Туман в слюде клубился, и Кристина поняла, что это чужой сон. Пока Шелд ощущал лишь это — сон, что снился господину Хрюсу за несколько песчинок до убийства.
— Слишком слабый след, — куратор открыл глаза и встряхнул рукой. В его ладони блеснуло двойное лезвие. Такими пользовались дознаватели на выезде, если нужно добраться до крови или лимфы трупа. Аккуратный разрез прочертил запястье погибшего, и Крис заставила себя не отворачиваться. Шелд прижал пальцы к разрезу, а орита с облегчением уставилась на кристалл.
— Что-то есть! — обрадовалась она.
— Да. Я вижу, — безразлично отозвался куратор.
В слюде возникло призрачное изображение сапог, грубых и высоких. Такие носят садовники или рыбаки. Мозолистые руки с обгрызенными ногтями. Кристина всматривалась, затаив дыхание и забыв о трупе на постели. Таинство оживления чужих воспоминаний завораживало и будоражило кровь. И хоть она знала о том, как это происходит, снова не смогла удержаться от изумления.
— Стоп! — в слюде застыло лицо убийцы: пожилой мужчина, лицо обезображено кривым рубцом. Грубые ладони, обхватывающие голову спящего и резко дергающие… — Есть отпечаток!
Куратор поднялся и глубоко вздохнул, откинув голову.
— Шелд… С тобой все в порядке?
— Да.
Крис осторожно сложила экран в футляр.
— Можно я сделаю записи на улице? Здесь дышать нечем.
— Окна закрыты, — тихо сказал Шелд. — Да. Идем.
Законников было уже несколько, они стояли за оградой, зная, что присутствие людей может сбить эмпата со следа.
— Нашли что-нибудь?
— Отпечаток! — Крис слегка улыбнулась. — Полноценный.
Бородатый служитель закона присвистнул.
— Ого, что, и личико засветилось? Повезло. Мы боялись, что бедняга так и не проснулся прежде чем уйти к праотцам.
— Порой можно увидеть след даже того, что не запомнила жертва, — Крис чуть улыбнулась. — Наша память хранит гораздо больше информации, чем мы осознаем.
— Приятно встретить такую умную и красивую девушку, — законник подмигнул Крис. Он явно был не против пообщаться с оритой, но присутствие молчаливого Шелда его останавливало. — Вы новенькая? Я бы вас запомнил, — он перевел взгляд на куратора. — Расскажете, что там произошло, господин дознаватель?
Шелд молча вытер пальцы влажной салфеткой, выкинул ее и надел черные перчатки.
— Слайды и опись вам передадут в установленном порядке, — негромко сказал он и пошел по дорожке к выходу. Крис напоследок улыбнулась доброжелательному законнику и торопливо двинулась следом.
По дороге к хранилищу куратор молчал, лишь вертел на пальце свое кольцо. Кристина тоже не лезла с разговорами.
Глава 7
…Тонкое тело скользнуло в приоткрытую дверь, и Милинда залезла ко мне под одеяло, завозилась, сворачиваясь.
— Мили, если тебя у меня застанут, отец будет ругаться, — сонно пробормотал я, не открывая глаз. Но все же повернулся, прижимая к себе дрожащее девичье тело.
— Я не могу без тебя уснуть, — прошептала она.
— Мили, тебе скоро пятнадцать, а ты ведешь себя, как ребенок, — я зевнул ей в макушку.
— Мне с тобой лучше спится, — ее голос тоже стал сонным, она снова поерзала. — А утром сбегу к себе, только разбуди меня, хорошо?
— Спи уже, — буркнул я. — Мне вставать рано… И если будешь крутиться, я тебя на пол сброшу.
— Кай, не забрасывай на меня ноги! — шепотом возмутилась она.
— Моя кровать, что хочу, то и делаю, — отрезал я. — Все. Спи.
Мили помолчала.
— Кай.
Тишина.
— Кай, слышишь? Прекрати притворяться, ты не мог так быстро уснуть!
— Мили, я тебя сейчас выгоню.
— Кай, как думаешь, что мне надеть на праздник? Платье с розами, или то, голубое?
— Понятия не имею.
— Ну, скажи, тебе что, трудно? Тебе какое больше нравится?
— Голубое.
— Ну вот, видишь, — Милинда перевернулась, уткнулась носом мне шею. — А как ты считаешь…
— Милинда, я сплю.
— Кай, а где…
Я столкнул Мили на пол, перевернулся на другой бок и захрапел. И тут же получил удар подушкой по голове.
— Ах ты зараза! — Мили хихикала, сидя на кровати, в свете луны ее белая ночная сорочка светилась, словно призрачная, очерчивая контуры тела.
Я перевернулся на живот и обнял подушку.
— Кай, ну не спи!
Сделал вид, что не слышу, и даже не повернулся, когда Мили снова залезла под одеяло и закинула на меня руку и ногу.
— Ну и ладно… — пробурчала она. — Соня…
* * *Лето
Кай
Утро как всегда серое, мутное, в клочьях тумана, цепляющегося за растения, и с мокрой травой. Рассвет только-только окрасил мир бежевым цветом, стирая ночную черно-желтую палитру мрака и фонарей. Но в мягком свете зари и белесости тумана все казалось смазанным, приглушенным.
Тихим.
Вышел в сад, постоял босыми ногами на сырой земле, ежась от холода. Вздохнул и начал разминку, успокаивая дыхание и контролируя движения. Наклон, поворот, вдох — выдох. Выпад, бросок, вдох — выдох. Удар, разворот, вдох — выдох… Мышцы напряжены и растянуты до предела, до ноющей сладкой боли. Кости почти трещат от нагрузки и неестественных, вывернутых поз и собственного веса. Сознание очищается и дурные сны покидают голову.
Черви грызут. Но не сильно. Пока не сильно.
Наклон, поворот, вдох — выдох.
— А что вы делаете? На танец похоже.
С трудом сдержался от желания свернуть кое-кому шею. Вышел из позы, встряхнул руки, ставшие легкими, и только после этого повернулся. Девчонка попятилась, увидев мое лицо — наверное, оно было не слишком приветливым.
— Первое правило — не лезть, когда тебя не просят, — негромко сказал я, делая к ней шаг. Она посмотрела на лезвия, зажатые в моих руках, и снова попятилась. Синие волосы казались слишком яркими и цветными в этом туманом бежевом мире.
— Второе правило — не лезть, когда я тренируюсь.
Шаг.
— Третье правило — сделать так, чтобы я вообще тебя не видел.
Шаг.
— Четвертое…
— Хватит! — она зажмурилась, сжав кулачки, и тут же распахнула глаза, повторила яростно: — Хватит! Я уже поняла! Простите!
Шаг.
— Четвертое правило — никогда меня не перебивать.
Она споткнулась о порог и свалилась. Резко перевернулась, скатилась и быстро распрямилась, словно пружина. Снова сжала кулаки, чуть выставив вперед ногу, чтобы удержать равновесие во время удара. И кулаки держит правильно, по-мужски, не как девчонка. Явно приходилось защищаться. Причем недавно: костяшки сбиты. И смотрела так грозно, и впрямь — валькирия… если бы не кашель, который вдруг согнул девчонку, и она мигом растеряла весь свой боевой вид.
Я отступил, мрачно ожидая, когда она откашляется.
— Одевайся и иди в дом, покажу, где что лежит. Я скоро уйду.
— Вы не боитесь, что я вас обворую и сбегу? — хрипло протянула она за спиной.
— А ты обворуешь? — бросил через плечо.
Она помялась.
— Нет. Но кто ж на слово верит? Доказательства же нужны. Бумажки всякие… А у меня нету, — она произнесла это с вызовом, словно ожидая, что я тотчас потребую эти самые бумажки. Которых нету.
— Я тебе верю, — хмыкнул я и пошел к дому. Она догнала, пристроилась сзади — на узкой дорожке сада по-другому никак. Всей кожей чувствовал ее взгляд, прожигающий мою голую спину и узоры на ней. Но от вопросов синевласка удержалась, молодец.
И уже в доме все-таки спросила, рассматривая серебряную цаплю.
— Как же вы мне верите… Вы же меня совсем не знаете… Нельзя же так…
— Я знаю о тебе достаточно, Лилия.
Она фыркнула насмешливо и закатила глаза, показывая, что она думает о моей самоуверенности. Я не люблю демонстраций, слишком театрально и пафосно на мой взгляд. Но иногда они необходимы. Тронул пальцами ее кожу на шее, там, где бьется пульс.
— Сирота. Родом из летнего протектората, связь с ним… Приют для беспризорников. Убегала… Шесть раз. Ловили. Выпустили год назад. Побираешься… После смерти родителей? Да… Пожар. Одна осталась…
Она отпрыгнула, прижалась спиной к стене, дрожа так, словно увидела призрака. В медовых глазах плескался откровенный ужас.
— Вы… вы…
— Дознаватель, — любезно подсказал я. — Эмпат. Ты ведь знаешь, что означает это слово?
— О, богиня жизни и спасительница душ, защити и помилуй, — торопливо пробормотала девчонка, скрещивая пальцы. — Вы читаете мои мысли?
— Я улавливаю эфир твоих образов. Чувствую эманации. Настроение. Если захочу, то смогу увидеть все, чем ты занималась в ближайшие десять лет, ведь ты понятия не имеешь, что такое экранирование или сферозащита. Так что да, я уверен, ты не станешь у меня воровать.
Пошел в душ, бросив быстрый взгляд на хронометр.
— И если решишь уйти, захлопни дверь. Я не расстроюсь.
Она отпрыгнула, прижалась спиной к стене, дрожа так, словно увидела призрака. В медовых глазах плескался откровенный ужас.
— Вы… вы…
— Дознаватель, — любезно подсказал я. — Эмпат. Ты ведь знаешь, что означает это слово?
— О, богиня жизни и спасительница душ, защити и помилуй, — торопливо пробормотала девчонка, скрещивая пальцы. — Вы читаете мои мысли?
— Я улавливаю эфир твоих образов. Чувствую эманации. Настроение. Если захочу, то смогу увидеть все, чем ты занималась в ближайшие десять лет, ведь ты понятия не имеешь, что такое экранирование или сферозащита. Так что да, я уверен, ты не станешь у меня воровать.
Пошел в душ, бросив быстрый взгляд на хронометр.
— И если решишь уйти, захлопни дверь. Я не расстроюсь.
* * *В доме горел свет, и я постоял, раздумывая, не ошибся ли адресом. Конечно, не ошибся, просто снова забыл о девчонке. Все-таки, наши воспоминания живут своей собственной жизнью. Когда хочешь что-то забыть, хочешь до отчаяния, до темноты, до червей, грызущих голову, это оживает снова и снова, врывается в твою реальность, заменяя собой повседневность. А сама реальность стирается, исчезает и становится несущественной.
Вот и я снова забыл о реальности.
И о девчонке с синими волосами.
Постоял и пошел вдоль ограды, обходя дом, в окнах которого гостеприимно горел свет. И даже пахло по-другому, чем-то живым. Не уверен, что мне это нравится. Торец дома упирается в стену соседского сада и увит виноградом. Я подтянулся, схватился рукой между двумя шипами, укрытыми тьмой, поставил ногу в углубление, невидимое для непосвященных. Перемахнул через ограду и спрыгнул в глубине сада. Прошел под низко нависшими ветвями деревьев и встал у окна, рассматривая дивную картину.
«Валькирия» в тех же штанах, закатанных до худых острых коленок, той же зеленой кофте, открывающей живот, стоит у камина, выгребая золу и громко напевая какую-то песенку без смысла и рифмы. Мой дом, привыкший к тишине и покою, морщится от недоумения и презрительного осуждения, косится циферблатами хронометров и возмущенно трясет занавесками, требуя удалить источник шума.
В целом я с ним согласен.
Приоткрыл дверь террасы, тихо прошел сквозь спальню и встал за спиной Лили, рассматривая позвонки ее хребта, выпирающие, когда она наклонялась.
— … Твои руки, твои губы, снова-снова… — напевала девчонка, старательно орудуя в черном нутре камина. Слухом и голосом природа ее явно не наделила, зато упорством — вполне. — Губы-губы… Руки…
Она чихнула, не успев убрать голову, и черная сажа облаком взметнулась в камине.
— Дрянь ты, — обижено сообщила золе Лили и села на пол. Повернула голову. Ойкнула, увидев меня.
К вспотевшим волосам и лицу прилипла сажа, короткие волосы снова торчали иглами, делая девчонку похожей на дьяволенка.
— Мыли-мыли трубочиста, чисто-чисто… — пробормотал я.
— Чего? — не поняла она.
— Ничего.
Я пошел на кухню, надеясь, что она тихо уберется, пока я отвернулся. Но, кажется, я переоценил понятливость «валькирии».
— А я не слышала, как вы вошли, — она уселась на стул возле стола. — Хотя я всегда все слышу. У меня слух, как у кошки! И бегаю я быстро. Всегда успевала услышать и убежать. А вас вот не услышала. Вы через террасу вошли?
Удивительная логика. Непостижимая.
— А я все убрала! А камин вот не успела… Золу можно под розы закопать, это удобрение, я знаю. Полезно цветочкам. И сами розы надо обрезать, только нужен крепкий нож, а я…
— Не надо, — оборвал я.
— Чего?
— Что. Сад не трогай. Ничего не обрезай. Убрала — хорошо. Свободна, — я выдавил это, не поворачиваясь и не желая видеть испачканное сажей лицо и синие волосы.
Лили помолчала. И так же молча соскользнула со стула и зашуршала в коридоре, видимо, натягивала свою куртку. Я вздохнул с облегчением, желая, чтобы она скорее убралась. Дверь тихо хлопнула, а я закрыл глаза. Подышал, успокаиваясь. Старый дом тоже вздохнул, погружаясь в привычную тишину и покой.
Я распахнул дверцу холодильного шкафа, в поисках льда для виски. И остановился, рассматривая содержимое полок. Все на свои местах, нетронуто. Зрительная память у меня идеальная, да и с логикой все в порядке. Только молока в бутылке стало меньше, но сдается мне, кормила она не себя, а Мрака. Глянул на стеклянную дверцу навесного шкафа, внутри которого стояло блюдо с печеньем. На стекле отпечаток девичьей ладошки, но готов поклясться, что все печенья на месте.
Со злостью хлопнул дверцей, так что она жалобно звякнула, и пошел в сад, туда, где стоял домик прислуги. В дверь постучал и отошел, облокотился о деревянный столбик, поддерживающий навес над порогом.
Девчонка вышла бочком, так же, как ее проклятый кот.
— Что-то не так? — испугалась она. — Я золу не убрала, потому что вы же сказали… А я подумала, надо уйти… я уберу сейчас, если вы думаете, что я бросила, а я не бросила, я потому что…
— Почему ты не поела? — смотрю в сад, не желая поворачиваться. Девчонка меня раздражает, и это… раздражает!
— Так вы же не сказали…
— Мрак тебя забери! — я все-таки обернулся, почти с ненавистью глянул в ее испуганное лицо. Лили попятилась и инстинктивно сжала кулаки. Глубоко вздохнул, приходя в себя. — Идем.
Она послушно потрусила следом, даже не взяв куртку. В доме я кивнул на дверь кухни.
— Ты сейчас достанешь и разогреешь все, что хочешь, или все, что найдешь в холодильном шкафу. Поняла? И будешь есть каждый день, не спрашивая у меня разрешения. Если там есть еда, значит, ее можно есть. Ясно тебе?
Она кивнула так же испуганно. Я отвернулся и ушел в душ, на ходу раздеваясь. Ледяные струи чередуются с горячими, успокаивая сознание и усмиряя злость. Вышел почти спокойным, сел на стул напротив Лили. Она умылась, личико чистое, даже волосы приглажены и пушатся синими кончиками. На столе расставлены блюда с едой — похоже, сюда переместилось все содержимое холодильного шкафа. Две тарелки: для меня и для нее. И на каждой вилка и одна салфетка.
Изысканный легкий ужин в респектабельном доме достопочтимого и благородного господина и его милого семейства. Не хватает розочки в хрустальной узкой вазе.
— Я не голоден, — бросил холодно и плеснул в стакан виски. — Ешь.
Приказывать дважды не пришлось, хотя и вспыхнула обиженно, но ложкой заработала споро, все так же закрывая еду локтями. Вытерла рот ладонью, смутилась и промокнула салфеткой. Чинно так. Покосилась на блюдо с печеньем. Я забрал стакан и ушел в гостиную, сел на ковер напротив черного нутра камина. Кот вылез из какого-то своего укрытия, уселся рядом в ожидании вечернего представления.
Тощая фигура метнулась передо мной и торопливо принялась убирать золу.
— Иди ешь, — грубо сказал я. — И Мрака покорми. Мясом.
Лили постояла, раздумывая, но ушла. Я закатал рукава, почистил камин, аккуратно вымыл пол рядом. Принес дрова из пристройки за домом, сложил горкой и зажег. Чудовища вылезли из-за древесных поленьев, запрыгали красноглазыми угольками. Пока маленькие, даже забавные, но когда огонь разгорится, они вырастут и оскалятся уже по-настоящему, начнут выть в каминной трубе и биться в стеклянную заслонку, пытаясь выбраться.
На кухне тихонько журчала вода и звенела посуда. Потом все стихло, и на досках пола застыли голые девичьи ноги.
— Я там убрала… — неуверенно потопталась Лили. Повздыхала, поняв, что я не отвечаю, и пошла к двери.
— Я деньги оставлю, — негромко сказал я, не отводя взгляда от хохочущей в камине морды. — Купишь завтра продукты. И какую-нибудь одежду себе. Еще мыло и шампуни, какие захочешь, но мои больше не бери.
Босые ноги снова приблизились, я видел их краешком глаза.
— Спасибо… но… я не понимаю!
Все-таки пришлось повернуть голову. Она стояла, сжав ладони и закусив губу. Теперь понятно, почему они у нее такие обкусанные.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите! Зачем взяли в дом, кормите, одежду… вот. Деньги там… Что вам от меня нужно?
На бледном лице написано такое отчаяние, что стало смешно. Я и рассмеялся. Действительно, что?
— Можешь считать последним отголоском давно подохшей совести, — хмыкнул я.
— Чего? Я не понимаю… вы непонятный.
Я снова рассмеялся. Забавная девочка с синими волосами.
— Мне ничего от тебя не надо, Лили. Совсем. И если завтра ты исчезнешь вместе с котом, я вряд ли это замечу.
— Вы врете, — тихо, но убежденно выдохнула она. И опустилась коленками на доски пола, словно не решаясь сесть на ковер. — Вы все врете, что не заметите и что вам все равно! Я чувствую. Я не как вы, этот… эмпант, но я чувствую!
— Ну да, хваленая чуйка валькирии, — пробормотал я, отпивая виски. — Наслышан.
— Вы издеваетесь… — она снова закусила губу. — Я не глупая. Хоть и не понимаю иногда ваших слов, но я не глупая!