На бампер одного из вездеходов взбирается мужчина. Он обращается к жителям деревни по-русски. Это предатель, бежавший из Красной армии и завербованный в бригаду Дирлевангера. Бригада Дирлевангера принимает к себе всех, кто готов убивать, без разбора и непрерывно.
Детман не понимает русского языка, но он знает, что говорит мужчина.
- Здесь были партизаны. В этой деревне есть партизаны. Где-то здесь спрятано оружие. Это плохо. Немцы - ваши друзья, но вы платите за их доброту пулями. Скажите нам, кто из вас партизаны. Кто по ночам выходит убивать немцев. Это плохие люди и они принесут вам несчастье. Скажите нам, где спрятано оружие, и мы снова станем друзьями. Немецкая армия не собирается причинять вам вреда. Где спрятано оружие. Вам будет плохо, если вы не скажете. Мы - ваши друзья. Где винтовки? Кто из вас партизаны?
Он говорил не меньше пяти минут. Повторяя одни и те же требования. Одни и те же обещания. Одни и те же угрозы. Немецким солдатам, по большей части вырвавшимся из-за колючей проволоки концентрационных лагерей, скучно. Весь этот разговор - пустая формальность. Они и так могли здесь навести порядок.
Наконец русский замолчал. И тогда заговорил опирающийся на палку бородатый старик, согбеный долгими годами тяжкой жизни. Он произнес всего несколько слов.
- Что он сказал? - спрашивает Детман. Голос у него безразличный, скучающий.
- Он говорит, что у них нет оружия. Они ничего не знают о партизанах. Они простые крестьяне.
Детман кивает и русский спрыгивает с бампера вездехода и подходит к нему. Напряжение солдат возрастает. Детман приказывает капралу и двум солдатам следовать за ним. Они направляются к шеренге жителей деревни. Детман останавливается, перед ним оказывается женщина средних лет, совершенно бесформенная под ворохом натянутых одежд, но с острым взглядом голубых глаз, в которых замешательство и страх.
- Где оружие? - спрашивает русский. Голос его напряжен.
Женщина качает головой, словно не понимает. Детман щелкает пальцами и капрал выпускает очередь из автомата ей в живот. В тишине выстрелы звучат ужасающе громко, женщину отбрасывает назад. Она лежит на земле и негромко стонет хриплым сорванным голосом.
Детман подходит к следующему в шеренге. Это мальчик лет десяти, у него большие дикие глаза и иссохшее от голода тело. Тот же самый вопрос. Ребенок всхлипывает и смотрит на старших в поисках ответа. Капрал стреляет один раз, снова в живот. Жители деревни вздрагивают, дети плачут, люди бригады Дирлевангера смотрят на все это сузившими глазами, облизывая губы, словно они покрыты сахаром.
Десять раз русский задает вопрос. Десять человек уже умирают на земеле, капли росы окрашиваются в рубиновые тона. Капрал с неторопливой решительностью вставляет в автомат новый магазин.
Одиннадцатой в шеренге оказывается девушка, хрупкая и угловатая во всей чистой красоте только что наступившей зрелости. Огромные глаза прикрыты, она непроизвольно дрожит. Детман кивает двум солдатам, сопровождающим капрала - палача. Они выводят девушку и ставят её перед шеренгой жителей деревни. Так, чтобы те могли все видеть. Затем срывают с неё одежду. Она прекрасна, как хрупкая маленькая роза украинских степей. Длинные ноги, маленькие груди с нежными коричневыми сосками, сморщившимися на утреннем холоде, легкое пятнышко волос между ног. Слезы текут по щекам, но она не произносит ни звука. Тишина нависла свинцовой тяжестью и один из пулеметчиков вытирает свои вспотевшие от пластиковой гашетки руки о штаны.
Детман снова кивнул и пятеро солдат поспешно друг за другом насилуют девушку. Тело её лежит, как прекрасная птица среди ранних летних цветов.
- Где оружие? - спрашивает её русский, вздрагивая от возбуждения. Она качает головой и стонет.
Ее относят к вездеходу и бросают на капот. Металл нагрет от двигателя. Когда с ней проделывают ужасные вещи зажженными сигаретами и прикладами автоматов, её высокие отчаянные крики похожи на треск разрываемой одежды.
- Где оружие? - обращается русский к жителям деревни.
Все, побледнев, смотрят на то розовое и красное, что лежит на капоте вездехода. Маленькие кровавые ручейки стекают по решетке радиатора.
- У нас нет оружия, - шепотом говорит старик.
Детман пожимает плечами и поднимает в воздух свой автомат, стволом указывая в небо. Затем он неожиданно взмахивает им, как судья с флагом, открывающий гонку на Гран При.
Тишина разлетается вдребезги. Немцы стреляют, сметая ломающуюся цепочку дергающихся и падающих кукол. Это - их оргазм. Это их максимальное наслаждение. Пустые гильзы пулеметов "шпандау" сверкают радугой, они вылетают из казенника. Среди скорчившихся фигур пляшут фонтанчики пыли. Последний выстрел. Последний щелчок курка. Тишина, полная тишина. Медленно уходит в вечность время.
- Shnell, Shnell! * - кричит сержант.
________________________________________________
* Быстрее, быстрее! - (нем.)
Детман с русским забираются в "штейер", где уже ждет шофер. Люди из бригады Дирлевангера льют на тела расстрелянных бензин из пятигаллоновых жестяных банок. Водитель заводит мотор и, объехав деревню, выезжает на пыльный проселок.
- Как вы думаете, - на ломаном немецком спрашивает русский, - у этого деревенского сброда действительно было оружие?
Детман пожимает плечами и приказывает водителю поторопиться. Через полчаса он должен быть на оперативном совещании.
- Нет, не думаю, да и откуда? Но какое это имеет значение?
Насос замолчал и я услышал, как телохранители сбрасывают вниз емкости из под горючего. Я прихватил ещё шесть банок и выбрался на крыло. Один из телохранителей прикреплял магнитную мину к баку своего грузовика. Я протянул Детману открытую банку пива и раздал по одной обоим телохранителям. Детман выдержал, пока они не закончили: но затем, не в состоянии сдержаться, залпом выдул содержимое всей банки. Потом я протянул каждому по банке, открывая у них на глазах - они улыбались как наркоманы, которым торговец наркотиками раздает бесплатные рождественские наборы. В этот раз Детман не стал ждать и схватил свою банку так же быстро, как и его люди. Я стоял, наблюдая за ними, выражая всем видом легкое неодобрение.
- Еще, - простонал один из них. Я с сомнением посмотрел на Детмана.
- Вредно пить много пива на пустой желудок. Вас совсем развезет, сказал я, словно проповедник из Армии Спасения.
Детман отрицательно покачал головой - видно было, что он готов выпить все пиво Мюнхена.
- Если даже мы заснем, неважно. - Я пожал плечами, как бы говоря: "вы - начальник", и отдал им оставшиеся три банки. Оставалось надеяться, что мое снотворное начнет действовать не раньше, чем они благополучно заберутся в самолет.
Палачи на поверку оказалось парнями очень веселыми и общительными. Пока я запускал двигатели, один успел мне рассказать, что они пробыли без воды тридцать шесть часов. Одним коротким словом по-немецки Детман заставил его замолчать. У него оказался с собой симпатичный небольшой чемоданчик с металлическими уголками, который он протянул севшим на заднее сиденье охранникам. Они обнаружили там закуску и шнапс. Я перегнулся через спинку сиденья и прошептал ему на ухо,
- Ваши люди пьют шнапс. Я не хотел бы, чтобы они затеяли пьяную драку на борту.
Он наградил меня искренней ледяной улыбкой.
- Не беспокойтесь и взлетайте.
Я нахмурился и начал обычную проверку по приборам. Взлет со столь твердого грунта оказался достаточно простым делом и я поднял самолет на 250 футов, убрал шасси и закрылки. Все баки были полны. Тут я заметил, как Детман протягивал бутылку шнапса подчиненным. Не знаю, зачем я мучался, чтобы подпоить этих убийц снотворным, казалось, они сами решили напиться до бесчувствия. Он перехватил мой взгляд и холодно рассмеялся.
- Вы это не одобряете. Вы - профессионал. Хорошо, мне это нравится. Но нам пришлось перенести такую жажду, что вы не можете себе представить.
Я кивнул и вернулся к своим приборам. Люди все ещё доверяют мне, думаю, что это из-за моей невинной физиономии, слава Богу, годы измен не наложили на него отпечатка. Еще раз я взглянул на Детмана. Голова у него качалась и глаза, сделанные из крупповской стали, закрывались.
- Я же вам говорил, чтобы не пили все, - натянуто заметил я. На несколько секунд он выпрямился.
- Сон - это как раз то, без чего мне пришлось обходиться несколько последних дней. И кроме того, самолет вести вам. - Чувствуя себя в безопасности в руках честного преступника, он решил воспользоваться заработанным правом и завернулся в большое серое одеяло. Храп его оруженосцев перекрывал порой рев двигателей.
Внизу расстилалось море, и я ещё раз проверил высоту. Мне пришло в голову, что Руперт может воспользоваться радаром, чтобы проследить за моим маршрутом - на этой высоте он просто потеряет нас среди помех.
Если только не следит за мной с помощью спутника-шпиона вроде "Мидаса".
Если только не следит за мной с помощью спутника-шпиона вроде "Мидаса".
Детман, воспоминание второе
Истерзанная Варшава, 1944 год. Восстание продолжается уже шесть недель и повстанцы перешли к обороне. У них не хватает боеприпасов, продовольствия, медикаментов - одним словом, всего. Осталась только безрассудная храбрость, с которой они продолжают сражаться.
Детман командует полком, который бьется в узких улочках. Они накапливаются позади массивных "Тигров" и методично очищают каждый дом, поливая его из пулеметов. Потом солдаты с огнеметами поджигают здание. Люди выбегают наружу, в основном это женщины и дети, и здесь их тут же расстреливают. Войска стали неуправляемы, обезумев от жажды крови.
Детман стоит, укрывшись за броней "Тигра", достигающей толщины фута. Выхлопные газы бьют ему прямо в лицо. Он очень устал, грязен и голоден. С балкона вдоль улицы бьет обложенный мешками с песком пулемет. Пули рикошетируют от стен, некоторые из его людей падают. Большая 88-миллиметровая танковая пушка изрыгает сноп пламени и балкон исчезает. Танк тяжело движется вперед, грохоча гусеницами по булыжникам, давя мертвые тела поляков и немцев. Непрерывно и устрашающе грохочет молох войны. Солдат с огнеметом выступает из своего укрытия за танком. Длинный масляный язык пламени охватывает здание и проникает внутрь через разбитые окна. Из дома выбегает человек, он весь в огне. Капрал яростно бьет его прикладом и продолжает бить, когда тот уже в корчах умирает в водосточной канаве.
Войска прочесывают каждый дом. Внутри раздаются выстрелы и крики, кто-то выбрасывает с третьего этажа женщину. Ее тело ударяется о мостовую и поднимает небольшое облачко пыли. На булыжнике, раздавленная огромными гусеницами "Тигра", лежит кукла. Но у этой куклы течет кровь, это ребенок.
Детман быстро входит внутрь через разбитый дверной проем. Внутри трое небритых, с красными от ярости глазами солдат Дирлевангера, налитых ромом и бензедрином, насилуют ребенка. Он монотонно кричит, словно этого кто-то от него ждет.
- Отставить, грязные свиньи. В бой, - кричит Детман. Его нервы не выдерживают непрерывного напряжения. Теперь большая часть солдат в бригаде Дирлевангера - русские, традиционные враги поляков, они идеально подходят для этой работы, но ими очень трудно управлять. Еще двое солдат тащат вниз по лестнице столик в стиле Людовика XV. В Варшаве трудно найти что-нибудь ценное, им просто повезло, что он попался.
Двое насильников встают и неуклюже выбираются на улицу. Третий же продолжает свое дело. Он зашел слишком далеко, чтобы кого-то слушать. Солдаты со столом остановились, наблюдая. Детман опускает ствол и выпускает веер пуль в лежащих на полу. Небрежно, как отмахиваются от мух. Кровь брызжет на штукатурку, пыль и битый кирпич. Солдаты кивают. Это послужит хорошим уроком. Детман за эти два дня расстрелял три десятка своих людей единственный способ сохранить контроль над ними. Ведь большая их часть даже не говорит по-немецки.
Потом Детман снова возвращается на улицу. По мере того, как дома очищают, их поджигают. Улица позади медленно двигающегося "Тигра" превратилась в сплошное море пламени.
Низко над улицей проносится самолет, черные кресты на крыльях мерцают в тусклом солнечном свете, пробивающемся сквозь клубы дыма. Его пушка выпускает серию трассирующих снарядов в какой-то сквер впереди. Вздрагивает ещё один дом, когда "Тигр" задевает его угол. Кирпичи и черепица тяжелым дождем сыплются на улицу.
Детман стоит позади солдата с огнеметом, когда в того попадает пуля снайпера. Его тело откидывается назад и рука, уже сведенная смертельной судорогой, нажимает на спусковой крючок. Маслянистый язык пламени обрушивается на Детмана и он вспыхивает. Тьма и боль. Ему повезло - рядом оказался его верный ординарец, немец. Русские солдаты из бригады Дирлевангера бросили бы его подыхать в огне.
Вот таким был человек, которого я вез. Таким был человек, которого я собирался предать, одетый в черную форму пережиток Третьего Рейха. И ещё я собирался предать "Интернейшнл Чартер", которая, судя по тому, что мне говорили, сумела бы разрезать на ленточки любого вызвавшего её неудовольствие.
И самым главным было то, что я собирался предать Руперта Дикого. Не знаю, что вы можете подумать, но даже само пребывание с Детманом вполне окупало все полученные мною деньги.
Я пролетел к западу от Крита на бреющем полете и снова повернул на восток, только оказавшись к северу от острова. Теперь я возвращался в архипелаг. Среди тысячи островов, зачастую представлявших только нагромождения скал, я разыскивал вполне определенный остров. Такой, где я смог бы спрятать свою добычу, и чтобы предмет торговли не пострадал.
В первый же месяц моего пребывания на Датосе, буквально в первую свободную неделю, я арендовал рыбацкий катер и отправился обследовать окрестности. Сделать это меня заставил какой-то бессознательный инстинкт, хотя в глубине души я всегда понимал, что очень важно тщательно обследовать то место, где ты живешь и его ближайшие окрестности. Я провел почти целую неделю, путешествуя по Эгейскому морю на катере. Я осматривал все острова, пока меня не начало от них тошнить, и очень сожалел, что не прихватил за компанию какую-нибудь девушку. Зато я записывал сведения о каждом обнаруженном острове и заносил их на большую карту, купленную мною специально для этой цели.
На пятый день я нашел кое-что интересное. Это был маленький островок, не больше мили в длину, расположенный в двухстах милях от Датоса в самом центре архипелага и примерно на равном расстоянии от любой материковой части суши.
Остров был интересен тем, что на нем была узкая, поросшая травой долина, идущая вдоль. Скорее всего, результат какой-то вулканической деятельности, потому что ширина её не превышала сотни ярдов. Но этого вполне хватало, чтобы посадить "чессну".
Бросив якорь, я выбрался на берег. В долине мне попались несколько овец, а в дальнем её конце - небольшой беленый домишка, стоявший на самом берегу. Место было весьма жутковатое - скальные стены по двести футов и узкая полоска травы между ними. Если не пролететь прямо над островом, долину никогда не заметить.
Оказалось, там живет пастух-отшельник. Он хотел уйти как можно дальше от окружающего мира и, насколько я мог судить, ему это удалось. У него была лодка и примерно раз в шесть месяцев он перебирался на соседний полуцивилизованный остров в тридцати милях оттуда и покупал там кое-какие товары. У него была ещё пара коз, снабжавших его молоком.
Мы вместе выпили кофе с мягким и нежным козьим сыром. Я обследовал всю долину. Старик убрал из долины большую часть камней, чтобы улучшить пастбище. Вся остальная часть острова представляла обычное сочетание низкорослого кустарника и валунов. Старик походил на симпатичный старый гриб, и явно стал ещё симпатичнее от того, что долго прожил здесь в одиночестве. Его совершенно не интересовала прочая часть мира и я думаю, что большую часть времени он проводил, глядя на море и размышляя. Он с большой неохотой говорил о своем прошлом, мне так и не удалось его разговорить.
Восточный конец долины плавно поднимался на уровень основной части острова. В конце концов я понял, что при отсутствии ветра можно проскользнуть в эту щель и посадить самолет в долине. И вот теперь я намеревался это проделать. Старик назвал свой остров Платоном; видимо, он был большим сторонником этого старого мошенника. Судьба вознаграждает усердных, так что я сомневаюсь, что хоть один пилот в мире знал о моей частной посадочной полосе, предназначенной для непредвиденных обстоятельств.
Луна осветила вращающиеся лопасти пропеллера и превратила их в сверкающий белый круг. Когда образовался разрыв между облаками, я ещё раз наспех определил свое положение по звездам. Мне не хотел подходить к посадочной полосе, пока не рассветет - и потому я лениво лавировал между островами со скоростью примерно ста узлов. Луна позволяла прекрасно видеть появляющиеся на курсе острова, это было очень удачно, так как мне следовало прокладывать свой курс, по возможности их минуя. "Чессна" не спеша двигалась вперед, как маленький черный крестик над сверкающим белым морем. Постепенно горизонт на востоке начал розоветь и я проглотил таблетку бензедрина.
В кабине стало светлее и теперь бросалось в глаза, насколько тут все изношено. Царапины от отвертки механика на приборной доске казались свежими шрамами. Кожа обивки пересохла и сморщилась, и даже ручка управления потускнела, пластик начал трескаться, а в тех местах, где её касалась рука пилота, остались явные потертости.
Самолет продолжал лететь на высоте сотни футов, пробираясь между островами. При таких частых переменах курса определиться было невозможно, так что мне следовало быть чертовски аккуратным. Я стал осматриваться по сторонам в поисках ориентиров и уже начал беспокоиться, так как не хотел, чтобы заметили, что я слишком долго здесь крутился.