– С длинными белыми волосами, в коротком черном платье с открытыми плечами, – уточнил Симеон вполне охотно, потому что эта блондинка в мини была его единственным приятным воспоминанием.
– И что с ней случилось?
– Не знаю, – честно сказал Симеон. – Я видел, как она шла за остальными.
– За остальными – кем?! – Просто Боб почувствовал головокружение. – За остальными девушками?
– При чем тут девушки?
В трубке повисла тишина.
– Действительно, при чем тут девушки? – после долгой паузы сдавленным голосом пробормотал Просто Боб. – И взорвался: – Да идите вы к черту! Проветрите мозги, проспитесь и утром ко мне с объяснениями, идиот!
– Сам идиот! – ответил охранник, осмотрительно дождавшись гудков отбоя. – И сам иди к черту! Могу даже маршрут показать.
– Шегодня што-то не так, – пробормотала раздражающе энергичная Катюха, жуя лепешку и при этом вертя головой во все стороны.
– А? – секунд через десять откликнулась я, замедленно вращая ложечкой в чашке с колумбийским кофе.
Он был крепкий, как характер Тяпы. Это она велела мне выпить тройной эспрессо без сахара, по вкусу и консистенции похожий на горячий битум.
Я заставила кофеварку работать в режиме машины для варки асфальта для того, чтобы прогнать сон, но, очевидно, кофе получился недостаточно страшным. Я все равно клевала носом и тупила.
– Я поняла: тут четвертый столик поставили! – раздражающе бойкая Катерина откинулась на спинку стула и улыбнулась мне, всем довольная. – Значит, к завтраку ждут не только девушек! Наверное, еще эти придут.
– Кто – эти? – я зажмурилась и отважно допила свой адский кофе.
– Я думаю, Ля Бин с помощницей и симпатяга фотограф.
Я открыла глаза и огляделась. Дополнительный столик и впрямь был накрыт на троих, но едоки за ним пока что отсутствовали. Пустовало и одно штатное место. Я пересчитала присутствующих и подтвердила некомплект:
– Одной девушки нет.
– Я заметила, нет Афродиты, – кивнула Катерина. – Загуляла наша рыжая бестия!
– Ай-ай-ай, нехорошо завидовать, – ласково попеняли ей мы с Нюнечкой.
– Я не завидую, – Катюха потянулась за второй лепешкой. – Я даже рада за нее и за нас. Девушка предпочла старому затейнику-миллионеру молодого красавца-садовника? Прекрасно! Конкуренция на койко-место в номере для молодоженов снижает уровень.
– А вот некоторые беспокоятся, – заметила я.
С частым топотом по ступенькам на террасу взбежал Просто Боб. Он влетел под навес, поозирался по сторонам, как затравленный, потом бестактно пересчитал присутствующих по головам и снова выскочил на террасу.
– Что это он на скальпы наши пялился? Не пропавшие ли платочки высматривал, я надеюсь? – с подозрением спросила Тяпа.
– Пожалуй, я еще капучино возьму, – сказала я Кате и пошла к кофеварке.
Стратегически выгодное расположение в углу рядом с дверью делало сей агрегат идеальным прикрытием для желающих подсмотреть и подслушать, что происходит на открытой площадке.
То есть для нас с Тяпой. Нюня-то до бытового шпионажа не опускается, она соглашается исключительно на разведдействия в военное время, да и то скрепя сердце.
А на площадке происходило что-то интересное.
Вчерашнее белье с веревок еще не сняли, и за пестрым лоскутным занавесом из полотенец, простынок и наволочек туда-сюда метался, волнуя вещички, Просто Боб: его легко было узнать по тощим, бледным, пупырчатым и редковолосым, как у скороспелого бройлера, голеням.
Должно быть, голенастый шеф бегал вдоль строя своих подчиненных – за тряпичной занавеской я их не видела, но слышала голоса.
Судя по интонациям, имел место быть не штатный начальственный нагоняй, а сеанс одновременного перекрестного допроса с пристрастием – всех и каждого.
Просто Боб с пулеметной скоростью тарахтел по-гречески, задавая вопросы, а его подчиненные коротко, вразнобой отвечали. На разные голоса повторялось одно и то же звучное, но непонятное выражение: «Панургос малья». Я заподозрила, что это популярное греческое ругательство. Вероятно, неинформативный мат Просто Боба не устраивал, он продолжал шуметь и был явно зол. Подчиненные пугались и тосковали.
Я тоже опечалилась, не понимая ни слова.
– Может, пропало его любимое столовое серебро? – предположила Нюня. – Или, напротив, в тарелке с салатом нашелся слизняк?
– Надо бы вернуть на место те платки, которые кое-кто стащил, – посоветовала Тяпа. – Не дай бог, тут сейчас начнется тотальная инвентаризация имущества!
– Кто последний за кофе? – вкрадчиво вопросил у меня над ухом знакомый голос.
– Я!
Я обернулась, увидела голливудского типчика и растерялась, сообразив, что ответила ему на своем родном языке.
– Вот дура-то, теперь он точно проассоциирует русское слово с журналисткой из России! – обругала меня Тяпа.
– Может, он не такой умный? – промямлила Нюня.
Но он был именно такой, и даже еще умнее, потому что приветствовал меня бессмертной пушкинской строкой:
– Татьяна, милая Татьяна!
– Мы разве знакомы? – угрюмо буркнула я.
– Кажется, мы встречались. Однажды… Нет, даже дважды!
Типчик торжествующе улыбался, а я разозлилась и сказала:
– Я не запоминаю случайных знакомых.
– Особенно если это уличное знакомство, – с достоинством добавила моя Нюня.
– И даже, можно сказать, подзаборное! – припечатала Тяпа.
Блондин засмеялся, и мне захотелось треснуть его по голове подносом, но тут кофемашинка дипломатично зажурчала, наполняя мою чашку свежим колумбийским битумом.
– Приятно вам подавиться! – по-детски нахамила я и вернулась к своему столику, клокоча от злобы, как эта кофеварка.
Рязанская дева Катерина Максимова неторопливо и основательно намазывала медом третью лепешку.
– Что-то у меня сегодня вовсе нет аппетита, – пробормотала я и отодвинула подальше чашку с двойным асфальтом без сахара. – Пойду погуляю. Подышу свежим воздухом.
Мне хотелось пробежаться по маршруту нашей ночной прогулки, пока по территории не разбрелись остальные гости. Как вернуть на веревку бессовестно украденные платочки, я придумаю позже, сначала надо их забрать!
Дерево, которому доверено было стеречь чужие головные уборы, я помнила смутно. До сих пор мне не доводилось брать в соратники, союзники и подельники растения, вот и не выработалась привычка запоминать их особые приметы.
– Это была роскошно цветущая ленкоранская акация, – подсказала Нюня – ботаничка во всех смыслах.
Роскошных ленкоранских акаций в том углу двора было несколько. Я обошла их все и только на последней – закон подлости работал исправно – нашла свои, то есть чужие платочки. Они слегка размотались и трепетали на ветке, как траурные флажки.
Я аккуратно, чтобы шершавая кора не оставила на нежной ткани затяжек, избавила цветущее дерево от стилистически чуждого ему печального убранства. Но ни свернуть платки, ни рассовать их по карманам не успела, потому что вновь услышала за спиной:
– Татьяна, милая Татьяна!
Ну что мне было делать?!
Я страстно обняла древесный ствол, пряча за ним свои руки с платками.
– Тоска по родине? – с притворным сочувствием спросил знакомый голос. – Я думал, русские скучают по березкам.
– То березка, то рябина! Куст ракиты над рекой! – жалостливо напели мы с Нюней.
– Ленкоранский край любимый! – тут же предложила нам продолжение ехидная Тяпа. – Где найдешь еще такой!
Я поперхнулась этой восторженной фразой.
– А это разве березка? – продолжал допытываться голливудский приставала.
Пальчиками, в свое время натренированными играть гаммы, я под прикрытием древесного ствола в бешеном темпе prestissimo комкала платки, сворачивая их в клубочки.
Не успела!
Поглазев с дорожки, как я страстно обнимаю родную акацию, приставала приблизился к нам с ней и пошел, любуясь удивительной эротической сценой, в обход дерева.
– Это не березка! – гаркнула я, начиная двигаться в том же направлении без отрыва от материнской груди акации.
Это сложное па призвано было спрятать от постороннего взгляда мои шаловливые ручки.
– Это Альбиция ленкоранская, она же Акация шелковая, она же просто Ленкоранская акация…
– Или еще проще – Шелковая альбиция, – сам догадался блондин.
– Говорю же, он умный! – невольно восхитилась Нюня.
– Ленкорань – это разве не в Азии? – спросил приставала.
– Слишком умный, – пробурчала Тяпа.
– Да! – сердито сказала я, молниеносным движением выдернув руки из-за дерева и стремительно погрузив их в карманы на максимальную глубину, отчего мои шорты неприлично низко сползли. – Это не русское дерево, но у меня дедушка как раз из Азии! И прадедушка тоже, и прабабушка!
– Я понял, вы тоскуете по родине предков.
Приставала с интересом осмотрел мой обнажившийся живот и не остановился на этом: опустил взгляд еще ниже.
– А этими черными платочками вы вытираете ручьи горючих слез.
Я поспешно затолкала поглубже предательские газовые язычки.
Развивать тему платочков у меня желания не было.
– Лучшая защита – нападение! – шепнула мне Тяпа.
И я напала:
– Слушайте, чего вы за мной ходите?! Мы не знакомы, я даже имени вашего не знаю!
– Зовите меня Мик.
– Да не хочу я вас никуда звать! Отстаньте, пожалуйста!
– Пожалуйста!
Блондин отвесил шутовской поклон и отступил на дорожку.
Я почему-то ощутила легкое сожаление.
– Еще увидимся! – Он помахал мне рукой и козликом запрыгал вверх по ступенькам.
Я выждала немного и двинулась в сторону густо населенных территорий огородами, то есть кустами.
Контингент шумно и весело плескался в бассейне. Женский смех и притворно испуганные визги сегодня органично дополнились мужскими возгласами и басовитыми смешками.
Я раздвинула веточки и посмотрела: ну, так и есть! Голливудский приставала развернулся вовсю, единолично восполняя дефицит мужского внимания как девушкам, так и примкнувшему к живописной группе дам маэстро.
Мсье Ля Бин в ярко-алых купальных трусах, похожих на укороченные шаровары Тараса Бульбы, притягивал к себе взгляды, пчел и бабочек. Я засмотрелась на его резиновую шапочку: белая, с красным сердечком на лбу, она очень гармонировала с купальными шароварами и в то же время придавала облику маэстро что-то японское.
– Самурай, самурай, кого хочешь – выбирай! – фыркнула Тяпа.
– По-моему, он уже выбрал, – заметила я.
Ля Бин старался держаться поближе к Мику. Не решаясь залезть в прохладную поутру воду, он слонялся вокруг бассейна, пока блондин с откровенным удовольствием купался в голубых волнах и общем внимании.
– Тьфу, смотреть противно!
Я плюнула, попятилась под сень кущ и едва не упала, споткнувшись о неуместный в зарослях инвентарь – сачок для чистки воды в бассейне.
– У тебя хронический запотык! – прокомментировала Тяпа, намекая на вчерашнюю историю с подкосившим меня полотенцем. – Какой дурак здесь это бросил?
Вопрос был риторический: я не забыла, что сачок – орудие труда Аполлона Санторинского.
К сожалению, младого греческого бога поблизости не было, а жаль: я бы с удовольствием посмотрела на его победу над голливудским типчиком в борьбе за всенародную любовь!
Потирая ушибленную щиколотку, я присела на травку, чтобы спокойно обдумать план возвращения законным владелицам вдовьих платочков. Сейчас, наверное, белье с веревок уже сняли, и неожиданное появление ниоткуда пары просторных головных уборов будет очень заметно. Пожалуй, лучше я попробую проделать этот фокус ночью, когда на площадке развесят на просушку новую партию белья.
Я кивнула своим мыслям и увидела прямо перед собой небольшой участок взрыхленной земли. Я уже видела его раньше, когда искала в олеандрах Катерину, но тогда он меня не заинтересовал. Теперь же под руку мне с намеком подвернулась сухая палочка, вот я и ковырнула ею эту свежую грядку – раз, другой… Машинально. Без всякой цели, просто так.
Было в этом что-то медитативное, расслабляющее, удовлетворяющее подсознательное стремление бывшей маленькой девочки спрятаться от проблем в песочнице. Будь у меня совочек и ведерко, я бы непременно слепила из удобренной вулканическим пеплом землицы пару куличиков!
Неожиданно палка-копалка за что-то зацепилась и вырвалась из моей руки, как живая.
– Козел-собака! – безадресно выругалась Тяпа.
Я даже в раннем детстве никому не позволяла безнаказанно грабить меня в песочнице, так что блудной палке пришлось вернуться и поработать энергичнее, чем прежде.
И тут же выяснилось, что запуталась она в какой-то пакле.
Это еще что такое?
– О, это типичная мочковатая корневая система! – авторитетно сообщила ботаничка Нюня.
Я поддела палкой-ковырялкой предполагаемый корень, подняла его повыше, охнула – и выронила свой первобытный инструмент вместе с находкой.
Потому что это была не корневатая мочевая система!
Тьфу, не корневая мочевая!
Т-то есть н-не мочеватая корневатая!
– Хорош заикаться! – рявкнула Тяпа, вынудив меня зажать трясущуюся челюсть перепачканными землицей руками. – Это вообще не система! Это волосы! Просто длинные рыжие волосы, и хватит трястись!
– О боже! – страшным шепотом выдохнула моя Нюнечка и, кажется, упала в обморок.
Подсознание – без всякого запроса с моей стороны – выдало на-гора бородатый анекдот про директора кладбища, который с целью сокращения площадей, времени работы землекопов и расходов на гробы и оградки предложил хоронить усопших стоя, по пояс и взявшись за руки.
Воображение моментально нарисовало одиночное вертикальное захоронение.
– Думаешь, если копнуть глубже, то под волосами обнаружится тело целиком? – усомнилась бестрепетная Тяпа.
– Уж лучше целиком, чем частями! – рассудила я, и впечатлительная Нюня, едва очнувшись, снова ушла в бессознанку.
Я сцепила зубы и заставила себя продолжить раскопки, использовав вместо короткой палочки длинную ручку бассейнового сачка.
Мне удалось отрыть небольшой аккуратный окопчик, но никакого тела там не было, одни только волосы. Клубок грязных рыжих кудрей – не парик, не шиньон, просто узел спутанных локонов.
Рыжих!
Я почесала грязными пальцами в затылке.
Думай, Татьяна, думай…
Чьи это волосы, догадаться было нетрудно: Афродиты, подруги Аполлона.
Афродиты, которая поутру не вышла к завтраку, что – в свете только что совершенного мною археологического открытия – не могло не встревожить.
Я потихоньку вернулась на опушку олеандровых зарослей и из-под прикрытия лаковых кожистых листьев рассмотрела толпу у бассейна.
Рыжей там не было.
За обедом отсутствие Афродиты объяснилось. Просто Боб объявил нам, что процесс пошел: первая девушка отправилась на личную встречу с женихом.
Мне хватило ума посмотреть в этот момент на Ля Бина, и по его удивленному лицу я поняла: маэстро был не в курсе.
– Давайте рассуждать логически, – предложила Тяпа.
Логика – это ее сильная сторона. Тяпа что угодно обоснует логически – хоть необходимость сплясать канкан на столе, хоть угрозу мучительной смерти от голода в случае невыезда на пикник.
– Одно из двух: либо Афродита действительно отправилась к миллионеру, не воспользовавшись предварительно услугами гримера, и тогда это может означать только одно: именно она похожа на вожделенную мадам больше всех… Либо Просто Боб нас обманывает.
– Врет он, точно, – уверенно согласилась Нюня. – Может, Афродита и обошлась без Ля Бина, но ведь она исчезла, а ее волосы – остались!
Я отметила это замечание как смутное по форме, но дельное по существу. Действительно, если Афродита была похожа на женщину-мечту даже без грима, то ей незачем было избавляться от роскошной шевелюры. А если буйные рыжие кудри не вписывались в идеальный образ, то разумно было бы доверить изменение прически мастеру.
Может быть, Ля Бин успел подстричь девушку, но не знал, что она уже отправляется на смотрины, и его недавнее удивление относилось только к этому факту?
Но я решительно не могла поверить, что парикмахерский бог и законодатель стиля закапывает отстриженные локоны клиентки под олеандровым кусточком!
– Как коровьи косточки в сказке «Крошечка Хаврошечка»! – оживилась Нюня. – Из них еще волшебное деревце выросло.
– Не верю, – ответила на это Тяпа, то ли от себя, то ли цитатой из Станиславского. – Маэстро, конечно, паренек нездоровый, но не настолько. Он голубой, но не чокнутый.
Толерантность толерантностью, но я бы не рискнула поставить знак равенства между гомосексуализмом и душевным здоровьем. Однако Нюня сей сомнительный пассаж пропустила и пошла дальше:
– Тогда возникает другой закономерный вопрос: почему Просто Боб нас обманывает?
– Опять же я вижу два варианта: либо он сам не знает, что случилось с Афродитой, либо скрывает от нас что-то очень неприятное, – рассудила наша мисс Логика. – В любом случае, никаких иных объяснений мы от него не получим. Просто Боб просто постарается все замять.
Вот с этим выводом я была абсолютно согласна. Сама работала в структуре власти, помню, знаю: и свою некомпетентность, и собственные ошибки руководящие лица скрывают до последнего. Буквально до последнего патрона! До тех пор, пока дела не станут так плохи, что хоть стреляйся. Хотя и тогда последняя пуля, как правило, достается кому-то другому.
– Что ж, значит, мне остается только наблюдать и ждать, что будет дальше, – подытожила я.
Поскольку наблюдать в мертвый час сиесты было не за чем и не за кем, я отправилась ожидать дальнейшего развития событий в свою келью.
Чтобы организовать приятный полумрак, я закрыла щелистые ставни на окнах, а чтобы при этом обеспечить бодрящий сквознячок, не стала запирать дверь. Оставила ее приоткрытой, но по настоянию трусишки Нюни соорудила примитивную сигнальную систему: пристроила над дверью металлический поднос. А потом легла и не заметила, как уснула.