— Почему бы вам не обратиться непосредственно к ее сиятельству?
— К графине Дюбарри? — раскрывая веер, спросила старуха.
— Ну да, у нее доброе сердце.
— Неужели?
— А главное, она всегда рада услужить.
— Я принадлежу к слишком старинному роду, чтобы ей понравиться, монсеньер!
— Мне кажется, вы не правы, графиня. Она стремится завязать отношения с представителями знати.
— Вы так полагаете? — спросила старая графиня, уже начиная уступать.
— Так вы с ней знакомы?
— Да нет же, Боже мой!
— Ах, какая жалость! Вот кто мог бы помочь!
— Уж она-то могла бы помочь, но беда в том, что я ее и в глаза никогда не видала!
— А ее сестру Шон знаете?
— Нет.
— А другую ее сестру — Биши?
— Нет.
— Может, вы знаете ее брата Жана?
— Нет.
— А ее негра Замора?
— При чем здесь негр?
— О, ее негр — влиятельная фигура!
— Не его ли портреты продаются на Новом мосту? Это тот, который похож на собачонку во фраке?
— Он самый.
— Да как же вы можете спрашивать, монсеньер, знакома ли я с этим черномазым? — возмутилась графиня, оскорбленная в лучших чувствах. — И каким образом, собственно говоря, могла бы я с ним познакомиться?
— Теперь я вижу, что вам наплевать на свои земли, графиня.
— То есть почему же?
— Потому, что вы презираете Замора.
— Да при чем тут Замор?
— Он может помочь вам выиграть процесс, только и всего…
— Чтобы этот черномазый помог мне выиграть процесс? Каким образом, скажите на милость?
— Он возьмет да и скажет своей хозяйке, что ему хочется, чтобы вы выиграли. Это называется — влиятельность… Он веревки вьет из своей госпожи, а она может чего угодно добиться от короля.
— Так значит, Францией управляет Замор?
— Хм… Замор очень влиятелен, — качая головой, заметил г-н де Мопу, — и я предпочел бы скорее поссориться с эрцгерцогиней, например, чем с ним.
— Господи Иисусе! — вскричала г-жа де Беарн. — Как вы можете так говорить, ваше превосходительство?
— Ах, Боже мой! Да вам это кто угодно может повторить. Спросите у герцогов и пэров, и они вам скажут, что, отправляясь в Марли или Люсьенн, они никогда не забывают захватить ни конфет, ни жемчужных сережек Замору. А я, без пяти минут канцлер Франции, чем занимался, когда вы прибыли, как вы думаете? Я готовил приказ о его назначении на должность коменданта королевской резиденции.
— Коменданта?
— Да. Господин де Замор назначен комендантом замка Люсьенн.
— Такого же назначения граф де Беарн был удостоен после двадцати лет безупречной службы!
— Да, да, совершенно верно, он был назначен комендантом замка Блуа, я хорошо помню.
— Какой упадок, Боже мой! — запричитала старая графиня. — Значит, монархия погибает?
— По крайней мере, графиня, она переживает кризис, и вот, воспользовавшись минутой, каждый пытается урвать себе кусок, как у постели смертельно больного перед его кончиной.
— Понимаю, понимаю. Так ведь надо еще суметь найти подход к больному.
— Знаете, что вам необходимо сделать, чтобы графиня Дюбарри приняла вас с благосклонностью?
— Что?
— Было бы хорошо, если бы вам довелось передать ей королевскую грамоту о назначении для ее негра… Прекрасный повод для того, чтобы быть ей представленной!
— Вы так полагаете, монсеньер? — спросила потрясенная графиня.
— Я в этом убежден. Впрочем…
— Впрочем?.. — переспросила г-жа де Беарн.
— Вы не знаете никого из ее приближенных?
— А разве вы не из их числа, монсеньер?
— Я?
— Ну да!
— Я не смог бы взять этого на себя.
— Значит, судьба ко мне неблагосклонна! — воскликнула бедная старуха, совершенно потерявшись от всех этих переходов. — Вот вы теперь, ваше превосходительство, принимаете меня так, как никто никогда меня не принимал, в то время как я и не надеялась вас увидеть. Мало этого, я не только готова просить покровительства у графини Дюбарри, — я, де Беарн! — я даже готова ради ее удовольствия стать рассыльной ее мерзкого негритоса, которого я не удостоила бы и пинком в зад, если бы встретила его на улице. А теперь оказывается, что я даже не могу быть допущена к этому маленькому уроду…
Господин де Мопу опять стал потирать подбородок; казалось, он что-то обдумывает. В эту минуту появился лакей и доложил:
— Господин виконт Жан Дюбарри!
Канцлер в изумлении всплеснул руками, а графиня как подкошенная рухнула в кресло.
— Попробуйте после этого сказать, сударыня, что судьба к вам неблагосклонна! — вскричал канцлер. — Ах, графиня, графиня! Напротив, Бог — за вас.
Повернувшись к лакею и не давая бедной старухе опомниться от изумления, он приказал:
— Просите!
Лакей вышел и спустя мгновение вернулся вместе с уже знакомым нам Жаном Дюбарри; нога у него не сгибалась в колене, руку виконт держал на перевязи.
После официальных приветствий растерянная графиня попыталась подняться, с тем чтобы удалиться. Канцлер едва заметно кивнул ей в знак того, что аудиенция окончена.
— Прошу прощения, монсеньер, — заговорил виконт, — простите, сударыня, я вам помешал. Не уходите, прошу вас, если его превосходительство ничего не имеет против. Я займу его всего на несколько минут.
Графиня не заставила себя упрашивать и вновь опустилась в кресло; сердце ее забилось от радостного нетерпения.
— Я вам не помешаю? — прошептала она.
— Да что вы! Мне необходимо сказать несколько слов его превосходительству. Я отниму не больше десяти минут его драгоценного времени. Мне нужно только подать жалобу.
— Какую жалобу? — спросил канцлер.
— Меня чуть не убили, монсеньер. Вы, надеюсь, понимаете, что я не могу этого так оставить. Нас поносят, высмеивают, смешивают с грязью — это еще можно снести. Но когда нам пытаются перерезать глотку — черта с два я стану терпеть!
— Объясните, сударь, что произошло, — обратился к нему канцлер, изобразив на лице ужас.
— Сию минуту! Однако я помешал приему госпожи…
— Позвольте представить: графиня де Беарн, — проговорил канцлер.
Дюбарри отступил на шаг и поклонился, графиня сделала реверанс; оба стали рассыпаться в любезностях, словно на дворцовой церемонии.
— Говорите, господин виконт, я подожду, — сказала она.
— Госпожа графиня! Мне не хотелось бы показаться неучтивым.
— Говорите, сударь, говорите: мне спешить некуда, мой вопрос — денежный, а у вас — дело чести, значит, вам и начинать.
— Пожалуй, я воспользуюсь вашим любезным предложением, сударыня, — ответил виконт.
И он стал излагать свое дело канцлеру, который важно его выслушал.
— Вам потребуются свидетели, — сказал г-н де Мопу после минутного молчания.
— Ах! В этом весь вы — неподкупный судия, для которого не существует ничего, кроме правды… — заметил Дюбарри. — Отлично! Свидетели будут…
— Монсеньер! — вмешалась графиня. — Один свидетель уже есть.
— Кто это? — в один голос воскликнули виконт и г-н де Мопу.
— Я, — отвечала графиня.
— Вы? — удивленно переспросил канцлер.
— Да. Это произошло в деревне Лашосе, не так ли?
— Да, графиня.
— На почтовой станции, верно?
— Да, да.
— Ну так я готова стать вашим свидетелем. Дело в том, что я там проезжала через два часа после того, как было совершено нападение.
— Неужели это правда, графиня? — спросил канцлер.
— Ах, как вы меня обрадовали! — сказал виконт.
— Это событие наделало много шуму, — продолжала графиня, — все жители только о нем и говорили.
— Берегитесь! — воскликнул виконт. — Берегитесь, потому что если вы возьметесь помогать мне в этом деле, то вполне вероятно, что Шуазёли найдут способ заставить вас раскаяться.
— Это будет для них тем проще, — заметил канцлер, — что у госпожи графини в настоящее время процесс, который вряд ли можно надеяться выиграть.
— Монсеньер! — вскричала старая графиня, поднося руку ко лбу. — Я чувствую, что попала из одной беды в другую!
— Положитесь на господина виконта, — шепнул ей канцлер, — он готов протянуть вам руку помощи.
— Но только одну руку, — игриво проговорил Дюбарри. — Однако мне известно, кто мог бы предложить вам обе руки, щедрые и длинные, и кто, к тому же, готов это сделать.
— Ах, господин виконт, — оживилась почтенная дама, — неужели вы не шутите?
— Я говорю совершенно серьезно! Услуга за услугу, графиня: я принимаю вашу, а вы — мою. Уговорились?
— Вы спрашиваете, могу ли я принять от вас услугу!.. О, за что мне такое счастье!..
— Прекрасно! Я сейчас еду к сестре, прошу вас пожаловать в мою карету.
— Как же я поеду: без повода и так неожиданно? Я не смею…
— У вас есть повод, графиня, — сказал канцлер, вложив в руку графине грамоту о назначении Замора.
— Господин канцлер! — обрадовалась графиня. — Вы мой ангел-хранитель. Господин виконт! Вы цвет французского дворянства.
— К вашим услугам, — проговорил виконт, пропуская вперед графиню, выпорхнувшую из кабинета, словно птичка.
— Благодарю вас от имени сестры, — едва слышно прошептал Жан Дюбарри, обернувшись к г-ну де Мопу.
— Благодарю вас, кузен. Ну как, неплохо я справился со своей ролью, а?
— Превосходно! — отвечал Мопу. — Прошу там рассказать, как я сыграл свою. Должен вас предупредить, что старуха непроста.
В эту минуту графиня обернулась.
Оба собеседника склонили головы в прощальном поклоне.
У подъезда ждала великолепная королевская карета с лакеями на запятках. Чванная графиня уселась; Жан взмахом руки приказал трогать, и карета покатилась…
После того как король вышел от г-жи Дюбарри, она быстро и с угрюмым видом приняла несколько придворных, которых Людовик предупредил о плохом настроении графини, и наконец осталась наедине с Шон. Ее брат присоединился к ним не раньше, чем удалились посетители: они не должны были заметить, что рана его на самом деле была довольно легкой.
После семейного совета графиня, вместо того чтобы отправиться в Люсьенн, как она обещала королю, уехала в Париж. У нее на улице Валуа был небольшой особнячок, служивший пристанищем членам ее клана, постоянно сновавшим туда-сюда, как того требовали неотложные дела или частые развлечения.
Приехав домой, графиня взяла книгу и стала ждать.
А в это время виконт раскидывал сети.
Пока фаворитка ехала через весь Париж, она не могла удержаться от того, чтобы время от времени не выглянуть из окна кареты. Это одна из повадок хорошеньких женщин — выставлять себя напоказ, потому что они, вероятно, чувствуют, как приятно ими любоваться. Итак, графиня время от времени появлялась в окне кареты, и скоро слух о ее прибытии разнесся по всему Парижу. От двух до шести часов пополудни она уже успела принять человек двадцать. Для бедняжки-графини эти визиты были подарком судьбы: она умерла бы со скуки, останься она хоть ненадолго в одиночестве. Благодаря этому развлечению она провела время, злословя, отдавая приказания и кокетничая.
Часы на башне показывали половину восьмого, когда виконт проезжал мимо церкви святого Евстафия, направляясь вместе с графиней де Беарн к своей сестре.
Беседа, которую они вели в карете, развеяла все сомнения графини, воспользоваться ли ей таким счастливым случаем.
Виконт покровительственно и вместе с тем с достоинством отвечал, что знакомство с графиней Дюбарри — редкая удача, сулящая графине де Беарн неисчислимые блага.
Графиня де Беарн без устали превозносила обходительность и приветливость вице-канцлера.
Лошади бежали резво, и около восьми карета подкатила к особняку графини.
— Разрешите мне, сударыня, предупредить графиню Дюбарри о чести, которая ее ожидает, — обратился виконт к старой даме, останавливаясь в приемной.
— Ах, сударь, мне так неловко ее беспокоить!
Жан подошел к Замору, поджидавшему виконта у окна, и едва слышно отдал ему приказание.
— Какой очаровательный негритенок! — воскликнула графиня. — Он принадлежит вашей сестре?
— Да, это один из ее фаворитов, — отвечал виконт.
— С чем я его поздравляю!
В ту же минуту двери распахнулись и лакей пригласил графиню де Беарн в просторную гостиную, где Дюбарри обыкновенно принимала посетителей.
Пока старуха пожирала завистливыми глазами гостиную, обставленную с изысканной роскошью, Жан Дюбарри поспешил к сестре.
— Это она? — спросила графиня.
— Она самая.
— Она ни о чем не догадывается?
— Нет.
— А что Мопу?
— С ним все обстоит благополучно. Пока все складывается успешно, моя дорогая.
— Нам не следует предоставлять ее самой себе, а то как бы она не почуяла недоброе!
— Вы правы: она производит впечатление хитрой бестии. Где Шон?
— Вы же знаете: в Версале.
— Главное, чтобы она здесь не показывалась.
— Я ее об этом предупредила.
— Хорошо. Вам пора, ваше сиятельство!
Графиня Дюбарри распахнула дверь будуара и вышла в гостиную.
Обе дамы, будучи прекрасными актрисами, раскланялись по всем правилам этикета того времени, обе изо всех сил старались произвести самое выгодное впечатление.
Первой заговорила графиня Дюбарри:
— Я уже поблагодарила брата за удовольствие, которое он мне доставил, пригласив вас ко мне. Теперь я хотела бы и вам выразить признательность за оказанную мне честь.
— А я не нахожу слов, чтобы высказать свое восхищение вашим радушным приемом, — отвечала очарованная старуха.
— Графиня! Мой долг по отношению к столь знатной даме, — склонившись в почтительном реверансе, продолжала Дюбарри, — велит мне отдать себя в полное ваше распоряжение и я буду рада, если смогу чем-либо быть вам полезной.
После того как обе дамы обменялись тремя реверансами, графиня Дюбарри указала г-же де Беарн на кресло и села сама.
XXXI
НАЗНАЧЕНИЕ ЗАМОРА
— Я вас слушаю, — обратилась фаворитка к графине.
— Позвольте мне вмешаться, сестра, — заговорил Жан, продолжавший стоять, — должен предупредить вас, что графиня и не думала являться к вам как просительница. Господин канцлер дал ей к вам одно поручение. Вот и все.
Госпожа де Беарн бросила на Жана благодарный взгляд и протянула графине приказ за подписью вице-канцлера, в котором говорилось, что Люсьенн отныне становится королевским замком, а Замор назначается его комендантом.
— Так я ваша должница! — воскликнула графиня, заглянув в бумагу. — Почту за счастье, если, в свою очередь, смогу оказать вам услугу…
— Это нетрудно, графиня! — живо откликнулась старуха с непосредственностью, которая привела в восторг обоих заговорщиков.
— Что же я могу для вас сделать?
— Раз уж вы говорите, графиня, что мое имя вам известно…
— Ну еще бы, одна из Беарнов!
— Так вы, должно быть, слышали о процессе, из-за которого наш дом может потерять все состояние?
— У вас, кажется, тяжба с Салюсами?
— Увы, да, графиня.
— Я слышала об этом деле, — подтвердила графиня. — Его величество при мне разговаривал о нем вчера вечером с моим кузеном, господином де Мопу.
— Сам король говорил о моем деле? — вскричала старуха.
— Да, сударыня.
— Что же именно он сказал?
— Увы, мне очень жаль, графиня! — воскликнула Дюбарри, покачав головой.
— Он сказал, что мое дело проигрышное, не так ли? — упавшим голосом спросила старая сутяга.
— Откровенно говоря, боюсь, что да.
— Его величество так и сказал?
— Его величество прямо этого не высказал — король осторожен и деликатен. Его величество дал понять, что считает эти земли как бы уже принадлежащими семье де Салюсов.
— Боже, Боже! Если бы его величество знал все обстоятельства этого дела, если бы он знал, что дело должно быть прекращено за погашением долга!.. Да, он погашен: в уплату было внесено двести тысяч франков. Правда, у меня нет расписок, но я имею моральное доказательство… Если бы я могла сама защищать свое дело в парламенте, я с помощью дедукции разрушила бы…
— Дедукции? — переспросила графиня, ни слова не понимавшая из того, о чем говорила г-жа де Беарн, однако слушавшая ее с самым серьезным видом.
— Да, сударыня.
— Дедуктивные доказательства принимаются судом во внимание, — заметил Жан.
— Вы знаете это наверное, господин виконт? — вскричала старуха.
— Я так полагаю, — с важным видом отвечал тот.
— Ну что ж, с помощью дедукции я убедила бы суд, что долговое обязательство на двести тысяч ливров — а на сегодня эта сумма с учетом процентов составляет миллион — было погашено. Я доказала бы, что это обязательство, датируемое тысяча четыреста шестым годом, было оплачено Ги Гастоном Четвертым, графом де Беарн, потому что в написанном им собственноручно в четыреста семнадцатом году перед лицом смерти завещании говорится: «На смертном одре клянусь, что я никому ничего не должен и готов предстать перед лицом Божиим…»
— Ну и что же? — спросила графиня.
— Как что? Вы понимаете, что, если он никому ничего не должен, значит, он расплатился и с Салюсами. В противном случае он сказал бы: «Я остаюсь должен двести тысяч ливров» вместо «Я никому ничего не должен».
— Несомненно, он так бы и сказал, — согласился Жан.
— А у вас нет других доказательств?
— Кроме честного слова Гастона Четвертого — нет, графиня. Однако следует помнить, что его называли Гастоном Безупречным!