– То-то и оно. Случилось.
– А… что?
– К тебе, значит, еще не приходили? – ответил вопросом на вопрос посетитель.
– Нет. А кто должен прийти?
– Блюстители порядка. Имей в виду, если ты уже все знаешь и сейчас нарочно пинжака строишь, а потом, когда я уйду, сразу настучишь про факт нашей встречи, – то лучше не надо. Понял? Лучше не надо! Я тебя успею заломать прежде, чем мне руки назад выкрутят, это ясно?
– Ясно, – выдохнул Марк. – Я и не собираюсь, я не собираюсь…
Он понимал, что этот человек использует с ним дешевую и вульгарную тактику угроз, что не стоит так вот сразу ломаться и рушиться ему под ноги, но не мог ничего с собой поделать. Ничто, никакая защита, которую он пытался выставить, не помогала. Этот человек был живым олицетворением расхожей истины: «Против лома нет приема».
– Да что случилось-то? – почти выкрикнул он.
– Ситуация такая, – деловито начал посетитель. – Клиентка твоя к тебе больше не придет.
Ну это Марк и без него знал! Помнил, как они расстались с этой женщиной, в каком состоянии она уходила, – тут не надо быть магом, чтобы предсказать будущее: она теперь «Надежду» за три версты будет обходить!
– Не придет, потому что… словом, она умерла, – произнес посетитель. – Ее убили.
– Что?.. Убили?! Кто?!
– Этого никто не знает. Но они ищут, ищут, допрашивают кого ни попадя, рано или поздно выйдут на того, на кого надо, и, возможно, найдут фотографии.
– Неужели он их не уничтожил?! – вскричал Марк.
– В том-то и дело, что нет. Он их переправил… другому человеку. А зря, правда? Фотки получились и в самом деле отменные, хоть сейчас в порнушный журнал отправляй. Вы вместе хорошо смотрелись… Того человека я попытаюсь убедить, что фотографии его до беды могут довести. Хотя он упрям и глуп. Будем исходить из худшего варианта и предположим, что менты фотографии нашли.
– Нашли… – унылым эхом выдохнул Марк.
– Они, конечно, будут допытываться, откуда у него эти снимки и что за супертрахальщик на них запечатлен. Парень знать не знает, кто ты такой. Но опыт жизни научил меня, что возможны всякие подлянки, причем в тот момент, когда их меньше всего ждешь.
Марк тоскливо понурился. Опыт жизни научил его тому же самому. Вот, к примеру, вся эта история – одна из самых крупных и неожиданных подлянок, какие только подкидывала ему жизнь. Конечно, был в ней ряд приятных моментов, но они не искупают целой кучи мелких и крупных пакостей!
– Предположим, тебя вычислили. К тебе пришли. Тебя спросили. Что будешь отвечать?
– Ну это самое простое. Ко мне ведь сюда столько женщин приходит! И она пришла – предположим, просто погадать. Мы понравились друг другу, ну и… это произошло. Собственно говоря, со мной такое бывало и раньше, я ведь не безразличен женщинам, и они не безразличны мне.
– Да ты головой думай, а не головкой! – грубо прервал его посетитель. – Го-ло-вой! Что, ты на пленочке запечатлеваешь всех баб, с которыми койку давишь? Ладно, предположим, у тебя такое хобби, извращенец ты, ну не повезло человеку в жизни, бывает. Однако как получилось, что эти снимки попали именно к любовнику нашей девушки?
– Ну я могу сказать, что у меня действительно такое хобби, мы снимались, даме это понравилось, это ее возбуждало, как и меня, а потом я отдал фотографии ей, чтобы она не думала, будто я хочу ими воспользоваться в корыстных целях.
– Не говоря уже о чисто технических деталях, – усмехнулся посетитель, – типа: кто конкретно снимал или где был установлен фотоаппарат, откуда у тебя вообще такая техника, где она теперь, – без ответа остается самый основной вопрос: как фотки попали к этому господину? Не могла же сама наша дама принести их и положить в его почтовый ящик, верно?
– А их положили в его почтовый ящик?
– Ага. В беленьком таком пакете. Без обратного адреса, – ухмыльнулся посетитель, и Марк быстренько подавил уже готовый сорваться вопрос: откуда он знает, что пакет был именно белый и без обратного адреса?
Дурацкий вопрос. Мягко говоря.
– Кстати, а почему она не могла снимки сама передать? – спросил он с умным видом. – Предположим, она давно хотела с этим мужчиной развязаться, но не видела способа. И отправила эти фотографии. Ну а он…
– Так, – сосредоточился посетитель. – И она тебе об этом говорила, да?
– Нет, – сказал Марк. – То есть… да, говорила, конечно, она, собственно, ради этой цели и убедила меня сниматься. То есть это была ее идея, понимаете? И вообще, она ко мне пришла за отворотным средством. Чтобы отвязаться от надоедливого кавалера.
– Пять баллов, – тихо сказал посетитель. – Даже шесть. Молоток, колдун. Вот на этой позиции и стой, как памятник Яше-шапочнику на Покровке, – несходно. Чао. Пошел я. Но смотри… ляпнешь где-нибудь что-нибудь не то, я тебя из любого астрала выдерну и все чакры узлом завяжу. Просекаешь?
Марк молча кивнул, слишком обессиленный этим разговором, чтобы в очередной раз заверять пугающего посетителя в своей готовности молчать.
Тот вышел. Марк сидел, ощущая, как медленно-медленно, словно бы неохотно, его отпускает напряжение.
Дверь приоткрылась, он подскочил: неужели тот человек вернулся?!
Но это была всего лишь Катя:
– Марк Васильевич, можно женщине к вам?
– Какой женщине? – всполошенно спросил он, но тотчас вспомнил: – Ах да. Пусть проходит, ладно.
Жена пьяницы и мать непутевого сыночка вошла – и Марк подивился происшедшей в ней перемене. Глазки ее засияли, щечки порозовели, согбенные плечи разогнулись. И к Марку, словно к засыхающему цветку, политому водичкой, – жизнь, начало возвращаться ощущение своей неотразимости. Вот что сделало с женщиной всего лишь ожидание общения с ним! Ну что ж, он постарается не обмануть это ожидание.
Женщина подошла прямиком к Марку и низко склонилась к нему, обдав запахом нафталина: видать, пальтишко в течение лета тщательно оберегали от моли.
– А он чего хотел от вас? – спросила оживленным, таинственным шепотом.
– Кто? – не понял Марк.
– Ну этот, с челочкой. Мой сосед. Снял квартиру как раз напротив моей: у нас 35-я, у него 38-я. С начала месяца живет, а мы про него ничего, ну ничегошеньки не знаем! Раньше там такие хорошие люди жили, приятные. Правда, черные, но очень общительные. А этот… Приходит – уходит. Столкнемся в подъезде или во дворе – здр! – и все. Здр, главное дело. Как-то раз в городе его видела, нарочно подошла, так он даже «здр» свое не сказал. Посмотрел как на пустое место. У него чего, болячка какая-то? Приходил про здоровье погадать? Или с бабами нелады? Живет-то он один, как сыч, мы уж думали, может, педикулез у него, вот и нету женщины. При нем парень молодой несколько дней провел, да потом съехал. Красавчик был такой, что только в кино его показывать. Неужели у них это самое?
Каким-то непостижимым образом Марк догадался, что «педикулез» в понимании этой особы – синоним слова «гомосексуализм». А еще смекнул, что перед ним – профессиональная сплетница, оживило ее и воодушевило вовсе не предстоящее общение с красивым магом, а возможность разжиться информацией про соседа. Они с женщинами – соседками, надо полагать, – моют кости всем, кому не лень, и пугающий Марка человек не является исключением. Открытие, что этот посетитель, который всегда появлялся с внезапностью нечистой силы и вообще казался скорее зловредным фантомом, чем обычным существом, может быть предметом чьих-то сплетен, сильно вдохновило Марка.
– Скажите, пожалуйста, а вы живете где? – спросил он самым вкрадчивым, самым обольстительным голосом, на какой только был способен. – Адрес какой? Улица? Номер дома?
Зная адрес человека, многое можно сделать. Маг он или не маг, в конце концов?
Но тут же вспомнил пистолет, который словно бы сам собой появлялся в руках этого типа…
Маг-то он, конечно, маг, а все-таки против лома и в самом деле нет приема!
Лидия Дмитриевна Ненашева
21 октября 1967 года. Благовещенск
– У вас нет никаких оснований травмировать психику моего сына и мою! Вы не имеете права шантажировать мою семью! Вы ничего от нас не получите. Мы не обязаны содержать вас с вашим ребенком!
Тетя Лида уже успела забыть, что голос Аллы Анатольевны больше всего напоминает звук, который издает электрическая дрель во время интенсивной работы. Иногда это было просто невыносимо, но тетя Лида снова, уже в который раз напомнила себе, что ни на что не должна обращать внимания. Надо держать себя в руках. Ради Маши. Ради ее дочки.
– Этот ребенок настолько же мой, насколько и ваш, – сказала она совершенно спокойно и прижала палец к виску, где болезненно бился пульс. – Более того. Эта девочка мне внучатая племянница, а вам – родная внучка.
– Я уже говорила, что не верю вам, – яростно бросила Алла Анатольевна. – Не верю! Мой сын не имеет никакого отношения к этому… существу!
Тетя Лида с изумлением почувствовала, что ее вдруг что-то ужалило в сердце. Жалость, что ли? А ведь и в самом деле! Да, нельзя не пожалеть человека, который до такой степени отравлен ненавистью. И к кому? К беспомощной крохе, которой всего-то месяц от роду! В ней, в этой маленькой девочке, Алла Анатольевна видит угрозу своей семье, своему счастью, на нее перенесла ненависть, которую питала к ее матери. Да ребенок-то тут при чем?! Если уж на то пошло, это тете Лиде надо ненавидеть новорожденную, которая погубила свою такую молодую, такую чудесную мать. Маша могла бы жить да жить, прожила бы еще много лет, не бросила, не осиротила бы свою одинокую тетку, если бы не эта девочка! Ведь для тети Лиды вся жизнь была в племяннице. А теперь ее нет.
Правда, врачи сказали, что этот несчастный тромб, который стал причиной легочной эмболии и Машиной смерти, мог оторваться в любой момент, от любого чрезмерного напряжения, но все-таки тетя Лида им не очень верила. Конечно, они пытались себя оправдать. Снять с себя ответственность. А разве тетя Лида кого-то обвиняла? Она была слишком потрясена, она и сама слегла с сердечным приступом, когда наутро пришла поздравлять племянницу – и узнала, что та умерла, оставив после себя дочь, дочь-сироту. И именно ей, немолодой, усталой, больной тетке, придется вырастить Машину дочку, как когда-то она вырастила саму Машу. Но тогда Лидия была молода, полна сил. А теперь? Да ей на пенсию скоро! Самое время деток растить, ничего не скажешь! И главное, не от кого и неоткуда ждать помощи.
Чего греха таить, в глубине души тетя Лида ожидала, что рождение внучки и трагическая смерть Маши смягчат сердце Аллы Анатольевны. Но не очень удивилась, когда этого не произошло. Отец и мать Аллы Анатольевны, которые одни только и поддерживали тетю Лиду все это время, – украдкой от дочери, конечно! – говорили, что та откровенно радовалась, что сын теперь «развязался с одной напастью, хорошо бы и девчонка отправилась вслед за своей мамашей». Они-то сами, родители, давно перестали спорить со своей дочерью, потому что она отлично умела сделать жизнь человека, даже самого близкого, невыносимой. Они просто ужасались ее злобной душе и понять не могли, как из их дочери, из их веселой Аллочки, сотворилось вдруг такое чудище. И еще их ужасало, что любимый внук оказался точной копией матери.
Нет, он (тетя Лида невольно переняла Машину привычку называть ее бывшего возлюбленного не иначе как он, но если Маша говорила так от слишком нежной, слишком возвышенной любви к этому человеку, тете Лиде было просто противно называть его по имени), конечно, не радовался смерти девушки открыто. Может быть, даже переживал в глубине души. Но ничем никогда не перечил матери, которая громогласно вещала, что запрещает сыну даже думать о новорожденной, что вообще неизвестно, чей это выблядок (она употребляла именно это слово), а потому нечего забивать себе голову всякой ерундой, надо думать об учебе и о спорте: впереди краевые соревнования, вот о них и следует беспокоиться.
И сейчас, глядя в его красивое, с четкими чертами, небольшим упрямым подбородком и сердитыми серыми глазами лицо (такие лица в романах называют породистыми!), тетя Лида не видела ничего, кроме тревоги за себя самого. Мальчик и впрямь думал только о грядущих соревнованиях, а все, что могло помешать его сосредоточенности, отбрасывал, как досадную помеху. И кто знает, может быть, Алла Анатольевна за эти месяцы смогла убедить сына, что ребенок – и впрямь не его, что Маша могла переспать с кем угодно, ну а если умерла – так с кем не бывает!
Тетя Лида глубоко вздохнула. Она не просто так пришла в этот дом – сотрясать воздух бессмысленными упреками или еще более бессмысленными мольбами. Она приготовилась к этому разговору. Давно приготовилась. Еще до Машиной смерти. Конечно, она не думала не гадала, что вот так все обернется, племянница умрет; наоборот – думала, что заживут они втроем: тетя Лида, Машенька и ее маленькая девочка. Но ведь им надо будет как-то жить! Человек, из-за которого Маша так пострадала, школу бросила, репутацию свою загубила, – этот человек должен хоть немного искупить свою вину. Заплатить за то, что сделал. В буквальном смысле слова – заплатить.
И пусть все, что намерена была сказать тетя Лида, попахивало откровенным шантажом, она заставила себя собраться с силами и все-таки высказаться. Не ради себя, а ради этой девочки, к которой она все никак не могла привыкнуть, даже к имени ее не могла привыкнуть, хоть это и было имя ее родной сестры, – таким оно казалось холодным, звонким, странным для крохи, которая тоненько плакала по ночам, пачкала пеленки, отказывалась от еды, но иногда так сияла своими сизыми глазами (цвет изменится, сказали тете Лиде, глазки у девочки будут то ли серыми, то ли голубыми), разевала свой беззубый ротишко в такой сияющей улыбке, что тетя Лида едва не плакала от любви к ней.
– Слушайте, – спросила тетя Лида, – вы что – не люди? Для вас что, нету ничего святого? Да неужели эти краевые соревнования – самое главное, что у вас в жизни осталось?
– Вам этого не понять, – высокомерно произнесла Алла Анатольевна. – Вы вообще не цените хорошего отношения. Я вполне могла вам дверь не открывать, с лестницы могла бы спустить, а вместо этого сижу и выслушиваю клеветнические измышления о моем сыне. Еще раз повторяю: мы не имеем отношения к этой истории и к этому ребенку.
– Ну хорошо, – сказала тетя Лида. – Не имеете так не имеете. Значит, ваша совесть чиста и вам абсолютно безразлично все, что по этому поводу скажут ваши знакомые?
– Какие знакомые? – насторожилась Алла Анатольевна.
– Самые разные. У вас ведь много знакомых, правда? Завотделом облисполкома, где вы работаете. Ну и председатель исполкома, конечно. Декан строительного факультета и ректор политехнического института, куда вы с таким трудом пристроили своего сына. Тренер сборной, где занимается этот молодой человек. Да мало ли!
Алла Анатольевна вскинула свои ухоженные брови. Да, брови у нее красивые, ничего не скажешь, почему-то вдруг подумала тетя Лида. И у сына такие же. А вот внучка, похоже, унаследовала бровки своей матери. У Маши они были смешные, домиком, придавали лицу выражение постоянного удивления. Как будто она поверить не могла, что жизнь так прекрасна. Или, наоборот, так несправедлива…
– Вы что имеете в виду? – высокомерно спросила Алла Анатольевна, но голос ее чуть дрогнул. И тетя Лида почувствовала: Алла Анатольевна уже все поняла. Она заранее знает, что сейчас будет сказано. Более того! В глубине души она все время ожидала именно этого, наверное, удивлялась, что ничего не сказано, не выражено никаких угроз, не предпринято никаких шагов, могущих повредить ей и ее ненаглядному подленькому сыночку. И втихомолку, конечно, считала Машу и ее тетку ужасными простофилями. И радовалась, что они такие простофили!
– Вы думаете, почему мы с Машей все время молчали? – спросила тетя Лида. – Почему она ушла из школы, ни слова не сказав, кто виноват? Да, да, не сама она сделала себе ребенка! Их было двое. Но пострадала только Маша. А он доучился совершенно спокойно. Получил аттестат зрелости… Может, кто-нибудь что-то и подозревал, но ведь Маша промолчала! Ни ей, ни мне неохота было о вас пачкаться, мы верили, что какая-то совесть в вас еще осталась, что рано или поздно вам стыдно станет. Теперь вижу – нет. Нет в вас ни стыда, ни совести. Если вы ее и после смерти продолжаете порочить, значит, вы не люди, а нелюди. Звери. Волки! Ну а с волками жить – по-волчьи выть. Слышали такое? И я теперь буду отвечать на каждую вашу подлость. Вы мне – я вам. Но для начала я вам за Машу отомщу. За то, что вы с ней сделали. У меня дома лежат готовые пять писем. В институт, в облисполком, в спортшколу. А еще два – в газеты. В «Амурскую правду» и «Амурский комсомолец». Попробуйте угадать, о чем в этих письмах написано. И что произойдет после того, как эти письма прочтут все, кому надо.
Алла Анатольевна прижала ладонь к губам и сидела так, не сводя с тети Лиды остановившихся глаз. И он таращился на нее – глаза у него были не то испуганные, не то недоверчивые, и рот приоткрыт, словно он не мог поверить, что кто-то способен так с ним поступить. Вдруг по лицу Аллы Анатольевны словно бы что-то промелькнуло, что-то вроде самодовольной, хитрой усмешки, и тетя Лида, все чувства которой были обострены, нервы напряжены – она вся была сейчас как охотник, который выцеливает дичь, как снайпер, который стережет малейшее движение неосторожного врага, – мгновенно поняла ее смысл. И откровенно улыбнулась в ответ:
– Знаю я, о чем вы сейчас подумали. О том, что у вас все секретарши облисполкомовские – подружки, и в приемной сидят свои люди, и им можно взятку дать, чтобы они мое письмо далеко не пропустили. Чтобы к руководству оно не дошло. А еще вы подумали, что можете использовать свои связи и не дать этому делу хода в газетах. Там же все редакторы перед вашими начальниками на цыпочках ходят. А если продолжать на Машеньку клеветать, мол, она была девочка развратная и сама вашего сына соблазнила, то, пожалуй, и в сборной можно его выгородить. Конечно. Все можно. И вы все это сделаете. Так оно и пойдет: я буду писать, вы будете сыночка выгораживать. И рано, поздно ли, а какое-нибудь из моих писем попадет в нужные руки. Капля камень точит, а я все камни проточу, какие вы на моей дороге баррикадой уложите. Да и все равно слухи про вашего парня пойдут, мол, не такой уж он и ангел, каким его мамочка выставляет, потому что дыма без огня не бывает. Это раз. А второе… Я как раз на днях в «Амурской правде» прочитала статью про установление отцовства по группе крови. Дескать, у нас в судебной экспертизе такие вещи начали делать. А что? Наша наука – самая передовая в мире! Додумались умные люди, спасибо им.