– На подобную экспертизу нужно постановление суда! – выкрикнула Алла Анатольевна. – А до суда еще надо дело довести!
– Доведу, не беспокойтесь, – спокойно кивнула тетя Лида. – Не такая уж вы важная персона, чтобы из-за вас ваши начальники копья ломали. Поначалу, может, и попытаются защитить, но очень скоро поймут, что это себе дороже. Когда я в Москву писать стану… а я стану!.. они от вас быстренько отрекутся. Посоветуют подать заявление по собственному, чтобы не пачкать честь облисполкома, – и распрощаются с вами с большим удовольствием. А дальше вы будете предоставлены только себе самой. Что, скажете, такого не может произойти?
По мгновенно исказившемуся лицу Аллы Анатольевны сразу стало ясно, что она уже думала о таком исходе дела. Но тотчас снова приняла свое обычное спокойное выражение.
– Ладно, – сказала с деланой небрежностью. – Хотите с нами воевать – воюйте. Добивайте женщину, которая одна, без мужа, растила детей с самого младенчества, перебивалась с копейки на копейку, у которой на шее престарелые родители сидят…
Тетя Лида просто-таки глаза вытаращила от осознания этого эпического лицемерия. Насколько ей было известно, муж Аллы Анатольевны умер всего лишь два года назад, в то время сыну было пятнадцать, а дочери – одиннадцать лет. Поскольку муж ее был полковником, после него вдова получала солидную пенсию. Да и в облисполкоме не гроши платили, вдобавок всякие пайки давали. Что же касается сидящих на шее родителей, то отец Аллы Анатольевны в свое время был видным геологом, одним из разработчиков месторождений якутских алмазов. Его пенсия была просто невероятной, да и у жены, имевшей северный стаж, – тоже весьма значительной. Мало того – у них были сбережения на книжках, вдобавок очень немаленькие. Так что еще вопрос, кто у кого на шее сидел. Старики вполне могли бы вести самостоятельную и обеспеченную жизнь, однако дочь не переставала грозить, что запретит им общаться с внуками, вздумай они отселиться. Алла Анатольевна умела держать в руках бразды правления! Очень жаль, что тетя Лида так поздно додумалась, как встать ей поперек дороги. Но лучше поздно, чем никогда.
– Вам что нужно? Деньги нужны? – продолжала Алла Анатольевна, причем в ее голосе появились визгливые, истерические нотки. Теперь не электродрель работала, теперь казалось, что кто-то скребет железкой по стеклу. – Дадим мы вам денег, только отвяжитесь. Вам все равно не удастся добиться, чтобы мы этого выблядка взяли в свою семью. Ваша племянница его родила – вам и растить, и воспитывать.
– А я только этого и хочу, – сказала тетя Лида, и сама поразилась тому, как спокойно звучит ее голос. Нет, не спокойно – мертво! Она так старательно внушала себе, что нужно держать себя в руках, что почти убила в себе все чувства. Сейчас не время было хвататься за сердце или заливаться слезами. Даже при новых оскорблениях в адрес Маши и маленькой девочки. Надо все вытерпеть – потому что только так можно добиться того, чего она должна добиться. – Я только этого и хочу! Но не выблядка, как вы говорите, воспитывать я мечтаю, а девочку, у которой есть отец. Отец, который признает ее своей законной дочерью. И если я этого добьюсь, я от вас отстану. Клянусь. Даже денег не возьму. Продам дом, уеду к своей двоюродной сестре в Хабаровск, она меня давно зовет. Проживем с девочкой вдвоем. Но только, если он официально ее усыновит. То есть удочерит, хотела я сказать! – махнула она рукой. – Официально!
– Но это же все равно, как если б я вышел на площадь Ленина и во весь голос закричал, что она моя дочь, – послышался безнадежный голос, и тетя Лида с удивлением воззрилась на парня, окаменело приткнувшегося к диванной спинке. Не сразу поняла, что это он заговорил. Отверз наконец-то уста! В первый раз не только за этот вечер, но и вообще за все время, что тетя Лида его знала.
– По-хорошему, молодой человек, вам бы следовало поступить именно так. Но ладно. Бог вам судья. Думаю, то, что вы сделали, вам еще в жизни аукнется, и очень больно. Это сейчас, пока вы молодой, вам кажется, что жалеть ни о чем и никогда не будете. А может выйти так, что в этой девочке все ваши надежды сойдутся, все будущее, вся жизнь! Однако пока о другом поговорим. О том, как усыновление провести – и вашу подлость в тайне сохранить. Я тут еще при Машенькиной жизни съездила в Хабаровск, нарочно съездила, чтобы у одного знаменитого адвоката проконсультироваться, как быть и что предпринять.
Алла Анатольевна сделала громкое глотательное движение, но ни слова не произнесла. Только взяла руку сына и прижала к своей щеке. И все время, пока тетя Лида излагала свой план, она так и сидела, не выпуская его руки.
Она любила сына так же, как тетя Лида любила Машу, а теперь – эту маленькую девочку со звонким, гулким именем. И Алла Анатольевна тоже была готова на все ради своего ребенка. «Выходит, мы чем-то похожи», – подумала тетя Лида, и ей стало тоскливо при этой мысли.
Павел Малютин
17 августа 2001 года. Нант, Франция
– Добрый вечер.
Павел резко обернулся, изумленный тем, что не слышал шагов за спиной:
– Добрый… Откуда вы взялись?
– А вон оттуда, снизу, – Резвун кивнул на маленький катер, притулившийся к самому берегу.
Это был ресторанчик, один из многих подобных суденышек, пристроившихся на кромке воды и всю ночь принимавших посетителей. Иной раз там помещалось всего два-три столика, а то и просто стойка бара да бильярд, больше ничего. Неведомо, какой доход приносили они своим владельцам, скорее, это было место дружеских или интимных встреч, а вовсе не место для бурных пирушек. В таких ресторанах подавали мули – варенные со специями ракушки-перловицы, салаты, теплый хлеб с красным вином, картофель фри, ну и иногда, как признак особой утонченности, авокадо с креветками. Павел обожал такие ресторанчики за ощущение полной уединенности, которое в них испытывал. Садишься в уголке и держишь взглядом все окружающее пространство. Милое дело! Это тебе не фешенебельный ресторан, где в любую минуту к тебе может бесконтрольно приблизиться кто угодно, тут сам ощущаешь себя хозяином положения.
Этот «пункт приема пищи» под названием «Petit riche», «Маленький богач», особенно нравился ему. И мули здесь были просто отменные, и место тихое, народу после полуночи практически никакого, и строение набережной подходящее… Собственно, поэтому он и назначил встречу Резвуну именно здесь. Но все же как так вышло, что ему удалось подойти к Павлу бесшумно и незаметно? Ведь не зря Малюта явился за четверть часа и держал, постоянно контролировал все подходы. Он поступал так по привычке, а вовсе не из недоверия к Резвуну, однако сейчас почувствовал себя крайне неуютно, как будто открылся противнику.
Ладно, не комплексуй, Малюта. Резвун тебе не противник – напротив, жизнь этого человека зависит от тебя, от твоей доброй или недоброй воли. Стоит тебе вот сейчас, словно невзначай, опустить руку в карман и…
– А что это у вас? – спросил он, кивком указывая на плоский чемоданчик, с которым явился Резвун. – Ноутбук, что ли?
– Он самый. Я его во все поездки беру с собой. Удобнейшая вещь. Хочу вам одну дискетку показать, настолько интересная дискетка, что нет терпежу ждать. Понимаете, у нас там, в оргкомитете, стоят компьютеры для участников фестиваля. Связь с Интернетом бесплатная. Ну я слазил в свой почтовый ящик, а там… «мыло» из Нижнего. От друга Гриши. Я его на дискету сбросил и немедля вам в клювике притащил. Понимаете, у меня такое впечатление, что Гриша свои замыслы в корне изменил. Давайте присядем… Может, вон туда, на лавочку, поднимемся? – Он указал чуть вверх, на набережную, где под платанами и впрямь стояли чистенькие многочисленные лавочки для отдыха добропорядочных нантцев.
– Как изменил? – недоверчиво пробормотал Павел, не трогаясь с места. – С чего вы взяли? И даже если бы он их изменил, он, наверное, сообщил бы об этом прежде всего мне, а не вам.
– А вы когда почту проверяли? – спросил Резвун.
– Да сегодня днем. У моего хозяина в офисе стоит компьютер, там есть интернетская связь. Я проверяюсь ежедневно, однако никаких новых инструкций мне не поступало, пришло одно сообщение, но это всего лишь ответ на старый запрос, а никаких инструкций при нем не было.
– Во сколько вы проверялись?
– В шесть часов.
– Ну вот, видите. А я влез в Интернет в 22.00 по местному времени. Видимо, там у Гришки что-то экстренно сдвинулось в башке. Или… или я не знаю что. Так мы идем на набережную или нет?
– Полиция, боюсь, привяжется, – угрюмо ответил Павел. – Они по ночам очень лихо шмонают поздних прохожих. А тут два иностранца сидят на лавке, пялятся в ноутбук… Не шпиены ли? Тем паче – русские, русских они не больно любят.
– А кто нас любит? – удивился Резвун. – Да бог с ними со всеми. Тогда где присядем?
– Пошли вон туда, – Павел указал чуть левее, где из тьмы выступало некое украшение набережной, формой напоминающее немаленькое такое ухо.
– Да сегодня днем. У моего хозяина в офисе стоит компьютер, там есть интернетская связь. Я проверяюсь ежедневно, однако никаких новых инструкций мне не поступало, пришло одно сообщение, но это всего лишь ответ на старый запрос, а никаких инструкций при нем не было.
– Во сколько вы проверялись?
– В шесть часов.
– Ну вот, видите. А я влез в Интернет в 22.00 по местному времени. Видимо, там у Гришки что-то экстренно сдвинулось в башке. Или… или я не знаю что. Так мы идем на набережную или нет?
– Полиция, боюсь, привяжется, – угрюмо ответил Павел. – Они по ночам очень лихо шмонают поздних прохожих. А тут два иностранца сидят на лавке, пялятся в ноутбук… Не шпиены ли? Тем паче – русские, русских они не больно любят.
– А кто нас любит? – удивился Резвун. – Да бог с ними со всеми. Тогда где присядем?
– Пошли вон туда, – Павел указал чуть левее, где из тьмы выступало некое украшение набережной, формой напоминающее немаленькое такое ухо.
Чуть скользя на наклонной насыпи, он пошел вперед. Резвун спешил следом, изредка оступаясь и тихонько чертыхаясь.
Вскоре стало ясно, что «ухо» имеет довольно объемное «слуховое отверстие», куда и забрались Павел, а следом Резвун. Запахло застоявшейся водой и табаком. Павел сообразил, что Резвун недавно курил.
– Это что за сооружение? – шепотом спросил Николай Александрович. – Сыровато несколько…
– А помните, я вам рассказывал о сточных отверстиях в набережной? – хитровато усмехнулся Павел.
– Да-да, – живо отозвался Резвун. – Наше предполагаемое кладбище? По вашему описанию я представлял его несколько иначе. Где ж тут вода, в которую вы намеревались спрятать концы?
– Еще шага три по тоннелю – и увидите люк, забранный решеткой. Под решеткой – вода. Хотите посмотреть?
– Непременно, – спокойно ответил Резвун, может быть, чуточку слишком спокойно. – Только чуть погодя.
– Николай Александрович, – насмешливо произнес Павел, – да вы что, меня боитесь? Думаете, я вам лапши на уши навешал и сейчас заманил в это уютное местечко, чтобы нагло и дерзко нарушить наш уговор? Но ведь мы еще не сделали фотографий, которые должны будут убедить Бронникова в факте вашей смерти! А без них я не получу от него свой гонорар.
– А кто вам мешает сделать эти снимки сейчас?
– То есть? – не понял Павел. – Но вы ведь должны быть втроем… А, ну понятно. Стало быть, я расправляюсь с вами, делаю фото, прячу концы в воду, как вы сказали, ну а потом мне не составит труда разделаться с вашей семьей. Без вас они будут совершенно беспомощны и все такое. Это вы имеете в виду?
– Предположим, – сдержанно ответил Резвун.
– Довольно глупое предположение!
Павел почувствовал, что начинает злиться. Нет, ну в самом деле, все сто раз обговорено, разъяснено, зачем опять начинать все снова-здорово! Хотя, с другой стороны, нелегко ожидать от обреченного полного и безоговорочного доверия к своему потенциальному палачу, вдруг пожелавшему сделаться его благодетелем. Любой на месте Резвуна все время ждал бы подвоха. Недоверие – свойство человеческой натуры, и в этом смысле гораздо приятней и спокойней иметь дело с трупами. Они намного легче… поддаются убеждению!
– Довольно глупое предположение. Потому что не вернись вы в отель, и ваша семья мгновенно поднимет тревогу. После этого мне будет гораздо труднее к ним подобраться, а то и вовсе немыслимо. К тому же они наверняка сообщат полиции о вашем долгом приватном и загадочном разговоре с каким-то русским и дадут мои приметы.
– А почему вы убеждены, что наш с вами разговор – загадка для моих близких? Может быть, я выложил им все карты?
Павел только хотел возразить, что уж он-то знал бы об этом, но счел, что Резвуну совершенно необязательно знать, что каждое его слово прослушивается, а каждый шаг под контролем.
– Да вряд ли, – ответил примирительно. – Зачем бы вы стали их понапрасну беспокоить? Женщина… ребенок… Нет, вряд ли!
– Вы правы, я им ничего не сказал. Хотя, пожалуй, следовало бы. Понимаете, Павел, я вам в принципе верю, интуиция уверяет, что вам можно и нужно верить, что только вы можете нас выручить из той ситуации, в которую мы влипли по милости господина Бронникова. Однако полученная мною сегодня информация…
– Да что за информация такая? – сердитым шепотом вскричал Павел.
– Письмо от Бронникова, вот что это такое. Давайте присядем, что ли, хоть на камни. Неудобно держать ноутбук на весу.
Притулились бок о бок на каком-то относительно сухом выступе. Резвун откинул крышку ноутбука, включил его. Экран не загорался довольно долго, и все это время Павел напряженно думал: что могло случиться в Нижнем? Что за письмо отправил Бронников компаньону и почему ничего не сообщил о перемене своих планов, если таковая перемена имеет место быть, ему, Малюте? А может быть, Резвун что-то неверно понял? Конечно, человек в таком напряжении, что на воду дует, пуганая ворона куста боится и тому подобное.
Наконец экран засветился. Заставка была забавная: по лесу ходит кот, трогая лапкой качающуюся траву. Ничего подобного Павел еще не видел и невольно засмотрелся. Но Резвун уже вставил дискету, включил проводник, и еще через мгновение на экране появился текст.
«По результатам проведенной мною проверки имею сообщить следующее.
1. На даче господина Б. в поселке Бурьяны Арзамасского района обои на стенах, краска на полу и известь на потолке в одной из комнат действительно выглядят так, как будто некоторое время подвергались отдаленному воздействию паров серной кислоты. Пол кое-где разъеден – возможно, туда попали капли кислоты. Кое-где на полу комнаты мною обнаружены подтеки содового раствора, который нейтрализует серную кислоту, – очевидно, комната была промыта именно этим раствором, чтобы уничтожить все следы действия кислоты.
2. В мусорной яме на задворках участка обнаружены лохмотья чего-то, напоминающего синтетическую дорожку. Анализ показал на ней большое количество кислоты.
3. Насколько удалось выяснить, при вскрытии тела погибшего С. никаких следов алкогольного либо наркотического отравления не обнаружено. Однако известно, что некоторые наркотики, например, ЛСД, растворяются в крови в течение 45 минут и установить их наличие в организме невозможно».
Это письмо, не имеющее ни начала, ни конца, очевидно, отрывок из более пространного доклада, Павел читал в полной растерянности.
– Вы что, меня проверяли? – спросил он с оттенком обиды. – Правду ли я сказал насчет серной кислоты и Сироткина?
– Разумеется, проверял, – спокойно отозвался Резвун. – Почему бы и нет?
– В самом деле, – пробормотал Павел, – почему бы нет? А кто проводил проверку?
– Я обратился в некое хорошо мне известное частное агентство.
– Когда успели?! Я же только два дня назад рассказал вам о планах Бронникова и о том, как нам удалось сломать Сироткина!
– Ну, двое суток – довольно долгий срок. К моим услугам были телефон, электронная связь, электронные переводы немалой суммы на счет этого агентства… Все просто.
– Да уж! – Павел не мог не усмехнуться.
Резвун уже в который раз вызывал в нем не только сочувствие, но и уважение к себе. Приятно работать с таким сообразительным человеком. И в то же время немного опасно. Все-таки с ним нельзя расслабляться. Как и с Бронниковым, впрочем. Не зря же они дружат чуть не тридцать лет! Было время кое-чему научиться друг у друга. Вот покойный Сироткин – тот оказался совсем другим. Слабаком! В детстве небось был отъявленным маменькиным сынком, оттого, наверное, и прожил жизнь бобылем. Явно играл в трио компаньонов самую последнюю скрипку. А эти ребятки, Резвун и Бронников, что хочешь из зубов вырвут!
– Уважаю! – вслух выразил свои чувства Павел. – А о каком письме Бронникова вы говорили?
– Сейчас увидите, – Резвун вызвал на экран другой документ.
«Николай, здорово.
Как делишки, как городишко? Как семейство, все здоровы? Слушай, для реверансов времени особо нет, очень странная история приключилась. Ко мне сегодня с утра пораньше в кабинет прибежала твоя секретутка с вытаращенными глазами, сказала, что был совершенно дикий телефонный звонок. Звонил какой-то тип с очень выраженным иностранным акцентом, причем не кавказским, как мы уже привыкли, а мягким, „европейским“, по выражению твоей Любаши. Сначала он долго допытывался, не было ли от тебя каких-либо известий (то есть как бы знал, что ты в солнечной Франции), потом – когда ты намерен вернуться. Любашка сказала, что ждут тебя в 20-х числах, и спросила, что передать. И вот что он ответил (прости, акцент на бумаге изображать не буду!): „Передайте господину Бронникову, что он своего компаньона больше не увидит. Если пожелает найти его следы, ему придется изучать историю очистных и сточных сооружений на Луаре. Самому господину Бронникову также следует поостеречься. Ведь где двое, там и трое!“