На следующий день Суэггер после дорогого кофе, в окружении процветающих матерей, богемных детей и множества дорогих машин в очередной раз отчитывался Мемфису.
— Убил меня, достав из шляпы Лона Скотта.
— Возможно, что он добрался до Скотта независимо, безо всяких сведений о Хью или событиях 1993 года. Я имею в виду — Лон существовал, так что оставил следы и зацепки, а в этой области Марти Адамс является известным экспертом-исследователем.
— Возможно. Я не говорил, что это невозможно.
— Он вроде бы чист, мы присмотрелись. Я направлю Нила ещё глубже копнуть.
— Буду признателен. Однако, даже такой параноик, как я не заметил никаких признаков игры.
— До того, как ты ещё раз увидишься с Марти, у меня будет всё на него — разве что кроме рентгена его задницы.
— Если добудешь, мне не показывай.
— И сам смотреть не буду, пусть интерны смотрят. Они затем и нужны. Кстати, а ты где? В плане расследования, я имею в виду. Всё ещё веселишься?
— Я застрял на красной девятке, она мне по ночам покоя не даёт. А когда этот момент меня откровенно утомляет, я начинаю думать о другой загадке, в которой никак не продвинусь: вопросе времени. Как они собрались так быстро? Как они втянули Освальда в сценарий, если никто не знал о том, что по чистой случайности через три дня ДФК провезут под его окном? Своё дело они знали.
— Или им просто повезло.
— Или ещё хуже: и то, и другое.
В нашем бизнесе есть такой профессиональный риск, как нелёгкие дни. К примеру, во время моего руководства «Фениксом» мне пришлось побывать под артиллерийским огнём, находясь на передовой оперативной базе. Израильские ракеты в Бейруте засыпали меня обломками на шесть часов, уничтожив идеальный костюм. В 1991 году я был задержан группой мерзких китайский пограничников — пусть всего на несколько часов, но мне они показались годами. Они собирались избить меня за то, что я был русский (хоть я и не был), а если бы я сказал им, кто я на самом деле — то они бы избили меня вдвое сильнее и вдобавок полвека гноили бы в своих тюрьмах. Я пребывал в ужасе, так что моя наигранная невозмутимость и йельский стиль едва не поплыли.
Но не было в моей жизни настолько сложного дня, как двадцать первое ноября 1963 года. Казалось, он не кончится никогда, и в то же время он пролетел словно в доли секунды, а следующий за ним — хоть все мы и терзались сомнениями на этот счёт — миновал так быстро, что мы и поверить не могли.
Наша шайка имела крайне мрачный вид. Не думаю, что кто-то из нас пытался облечь в слова то, что мы собирались сотворить. Некоторые сомнения не уходят никогда: они посещают нас — всех нас, я имею в виду — годы и годы. Не время сейчас копаться в этом, так что я лишь скажу, что бросился вперёд с верой в изменения к лучшему, надеясь, что они спасут жизни сотен тысяч людей: белых, жёлтых, северных, южных, их, наших… Что мы предвосхитим анархию и хаос, который я столь точно предсказал, что я, как и мы в целом были вынужденными, морально оправданными убийцами.
Но вне зависимости от всего этого день прошёл в сущем трепете, привязавшейся сухости дыхания и навязчивой потливости. Не было аппетита — еда была безвкусной. Спиртное же, наоборот, влекло и притягало, почему и было под запретом. Цитируя, если верно помню, «Тонкую красную линию» Джеймса Джонса[225]— «едва справлялись мы с необходимым» (доверяю своему посмертному редактору сделать сноску).
Я уже не контролировал Алека — если вообще контролировал хоть когда-то. Ничего уже нельзя было сделать. Он мог как и совершить то, что от него требовалось с успехом, вечно ускользавшим от него всю его жизнь, так и не справиться с этим. Я предполагал возможность (при этом я верил, что подобного не случится), что он позвонит своему «другу» агенту Хотси из ФБР и сдаст меня по сценарию поимки красного шпиона (как он думал) и спасения жизни ДФК. В таком случае он сделался бы героем, вслед за чем пришли бы слава и деньги. В ретроспективе я доволен, что не озаботился в то время такой чепухой. Первым делом ему не хватило бы воображения. Во-вторых, он не имел подобной склонности, будучи прирождённым ниспровергателем из Конрада[226] или Достоевского: жёстко настроенным убийцей или сумасшедшим бомбистом. В ином веке он нёс бы круглую, как шар для боулинга, бомбу с шипящим фитилём под плащом. Он хотел уничтожать, и в этом была вся его судьба: дотянуться и уничтожить мир, низведший его до положения насекомого, проклявший его затруднениями в чтении и внимании, тупоумием и одержимостью. Такая фигура не предала бы меня: я был его единственной надеждой, тем, кто искренне верил в него.
Мои страхи относительно Алека лежали в практической плоскости. Вспомнит он о винтовке? Сможет ли вынести её из дома миссис Пэйн так, чтобы ни она, ни Марина не заметили? Справится ли он с тем, чтобы пронести её в книгохранилище на следующий день без того, что бы с грохотом уронить её в столовой, рассыпав повсюду винты? Сумеет ли он собрать её и соберёт ли правильно? Мне пришла в голову возможность в духе чёрного юмора, что он всё сделает идеально, наведётся точно в цель, плавно выжмет спуск и… щёлк! — ничего не происходит, потому что он выронил затвор и не заметил, что из него выпал боёк, или во время его поездки на работу в пятницу передняя линза прицела блеснёт, а его спросят: Ли, что это? — отчего Ли запаникует и убежит. С таким идиотом могли возникнуть любые проблемы в любом количестве, так что я согласен с высказывающимися против заговора в том духе, что никакое разведывательное агентство не доверило бы такому полудурку настолько важное задание. Они были правы, однако истина состоит в том, что иногда оперативная необходимость вынуждает вовлекать людей с неподходящей репутацией.
Я пытался отложить свои сомнения в Алеке и работать с тем, что я был способен контролировать.
Тем утром мы встретились после завтрака, доставленного в номер. Как я и сказал, наша шайка не лучилась счастьем. У Джимми было дело: ему нужно было получить напечатанные деловые визитки, а также сообразить, каким образом протащить винтовку с глушителем Лона в здание. Эта задача помимо всего прочего вела к приобретению пальто большого размера, которое вдобавок следовало перешить таким образом, чтобы его рукава не свисали сильно ниже кончиков пальцев, как у клоуна. Он хотел ещё раз заглянуть в здание «Дал-Текс», чтобы освежить впечатления, запомнив все лестничные ходы, этажи и последовательность офисов, проверить замки, углядеть пути отхода и места, где можно спрятаться. Хотя, если дело дойдёт до необходимости прятаться, это значило бы что нас уже ловят. В целом он хотел применить свой профессиональный опыт к месту преступления ещё раз, чтобы во время операции не было бы сюрпризов. Я ощущал, что он отправится один потому, что хочет быть один. Джимми всегда был волком-одиночкой, благослови его бог.
Он ушёл, а мы с Лоном решили, что нам стоит взглянуть на площадь Дили. Я вывез его на Мэйн и мы прошлись по будущему пути следования президента, свернув направо на Хьюстон, пройдя по краю площади и затем остановившись на углу Элм и Хьюстон, чтобы хорошенько разглядеть «Дал-Текс» и его большие окна, дающие отменный обзор площади. Затем мы перешли на другую сторону Хьюстон и по слегка изгибающейся Элм подошли к фасаду книгохранилища. Вокруг было немноголюдно, поскольку площадь не притягивала туристов: с чего бы ей вдруг? Тут не было ни красоты, не величия, как в Бостоне или Коннектикуте или в парках Вашингтона DC: ни деревьев с пышной листвой — разве что несколько одиноких вязов, ни блистательных садов, ни прудов с лебедями и утками. Всё банально: зелёный треугольный пустырь, бессмысленно размещённый чёрт знает где, рассечённый тремя улицами и несколько возвышенный к северу, где гражданские отцы в своей бесконечной мудрости устроили на небольшом холме полукружие колонн в стиле псевдоримского Колизея — гротескное и бестолковое в сравнении с классической статью. Это, конечно, Техас, но почему бы им — на милость божью! — не нанять архитектора вместо пьяного брата жены мэра или кто там был ответственный за явление Дили миру? Вся площадь скорее была заброшенным полем, нежели парком или собственно площадью.
Мы были немногословны, и я не хотел задерживаться. Следовало быть осторожным: как бы кто-то не припомнил впоследствии странного принца из Лиги плюща и его прикованного к креслу товарища и не донёс бы федералам — в таком случае кто мог бы знать, куда оно приведёт? А может и сам Алек, фантазируя, как он стреляет с шестого этажа, углядит меня. Хотя и маловероятно было, что он узнает меня в твидовом пиджаке братьев Брукс, тёмных слаксах, с трубкой во рту и в роговых очках, поскольку он видел меня лишь в образе человека в мешковатом костюме из ГУМа с рукавами разной длины вследствие того, что Наташа клевала носом за своей швейной машинкой после шестнадцатичасового рабочего дня в 55 м году, пока сшивала части костюма вместе на советской швейной машине размером с «Бьюик». Так что я расслабился. Сегодня Алек весь день проведёт в городе мечты, представляя себя катящим по гаванскому Малекону на заднем кресле полированного «Кадиллака» 47го года рядом со своей собакой Фиделем, помахивая толпе обожателей.
Я толкнул Лона вниз по улице. Мы двинулись вниз по тротуару Элм, и мне следовало придерживать коляску, чтобы она не укатилась под действием гравитации. Лон увидел тут возможность повеселиться:
— Не упусти меня, Джеймс Бонд, а то влечу под машину и назавтра ты станешь самым жалким Опасным Человеком.
Я порадовался юмору в его голосе, пусть даже сардоническому.
— Старик, я выполню свой долг так, как и наставил меня Йель — ответил я чопорным сопрано, подшутив над стереотипом агента с голубой кровью, прекрасным образчиком которого я и являлся.
Уберегши Лона, я миновал книгохранилище, оставив его по правую руку и остановился на полдороге до эстакады, сразу после дурацкой римской причуды справа. Лона я развернул на сто восемьдесят градусов с тем, чтобы он мог видеть Элм-стрит, склон холма, оба здания, дававших углы обстрела — книгохранилище и то, из которого он будет стрелять, как мы надеялись — «Дал-Текс» слегка позади него на другой стороне Хьюстон. На тротуаре мы были одни, лишь машины проносились мимо.
— Около сотни ярдов, думаю — сказал я.
— До какого здания?
— До дальнего. Того, в котором мы будем.
С этого угла не был виден весь «Дал-Текс», а только стена, выходящая на Элм, хоть и под очень острым углом, а также широкий фасад Хьюстон-стрит. Очередное уродливое, бестолковое здание. Мне подумалось, что в нём попытались изобразить «модерн». Хм. Оно меняло стиль выше второго этажа, отделанного высокими арками, обрамлявшими окна, в своей вычурности выглядевшее откровенно идиотским образом. Чего ради они так сделали? Одно слово — техасцы.
— А если не попадём внутрь? — спросил Лон.
Этот момент ещё не уладили, и меня это также беспокоило. Но, конечно же, Лону я не мог этого выказать. Брат или нет — но ответственность лидера была на мне и я обязан был являть чистейший оптимизм.
— Джимми справится. Он лучший, он очень умён. А даже если и нет — что ж, ты скатался в Даллас за счёт правительства и услышал такую роскошную историю, что даже стыдно будет никогда и никому её не поведать.
— Не могу поверить, что я здесь, вижу всё это и говорю об этом.
— Я тоже. Но мы тут. Ты видишь какие-либо затруднения с этим выстрелом?
— Нет. На таком расстоянии при скорости более трёх тысяч футов в секунду пуля ни на дюйм не упадёт. Нисходящий угол не повлияет, поскольку тут недалеко, а строения не дадут разгуляться ветру. Рыба в бочке. Технически это выстрел прямой наводкой, хоть ты и не знаешь, что это такое, а мне сейчас неинтересно объяснять. Просто поверь. Пуля попадёт туда, куда будет нацелена и уничтожит то, куда попадёт, хоть и сама разлетится, а мы все войдём в эпоху Линдона Джонстона, помоги нам бог.
— Джонсона, а не Джонстона.
— У нас викторина, что ли?
— Нет, просто быкую, потому что нервничаю.
— Давай убираться отсюда. Я видел достаточно. Вверх по склону затолкаешь меня или такси ждать будем?
— Справлюсь.
Я ввёз его на холм. Двадцать первое ноября 1963 года, солнечно, но ветрено, около пятидесяти градусов,[227] двое мужчин в пиджаках и галстуках, один толкает другого в инвалидной коляске вверх по пологому холму. Всё ради разведки, планирования, репетиции, психологической подготовки. Мы работали с вопросами по мере их появления и обходили препятствия как могли.
Ночью мы собрались на финальное обсуждение в моём номере. И я, и Лон жаждали узнать, что скажет Джимми.
— Пальто я добыл, — он показал габардиновое пальто с пуговицами в ряд, лёгкое и идеально подходящее под погоду, настолько обычное, что могло встретиться где угодно в Америке, — а китайская леди укоротила рукава. Глядите.
Джимми надел его. Пальто сидело отлично, разве что плечи слегка висели. Но кто бы обратил внимание? Зато под ним можно было бы танк спрятать.
— Ладно, перейдём к более интересной части. Вопрос: как мы пронесём сорокадюймовую восьмифунтовую винтовку в здание так, чтобы никто не заметил? — продолжил он.
— Пожалуйста, что-нибудь похитрее и понадёжнее, нежели завернуть её в бумажный мешок, — добавил я.
— Разобрать надо, само собой, — сказал Лон. — А мне нужно показать вам, как собрать её обратно. Это не просто винты закрутить. Нужно установить три винта на первую нитку резьбы, а затем закрутить каждый из них на три оборота за один приём в определённой последовательности, до упора. Сами винты нужно сначала проложить лентой. Только так вы сохраните мою пристрелку.
— Джимми умеет такие вещи делать, — сказал я Лону. — Покажи ему, как это сделать, и он сделает точно так же.
— Мистер Скотт, — подтвердил Джимми, — я вполне справлюсь. Я не такой тупой, каким выгляжу.
— Отлично, Джимми, — ответил Лон, — я не хотел умничать. Просто нервничаю.
— Я тоже — сказал Джимми, который выглядел таким же нервным как крысоловка из нержавейки, так что мы оба сбросили напряжение, посмеявшись над столь нелепым высказыванием. Он бы и в Кремль проболтал дорогу, потребуйся нам это.
— Китайская леди мне ещё такую штуку сделала, — продолжил он, достав из кармана пальто матерчатую скатку и разложив её на кровати. Она была порядка шести футов в длину и четырёх дюймов в ширину. Швея также устроила карманы на каждом конце, пришитые грубым, но прочным швом, указывавшим на способность выдерживать солидный вес.
— Надеваю на шею, как шарф, — показал Джимми, свесив оба конца по сторонам. — Теперь, в левый конец помещаю ложе со скобой спуска, болты, скрученные вместе скотчем и глушитель. В правый конец кладу затвор, ствол и оптику. Концы свисают по бокам до середины бедра, металлические детали при этом слегка тяжелее деревянных. В целом все неуклюже, но надёжно — леди просто богиня портняжного дела. Теперь я надеваю пальто, которое значительно длиннее концов шарфа, мне приходится до коленей и закрывает оба конца шарфа. Оно такое свободное, что ничего из находящегося под ним не видно и я выгляжу как обычный бизнесмен, занимающийся своими делами в таком замечательном центре торговли, как Даллас, штат Техас. До тех пор, пока мне не придётся бегать, приседать или врезаться в кого-то или во что-то — всё будет в порядке, тем более что моя роль будет недолгой: пройтись от машины, подняться на лифте вверх, проследовать по коридору, войти. Винтовку я соберу за тридцать секунд, тут подходите вы, парни и мы открываем окно, затем уходим и смотрим всеобщую свалку по телевизору.
— У тебя, должно быть, бронзовые яйца, ирландец, — сказал Лон.
— Болото научит, сэр — ответил Джимми.
— Расскажи-ка мне остальное, а? — потребовал Лон. — Пока я всей картины не вижу, а мне нужно в неё поверить, чтобы я мог разделить восторг Хью и все его «ган-хо»[228]. А пока что я неспокоен, так что хочу услышать всё от автора и убедиться, что оно сработает.
— Конечно, сэр, мистер Скотт, — согласился Джимми.
— Это очень хороший план, — сказал я. — Но нужна вводная. Следует знать, к чему мы все идём.
Лон склонил голову в согласии.
— Завтрашним утром около десяти, — пустился в объяснения Джимми, — я появлюсь в «Дал-Тексе» во всеоружии: лучший костюм, уложенные волосы, подмигивая и излучая ирландский шарм. Я загляну в шесть офисов на каждом из трёх этажей: четвёртом, пятом и шестом, выбрав те, которые смотрят на Элм ближе к Хьюстон и те, которые выходят окнами на Хьюстон, но чтобы была видна Элм. Из любого такого офиса легко получить нужный нам угол к Дили и участку Элм у книгохранилища на пути к тройной эстакаде.
Я знаю, кто сидит в каждом офисе, так что избавлю вас от подробностей. Скажу только, что там текстильные оптовики, продающие всякое техасским ритейлерам как в Далласе, так и в ближайшей округе: женское бельё, мужскую галантерею, есть там спец по галстукам, пара обувщиков, в целом — торговля тряпками. У всех я буду представляться секретарше и оставлять визитку.
Тут он полез в карман и достал стопку карточек.
ДЖЕЙМС ДИЛЭНТИ О`НИЛ
«ДЖИММИ»
ТОРГОВЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ
«ПРЕМЬЕР-МОДА» Бостон, Массачусетс 02102
DA9-3090
ТЕЛЕКС 759615 ПРЕМЬЕР
— Затем поднажму разговором. Джимми О`Нил, прямиком из Бостона. Представитель «Премьер-моды», поставщика безупречных костюмов, женской одежды и мужской галантереи. Отличная контора, все её узнают, но на местном рынке нас пока нет, так что вот в чём дело: мы хотели бы расшириться до национального масштаба, поскольку у нас всё полностью просчитано и с этой целью я выбрался поглядеть насчёт уровня заинтересованности, так что хотел бы минутку пообщаться с вашим боссом на предмет его намерений получить новых партнёров. Ответом везде будет: нет, не сегодня. Приехал президент, так что с полудня до двух мы закроем офис, чтобы пойти и помахать великому молодому человеку. Вот чёрт, скажу я со смехом, что ж мне так везёт? Я его тысячу раз видел в Бостоне, даже в барах и ресторанах встречал, и вот я выбираюсь в Даллас, где его никто никогда не видел — а он сюда заявляется! Девчонка посмеётся вместе со мной и проводит меня.