— Милти! — ору я не своим голосом.
Эльф возникает передо мной и тут же хватается маленькими ручками за рот от испуга.
— Хозяин… — тоскливо тянет он.
— Милти… — удаётся выдавить мне в промежутках между смехом и слезами. — Милти… я упал. Я встал и упал, — мой смех уже больше напоминает хрюканье. — Отправь меня обратно в постель. И помоги одеться.
Милти начинает суетиться вокруг меня. А я только сейчас замечаю красное пятно на локте, которое вскоре превратиться в синяк. Я разглядываю покрасневшую кожу и до боли тычу в неё указательным пальцем с каким-то безумным счастливым садизмом.
Глава 18.
Невмешивающийся
Гарри ощущает сильный рывок и машинально закрывает глаза. А когда открывает их, резкий ветер выхватывает стопку бумаг у него из рук и роняет её на землю. Десятки листов моментально разносятся по всей поляне.
— Да что за день сегодня такой! — ворчит Гарри и начинает метаться по всему полю и собирать бумаги, даже не вспомнив о манящих чарах.
Когда последний лист оказывается у него в руках, он поправляет очки и неторопливо направляется к дому, размышляя о том, что притащить к Снейпу бумаги, которые нужно просмотреть сегодня вечером, было не самой лучшей идеей.
Он бредёт по дорожке, скользя взглядом по каменной кладке под ногами, и невольно улыбается. На земле появились первые жёлтые листья, напоминая о наступлении осени. А Гарри с одиннадцати лет очень любит осень, потому что именно в это время года он возвращался от родственников в свой настоящий дом, в Хогвартс. Он думает о том, что нужно обязательно вывести Северуса сегодня на прогулку, потому что летнее тепло уходит, уступая место дождливой осени. И нужно пользоваться последними жаркими днями. Кроме того, до темноты ещё целых полтора часа, так что они успеют насидеться под дубом.
Гарри подходит к дому и без стука открывает дверь. Он оглядывает коридор, но Милти почему-то не встречает его как обычно. Гарри пожимает плечами, осторожно кладёт стопку бумаг на тумбочку и уже наклоняется, чтобы расшнуровать ботинки, как вдруг с лестницы практически кубарем скатывается Милти и начинает что-то бессвязно лопотать. Гарри не понимает ни слова, поэтому прикрикивает на эльфа, веля тому заткнуться. Домовик испуганно приседает и прижимает уши.
— Милти, ради бога, что стряслось? — устало спрашивает Гарри. — Только давай по порядку и не тараторь.
— Хозяин, сэр…
— Что с ним?
— Он… Он упал…
— Что? — на несколько мгновений Гарри замирает, боясь услышать окончание фразы. — Милти, да что с ним, чёрт бы тебя драл?! — кричит Гарри и замахивается на домовика.
— Он в порядке, — пищит эльф, отшатываясь. — Но он упал, потому что встал, сэр.
Гарри пару раз моргает, чтобы осознать услышанное, а потом коротко кивает и взбегает по лестнице с такой скоростью, словно за ним гонятся. Он несётся по коридору в сторону спальни и рывком распахивает дверь.
Северус сидит на постели, спустив босые ноги на пол. Он смотрит вниз с каким-то странным выражением лица.
— Северус, — осторожно зовёт Гарри, подходя ближе.
— Дерьмовый ковёр, — без тени эмоций выдаёт Снейп, хмурясь.
— Северус, что произошло? — Гарри подходит вплотную и опускается на колени возле кровати.
— Смотри, — шепчет Снейп, не отрывая взгляда от пола.
Гарри опускает голову и видит, как Северус едва заметно поглаживает большим пальцем ноги ворс на ковре.
— Северус… — выдыхает Гарри, расплываясь в счастливой улыбке. — Неужели это… Неужели…
— Да. Я чувствую. Но я не могу встать, — тоскливо произносит Снейп со вздохом.
— Это нормально. Сразу не получится, — торопливо говорит Гарри, кладя ладонь ему на колено. — Просто мышцам ещё нужно…
— Помню. Немного времени. Но я так устал ждать.
— Я знаю, Северус. Знаю, — кивает Гарри. — Но скоро ты будешь ходить.
— Да, и это произойдёт довольно скоро, если ты поможешь мне встать.
Северус наконец поднимает голову, и Гарри видит, что его в глазах блестит азарт.
— Конечно, — кивает Гарри и поднимается на ноги. — Только не спеши, ладно?
Он наклоняется вперёд и обхватывает Северуса за талию. А Снейп обвивает руками его плечи. Гарри делает шаг назад, рывком поднимая с кровати худощавое тело, и тут же хватается за спинку кресла, чтобы не упасть.
— Так, передышка, — бормочет Гарри, чтобы поменять положение.
Он заставляет Северуса упереться одной рукой о спинку кресла, а другую закидывает себе на плечо и становится справа от Снейпа, поддерживая его.
— Готов попробовать? — спрашивает он, поворачивая голову.
— Не уронишь? — поддразнивает его Снейп.
— Вот сейчас и проверим, — в тон ему отзывается Гарри и делает осторожный шаг вперёд.
Он чувствует, как напрягается тело Северуса, прижимающееся к его собственному, как дрожит его рука, мёртвой хваткой вцепившаяся в спинку кресла.
— Я не… Не уверен, что у меня получится, — сглатывая, произносит Северус и хмурится. — Я ещё не могу управлять мышцами.
— Стопой — нет, — соглашается Гарри. — Но выше-то ты полностью чувствуешь ногу. Так что давай. Попробуй. Я тебя держу.
Северус тяжело вздыхает, стискивает зубы, и его правая нога начинает мелко дрожать, но медленно перемещаться по ковру вперёд. Через несколько дюймов она замирает, и Снейп шумно выдыхает.
— Ну вот. Первый шаг сделан, — тихо шепчет Гарри и чувствует, как влажные пальцы ослабляют хватку на его плече. — Идём дальше? — улыбается Гарри, поворачивая голову к Северусу, и тот улыбается в ответ.
Мечтающий летать
Два часа спустя я лежу на влажных скомканных простынях абсолютно голый, а Гарри развалился рядом и лениво водит пальцами по моей груди. Когда он близко подбирается к подмышке, мне приходится перехватить его руку, потому что я боюсь щекотки. Но его это только веселит. Он звонко смеётся и прикасается губами к моему плечу.
Секс был замечательным, но утомительным. Хотя куда больше я устал от «прогулки», во время которой Гарри заставил меня дойти до самого конца коридора.
— Знаю, — вдруг ни с того ни с сего говорит Гарри и поднимает на меня глаза. — Тебе нужна трость.
— Да, и я буду щеголять по дому, как один белобрысый пижон, — усмехаюсь я.
— Зато ты сможешь передвигаться без посторонней помощи.
— Гарри, — я морщусь, — мне вообще неизвестно, когда я смогу хотя бы подняться с постели без чьей-либо помощи.
— Да брось, — Гарри приподнимается на локте, и его лицо делается очень серьёзным. — Ты идёшь на поправку. Мазь действительно работает. Ухудшений быть не может.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю — и всё, — Гарри резко садится на постели и машинально лохматит волосы. — Слушай, нельзя жить в таком негативе.
— Я живу не в негативе. Я живу в реальности.
— Мне не нравится твоя реальность, — тихо произносит Гарри, опуская голову.
— Поэтому ты её меняешь? — улыбаюсь я.
— А ты против?
Гарри тоже улыбается и снова укладывается. Только на этот раз на мою грудь.
— Нет, мне нравится, — задумчиво бормочу я, механически поглаживая его по голове. — До тебя было пусто… Я был пустым. И если ты уйдёшь…
Гарри вдруг поднимает голову и очень внимательно смотрит мне в глаза с каким-то странным прищуром. А потом вздыхает, сползает с постели и начинает одеваться.
— Куда ты? — тут же начинаю волноваться я.
— Прости, я совсем забыл, что мне ещё нужно поработать, — натянуто улыбается он, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть другой в штанину. — Я даже принёс бумаги сюда, но, чувствую, такими темпами я и начать-то не успею. Давай я лучше приду к тебе завтра после работы, договорились?
— Хорошо, — бормочу я, хмурясь. Пока что я не понимаю причины такой резкой перемены его настроения.
Гарри надевает мятую рубашку, поправляет волосы, коротко кивает мне и быстро выходит из спальни. Я остаюсь сидеть в кровати с открытым ртом и полным непониманием произошедшего.
Замерший на краю
Я медленно бреду от особняка до границы антиаппарационного барьера, окоченевшими пальцами прижимая к груди стопку бумаг. Уже стемнело и внезапно становится очень холодно. Где-то на краю сознания у меня ещё мелькает мысль о том, что нужно было бы прихватить с собой куртку, но потом я полностью погружаюсь в размышления.
То, что сказал Снейп, удивило меня и, признаться, немного напугало. Я не могу понять, почему он вдруг стал так цепляться за меня. Это совсем на него не похоже. Когда я только появился в его доме, его передёргивало от одного моего вида. Его раздражало моё присутствие, раздражал я сам. И я полагал, что произошедшее между нами не могло так резко всё изменить. Когда я успел стать дорог этому человеку? И, главное, почему?
Замерший на краю
Я медленно бреду от особняка до границы антиаппарационного барьера, окоченевшими пальцами прижимая к груди стопку бумаг. Уже стемнело и внезапно становится очень холодно. Где-то на краю сознания у меня ещё мелькает мысль о том, что нужно было бы прихватить с собой куртку, но потом я полностью погружаюсь в размышления.
То, что сказал Снейп, удивило меня и, признаться, немного напугало. Я не могу понять, почему он вдруг стал так цепляться за меня. Это совсем на него не похоже. Когда я только появился в его доме, его передёргивало от одного моего вида. Его раздражало моё присутствие, раздражал я сам. И я полагал, что произошедшее между нами не могло так резко всё изменить. Когда я успел стать дорог этому человеку? И, главное, почему?
Я сам навязал своё общество, я сам купил и принёс мазь, я сам поцеловал его. И за свои поступки и мысли я полностью отвечаю. Я знаю, почему так поступил. Мною двигало искренне желание помочь Снейпу и увидеть его таким, каким он запомнился мне в Хогвартсе. И благодаря мне он действительно начал просыпаться, он встал на ноги, он дал мне возможность помочь себе. Но я и представить не мог, что всё это будет так много для него значить. Конечно, мне хорошо с ним, я долго мечтал о том, чтобы очутиться в его постели. Но до этого момента я, признаться, даже не задумывался над вопросом: а что дальше? Я усмехаюсь и качаю головой, вспомнив, что этот вопрос я уже задавал себе раньше. Но тогда всё было иначе. Теперь всё изменилось. И, кажется, я просто не успеваю за темпом моей жизни.
Я не придал особого значения тому разговору в лаборатории. Хотя, конечно, он меня удивил. Но я полагал, что после моего обещания не уходить тревоги оставят Северуса. Как выяснилось, он не прекращает об этом думать. Почему? Зачем я ему? Что он видит во мне такого, чего не могу разглядеть даже я сам? На самом деле любой упёртый идиот смог бы купить эту мазь, постричь Северуса, вывести его на улицу, наконец, поставить на ноги. Неужели всё дело в том, что этим «любым» всего-навсего оказался я? Всё не может быть так просто. У Снейпа никогда не бывает всё просто.
С другой стороны, у меня тоже не всё предельно ясно. Пока что я не ответил себе на главный вопрос: что эти отношения значат для меня? И можно ли их вообще назвать отношениями? Потому что пока это выглядит как… терапия. Я всего лишь разбудил Северуса, который долгое время дремал в оболочке увядающего человека. Я показал ему окружающий мир, я напомнил ему, как хорошо бывает проснуться не одному, а рядом с кем-то. Возможно, мне даже удалось уменьшить его комплекс собственной неполноценности в постели. И это, несомненно, моя заслуга. Но я не привык строить иллюзий. Снейп разрешил мне помогать ему, потому что больше никто не предложил своей помощи, он позволил заняться с ним сексом, потому что больше никто не захотел, он согласился на моё присутствие в своей жизни, потому что я единственный, кто этого пожелал. И привязывается он сейчас вовсе не ко мне, а к человеку, который помогает ему вернуться к нормальной жизни. И когда он вернётся… этот человек ему будет уже не нужен. Потому что он исчезнет. Останется только гриффиндорский надоедливый тупица Поттер, который доставал его на протяжении семи лет и продолжает делать это сейчас. И то, что он говорит… Он лишь обманывает себя. Да, пока я не пришёл, ему было пусто. Но если я уйду, хуже не станет. Это всего-навсего его глупый и выдуманный страх. Потому что он уже не сможет замкнуться в себе, как пять лет назад. Если я действительно разбудил в нём настоящего Снейпа, этого не произойдёт, потому что настоящий Снейп — сильный человек, который позволил себе сломаться лишь однажды. И после того как я окончательно это исправлю, он уже не позволит себе такой роскоши как просто сидеть и жалеть себя, снова тихо умирать. Он будет жить вне зависимости от того, буду я рядом или нет, будет жить вопреки, всем назло. Как он делал это раньше на протяжении многих лет. И моё присутствие уже не будет значить ничего. Я не нужен ему, чтобы лететь. Я нужен лишь для того, чтобы помочь подняться с земли…
Я прихожу в себя, лишь услышав шум ливня. Тряхнув головой, я обнаруживаю себя стоящим возле осины на границе барьера. Идёт дождь, и бумаги в моих трясущихся руках промокли настолько, что я уже не уверен, помогут ли тут высушивающие чары. Я поднимаю голову, чтобы разглядеть серые облака на фоне тёмно-синего неба. Вот и осень началась. Тяжело вздохнув, я аппарирую к дому.
Мечтающий летать
После ухода Гарри я сижу в кресле возле окна, куда мне удалось добраться не без помощи Милти, и смотрю на улицу. Начался ливень, и в темноте почти ничего не видно. Мне даже не удаётся разглядеть Гарри, идущего от особняка до границы барьера, как я ни напрягаю зрение. Его поспешный уход оставил мутный осадок. Словно я что-то сделал неправильно, сказал что-то не то. Но я не могу понять, что именно. Неужели его разозлили мои слова о том, что он может уйти? Но ведь в них не было ничего обидного. Я всего лишь хотел признаться ему, что он даёт мне намного больше, чем думает. И он вряд ли понимает, что значат для меня его визиты, время, проведённое с ним. Он просто не может себе представить. Думаю, ни один нормальный человек не может представить себе, что это такое: обретать жизнь заново. И не только это.
Ни один нормальный человек не может представить себе, что значит быть таким, каким был я на протяжении последних лет. Что это такое: сидеть с утра до вечера в чёртовом кресле, не имея возможности заставить слушаться собственное тело, не имея веры в то, что всё это когда-нибудь закончится, не имея надежды… С собой я предельно откровенен: я был мёртв. Мне не было дела ни до чего за пределами моего дома. Я не жил, я доживал. Я не думал, что когда-нибудь увижу на пороге своей спальни живого человека, поэтому мне было наплевать, как я выгляжу, как меня воспринимают со стороны, потому что некому было меня видеть. И я смеялся над Гарри, когда он первый раз посетил меня. Я был бездушным куском дерьма, пустым местом, ничем и никем. И меня это вполне устраивало. Не нужно было для кого-то жить, даже для себя. У меня была простая задача: существовать. Но он изменил многое. Он изменил всё.
Он даже не понимает, каково это — снова обретать себя, обретать простые человеческие эмоции и чувства: радость, разочарование, интерес, боль, стыд. Особенно стыд. Я напоминаю себе слепого, который вышел на улицу голым, и ему было плевать, как он выглядит. А потом посреди дороги зрение внезапно вернулось. Лишь теперь я понимаю, чем был. Но дело не только в этом.
Самое главное, что Гарри не хотел мне помочь — он помогал. Он не хотел ставить меня на ноги — он ставил. Он не хотел возвращать меня к жизни — он возвращал. Не словами, не банальными обещаниями, не прибегая к стандартным приёмам вроде поисков хорошего колдомедика. Он просто брал и делал это, порой, я полагаю, не задумываясь над смыслом собственных действий. Делал по-своему, бездумно, исключительно по-гриффиндорски. Это нелепое мытьё головы, которое он устроил, хотя знал, что Милти и сам прекрасно справится; этот дурацкий липкий мармелад, который он притащил, наверняка зная, что я ненавижу сладкое; волосы, которые он остриг, понимая, что мне они совершенно не мешают; ну и, конечно, наша первая близость…
Он даже понятия не имеет, что это значило для меня намного больше, чем просто первый секс за долгое время воздержания. Это было удивительное ощущение: знать, что тебя хотят, несмотря на болезнь, несмотря на довольно уродливую внешность, несмотря на то, что ты не в силах дать необходимое. И это было фантастическое чувство: понимать, что к тебе прикасаются без содрогания, без отвращения, не потому что хотят сделать одолжение, а потому что просто хотят. И это было так прекрасно — видеть в блестящих зелёных глазах не облегчение от неожиданной возможности быть сверху или не видеть моего лица и трахать практически неподвижное тело, а тревогу и страх причинить боль. Всё, что он делал и продолжает делать — он делает абсолютно искренне. Он приносит ощущение покоя, даёт уверенность в себе, показывает, что я ещё что-то могу для кого-то значить. Пусть даже всего лишь для единственного человека. Именно это осознание возвращает меня к жизни. Только оно.
Но с собой я столь же жесток, сколь и честен. Всё это ненадолго. Вскоре он начнёт задумываться над смыслом совершаемых им действий. Скоро он увидит, что я сумел встать на ноги — как в буквальном, так и в переносном смысле. И тогда, боюсь, он почувствует себя ненужным. Чувство долга, воспитываемое Дамблдором годами, у него уже в крови. Моё выздоровление — всего лишь цель, которую он перед собой поставил и которой вскоре добьётся. И наша близость для него не означает отношения. Это только один из способов достижения цели. И потом Гарри просто не захочет остаться со мной. Ему это будет не нужно. Он молод, красив, у него большие амбиции и такие же большие возможности. Он будет двигаться дальше, оставив меня там, где и подобрал. А я не посмею удерживать его только ради того, чтобы излечить не только своё тело, но и свою душу. Да. Там я навсегда останусь калекой. Но я не буду просить его остаться, потому что это будет уже использованием. А я не могу использовать человека, который отнёсся ко мне с такой искренностью. Сейчас я не использую его, потому что он сам навязался, он делает то, что хочет. И я не пытаюсь себя обмануть: у меня нет к нему чувств. Конечно, я испытываю благодарность, тепло, даже привязанность, мне просто хорошо с ним. Но свою собственную привязанность нельзя использовать, чтобы так же привязать человека к себе. Я знаю, что он останется, стоит лишь попросить, потому что тогда уйти ему не даст чёртово гриффиндорское благородство. Но я не хочу портить ему жизнь, становясь обузой. Я должен буду его отпустить, что бы это для меня ни значило в дальнейшем. Да, он поможет мне подняться. Но потом я пойду сам. Потому что я буду ему не нужен.