– Добить их, гадов!
Один за другим щелкнули два коротких выстрела. Раздался леденящий душу стон, заплакал ребенок.
– С девчонкой что делать? – спросил кто-то.
– Кончай ее.
Снова прогремел выстрел. Вадим с ужасом понял: речь шла о маленькой Иришке, дочери офицера Алексея Васильевича.
– За что ее?
Всхлипывая, он взялся за ручку двери, забыв позвонить. К его изумлению, она открылась.
– Мама, ты дома? Мамочка!
Его охватило нехорошее предчувствие. Сделав шаг в гостиную, он в ужасе застыл на пороге. На полу, возле обеденного стола, схватившись обеими руками за горло, словно пытаясь остановить вытекающую оттуда черную кровь, лежал его отец. Марина Александровна сидела, прислонившись спиной к белой обивке дивана, испачканной страшными красными пятнами. По бледному лицу матери мальчик понял: она тоже мертва. Пуля настигла мужественную женщину, вероятно, в тот момент, когда она бросилась из спальни на помощь мужу. Обхватив голову руками, Вадик издал страшный душераздирающий крик.
– Слыхал?
Кто-то, стуча подковами кованых сапог, заходил в квартиру.
– Неужели мы не всех порешили?
Высокий красноармеец лет двадцати пяти, с изрытым оспой лицом, зашел в гостиную.
– Витька, смотри, еще один сучонок!
Черное дуло нагана уперлось мальчику в грудь.
– Подожди, Вася!
Подоспевший вовремя товарищ отвел готовившуюся нажать курок руку.
– Не бери на душу еще один грех!
Не опуская оружия, Василий повернулся к приятелю:
– И что прикажешь с ним делать? Чаи распивать?
– Отведем его к командиру, – не обращая внимания на лежавшие тела, Виктор сел на диван. – Пусть решает. Как тебя зовут? – спросил он Вадика.
Тот молчал.
– Ты у меня заговоришь, – молодой влепил мальчику звонкую пощечину. Гимназист не шевелился.
– Вот тварь!
На лестнице послышался шум.
– Васек, посмотри, что там, – приказал Виктор, скручивая папиросу. – Мы с хлопчиком сами потолкуем.
Парень заскрипел зубами, но повиновался:
– Пулю ему в лоб.
– Успеется, – успокоил его товарищ. Проводив его взглядом, он снова обратился к гимназисту:
– Это твои мама и папа?
Впервые за этот показавшийся ему бесконечным день мальчик дал волю слезам. На его удивление, красноармеец подошел к нему и погладил по голове.
– Крепись, малыш, – тихо сказал он. – И держись меня. Знаешь, жизнь – она, в принципе, неплохая штука. Кстати, дается один раз. И распоряжаться ей нужно с умом. Погибнуть за убеждения – это одно. Тут тебе никто и слова не скажет. А вот помереть по глупости, из-за упрямства... Согласись, не очень-то умно. Вот и ты так себя ведешь.
Гимназист поднял на него заплаканные глаза. Мужчина продолжал:
– Родителей твоих уже не вернешь. Так уж получилось. Они, небось, не хотели бы, чтобы тебя сейчас Васек пристрелил. Мамка твоя наверняка в ногах у меня бы валялась: пощадите моего сыночка! Я предоставляю тебе такой шанс. Неужели упустишь?
Хомутов-младший не знал, что ответить бородатому спасителю. Слова красноармейца показались ему разумными.
– Как мне быть? – спросил он его.
– Вот это другой разговор, – обрадовался Виктор. – Пойдешь со мной. Главное – молчи.
Позже Вадиму рассказали о том, что произошло в тот страшный день. Захватившие город распоясавшиеся бойцы Красной армии, почуяв безнаказанность, несколько дней пьянствовали и устраивали погромы, расстреливая тех, кто, по их мнению, представлял угрозу для революции, без суда и следствия. Когда они узнали, что в маленьком белокаменном особнячке проживают бывшие офицеры царской армии и другие дворяне, отряд желающих поразвлечься и пополнить карманы отправился на Садовую. Пожилой швейцар, продолжавший исполнять свои обязанности даже во время смены власти, не захотел пускать непрошеных гостей.
– Сволочь! Знаешь, с кем разговариваешь? – рассвирепел самый оголтелый, восемнадцатилетний Егор. Ударом приклада он успокоил старика. Цокая подковами на сапогах, они стали подниматься на второй этаж.
– Кто там?
– Новая власть. Открывай!
Дверь отворила испуганная шестнадцатилетняя дочь Михаила Павловича Варенька.
– Что вам нужно?
– Постарше кто есть?
Девушка испуганно рванулась в гостиную. Егор схватил ее за длинную косу:
– Куда торопишься?
– Пустите!
– Ах, забыл, – он грубо придвинул Варю к себе. – Мы же из благородных. Нам подавай цветы и конфеты. Извини, я этому не обучен.
Парень рванул ее кружевную кофточку.
– Папа, помоги!
Михаил Павлович прибежал на крики дочери.
– Отпустите ее! Вы же пришли за мной!
– Успеем, папаша, – мозолистая рука снова тянулась к кофточке. – Сначала с ней разберемся.
В суматохе никто из пришедших не обратил внимания на трофейные пистолеты, висевшие на стене в прихожей. Офицер схватил один из них.
– Немедленно отпустите мою дочь!
Егор не придал его угрозе никакого значения. Никто из его товарищей также не попытался остановить разгневанного отца.
– Иди ты! – парень грязно выругался, принимаясь за юбку девушки. Пуля пробила его лоб в тот момент, когда он рвал оборку. Пачкая кровью белый костюмчик Вари, наглец ничком свалился на пушистый персидский ковер.
– Ты убил его!
Близкий приятель Егора Семен штыком поразил сердце отца. Стоявшая все это время возле занавески жена Михаила Павловича, как тигрица, кинулась на Семена:
– Что ты наделал, антихрист? – и через секунду пала мертвой к ногам супруга. В суматохе Вареньке каким-то чудом удалось проскочить в дверь, и, добежав до квартиры друга семьи, Алексея Васильевича, она изо всей силы дернула за шнурок звонка. Хозяин, слышавший выстрелы наверху, открыл сразу.
– Варенька? Что случилось?
Девушка не успела толком ничего рассказать: за ней вломились красноармейцы.
– Смотрите, вторая белогвардейская сука!
Не задавая вопросов, Семен и Василий принялись палить во все стороны, застрелив Вареньку, Алексея Васильевича, его жену Анну Тимофеевну и их двоих детей – пятилетнего Владислава и трехлетнюю Лидочку, после чего спустились на первый этаж и стали стучать в дверь Хомутовых. Петра Петровича и Марину Александровну, пришедших из больницы попить чаю, убили без всяких объяснений: за смерть своего товарища Семен и Василий поклялись живым отсюда никого не выпустить. Немного отойдя от пальбы и пороха, один из бойцов предложил поискать в квартирах убитых деньги и ценности:
– Им-то они уже и ни к чему, а нам с вами еще за страну воевать.
Предложение было встречено восхищенными возгласами. Отряд убийц снова направился на третий этаж. Вадик зашел в подъезд тогда, когда красноармейцы, опьяненные безнаказанностью, убили двухлетнюю Иришку, младшую сестру Вареньки, мирно спавшую в своей кроватке и не попавшуюся им под руку сразу. Как оголтелая банда, они переворачивали все вверх дном, сбрасывая с антресолей старые сундуки и рассовывая чужое добро по карманам и мешкам.
– Хорошо жили, сволочи! Пусть и моя Машка теперь меха поносит!
Набив сумки краденым и заметно повеселев, отряд отправился в последнюю квартиру, к Хомутовым, обнаружив там, к своему удивлению, мальчишку лет двенадцати. Кто знает, как бы все повернулось, не окажись Вадик до удивления похожим на сына Виктора, умершего в деревне под Курском от голода. Это и решило судьбу мальчика, оказавшегося у красных, которых он возненавидел всей душой.
Виктор привел гимназиста в штаб – бывший дом купца Астафьева – и представил командиру Рыкову, маленькому щуплому мужичонке средних лет.
– Иван Гаврилович, вот наш новый боец.
– Будущая контра, – сплюнул подошедший с ними Василий. – Сын дворянина Хомутова. Он нам всем еще покажет. Прикажите пристрелить его.
Командир почесал затылок. Жалкий вид мальчика не наводил на мысли о его опасности.
– Зачем он тебе, Виктор?
– Дети они и есть дети, – лукаво улыбаясь, проговорил спаситель Вадика. – Как воспитаешь ребенка, то и получишь. Отец и мать его воспитывали в ненависти к таким, как мы. А ежели я его переделаю? Докажите, что он не послужит нам верой и правдой.
Василий хлопнул в ладоши:
– Ну, загнул! Это щенок-то?
– А почему нет?
Виктор поднял вверх указательный палец.
– Ежедневно на фронтах гибнут тысячи наших товарищей. Где будем брать свежие силы?
– А наши дети?
– Мои с голоду померли, – угрюмо отозвался красноармеец. – Ты вроде еще не завел, Семен тоже. У одного товарища командира дочка в Саратове подрастает.
– Девка воевать не пойдет, – уверенно заметил Семен.
Рыков нахмурился:
– Почему это?
– Не женское это дело – война.
Иван Гаврилович щелкнул языком:
– Если захочет – неволить не стану.
– У бабы другое предназначение, – глубокомысленно изрек Виктор. – Женщина – она должна нам детей рожать. Кто это будет делать, если наших баб перебьют? Мужики, что ли?
– Верно говоришь, – бросил командир.
Виктор улыбнулся:
– Почему это?
– Не женское это дело – война.
Иван Гаврилович щелкнул языком:
– Если захочет – неволить не стану.
– У бабы другое предназначение, – глубокомысленно изрек Виктор. – Женщина – она должна нам детей рожать. Кто это будет делать, если наших баб перебьют? Мужики, что ли?
– Верно говоришь, – бросил командир.
Виктор улыбнулся:
– А коли верно, оставьте нас с мальчонкой в покое.
Рыков ударил кулаком по столу:
– Головой отвечаешь.
– Есть, товарищ командир.
Так, не по своей воле, очутился Вадим Хомутов, потомственный дворянин, представитель древнего и знатного рода, в Красной армии. Невольный спаситель привел мальчика в свою каморку и, постелив ему на кровати, сам устроился на полу:
– Будем есть или спать?
Пережитое за один день так подействовало на Вадима, что он прошептал:
– Спать, – и откинулся на подушку.
Утром мальчик проснулся рано. Красноармеец уже был на ногах, готовя завтрак.
– Прошу к столу, ваше благородие, – усмехнулся он. – Чай, папашу так величали?
Спазм сдавил горло гимназиста, и, задыхаясь, он бросил в улыбающееся лицо:
– Мой отец был самым лучшим и честным человеком. Зарубите это на носу. Если вы спасли меня лишь затем, чтобы издеваться, убейте.
Огонек восхищения на мгновение зажегся в серых глазах Виктора. Подойдя к ребенку, он ласково потрепал его по шее:
– Вспыльчивый, волчонок! Ну, ладно, не кипятись. Откуда я мог знать твоих папку и мамку? Прости, больше не буду.
Вадик хотел отказаться от еды, но вкусный запах свежего сала ударил ему в нос, напомнив, что он не ел около суток. Ополоснувшись ледяной водой из умывальника, мальчик неохотно сел за стол.
– Извини, чем богаты, – в жестяную кружку мужчина налил кипятку. – Ты, конечно, знал лучшие дни. А я привыкший.
Гимназист хотел съязвить, но передумал и вцепился зубами в кусок черного хлеба.
– Ты в школе учился? – поинтересовался Виктор.
– В гимназии.
– Это для богатых, – констатировал красноармеец со знанием дела. – В селе, где я родился, школ вообще не было.
Вадик вскинул брови:
– Почему?
– Не полагались они нам, – отхлебнув из кружки, пояснил мужчина. – Крестьяне мы, бедняки, иначе говоря, низший сорт. Как ты считаешь, справедливо? Чем мой сын, например, хуже тебя?
– Ничем.
Гимназист ответил совершенно искренне. Классовые предрассудки были чужды их семье.
Виктор удовлетворенно кивнул:
– Вот видишь... А правительство наше так не думало. Получается, один Ломоносов смог выбиться в люди из крестьян? Али ты еще кого знаешь?
Мальчик наморщил лоб:
– Никого.
– И я о том же.
Воспитательная работа начала давать свои плоды. В словах большевиков Вадим видел определенную логику. Естественно, чем плохо, если по мановению волшебной палочки люди станут жить одинаково хорошо?
– При чем тут волшебная палочка? – сердился его наставник. – Эту сказочную жизнь построим мы с тобой.
Сначала Вадим не говорил с Виктором о своих родителях, боясь задать вертевшиеся на языке вопросы: за что убили его маму и папу? Вот если бы кто-нибудь объяснил им, в частности, далекому от политики Петру Петровичу, чего хотят пришедшие к власти, разве его добрые родители были бы против? А их соседи, Михаил Павлович и Алексей Васильевич, такие честные и благородные? Неужели они помешали бы строительству новой жизни? Почему никто не потрудился узнать, спросить этих людей? Почему их сразу приговорили к смерти? Думая об этом, мальчик плакал в подушку, а наутро, вставая с опухшими глазами, хмуро смотрел на своего ментора. Мужчина оказался не дурак, однажды поинтересовавшись:
– Не можешь простить нам родителей?
– За что вы их? – давясь рыданиями, глухо выдохнул мальчик.
Красноармеец посадил его на колени:
– Понимаешь... Необходимо уничтожить не только явных врагов, но и так называемых сочувствующих, чтобы они потом не стали пособниками в организации контрреволюционных заговоров.
– Но мой папа не интересовался политикой! – воскликнул Вадик.
– И плохо. Видишь, к чему это привело. А вот если бы, к примеру, он перешел на нашу сторону, такого с ним никогда бы не случилось, – Виктор достал из кармана большой грязный платок и шумно высморкался. – Что касается твоих соседей – офицеришек... Эти расстреляли бы меня и мне подобных без суда и следствия. Васек и Семен убрали их совершенно правильно.
– А Иришку, Вареньку?
– Вот это зря, – отозвался наставник. – Дети не отвечают за грехи родителей.
На этом разговор окончился. Чтобы не причинять себе боли, мальчик поклялся хранить память о родителях в своем сердце и не осквернять ее беседами с теми, кто их никогда не знал и для кого они – определенное препятствие на пути достижения пусть благородных целей.
– Я вас не забуду, – шептал он перед сном. – Вы хотели, чтобы я продолжил наш славный род. Я сделаю это.
Принимая многое из социалистической теории и глубоко пряча свое несогласие с ней по определенным пунктам, под руководством опытного наставника изнеженный гимназист превращался в сына полка. Мальчишкой он участвовал в боевых сражениях, выполняя работу санитаров и медсестер: перевязывал раны, делал целебные отвары, накладывал шины. Способности к медицине брали верх.
– Сразу видно, из семьи врача, – улыбался Виктор, наблюдая, как ловко останавливает кровь его воспитанник. – Вот закончится проклятая война – пойдешь учиться. Нашей молодой Советской республике хорошие специалисты очень нужны.
Когда жизнь не течет плавно и размеренно, как равнинная река, а низвергается водопадом, время бежит очень быстро. Не успел Вадим оглянуться, как из щупленького гимназиста он превратился в мускулистого высокого юношу с черным пушком над верхней губой. Виктор поседел, постарел, но оставался таким же жизнерадостным. В качестве делегатов старшего товарища пригласили в Петроград на съезд. Оставив своего ученика на попечение Семена и Василия, с недавних пор ставших хорошо относиться к изнеженному гимназисту, как они его называли раньше, Виктор отправился в столицу. Приехал он радостный.
– Война закончена, – заявил он боевым друзьям. – Наш полк расформировывают. Можете возвращаться в родные края.
Все загудели, закричали «ура».
– Ты тоже отправишься в родную деревню? – дрожащим голосом спросил Вадим Виктора.
Лицо наставника помрачнело.
– Померла моя Надя, – каким-то неестественным голосом вдруг проговорил он. – Вчера получил телеграмму. От тифа. У меня теперь, как и у тебя, браток, ни сзади, ни спереди никого, – он закрыл лицо руками. Юноша положил ему руку на плечо.
– Сочувствую, – проговорил он. – Но не ты ли меня учил...
– Знаю, – перебил его Виктор уже довольно бодро. – Поэтому я отказался ехать под Курск. Да и с тобой расставаться не хочется. Тебе в моей деревне делать нечего. Ты у нас должен учиться – это не обсуждается. Так что попросился я в твой родной город Приреченск. Буду там милицейские отряды организовывать.
Услышав об этом, Вадим поморщился. Воспоминания о родителях не притупились со временем, не стали менее остры. Он по-прежнему видел их во сне, просыпаясь на мокрой от слез подушке, разговаривал с ними, просил совета. Если они с Виктором вернутся в Приреченск, как он перенесет встречу с городом, подарившим ему самые счастливые и самые скорбные минуты жизни? Словно прочитав его мысли, старший товарищ погладил его по голове:
– Ничего страшного, вот увидишь. Родные стены всегда греют.
На том и порешили друзья, на следующий день сев в поезд, идущий до Приреченска. Выйдя на перрон, вдохнув свежий весенний воздух, бывший гимназист почувствовал, как от волнения сжало горло. Его город, его Приреченск! Вот высокий шпиль на башне с часами, золотые купола церкви Казанской Божьей Матери! Как хорошо, что его почти не задела война! По сверкающим рельсам, как и в старые добрые времена, бегали трамвайчики, по мощеной мостовой сновали мальчишки– газетчики. Небольшие особнячки все так же радовали глаз. Укрепившиеся в городе большевики поменяли надписи на зданиях. Многие из них были непонятны молодому человеку.
– Мы будем жить в моей квартире? – дрожащим голосом спросил Вадим.
Виктор усмехнулся:
– Размечтался! В таких хоромах нас не поселят. Там наверняка уже какой-нибудь начальник живет.
Молодой человек поднял брови:
– А ты чем хуже? Ведь сам признался: в Петербурге тебе сам товарищ Ленин руку жал и говорил, что наслышан о твоих подвигах.
Наставник пожал плечами:
– Как ты не понимаешь! Пока я простой солдат.
– Разве большевики делят народ на простых и непростых?
Виктор нахмурился. Разговор начал принимать нежелательный оборот.
– Есть приказ, а приказы не обсуждаются, – коротко бросил он. – Где улица Минная, знаешь?
– Знаю.
– Дом шесть, квартира двенадцать. Это наше с тобой жилье. Найдешь?
– А как же!