Я решила, что старухе снова плохо, и кинулась за нитроглицерином, но вдова вдруг опустила руки и решительно сказала:
– Ладно, завертелось дело давно, думала, оно похоронено и забыто, ан нет. Тебя мне господь в наказание послал, а может, из милости явил, не пойму пока. Только придется сейчас нам вместе в этой ситуации разбираться. Наверное, создатель мне такое наказание придумал – перед чужим человеком покаяться. В общем, слушай. Ты детективы любишь?
– Очень, а почему спрашиваете?
– Жизнь иногда такие сюжеты закручивает, – вымолвила Нинель, – что человеку не придумать.
Глава 21
Много-много лет тому назад Нинель Митрофановна совершила страшную глупость – украла в магазине платье. Слабым оправданием ее поступка служило несколько факторов. Всего несколько лет назад кончилась война, и в СССР был огромный дефицит всего, о красивой одежде большинство женщин и не мечтало. Впрочем, в Москве и Ленинграде модницы имели возможность купить обновки, но Нинель жила в крохотной деревеньке, там в сельпо на полках лежали одни мочалки, длинные, рыжие ленты, остро пахнущие деревом. Родители Нинели погибли, отец – с оружием в руках на Курской дуге, а мать пристрелили фашисты, временно оккупировавшие село, поэтому позаботиться о девушке было некому. Из одежды у Нинели имелась пара ситцевых, еле живых от старости халатов и ватник.
Пятнадцатого июня ей исполнилось восемнадцать лет, ни пирога со свечами, ни пакетов с подарками, ни просто ласкового поцелуя ждать Нинели было не от кого, праздничный день прошел как обычно, сначала на поле, с граблями, затем дома, в огороде, лишь вечером Нинель вдруг вспомнила про свой день рождения и заплакала – ну кому она, горькая сирота, нужна? Не успели руки вытереть слезы, как в избу влетела хорошенькая Рая Митина и зачастила:
– Нинелька! Я замуж выхожу.
– За кого? – удивилась девушка.
Рая плюхнулась на лавку и принялась рассказывать о необыкновенном счастье. Пару недель тому назад в колхозе сломался трактор, местный умелец не смог устранить поломку, и на помощь деревенщине прибыл механик из района, довольно еще молодой Петя, бывший солдат, холостой, большая редкость в те послевоенные годы. Петю подселили в избу к Митиным, и вот теперь он сделал Рае предложение и через шесть дней увозит девушку к себе.
– В воскресенье мы танцы устраиваем, – захлебываясь от счастья, тараторила Рая, – в клубе, приходи, Петька приятелей приведет, двух вдовцов, и еще один неженатый. Может, тоже судьбу найдешь, в нашем-то колхозе из мужиков лишь Николаич убогий, на протезе скачет, а тут целых три кандидата.
– Угу, – невесело кивнула Нинель, великолепно понимая, что никаких шансов заинтересовать заезжих кавалеров у нее нет. В чем она явится на праздник? В халате? В ватнике?
На следующий день в селе только и было разговоров что о надвигающейся вечеринке. Молодые бабы спешно пытались сварганить платья из всякого барахла. Одни перетрясли уцелевшие в передрягах сундуки, другие содрали занавески с окон, а третьи, самые богатые, подались в райцентр – ходили слухи, что там в магазине можно приобрести готовые наряды.
А у Нинели не было ничего: ни старых отрезов, ни портьер, ни денег, – но пойти на танцы хотелось до безумия. И в конце концов девушка придумала выход: набрала свежих яиц в сарае и рванула в город. Она надеялась обменять «куриную икру» на шмотки, но, очевидно, ангел-хранитель забыл в тот день о Нинели. Оказавшись на шумной площади, девушка разинула рот, растерялась, испугалась толпы, и тут кто-то вырвал у нее из рук кошелку.
Порыдав от отчаяния, Нинель вытерла глаза и пошла бродить по райцентру, ноги сами привели ее в магазин.
Затаив дыхание, Нинель застыла, она никогда не бывала в подобных лавках. Ей и в голову не могло прийти, сколько замечательных вещей существует на свете. Конечно, какая-нибудь москвичка, оказавшись в провинциальной торговой точке, скорчила бы недовольную гримаску, но для колхозницы, имевшей в гардеробе лишь пару еле живых от ветхости халатов, ассортимент казался сказочным.
В особенности поразило Нинель красное платье в крупный горох. Оно было сшито в талию, горловину украшал белый воротничок, на рукавах имелись кружевные манжеты, а лиф от юбки отделял довольно широкий пояс.
Нинель стояла, словно жена Лота, не в силах отвести глаз от роскошной вещи.
– Померить хотите? – спросила продавщица.
– А можно?
– Да.
– Прямо тут, – испугалась Нинель, – у прилавка?
– Нет, конечно, – фыркнула торговка, на вид чуть старше лапотной покупательницы, – вон кабинка, ступайте туда.
В достаточно просторном помещении имелось окно, замазанное белой краской, и зеркало. Нинель, вздрагивая от холодных объятий шелка, натянула платье и ахнула. Оно сидело словно влитое, кто-то сшил его будто на Нинель, нигде ни морщинки, лиф идеально облегает грудь, а широкая юбка красивыми складками лежит на бедрах. Нинель сама себе показалась красавицей.
– Ну как? – спросила, стоя за занавеской, продавщица.
– А сколько оно стоит? – безнадежно поинтересовалась Нинель.
Цена убила девушку наповал, даже если б гадкий вор не спер кошелку с яйцами, все равно нечего было и думать об обновке.
– Мало́ мне, – дрожащим голосом соврала Нинель, – в груди жмет.
– Другого размера нет, – равнодушно ответила торговка, – одно платье, снимайте и выносите в торговый зал.
Нинель глянула в зеркало и поняла, что она не способна расстаться с красотой, ну невозможно теперь нацепить старую дерюжку.
Решение пришло спонтанно, девушка мгновенно распахнула окно и, благо примерочная располагалась на первом этаже, выпрыгнула на улицу, ноги понесли Нинель на вокзальную площадь. Самое интересное, что авантюра удалась на все сто, воровка вернулась домой в обновке, прошлась по единственной улице села под завистливыми взорами соседок. В тот день первый раз в жизни Нинель легла спать абсолютно счастливой.
«Ничего, – думала она, – судьба изменится, пойду на вечеринку, один из парней точно влюбится в меня, женится и увезет в город».
Нинели даже не пришло в голову, что она совершила противоправный поступок, за который предусмотрено суровое наказание.
К вечеру следующего дня за девушкой приехала милиция: убегая из примерочной, Нинель забыла на крючке старый халат, в кармане которого лежала справка из правления колхоза. В те годы крестьянам не выдавали паспортов, власти боялись, что оголодавшие люди в массовом порядке рванут в города и некому станет заниматься сельским хозяйством, поэтому основной бумагой, удостоверявшей личность колхозника, являлась справка, в которой указывались имя, фамилия, отчество, местожительство и иные сведения.
Следствие не заняло много времени, Нинель не отрицала факта кражи, девушку осудили и отправили на зону.
Вот где ей пришлось глотнуть лиха. Впрочем, по тем временам в лагерях было много самого разного народа, только Нинель презирали и так называемые политические, и уголовницы. Первые считали девушку воровкой и отношений с ней не поддерживали, а вторые, узнав, за какую проделку Нинель оказалась в бараке, стали насмехаться над глупышкой. Нинель крупно не повезло, кражу она совершила через несколько дней после своего восемнадцатилетия. Приди ей в голову идея спереть платьишко на месяц раньше, она бы считалась несовершеннолетней и получила иной, маленький срок. Но теперь несчастная являлась взрослой, и справедливый советский суд отсыпал ей наказание полной мерой.
Тот, кто, на свое счастье, никогда не сидел за решеткой, как правило, считает, что заключенные только работают и спят. Но это не так, даже на зоне случаются часы отдыха и веселья, однако Нинели снова не повезло.
Когда ее отряд в очередной раз помылся в бане, конвойный, мрачный дядька лет пятидесяти, построив всех женщин, велел Нинели:
– А ты ступай убери там, нагваздали, наговняли, а еще бабы.
Пришлось Нинели, чистенькой, с вымытой головой, браться за вонючую тряпку. Не успела девушка бросить кусок мешковины на пол, как за спиной возник тот же конвойный, Нинель даже не поняла, как оказалась под противным потным мужиком; кричать, звать на помощь было бесполезно, хорошо, что милиционер недолго мучил девушку.
– Теперь пошла вон, – велел он ей, застегивая брюки.
Нинель вылетела из бани и кинулась в барак, она очень надеялась, что никто из товарок не поймет, что случилось, но ушлые бабы мигом начали хихикать и интересоваться, понравился ли девушке первый опыт.
Через неделю тот же конвойный затащил Нинель в каптерку, а потом, удовлетворившись, привел своего приятеля. Очень скоро девушку не использовал лишь ленивый.
В женском лагере основная часть заключенных мечтала о мужской ласке и старательно строила глазки охранявшим их мужчинам. Стать любовницей солдата или офицера согласились бы многие, о вспыхнувших романах с завистью говорили в бараках. Та, которой удалось заполучить мужика, моментально попадала в число привилегированных. Такая заключенная получала непыльную работу в библиотеке, столовой или медпункте. Мужчина в любых условиях остается мужчиной, своим любовницам охранники приносили мыло, новое белье и конфеты. А еще из уст в уста передавался рассказ о том, как некий начальник лагеря полюбил зэчку и потом, после того, как та стала свободной гражданкой, женился на ней.
Поэтому тех, кто спал с людьми в форме, не осуждали, им скорее завидовали, надеясь, что подобная удача улыбнется и им.
Но вот парадокс, Нинель мгновенно стали называть проституткой и подстилкой, а солдаты, задиравшие юбку покорной девушке, не спешили отблагодарить ее печеньем, использовали несчастную, словно резиновую куклу, а потом отшвыривали прочь.
В результате через год Нинель превратилась в автомат по удовлетворению любого, кому не противно было прикасаться к ней. И снова Нинель ненавидели все: те, которые не имели успеха у местных мужчин, и те, что обзавелись обожателями.
Под Новый год в лагерь пришел новый хозяин, но на судьбе Нинели перемены никак не отразились. 30 декабря ее запихнул в каптерку очередной охранник, Нинель покорно задрала платье, закрыла глаза и отвернулась, она давно поняла: главное – не обращать внимания на сопящего мужика, следует думать о чем-то ином, ну хоть о макаронах, которые могут дать на ужин, каша-то надоела…
Внезапно едва начавшееся действие было прервано, охранник вскочил и затараторил:
– Это не я… она сама!
– Так уж и сама, – ухмыльнулся вполне симпатичный мужчина средних лет, в котором Нинель узнала нового хозяина зоны. Никакого ужаса девушка не испытала, хуже ей все равно не станет.
– Она меня изнасиловала, – вдруг выпалил охранник, – принудила к развратным действиям.
– Это правда? – повернулся начальник к Нинель.
Та, по-прежнему лежа с задранным платьем, равнодушно ответила:
– Не знаю.
– Во, видали нахалку, – оживился солдат, – ее тут все, того, очень развратная.
– Пшел вон! – обозлился начальник.
Солдатик кинулся в коридор, а главный глянул на Нинель с явным раздражением.
– Вставай, чего развалилась.
Женщина медленно села.
– Не стыдно тебе, молодая, а всем даешь, – покачал головой хозяин.
– Сами тащат, – тихо ответила Нинель, – один снасильничал, а остальные потянулись.
– Дала бы в морду – и отстали.
– Ваши сильней.
– Платье-то одерни, – протянул начальник.
В его голосе неожиданно промелькнула жалость, и тут в горле у Нинели словно лопнула некая веревка, сдерживавшая тяжелый, горький ком.
Захлебываясь в слезах, девушка схватила мужчину за рукав и выложила ему все: про сиротство, платье, тягостную жизнь на зоне. Ей показалось, что добрый дядя внимательно слушает ее и даже, совсем уж невероятное дело, сочувствует несчастной, но тут вдруг крепкие руки опрокинули Нинель на спину, подол платья привычно шлепнулся на лицо.
Потешив основной инстинкт, начальник ушел, не сказав ни слова, а Нинель отправилась в барак, ей было так плохо, что даже всегда готовые поиздеваться товарки притихли.
Девушка заползла на нары и заколотилась в рыданиях, она выла и стонала до тех пор, пока перепуганные бабы не вызвали доктора. Врач лишь развел руками и угостил лагерной панацеей – половинкой таблетки анальгина.
К утру девушка пришла в себя и поняла, жить ей незачем, оставалось лишь выбрать удобный момент и правильный, безошибочный способ самоубийства.
В восемь часов Нинель вызвали в кабинет начальника.
– Садись, – велел тот спокойным голосом, – давай знакомиться, я – Александр Михайлович Дегтярев, а ты теперь убираешь административное здание, по зоне начнешь передвигаться бесконвойно, жить станешь в конторе, там есть чулан.
– Не надо, дяденька, – прошептала Нинель, – отпустите назад.
– Дура, – ласково произнес Александр Михайлович, – да любая за такое предложение сапоги лизать начнет. Почему отказываешься?
– В конторе мужиков полно, они меня замучают, – откровенно призналась Нинель, – и так все болит, а еще хуже станет.
Александр Михайлович побагровел.
– Теперь я тебе начальник, ясно?!
– Ага, – кивнула Нинель, – понятно.
С тех пор положение девушки на зоне кардинально изменилось, из убогой парии она превратилась в королеву.
Если бывшая лагерная проститутка шла в библиотеку или просто выходила на прогулку, все встречные кланялись и подобострастно говорили:
– Добрый день, Нинель Митрофановна.
Даже собаки, жившие при зоне, радостно виляли хвостами любовнице начальника, чего уж там говорить об охране и заключенных! И те, и другие очень боялись, что, возвысившись, Нинель станет мстить тем, кто унижал ее, но девушка проявила подлинное благородство, она не стала сводить счеты ни с зэчками, ни с охраной.
Отчего Дегтярев, вполне интересный, холостой мужчина, выбрал самую последнюю женщину в лагере? Этого не понимал никто. Пожалел Нинель? Полюбил ее? Понравилась она ему как женщина? На все эти вопросы ответа не было.
Начальник никогда не говорил спутнице о своих чувствах, а Нинель сначала испытывала к нему благодарность, а потом полюбила мужчину, за доброту, за тарелку супа, за кусок мыла, за возможность спать на кровати с постельным бельем, за ощущение защищенности.
Находясь в непосредственной близости от Дегтярева, Нинель узнала кое-какие тайны. Для начала стало понятно: начальник богат, у него имелся тайник, набитый золотыми изделиями.
Вскоре Нинель просекла и кто пополняет казну. Не все родственники бросали своих дочерей, матерей и жен, попавших в беду. Кое-кто, тяжело груженный сумками, приезжал на зону, и только от Александра Михайловича зависело, пустят ли их на свидание и каким оно будет: десятиминутным, в присутствии конвоира, или трехдневным, в маленькой, но тщательно закрытой от чужих глаз комнатенке.
Дегтярев был умен, простым деньгам он предпочитал золотые изделия. Потом никогда никому ничего не рассказывающая Нинель приметила еще один интересный фактик. Кое-кто из женщин покидал зону намного раньше окончания срока, вроде их переводили в другой лагерь, но как-то странно, очередную меняющую место заключения особу увозил сам Дегтярев. В общем, много интересного творилось в лагере.
Спустя полгода начальник окончательно перестал стесняться «жены», начал поручать ей кое-какие дела, а Нинель, проявив недюжинный ум, скумекала: ее покровитель нарушает закон, получает от родственников взятки. Поймать Дегтярева было невозможно, до Москвы далеко, проверяющие наезжали редко, на зоне имелся лишь один человек, обладающий безраздельной властью: сам Александр Михайлович.
Глава 22
Потом наступил день, когда Дегтярев заявил:
– Завтра тебе на свободу.
Заявление испугало Нинель.
– Зачем?
– Скажи спасибо, расстарался ради тебя, раньше выйдешь, досиживать до звонка не станешь, – усмехнулся Александр Михайлович.
– Ой, не надо, – взмолилась женщина.
– Похоже, ты как была дурой, так ею и осталась, – покачал головой Дегтярев. – Не век же в лагере куковать!
Нинель затрясло, будущее пугало. В лагере у нее положение королевы, своя комната, еда и любимый мужчина. А что делать на свободе? Ехать в родную деревню? Видеть односельчан, слышать их шепоток: «Вон уголовница пошла»?
– Миленький, – рухнула женщина в ноги к Дегтяреву, – не выгоняй меня.
– Вставай, – велел любимый, – в лагере тебя оставить нельзя.
– Но почему?
– Хорош, отсидела.
– Давай еще что-нибудь сопру? – предложила Нинель. – Новый срок навесят!
– Не блажи, – приказал Дегтярев, – а собирайся.
– Куда? – зарыдала Нинель.
– Успокойся, – без тени волнения велел любовник, – и слушай. Отправляйся в Москву, вот адрес, в квартире проживает Семен Раков, он поможет.
– Как? – колотилась в истерике Нинель. – Мне с ним жить?
– Тьфу, – сплюнул Дегтярев, – лишь одно на уме! Сиди молча, на ус мотай.
Тщательно проинструктированная Нинель слегка успокоилась и уехала в столицу. Дальнейшее напоминало сказку.
Семен Раков выдал Нинели паспорт, имя и отчество у девушки остались прежними, а вот год рождения и фамилия стали иными. Потом Семен прописал бывшую зэчку к себе, в милицию он женщину не пустил, сам сходил в отделение и чудесным образом устроил дело.
Стали жить вместе, как отец с дочерью. Семен никаких поползновений в адрес Нинели не позволял, он был болен, постоянно кашлял, сплевывал мокроту в банку с тщательно завертывающейся крышкой и не разрешал женщине брать свою посуду.
Неожиданно Нинель почувствовала себя счастливой, по документам она была «чистой» гражданкой, и все тот же Семен пристроил «дочку» в академию, где учились будущие военные. Ясное дело, что Нинель там не читала лекции, она стояла в буфете, хорошее, сытное место, а вокруг роились мужчины самых разных возрастов, многие набивались в кавалеры, но Нинель помнила об Александре Михайловиче и блюла верность, в конце концов, она замужняя особа, пусть в паспорте и нет нужного штампа, но отметина стоит в душе.
Потом Семену стало совсем плохо.
– Похоронишь меня по-человечески, – велел он Нинели, – одна не живи, распишись с хорошим человеком, детей нарожай, квартира тебе останется, с имуществом. Ну-ка, скажи, нравится кто?