человеку, который действительно болен. Яблоки — это лучшее в природе молодильное средство, говорят, что если съедать по одному яблоку в день, проживешь до ста лет. Ну, а лимоны с медом — что может быть лучше при простуде и гриппе?
А вот с вареньем вышла заминка. Свекровь сказала, что сойдет любое, но я нутром чуяла: здесь какой-то подвох, — и позвонила Ариадне Васильевне.
— Варенье есть черносмородиновое, вишневое и клубничное. Какое брать?
— Ни в коем случае не черносмородиновое! — вскричала свекровь. — От смородины у меня изжога! И не вишневое, его Руслан не любит!
— Значит, клубничное?
— Нет, клубничное тоже не подходит. Другие варианты есть?
Вообще-то был еще один вариант — варенье из лепестков роз, но стоило оно половину моей зарплаты, поэтому я честным голосом сказала:
— Других вариантов нет.
— Тогда… — Ариадна Васильевна зависла на полминуты, — тогда возьми джем. Какой есть?
Я метнулась к полке с джемами.
— Яблочный, клубничный, лимонный.
— Бери клубничный.
— Вы уверены? Ведь клубничное варенье вы забраковали.
— Делай, что я говорю.
Выкладывая на кассе продукты, я усмехнулась. Нет, ну каково, а? «Любое варенье», как бы не так! Я прямо уже научилась видеть скользкие места, где надо заранее подстелить соломки. Еще два дня тесного общения с Ариадной Васильевной, и у меня разовьются нечеловеческие экстрасенсорные способности.
Обвешанная пакетами, я вернулась в квартиру и прямиком направилась на кухню выгружать сумки. Свекровь сидела, нахохлившись, на краешке стула и, словно сиротка, пила пустой чай. Она уже смыла маску из киви и приобрела обычный цвет лица.
— Вы выпили лекарство, Ариадна Васильевна? — заботливо поинтересовалась я. — Его лучше принимать до еды.
— Я сама разберусь, — сварливо отозвалась она, недовольно косясь на сумки. — И зачем ты столько еды накупила? Только зря деньги потратила.
Отчаявшись угодить вздорной пенсионерке, я принялась выкладывать продукты на стол.
— Смотрите, Ариадна Васильевна, какой отличный сыр с дырочками! Хотите кусочек?
Пенсионерка пришла в ужас:
— Да здесь четыреста грамм! Зачем мне столько? Ста грамм было бы вполне достаточно.
— А завтра? Вдруг вам захочется сырку завтра? Или послезавтра?
— Вот завтра и купишь.
Я онемела. Выходит, свекровь считает, что я каждый день буду приносить ей «в клювике» по сто грамм сыра, потому что она, видите ли, ест маленькими порциями? Интересно, ей никто не говорил, что для хранения продуктов существует холодильник, а каждый день ходить в супермаркет и стоять в очередях могут позволить себе лишь те, кому нечего делать?
Увидев лимоны, пенсионерка ахнула:
— Людмила, у меня же больной желудок, мне нельзя кислое! Ты меня уморить, что ли, вздумала?
— Хорошо, а яблоки вам можно?
— Яблоки можно всем, но я их терпеть не могу.
Почему-то меня это совсем не удивило. Так же как новость, что сосиски свекровь не ест, потому что их потребляют одни работяги, а она женщина интеллигентная и даже потомственная дворянка. Сказано это было с таким апломбом, что если бы я точно не знала от Руслана, что у него в роду до седьмого колена рабочие и крестьяне, то легко бы поверила.
— Людмила, — вдруг всполошилась свекровь, — сколько стоит лекарство? Я хочу отдать деньги.
Я отмахнулась:
— Ну что вы, Ариадна Васильевна, не будем мелочиться!
— Нет-нет, я все-таки отдам. Сколько я тебе должна?
— Право же, не стоит беспокоиться, речь идет о смешной сумме.
— О какой? — настаивала свекровь.
Признаюсь, я с трудом запоминаю цены, кажется, я давала кассирше две бумажки по сто рублей.
— Около двухсот рублей.
Ариадна Васильевна нахмурила брови:
— Около? А точнее сказать можешь? Чек сохранился?
К счастью, фармацевт положила чек в фирменный пакетик аптеки. Я вгляделась в мелкие цифры:
— Сто девяносто три рубля шестьдесят копеек.
— А говорила — двести! — обвиняющим тоном вскричала свекровь, как будто я нарочно изобразила приступ склероза, чтобы присвоить себе сдачу.
Она долго рылась в кошельке, потом протянула двести рублей. И выжидательно на меня уставилась.
Мне очень повезло, что сдача нашлась, иначе не представляю, какой новый виток скандала закрутился бы.
Ариадна Васильевна щепетильно пересчитала монетки и заявила:
— Людмила, я хоть и живу на одну пенсию, но не привыкла быть в долгу у чужих людей. Кстати, телепрограмму ты купила?
Я в изумлении уставилась на пенсионерку:
— А вы разве просили?
— Могла бы сама догадаться.
— Извините, Ариадна Васильевна, но я пока не умею читать мысли, — ответила я, а про себя подумала: «Но скоро наверняка научусь».
Глава 11
Только через час, удовлетворив все прихоти капризной свекрови, я смогла от нее вырваться. И сразу поехала на Изумрудную улицу, чтобы прижать к ногтю Сергея Чижова.
Я опасалась, что мужчина занят делами бизнеса и, значит, появится дома только к вечеру, но, к моей радости, Сергей ответил на звонок домофона.
— Чего тебе? — нелюбезно поинтересовался он.
Не надо обладать экстрасенсорными способностями, чтобы догадаться: мои частые визиты его достали.
— Я знаю, кто убил Еву Ивановну, — сказала я в домофон.
И ведь заметьте: ни на миллиметр не покривила душой!
Входная дверь запищала, я зашла в подъезд. Поднялась на лифте, позвонила в квартиру, но, как и в прошлый раз, Сергей не спешил открывать.
Ну, с Чижовым всё понятно, он меня недолюбливает, поэтому и не торопится, но подобная манера присуща многим моим знакомым. Впустят тебя в подъезд, а потом маринуют перед дверью квартиры, ты звонишь-звонишь, а они тащатся откуда-то издалека, шаркают тапками.
Раздражает, честное слово! Или, может, эти люди думают, что у меня в их подъезде найдутся какие-то интересные дела? Ну, на лифте там кататься, газеты в почтовых ящиках поджигать, в квартиры звонить и убегать… Если уж ты знаешь, что к тебе идут гости и что они уже зашли в подъезд, надо как-то продвигаться по направлению к двери, разве не так? Вот я лично никогда не заставляю друзей ждать на пороге.
Наконец Чижов открыл дверь. Выглядел он значительно лучше, чем вчера: побрился, краснота из глаз исчезла, вообще в нем чувствовалось больше энергии и оптимизма. Разительная перемена произошла с человеком за сутки! С чего бы вдруг?
— В квартиру пустишь? — спросила я, поскольку Сергей загораживал дверной проем. — Или хочешь, чтобы соседи были в курсе нашего разговора?
Хозяин нехотя подвинулся, я зашла в прихожую и сразу направилась на кухню. Сергей поплелся следом, спиной я ощущала, как он буравит меня взглядом.
Я села на табуретку, Чижов остался стоять — с явным намеком на то, что визит будет коротким.
— Не знаю, какого убийцу ты ищешь, — заявил он, — но сегодня я говорил со следователем. Татьяна — единственная подозреваемая, других версий у них нет, и скоро дело передадут в суд.
Так вот в чем причина оптимизма: убийца уверен в своей безнаказанности. Думает, зарезал приемную мать, свалил вину на жену, а сам может гулять на свободе, тискать грудастых любовниц. Как бы не так!
— Чего молчишь-то? — начал раздражаться Сергей. — Зачем пришла? Что хотела сказать?
Я произнесла только два слова:
— Лана Зебрикова.
Я ожидала любой реакции, но только не того, что Чижов примется хохотать. Отсмеявшись, он спросил:
— Ты совсем ку-ку? Думаешь, Ланка убила мою мать? Зачем ей это понадобилось? Да они даже не были знакомы.
Я досадливо поморщилась:
— Я имела в виду другое. Я знаю про Лану Зебрикову, знаю, что у вас роман.
Я досадливо поморщилась:
— Я имела в виду другое. Я знаю про Лану Зебрикову, знаю, что у вас роман.
Неверного мужа мои слова, казалось, только еще больше развеселили.
— Ты что, мораль мне читать приехала? Лютикова, не лезь, куда не просят. У тебя всё?
— Нет, не всё. Я также знаю, что ты просил в долг у своего дяди Альберта, но он тебе отказал.
Чижов подозрительно нахмурился:
— Следишь за мной? Роешься в моей личной жизни? Что еще ты разнюхала?
— Еще я знаю, что ты находишься под следствием и тебе срочно нужна крупная сумма денег. Если точнее, то полмиллиона рублей. И, представь себе, какое совпадение: именно столько сняла со сберкнижки покойная Ева Ивановна за день до убийства. Добровольно ли она это сделала, вот интересный вопрос…
На несколько секунд Сергей потерял дар речи, потом возопил:
— Ты на что намекаешь? Думаешь, это я убил мать? Ты вообще соображаешь, что говоришь? Как человек может убить родную мать?! Да еще ради каких-то гребаных денег!
Чижов возмущался так убедительно, что я задалась вопросом: а знает ли он, что Ева Ивановна не была ему родной матерью? Когда отец Сергея женился на Еве Ивановне, мальчику было четыре года. Возможно, он и не помнит свою настоящую мать. Имею ли я сейчас право раскрывать тайну усыновления?
— Твой дядя Альберт Михайлович кое-что мне рассказал…
Я замолчала, состроив загадочную физиономию. Если Сергей в курсе, что он приемный сын, намёк поймет.
— Альберт меня ненавидит, — быстро сказал Чижов, — и придумывает невесть что.
— Например, что ты лечился от наркозависимости.
— Это правда, я употреблял наркотики, но давно завязал. Вены показать? — Он закатал рукав рубашки.
Локтевой сгиб оказался прямо перед моим носом, я вгляделась в кожный покров. Свежих следов от уколов не наблюдалось, но это ничего не доказывало. Любой врач скажет вам, что бывших наркоманов, как и бывших алкоголиков, не бывает, эти люди до гробовой доски находятся в зоне риска.
— А Татьяна знала, когда выходила за тебя замуж? Как можно скрывать такое от будущей жены?
— Ты вчера родилась? — усмехнулся Сергей. — Люди и не такое скрывают! Скрывают детей, психические заболевания, судимость, долги, вторую семью в другом городе… Я всего лишь не сказал Татьяне о болезни, от которой давно вылечился. Не вижу никакого криминала.
— Кстати о криминале. В школьные годы ты угнал автомобиль, а сейчас какую статью Уголовного кодекса нарушил?
— Неважно, — буркнул Чижов, — к убийству матери это не имеет отношения.
— Ошибаешься, еще как имеет. Я расскажу тебе, какую картину вижу со стороны. Я вижу мужчину, который не любит свою жену, завел любовницу и вляпался в крупные неприятности с законом. Ему нужны деньги, а он привык, что мать всегда вытаскивает его из передряг. Но на этот раз пенсионерка заартачилась и отказалась отдавать сбережения. Тогда этот человек обманом или силой вынудил ее снять все деньги с банковского счета, а когда старушка пригрозила, что пойдет в полицию, он ее убил. И дал ложные показания против своей супруги, с которой и так уже собирался разводиться. Вот какую картину я вижу, и ее обязательно увидит следователь, если его должным образом просветить.
Сергей разглядывал меня с таким удивлением, словно вдруг обнаружил, что моллюск в аквариуме умеет разговаривать.
— Почему ты копаешься в этом деле? — спросил он.
— Потому что мою подругу обвиняют в убийстве из-за котлет, которого она не совершала. У меня есть другая версия событий, намного более правдоподобная.
Кажется, Чижов понял, что быстро он от меня не отделается, и со вздохом опустился на табуретку.
— Для особо тупых повторяю вопрос: как можно убить родную мать?
Эх, сейчас бы мне очень пригодилась козырная карта, что мать не родная. Но не могу я это сказать, язык не поворачивается!
— У тебя с матерью были плохие отношения, вы почти не разговаривали.
— Ну и что? В одних семьях болтают без умолку, в других — молчат, а в третьих — собачатся днями напролет, но не факт, что в первых все друг друга любят.
— Ты не плакал на ее похоронах, — привела я последний аргумент.
Повисла долгая пауза. Сергей опустил голову и молчал.
— Да, я не плакал на ее похоронах, — наконец отозвался он с легкой хрипотцой в голосе. — Хотел заплакать, но не смог, вот здесь, — он ткнул кулаком себя в грудь, — словно свинцовой гирей придавило. Ты права, мать всю жизнь вытаскивала меня из дерьма, а я так с ней обошелся. Я ужасно виноват перед ней! Никогда себе этого не прощу.
Я чуть не подпрыгнула до потолка: убийцу терзают муки совести! Немного сочувствия, и он запоет соловьем! А я тем временем запишу его чистосердечное признание на диктофон.
— Расскажи, облегчи душу, — проникновенно сказала я, — нельзя держать такое в себе.
— Мне стыдно об этом говорить, — прохрипел Сергей.
— Доверься мне, — голосом исповедника увещевала я, — я всё пойму.
— Ладно, только ты смотри в сторону. Если будешь смотреть на меня, я не стану говорить.
— Хорошо, — пообещала я, — не буду смотреть.
Ишь ты, какие нежности — не смотреть на него! Застенчивые нынче убийцы пошли.
Я незаметно просунула руку в карман и включила диктофон.
— Когда я был маленьким, — начал Чижов, — я очень стеснялся своей матери. А если честно, то я ее презирал…
У всех школьных друзей Сергея матери были клёвые — веселые, энергичные и хозяйственные. Они громко смеялись, лепили вкусные пельмени и могли за одну ночь перешить старое пальто в модную куртку. Летом они вместе с семьей отправлялись в поход в лес — костер, палатка, каша из перловки с тушенкой, а зимой катались в парке на лыжах. И профессии у них были интересные: врач, журналистка, водитель трамвая…
А его мать была толстой и скучной. Кататься на лыжах Ева Ивановна не умела, в лес не ходила, потому что катастрофически не ориентировалась на местности, и работала она библиотекарем.
По вечерам, вместо того чтобы, как другие матери, варить борщ или тарахтеть швейной машинкой, она лежала на диване с книгой в руках и была похожа на огромную белую рыбину, выброшенную на берег кверху брюхом.
Мать не умела готовить пельмени, а, может, просто ленилась, поэтому пельмени они всегда покупали в магазине. Она даже не могла их правильно отваривать, пельмени у нее либо слеплялись в один большой комок, либо разваливались на резиновую мясную начинку и склизкое серое тесто.
Сережа знал, что его отец умер от болезни со смешным названием «рак», но иногда мальчику казалось, что он их с матерью просто бросил, потому что ему надоело жить с такой скучной и нелепой теткой.
Ему было нестерпимо стыдно, когда мать приходила в школу на родительские собрания. Он стеснялся того, как тяжело она дышит, поднявшись на один лестничный пролет, как толстыми руками безуспешно пытается прикрыть необъятный живот, каким заискивающим голосом разговаривает с учителями. Ему казалось, что все над ней смеются.
— У моей мамы сахарный диабет, — поспешно и не к месту сообщал он окружающим, в надежде, что из-за болезни к ней будут относиться снисходительнее.
Когда Сергей окончил восьмой класс, диабет у матери перешел в тяжелую форму, она была вынуждена уйти с работы, ей дали инвалидность. Денег в семье и раньше было в обрез, но теперь Чижовы буквально голодали. О том, чтобы купить сыну модные джинсы или видеомагнитофон, не могло быть и речи. Выручала бабушка Евдокия Ивановна, поэтесса, которая раз в месяц подкидывала небольшую сумму на самое необходимое — лекарства и еду.
В это время Сергей связался с плохой компанией и стал воровать у матери деньги. Он знал, что в кошельке лежит последняя купюра, что если мать не купит себе лекарство, то умрет, но ему было наплевать. Он презирал мать за то, что она такая слабохарактерная клуша, что ничего не добилась в жизни, презирал даже за то, что заболела диабетом. Успешные и сильные люди, по его мнению, никогда не подцепили бы эту заразу.
Подслеповато щурясь (у нее стремительно развивалась близорукость), мать пялилась в пустой кошелек, потом шла к нему:
— Сережа, у меня тут деньги были, теперь нет…
— Отвали, — отвечал он, а чаще всего ничего не говорил, молча хлопал дверью и убегал на улицу к друзьям.
Ева Ивановна звонила бабушке.
— Мам, ты не могла бы одолжить еще? У меня кошелек в автобусе стянули…
— Опять? — иронично вопрошала бабушка. Ни для кого из родственников не являлось секретом, что Сергей ворует деньги у матери. — Ох, Ева, я тебя предупреждала, что этого мальчишку надо пороть, как сидорову козу! Теперь уж поздно воспитывать.
— Ну что ты, мама, Сережа — хороший мальчик, просто у него сейчас переходный возраст, перебесится, надо немного потерпеть.
— Ну, терпи, терпи, я смотрю, у тебя терпилка железная, — отвечала бабушка, но деньги все-таки давала. А куда было деваться?