– Катя, привет, ты где?
– Костик! – девушка всхлипнула. – Приезжай на пустырь «Оазиса». Как можно скорее, Костик!
Супруг, как всегда, понял ее с полуслова. Зорина не сомневалась: сейчас он бросил все и помчался к машине, сознавая, что его непоседливая жена опять влипла в какую-то историю. Интересно, как она объяснит ему все?
– Об этом я подумаю потом, – махнула рукой Катя, осторожно выходя из спасительного укрытия. По ее расчетам, преследователь должен был искать ее в доме еще как минимум минут десять. За это время можно попытаться спрятаться поближе к выходу, чтобы при появлении Скворцова сразу броситься в его объятия. Однако ее расчет оказался неверен: вероятно, мужчина тоже подумал об этом. Луч фонарика уперся в ее незащищенную спину, когда она, собрав последние силы, ринулась к железным воротам. Преследователь рванулся за ней, преодолевая расстояние огромными прыжками. Больше всего Зорина боялась, что страх парализует ее, лишит способности быстро передвигаться. Но этого не случилось. Девушка неслась как на крыльях. И все равно, более сильный и быстрый, незнакомец догонял ее. Она уже слышала его тяжелое дыхание, готовясь к нападению. Внезапно мужчина вскрикнул. Послышался звук упавшего тела. На мгновение обернувшись, Катя, к великой радости, увидела: он свалился в мусор, поскользнувшись на банановой или картофельной кожуре. Получив фору таким неожиданным образом, девушка вновь понеслась к забору. Даже не отряхнувшись, он поднялся на ноги, продолжая погоню за жертвой. Теперь ее ничто не спасет!
Еще одна темная фигура, вынырнув из тени у входа, бросилась наперерез. Зорина подумала: это конец, их двое! Пути к отступлению отрезаны. Если она свернет в сторону, то окажется в тупике: забор слишком высок, чтобы перемахнуть через него в считаные секунды. Подумав об этом, журналистка резко остановилась, ища глазами металлический прут и надеясь на чудо. Оно не заставило себя ждать.
– Катя!
– Костик!
Девушка бессильно опустилась в снег. Слезы градом покатились из глаз. Муж подбежал к ней, помогая подняться.
– Ты так быстро!
– Я поблизости был, потому что к матери заехал. Она звонила мне на работу, просила хлеба привезти. У нее поднялась температура.
Катя, слушавшая его слова, как сладкую музыку, зажмурилась. Точно, вчера Полина Кирилловна, жившая неподалеку от «Оазиса», говорила, что заболела гриппом. Ее болезнь неожиданно спасла невестке жизнь: в полном здравии мать никогда не беспокоила сына по пустякам.
– Но как ты здесь оказалась? И зачем?
– Ты должен его поймать, – Зорина махнула рукой в сторону недостроя. – Потом я все тебе расскажу.
– Поймать кого?
– Мужчину в черной куртке. Он хотел меня убить.
Не задавая вопросов, Скворцов взвел курок и ринулся в темноту, на ходу бросив жене:
– Иди в машину. Она стоит неподалеку.
– Будь осторожен.
Расстояние в тридцать метров девушка преодолела за секунду. Очутившись в теплом салоне, позволила себе расслабиться и закрыла глаза. Вскоре вернулся супруг.
– Я никого не нашел.
Катя помрачнела.
– В принципе, этого следовало ожидать.
Скворцов включил в салоне лампочку и повернулся к жене:
– Теперь будь добра, проясни ситуацию. Ты-то как здесь оказалась?
Зорина ляпнула первое, что пришло в голову:
– Хомутов дал мне адрес своего бывшего коллеги, профессора Карякина. Я побывала у него. Он живет в частном секторе.
Она подумала: захоти Костя проверить ее слова, флаг ему в руки.
– Карякин с женой живут в собственном доме. Они встретили меня, но от провожатых я отказалась. Ну, и заблудилась на пути к остановке, – она взглянула на мужа, словно проверяя, верит он ей или нет. Лицо Скворцова оставалось непроницаемым. – На одной из улочек обнаружила за собой слежку и безумно испугалась. Естественно, попыталась оторваться от преследователей. Вот так и оказалась здесь.
Константин недовольно хмыкнул:
– Решила оторваться от преследователей, спрятавшись на таком опасном пустыре? Кому, как не тебе, знать о его славе!
Катя отвела глаза:
– От страха, наверное, не соображала, что делала.
– Понятно, – супруг включил зажигание. – Не хочешь – можешь не говорить, но запомни: я не верю ни единому слову. Сказать, что я думаю?
Зорина кивнула.
– Ты опять влипла в историю, – заметил Константин. – А скрываешь от меня, потому что боишься: вдруг я осуществлю свою давнюю угрозу, о которой нет нужды тебе напоминать. Знаешь, ты, должно быть, права. Я действительно запру тебя на замок.
Девушка ничего не ответила. Машина тронулась с места.
– Интересно, каким образом ты посадишь меня на цепь? – спросила Катя, когда они, поставив «Жигули» в гараж, поднимались по лестнице. – Как тебе известно, я работаю. Кроме того, пишу книгу о Хомутове.
– С твоим редактором мы разберемся, – он вставил ключ в замочную скважину. – С академиком тоже. Впрочем, я не запрещаю тебе ходить на работу и ездить к ученому, но одну тебя больше никуда не пущу.
Молодая женщина улыбнулась:
– Это вовсе не обязательно. Завтра моя машина будет готова.
– Грабителей и убийц редко останавливало такого рода препятствие, – констатировал супруг. – Если в твоем случае речь действительно идет о грабителе. Скорее всего, ты очередной раз собираешь материал для детектива, пытаясь выжать сюжет из скудной биографии академика. Вижу, тебе это удается.
Они прошли в прихожую. Константин помог жене снять куртку. Зорина, помыв руки, прошествовала на кухню, решив поиграть в молчанку, игнорируя реплики супруга. Авось Костик забудет о своих угрозах! К ее разочарованию, муж ничего не забыл. Когда перед тем, как лечь спать, журналистка, закрывшись в ванной, включила душ, сыщик, надавив плечом на дверь и перекрыв таким образом любимой женщине пути к наступлению, схватил ее мобильный и в мгновение ока отыскал номер Хомутова.
– Игнат Вадимович? Вас беспокоит супруг Екатерины Зориной.
Катя, до которой донеслась эта фраза, попыталась выбраться из плена, однако оказать противодействие накачанному Константину не хватило сил. С честью отразив новый натиск не на шутку разбушевавшейся жены, Скворцов как ни в чем не бывало продолжал:
– Она сильно простудилась. Совсем не может говорить. Вы обязательно встретитесь с ней, как только она поправится.
В трубке раздался вздох.
– В прошлый раз Катя оставила у меня диктофон, – сообщил Хомутов оперативнику. – Наговорил я на него достаточно. Может, супруга поработает с тем, что есть?
– Конечно, – разрешил Константин. – Как мне забрать его?
Оказалось, что завтра Игнат Вадимович собирался посетить своего старого знакомого, живущего неподалеку от Скворцова. Они быстро договорились о точке пересечения. Только надавив на кнопку отбоя, Константин ослабил нажим и выпустил из ванной разгоряченную жену.
– Спи спокойно. Завтра я возьму для тебя материал, – бросил он ей.
– Кретин!
Это слово Катя произнесла с нежностью. Она понимала: все, что ни делал Костя, вызвано страхом за ее жизнь.
Глава 18
Как деловой человек, академик подвез Скворцову диктофон ровно в девять часов. Протягивая парню руку для рукопожатия, он пытливо посмотрел на него своими темными глазами.
– Екатерина уже рассказывала обо мне?
– Только то, что вы работаете вместе, – Косте показалось: услышав это, Хомутов вздохнул с облегчением. – А в подробности я не вдавался.
Игнат Вадимович улыбнулся и вытащил маленький сверток:
– А вот это передайте супруге. Тут, кроме диктофончика, еще кое-что.
– Надеюсь, не контрабанда?
Академик захохотал:
– Откуда она у ученого, молодой человек? Две баночки малинового варенья и медок – вот и все. Надеюсь, не запрещается законом?
– Так и быть, передам, – Скворцов взял пакет.
– Я жду ее выздоровления с нетерпением, – заверил его ученый и открыл дверцу машины. – Огромный ей привет.
Кроме баночек с вареньем, меда и диктофона, Хомутов, как истинный джентльмен, написал Кате письмо, в котором просил ее поскорее поправляться, полоскать горло и делать ингаляции. Прочитав послание, Зорина почувствовала, как краснеет. Сама виновата! Теперь из-за своего нелепого положения она вынуждена обманывать всех и сидеть под замком! Уходя на работу, Костя тщательно запер супругу на два ключа, которые, разумеется, унес с собой. Не придумав ничего лучшего, журналистка позвонила редактору, предупредив, что поработает дома, села за компьютер и включила диктофон. Слушая грамотную речь Хомутова, Катя поняла: начало уже положено. Скоро ее тонкие пальчики застучали по клавишам.
Отрывок из книги Е. Зориной
Если мы отправимся с вами в музей истории нашего города, то на снимке, висящем справа у входа в зал, увидим, каким был Приреченск до революции. Каменные особнячки в два-три этажа, окруженные садами и огороженные с улицы палисадниками, украшали центр, а на окраинах, до которых было не так далеко, ютились избы и одноэтажные домишки. Разумеется, в центре проживали уважаемые люди – военные, чиновники, дворяне.
Кроме баночек с вареньем, меда и диктофона, Хомутов, как истинный джентльмен, написал Кате письмо, в котором просил ее поскорее поправляться, полоскать горло и делать ингаляции. Прочитав послание, Зорина почувствовала, как краснеет. Сама виновата! Теперь из-за своего нелепого положения она вынуждена обманывать всех и сидеть под замком! Уходя на работу, Костя тщательно запер супругу на два ключа, которые, разумеется, унес с собой. Не придумав ничего лучшего, журналистка позвонила редактору, предупредив, что поработает дома, села за компьютер и включила диктофон. Слушая грамотную речь Хомутова, Катя поняла: начало уже положено. Скоро ее тонкие пальчики застучали по клавишам.
Отрывок из книги Е. Зориной
Если мы отправимся с вами в музей истории нашего города, то на снимке, висящем справа у входа в зал, увидим, каким был Приреченск до революции. Каменные особнячки в два-три этажа, окруженные садами и огороженные с улицы палисадниками, украшали центр, а на окраинах, до которых было не так далеко, ютились избы и одноэтажные домишки. Разумеется, в центре проживали уважаемые люди – военные, чиновники, дворяне.
Известный всему Приреченску врач, профессор, Петр Петрович Хомутов с женой Мариной Александровной и сыном – гимназистом Вадимом занимал пять комнат в особняке Шувалова по улице Садовой. Высокий, светловолосый, с широкой доброй улыбкой, он покорял всех, кто с ним общался. Больные его боготворили.
– Нет нужды ехать к заморским светилам, – говорили горожане приезжим. – Петр Петрович любого за пояс заткнет.
Следует добавить, что врач старался оправдать доверие, оказываемое ему приреченцами. Не останавливаясь на достигнутом, он постоянно посещал научные конференции, проходившие как в России, так и за ее пределами, регулярно читал медицинскую литературу, сам писал статьи в научные журналы.
– Плох тот, кто не стремится к самосовершенствованию, – постоянно говорил он Вадиму.
Мальчик удивлялся:
– Я думал, папа, ты уже все знаешь.
– Если бы и я придерживался такой точки зрения, я бы был самым плохим врачом.
– Но ты же умеешь лечить.
Петр Петрович гладил сына по голове:
– Ты знаешь, Вадим, в нашем роду лечить умели все. Я ведь рассказывал тебе.
Гимназист кивнул. Он помнил рассказы папы о знаменитых врачах, своих предках, лечивших еще при князе Владимире Мономахе. Талант к медицине передавался из поколения в поколение.
– Наши мужчины всегда женились только на девушках из докторских семей, – пояснил я Петр Петрович. – Они считали, и, надо сказать, совершенно справедливо, что их будущие жены таким образом передадут наследникам способности к медицине.
Мальчик сразу вспоминал маму. Марина Александровна происходила именно из такой семьи. Если бы женщине было легко получить медицинское образование, она обязательно получила бы его. Но Приреченск не дал такой возможности, и талантливая девушка ограничилась тем, что помогала отцу во всем, вплоть до ассистирования во время несложных операций, принимала больных, когда доктора не было дома, а он ценил советы дочери, к которым довольно часто прибегал. Выйдя замуж за Хомутова, Марина Александровна сделалась верной помощницей и первым советчиком мужа.
– Ты станешь врачом, – заявлял сыну Петр Петрович. Вадик никогда не спрашивал, откуда папа знает об этом. Он и сам не мыслил себя на другом поприще.
– Ты – продолжатель старинного и знаменитого рода в России, – гордо произносил Хомутов-старший. – Твои дети тоже пойдут по нашей стезе. Жену выбирай похожую на свою мать. Ну, словом, ты меня понимаешь.
Вадим понимал. Его будущая избранница должна была иметь к медицине такое же отношение, какое имел он сам. Иначе перемешаются гены, и наследник проявит интерес к другой области.
– Скорее бы я смог помогать тебе! – мечтательно говорил мальчик.
Отец радостно улыбался:
– Не торопись взрослеть.
Сын и не торопился. Он рос в счастливой семье и наслаждался радостями детства в полной мере.
С переменами в стране все стало по-иному. Однажды, вернувшись из гимназии, Вадик подбежал к отцу:
– Папа, правда, что Николай больше не царь?
Петр Петрович пригладил волосы:
– Правда, сынок.
– Что же будет, папа? – мальчик сжал кулаки. – Чего хотят эти люди, которые называют себя большевиками? У нас говорят разное.
– И что же говорят?
– Наши разделились на два лагеря, – Вадим растерянно посмотрел на отца. – Одни распевают революционные песни, читают стихи, раздают листовки. Другие их бьют. Первые заявляют, что скоро не будет ни бедных, ни богатых, власть перейдет в руки рабочих и крестьян. Вторые смеются.
Врач повернулся к окну:
– Я далек от политики. Всегда был далек. Может, это и неправильно.
– Поэтому ты лечил и бедных, и богатых, – мальчик прижался к отцу. – Ты ведь никогда не брал денег с тех, кто не мог тебе заплатить. И вообще, разве материальное или социальное положение делит на плохих и хороших?
– Ты о чем?
Гимназист сглотнул слюну и продолжал:
– Сторонники революции утверждают, что все богатые плохие, а бедные – хорошие. Ты ведь так не считаешь?
Петр Петрович скривил губы:
– В жизни не встречал утверждения глупее.
– Я тоже так думаю, – Вадик согласно кивнул головой. – Иначе как объяснить, что наши соседи, Алексей Васильевич и Михаил Павлович, потомственные и состоятельные дворяне, – благороднейшие люди, а Никитка-сапожник, помнишь, мы видели его в деревне у бабушки, – хам, бездельник, пьяница и развратник?
Хомутов-старший вздохнул.
– Поверь, – обратился он к сыну, – лучше бы от нас не требовали подобных объяснений. Я никогда не шел против совести. И тебя прошу о том же.
– Я хочу стать похожим на тебя, – сказав это, мальчик отвернулся к окну, боясь, что отец заметит слезы, так некстати полившиеся из глаз.
Позднее он вспоминал: должно быть, именно в тот момент его охватило предчувствие: этот доверительный разговор с папой – последний, как последний и тот вечер в кругу семьи, когда все пили чай с абрикосовым вареньем и ели медовый торт, испеченный мамой, – любимое лакомство Вадика. А потом Марина Александровна села за старинный черный рояль, ударила тонкими пальцами по чуть желтоватым клавишам.
– Давай споем, Петя, – обратилась она к мужу.
– Давай, Манечка.
И они запели свой любимый романс на слова Тютчева, любимого поэта мамы, «Я встретил вас». Потом мама пела одна, а папа, стоя рядом, восхищенно глядел на нее, затем сам сел за инструмент, играл «Лунную сонату» Бетховена и читал стихи Гумилева. «Далеко-далеко на озере Чад изысканный бродит жираф», – повторял за ним мальчик, представляя жаркую Африку с золотыми песками, голубыми озерами и стремительными водопадами. Золотистый, с черными пятнами, красавец жираф медленно брел по пустыне, горделиво вытягивая длинную шею.
Ох, детство, детство, с его неповторимыми мгновениями, которые ты еще не научился ценить! Как быстро оно кончается!
Детство Вадика кончилось вскоре после чудесного вечера. Гражданская война, разрушившая тысячи судеб, подступила к Приреченску. В водоворот истории оказались втянуты даже те, кто до последнего сопротивлялся этому. Всегда веселый, общительный, отец возвращался из больницы раздраженным, мрачным. Вместе с матерью они закрывались в гостиной, и мальчик слышал их быстрый шепот. Однажды родители позвали сына:
– Вадим, нам надо поговорить.
Гимназист вбежал в комнату, и радостная улыбка при виде бледных и озабоченных лиц отца и матери тут же погасла.
– Что случилось?
Мама ласково погладила его по руке:
– Мы тут решили... Завтра ты отправляешься в Самару к бабушке и тете Наде.
– Мы едем вместе?
Твердый голос отца прозвучал, как приговор:
– Нет, ты один. Мы остаемся.
– Но почему?
– Я не могу бросить больных.
Марина Александровна, заметив на глазах сына слезы, добавила:
– Я приеду, как только смогу. Пожалуйста, не спорь. Делай, как мы велели. Все будет хорошо.
Позднее гимназист не раз задавал себе вопрос: что было бы, если бы не нелепая случайность, помешавшая ему сесть на поезд, отправлявшийся в Самару? В день его отъезда мама не пошла с ним на вокзал: до волжского города было всего пять часов езды, Вадик преодолевал это расстояние неоднократно, а в больницу привезли несколько тяжелораненых, которым требовалась срочная помощь. Поцеловав сына на прощание и сунув ему в руку узелок с продуктами, Марина Александровна посадила его в пролетку, а сама поспешила на помощь мужу, даже не подозревая, что они видятся в последний раз. Приехав на вокзал, Вадим узнал: ночью отряды красноармейцев взорвали железнодорожные пути, отрезав, таким образом, пути к отступлению. Это сообщение обрадовало мальчика. Теперь он уедет с родителями! Вскочив в подошедший трамвай, гимназист поехал домой.
Особняк встретил его гробовым молчанием, вызвавшим легкую дрожь в коленях. Нет, такое бывало и раньше, особенно летом, когда соседи уезжали отдыхать. Однако в тот день тишина была зловещей. Открыв дверь парадного, мальчик не заметил на привычном месте старика швейцара, всегда приветливо улыбавшегося ему. Прислушавшись, он уловил незнакомые голоса на третьем этаже.