Зачем?
Однажды Марушка, пытаясь разобраться все с тем же вечным вопросом «зачем?», привела в пример собственную семью по материнской линии. О японской своей части она не знала ничего вообще. Судьба же чешских прадедов и дедов заставляла ее искать ответы на эти вечные вопросы.
Прадед ее происходил из богатой семьи. Он выучился на банкира и стал управляющим банка в Южной Моравии. Женился на девушке редкой красоты и таланта. Она обладала сильным и прекрасным голосом, училась оперному пению в Вене и даже выступала там с концертами. Молодые люди встретились, полюбили друг друга. Ничто не мешало их счастью. Они сочетались браком, обставили свою новую квартиру и зажили в довольстве и благополучии. Юной супруге не было еще двадцати лет. Она ждала ребенка и думала, как обставит детскую. Никаких злых умыслов против других людей, никаких мятежных стремлений. Муж и жена хотели тихого семейного счастья.
Много это или мало? И кому решать за этих людей, как им жить? Разве что – Господу Богу, ведь так?
Так-то оно так, но лучше всего, готовясь ответить на эти вопросы, узнать, а что за год стоял на дворе и что он значил в истории страны. Семья была создана в 1947 году. Два года как Вторая мировая война закончилась, но политические споры продолжались, партии сражались за первенство на выборах. Правда, кому из живущих своей жизнью семей интересны политические тонкости? Пани Марии уж точно было не до того. Она в начале следующего года должна была родить. И Рождество, и Новый год семья встречала в радостном ожидании. Кто знал, что время их счастья отмерено не месяцами, не годами, а днями?
В феврале 1948 года к власти в Чехословакии окончательно пришли коммунисты. С их приходом в стране установился жесточайший режим с массовыми репрессиями. Чехословацкие коммунисты воплощали в жизнь то, что испытывала на себе Россия уже тридцать лет.
В один миг закончилось счастье маленькой семьи. Пришли в дом люди, мужа арестовали как представителя капиталистического зла, а жену выгнали на улицу, не разрешив взять с собой ничего ни для себя, ни для будущего ребенка. Муж оказался на урановых рудниках. Юная Мария родила сына и вскоре отправилась работать на скотный двор: никакой другой работы ей не полагалось. А юная красавица согласна была на все. Она знала лишь одно: ей надо вскормить ребенка, не дать ему погибнуть.
Муж вернулся из лагерей через семь лет. Ему, получившему блестящее европейское образование, были закрыты все пути. Устроиться он мог только на самую грязную работу. Итак, он всю жизнь проработал на выделке кож. В Древней Индии кожи выделывали представители касты неприкасаемых. В ХХ веке в некоторых странах неприкасаемыми сделали самых образованных и способных представителей народа.
Через некоторое время после воссоединения супругов у них родилась дочь – Луция. Старшему ребенку, как и отцу, дорога к высшему образованию была полностью закрыта. Мальчик закончил ремесленное училище и пополнил славные ряды рабочего класса. Луцинка оказалась более везучей. Она получила аттестат зрелости с отличием, отправилась в Прагу и поступила в университет. Ей повезло, что она родилась гораздо позже, чем ее старший брат. Времена изменились. Вот эта везучая Луцка и стала мамой Марушки. Марушка просто обожала свою бабушку. Та, несмотря на то что всю жизнь вынуждена была заниматься тяжким и грязным трудом, так и осталась настоящей дамой с достоинством и прекрасными манерами. Это она, уставшая за рабочий день, настойчиво учила дочь немецкому и английскому, уверяя, что ее ждет лучшая доля. Муж ее, потерявший свое здоровье на рудниках, умер довольно рано. Но пани Мария дожила до бархатной революции и до того, когда ее семье вернули все, что забрали когда-то коммунисты. Теперь она жила в большом доме с садом и радовалась внукам. Но каждый раз, когда Марико просила бабушку рассказать о том, что случилось с ней в молодости, та начинала задыхаться. Те переживания никуда не делись, они жили в ее сердце и ужасали своей необъяснимостью.
Марико тоже спрашивала себя: зачем люди делали это с людьми? В чем был смысл всей этой жестокости?
О том же спрашивала себя и Варя. Она в детстве услышала от старенькой своей бабули историю, похожую на страшную фантазию.
…Зимний вечер. Огромная семья сидит за красиво накрытым столом. Просторная, ярко освещенная комната, нарядные взрослые, дети. Во всем чувствуется основательность и достаток. Внезапно в дом врывается ужас. Входят чужие жестокие люди, выгоняют всех на мороз, не позволяя даже одеться. Семью сажают в сани и везут далеко-далеко от дома. Долгий зимний путь сопровождается смертями. Дети и старики умирают от голода и холода. Их не разрешают даже похоронить. Просто выбрасывают по пути. Из стариков не выжил никто. Из шестерых детей – только одна девочка. Она-то и дожила до глубокой старости, она-то и рассказывала внучке Вареньке про то, как семью их раскулачивали. В переводе на понятный язык: уничтожали под корень. Надо сказать, на словах делалось это во имя и во благо трудового народа. Так объясняли. Но во благо не пошло ничего! Ничегошеньки! Рухнуло то, что построили на костях человеческих. Стояло-стояло, казалось незыблемым, а рухнуло в один миг. Наворованное – вообще впрок не идет. Вот Варя, как и чешская ее подруга Марико, спрашивала, и не раз: зачем? Зачем все это происходило? По чьей воле? Ведь мучителями, палачами оказывались свои же соседи. На одном языке друг с другом говорили, крестным знамением себя осеняли, пока не началась бойня. И что же получается? Надежность жизни – это ненужная иллюзия, от которой надо избавляться?
– В любой момент может случиться все что угодно, самое неожиданное, – уверяла Марико.
Эта ее генетическая японская уверенность в возможности любой катастрофы подтверждалась и всей ее жизнью.
История Вариной семьи вполне соответствовала выводам Марушки. Однако после тяжких испытаний наступали периоды если не полного счастья, то какого-то послабления судьбы. Это тоже стоило учитывать. Так всегда говорит ее бабулечка, дожившая до глубокой старости и не потерявшая любви к жизни и веры в добро. Бабушка с детских Вариных лет внушала внучке, что раз суждено было из всей огромной семьи выжить только одному ребенку, дитя это должно жить достойно, с пониманием, что не напрасно ей оставлена жизнь. Что-то она должна сделать такое, чтобы служить примером для остальных.
– И ты, раз ты от меня пошла, этой жизни многое должна.
– Что же я должна, бабуля, – не понимала внучка, – и чем мне отдавать?
– Любовью отдашь. Терпением и добротой. К племени Каинову не приближайся. Умей отличать! – наставляла бабушка.
У бабушки была своя теория по поводу всего, что случилось с их семьей и происходит со всем миром человеческим. Собственно, ничего новаторского в ее рассуждениях не имелось, все сводилось к библейской истории сотворения мира. Адам и Ева, изгнанные из рая, стали жить, как им повелел Бог: Адам трудился в поте лица, а Ева в муках рожала детей. Были у них сыновья: Каин и Авель. Однажды старший брат позавидовал младшему и убил его. Так Каин стал первым в истории человечества убийцей, а Авель – первой жертвой убийства. Бог проклял Каина за братоубийство: «Ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». При этом, прокляв, Он пометил убийцу «каиновой печатью», чтобы никто его не убил. Кстати, тоже вопрос – почему? Почему Бог запретил убивать Каина? По нашим, человеческим, меркам ему-то как раз и полагалось наказание в виде лишения жизни. Но разве убийство не есть смертный грех? Любое убийство! Вот, наверное, Бог и хотел предотвратить умножение греха. По преданию, Каин раскаялся, женился, имел потомство, построил город, а впоследствии все же был нечаянно убит своим потомком, слепым Ламехом. Тот не видел охраняющую убийцу Каинову печать, да и убивать не собирался. И все же – потомок Каина, пусть поневоле, тоже оказался убийцей.
– Так и множилось Каиново семя на земле, – вздыхала бабуля, – и все они, кто от Каина пошел, способны кровь пролить.
– И неужели никак им от этого не спастись? Неужели так все и будет? – ужасалась Варя.
– В страхе они должны жить! Самих себя бояться. Да только нет у них страха, вот беда.
Варя мысленно не раз возвращалась к их с бабушкой разговорам. Бог создал людей. Подарил им право выбора собственного жизненного пути. Доволен ли Бог своими созданиями? Ведь перед Его взором ежесекундно разворачивается ужасающая картина человеческих страданий, которые люди устраивают друг другу. Создатель даровал человеку свободу и не вмешивается. Кроме того, Ему известно и о будущих страданиях своих созданий. Безгранично ли Его терпение? Счастлив ли Он, наблюдая за тем, что творит человечество?
Некоторые ответы напрашивались сами собой. И она страшилась этих ответов.
Томаш
Варя познакомилась с Томашем вскоре после первой встречи с Марико. Иначе и быть не могло. Молодые люди почти всегда были вместе. Томаш поразил Варю своей красотой и внутренней силой. Он был веселым, элегантным, держался с достоинством. Да, передвигался он на костылях. Ну и что? Эта деталь забывалась сразу же, как только начиналось общение с Томашем. Варя обожала болтать с ним, обмениваться шутками. Услышав новый анекдот, она всегда первым делом думала о том, что расскажет его Томашу и Марушке.
В их первую встречу она рассказала о рассмешившей ее картинке: на ней были изображены двое солдат с автоматами в укрытии. Один из них говорит другому: «Ты иди первый. А потом я за тебя отомщу».
В ответ Томаш поведал анекдот о старике, который перед смертью требует:
– Похороните меня в Брно! Только в Брно!
А сын его предлагает:
– Давай сделаем так, пап. Похороним тебя сначала в Праге. А если тебе не понравится, тогда уж отвезем в Брно.
Подумать только, над чем они смеялись! Но смеялись. Это в любом случае лучше, чем плакать.
В некоей устойчивости своего болезненного состояния Томаш прожил несколько лет. Марушка чувствовала себя счастливой и молилась лишь о том, чтобы не было хуже. Однако при очередном обследовании у ее любимого обнаружили онкологию. Именно такое слово суеверно употребляли больные и их близкие, когда сталкивались со страшной болезнью, название которой никто никогда не произносил вслух.
Томаш боролся как мог: оперировался, облучался. Последние годы он жил в непрерывных страданиях, умело скрывая их от окружающих. Почти до последнего дня. Но потом его не стало. Марико понимала, что со смертью пришел конец его мучениям. Она даже радовалась за него. Но не за себя. Такой одинокой, как после ухода Томаша, она никогда себя прежде не чувствовала. Работа спасала. Но ночами она оставалась одна и думала, думала. И опять эти пустые вопросы «зачем?» и «за что?» не давали ей покоя. Хотя – что уж говорить! В отношении вопроса «за что?» ответ у нее имелся. За папины занятия. За его попытки сделать из неживого – живое. За магию. За его пренебрежение жизнями близких. Значит, получается, она несла в себе этот отцовский разрушающий все живое ген? Так ли? И что же ей теперь с собой делать? Отказаться от надежд на возможное счастье?
Шло время. Оно приносило облегчение. Марико была молода, и жизнь брала свое. Тем более работа ее связана была с постоянными перемещениями в пространстве. Она завтракала в Лондоне, а ужинала в Нью-Йорке. Она засыпала в самолете в Хельсинки, а просыпалась в Токио. Траур ее постепенно отходил на задний план, давая место радостным воспоминаниям о прошлом и надеждам на будущее.
Папа!
Вот Варя наконец и перевела дух после расставания с Наташей. Теперь она предвкушала свидание с Марико, заранее представляя себе, что скажет ее удивительная подруга после первых приветственных слов.
– Я расскажу тебе очень странную историю!
Сколько раз встречи Вари и Марушки начинались именно этими словами. И ведь хватало у них историй – на самом деле странных!
Варя улыбалась вошедшей в кофейню сияющей красотой подруге, уверенная, что та сейчас произнесет ту самую, ожидаемую, фразу. Официант, хорошо знающий вкусы постоянных посетительниц, улыбнулся и спросил:
– Все хорошо? Принести как обычно или что-то новенькое?
– Как обычно, – попросила девушка, – там посмотрим. Мы надолго.
– Тоже как обычно, – засмеялся парень и убежал выполнять заказ.
В кофейне витали запахи свежемолотого кофе, корицы и ванили, поднимающие настроение и примиряющие с жизнью.
– Ты не представляешь, что я тебе сейчас расскажу! – с воодушевлением произнесла Марико, расцеловавшись с Варенькой и усаживаясь напротив.
Варя невольно рассмеялась:
– Так и знала, что ты сейчас именно это скажешь!
– А я знала, что ты знаешь, – подхватила Марушка.
– Рассказывай! – приготовилась слушать Варя.
Марико долго не была в Праге, месяца три. Вырвалась на неделю пару дней назад. Поехала не к себе домой, а к маме. Соскучилась. Мамочка, конечно, принялась кормить, расспрашивать. И только когда из кухни пересели на балкон с чашечками кофе, мама проговорила:
– Думаю, что должна тебе это сказать. Ты же имеешь право знать.
И замолчала.
– Что знать, мам? Говори! – встревожилась девушка.
– Только не волнуйся, – предупредила мама.
Конечно, после такого предупреждения Марушка стала очень и очень волноваться.
– С бабулей что-то?! – выкрикнула она испуганно.
– Нет, нет! – успокоила мамочка, – бабушка в полном порядке. Я только от нее вернулась. Здорова бабушка. Все у нее хорошо.
– Тогда что случилось? – не успокаивалась Марико.
– Папы больше нет, – решительно проговорила мамочка. – Папы нет. Он умер. То есть не просто умер. Его убили.
У Марико от этой новости страшно заныло сердце. Первое, что она подумала: «Не успела!»
Она даже толком тогда и не сообразила, что именно она не успела. Потом только поняла: она не успела хоть недолго побыть просто дочкой своего папы. Не успела посидеть рядом, ни о чем не говоря, чувствуя его тепло и – любовь! Да-да! Она не успела услышать от него слова любви и нежности. И сама ничего ему не сказала. Она только и умела – винить его в своих бедах. А любить – нет, не получилось у нее. И теперь уже никогда не получится.
Мама рассказала, что ей о смерти бывшего мужа сообщили старые знакомые с университетских времен. Мама с «японским евреем», как она его иронически называла, не общалась лет десять точно. И даже не слышала о нем ничего. И знать не хотела. Однако давние друзья посчитали необходимым сообщить пани Луции о том, что отец ее дочери закончил свой земной путь. Обстоятельства его ухода в мир иной были окутаны тайной, как и почти все в его жизни. Ранним утром тело его обнаружил на берегу Влтавы старый пан, выгуливавший пса. Полиция решила, что смерть вполне могла произойти в результате несчастного случая: пожилой человек гулял в темноте, поскользнулся, упал, ударившись головой, и скончался, не дождавшись помощи. Правда, все затруднялись ответить на логичный вопрос: обо что надо было удариться на глинистом берегу реки, чтобы череп оказался проломленным? Никаких камней или коряг поблизости не наблюдалось. Однако полиции удобнее было думать так, чтобы не искать преступников, это же ясно. Правда, надо сказать, что если Юкио и был убит, то без ответа оставался вопрос: «Зачем?» Дело в том, что ничего не пропало из его карманов: документы, портмоне, мобильник, ключи от квартиры – все оставалось в карманах несчастного покойника.
У мамы же имелись на этот счет собственные догадки.
– Убили, убили, и не сомневаюсь ни минуты, – вздыхала она, высказывая свои соображения дочери. – Уж я-то с ним жила и кое-что понимаю.
– Кто же убил, мам? – хотела понять Марико доводы матери.
– У меня два варианта, – поведала мамочка. – Помнишь, он все искал еще двоих для того, чтобы голема своего оживить?
– Конечно, помню, – подтвердила дочь.
– Ну вот! Они и прикончили. Он нашел двоих. Они узнали его секрет и убили. А сами теперь все создадут и будут пользоваться, – убежденно провозгласила мама.
– Да ты что? Ты серьезно? Ты же сама все время говорила, что все это чепуха полная и колдовство! – изумилась Марушка.
– Да! Колдовство! Чернокнижие! Так и говорила! Но чем колдовство страшно? Знаешь? Тем, что оно работает!!! Почему ведьм и колдунов сжигали? Знаешь? Потому что они по-настоящему вредили людям своими чарами! Вот!
Марушке стало по-настоящему страшно. Ее здравомыслящая и практичная мамочка говорила немыслимые вещи. И явно верила в то, что говорила!
– А какой же второй вариант? – осторожно поинтересовалась дочь.
– Второй вариант. Могу сказать, конечно. Но ты будешь на меня смотреть, будто я готовый кандидат в пациенты дурдома. А мне это не надо. Промолчу, – саркастически проговорила мамочка.
– Нет уж, говори. Раз начала – говори! – потребовала Марико. – Я не буду думать о тебе, что ты сошла с ума. Я просто должна знать, что ты думаешь. И кое-что понять.
– Ну хорошо. Я скажу. А ты – думай что хочешь. Вполне может быть, не могу этого исключать, зная его фанатизм, – может, он и создал все-таки этого своего голема. И даже, может, в одиночку ухитрился его сварганить, а не втроем, как тогда, в старину. Кто его знает? Он же упертый. Столько лет колдовал.
– Да ты что? – ахнула Марико.
От мамы она такого не ожидала. От кого угодно, но не от своей здравомыслящей мамочки.
– А вот то! Ты же знаешь своего папочку. Он такой. И если хоть на секунду допустить, что ему удалось оживить существо из глины, то потом можно предположить, что это самое существо его и прихлопнуло! Поняла?
– П-п-поняла, – шепнула дочь. – Ты хочешь сказать, что он создал не совсем то, что предполагал? И теперь по Праге шляется голем, и мы все в опасности?
– Запросто! – убежденно воскликнула мать.
– У меня чувство, что я сплю, – пожаловалась Марушка.
– У меня уже давно такое чувство. С тех пор, как я с отцом твоим познакомилась.
– И что? Ты сейчас всерьез все это мне говоришь?
– Да! Я всю ночь не спала. И думала, думала. Я тебе так скажу: я не исключаю. Все может быть. Нет ничего невозможного. Мы с тобой по скайпу говорим, когда ты в Австралии, а я в Мюнхене, например? Идем себе по улице и говорим, и видим друг друга. И ничего. В обморок от чуда не падаем. Да? А если бы мне в детстве про это сказали, я бы что подумала? Что это просто фантазии. Или сумасшествие такое. Ясно тебе? Все возможно! Я убедилась. Но – какая разница? Я, собственно, просто хотела тебе сообщить, что твоего папы больше нет. И все. Это то, что я знаю наверняка. Не больше. И не меньше.