– Максим, насколько интересно работать с Андреем Алексеевичем?
– Очень интересно. Хотя мне всегда интересно работать.
– А какая поездка Вам запомнилась больше?
– Мне очень понравилось в Монако. И вообще понравился Лазурный берег.
Тогда в Гранде было всего четверо участников. А на следующий год состоялась еще одна поездка во Францию, но уже не в Монако, а на Антибы, тогда группа уже была больше.
– А в Гранде Вы живете по тому же расписанию, что и все участники?
– Абсолютно все делаю вместе со всеми. Кстати, в Норвегии мы питались всего два раза в день, утром и вечером, причем мясо из нашего рациона было исключено.
– Ну и как это оказалось для Вас, трудно или наоборот?
– Вы знаете, я очень часто за работой вообще ничего не замечаю.
– Это очень понятно.
– Так у меня бывает не только в Гранде, но здесь, дома, в Питере. Если я начал снимать, если мне работа нравится, то я не замечаю, как время летит. Про еду напрочь забываю. Поэтому в Норвегии я легко к этому режиму адаптировался. Кстати, все в этом Гранде похудели, постройнели, это люди отмечали сами, потому что они вели специальные журналы, отмечали там свои параметры, их изменение, все регулярно взвешивались, делали замеры. Я ничего такого не делал, и даже когда приехал, то не взвешивался, но по моему субъективному ощущению, я не похудел, каким был, таким остался.
– Насколько интересно общаться в Гранде?
– Интересно, как и в жизни. Туда едут очень разные люди, и очень замкнутые, и открытые. И там происходят те же процессы, там я сталкиваюсь с такими вещами, которые происходят, которые я наблюдаю каждый день.
– Максим, а какова технология Вашего творческого сотрудничества с Андреем Алексеевичем?
– Всегда по-разному в различных творческих проектах. Если это Грандовский проект, то, понятно, что сначала я делаю съемки непосредственно на месте событий. Попутно, если у Андрея Алексеевича бывают особые задумки, тогда то, что ему необходимо, снимаю отдельно.
– Андрей Алексеевич проговаривает для Вас, каким образом это должно быть сделано?
– Да, конечно, он всегда предлагает: сделаем так или вот так… А после возвращения из Гранда, Андрей Алексеевич отсматривает свои материалы, я этого сделать не могу, потому что у него кассеты другие. Потом, видимо, начинается подготовка сценария. И вот здесь я не знаю, как это происходит, как это получается, но Андрей Алексеевич говорит, что помнит абсолютно все из того, что, где и как снимал я, и это действительно так. Естественно, я не могу снять буквально все от начала до конца, это очень большие объемы, но в том месте и в то время, когда я снимал, смысл происходящего обязательно передается. Я понял, как это нужно делать еще в самой моей первой поездке с Андреем Алексеевичем в Швейцарию. Там я как раз наснимал очень много…
– В первый раз было сложно? Или необычно?
– В первый раз, скорее, необычно было. Мне тогда еще не было понятно, что конкретно надо снимать, поэтому я, что называется на нашем кинооператорском жаргоне, очень много «поливал», снимал все подряд, не выключая камеры. Материала я отснял так много, что очень непросто его было потом монтировать. В конце концов я, конечно, понял, что в Гранде главное, понял, что, как и сколько нужно снимать. Просто при съемке есть свои технологии, так же, как и при монтаже, а то, что мы с Андреем Алексеевичем делали, жанрово все-таки ближе к репортажу.
– Просто это некий особый вид репортажа.
– Да, это репортаж, только сделанный с художественной точки зрения и, конечно же, с более развернутой, чем это принято, идеей. Я для себя определил, что наш с Андреем Алексеевичем репортаж – это многокамерная съемка, только снятая одним человеком. По сути, я должен успеть снять одно действие и слева, и справа, и сзади, и спереди, успеть дать и общий план, и крупный, и средний. Далее, поскольку происходит быстрая смена эпизодов – одно действие быстро сменяется другим, потом следующим, я должен успевать снять каждое из них одинаково содержательно и объемно. При монтаже внутри одного действия работы предстоит немало, а если я сниму все общим планом, мне просто монтировать будет нечего. Фильм намного проигрывает от этого, зритель теряет столь важный элемент сопричастности к происходящему. Поэтому съемки – это процесс такой, скажем, многоплановый…
– Здорово! А потом?
– Потом, что касается уже непосредственно нашего с Андреем Алексеевичем сотрудничества, как я уже говорил, после возвращения он через некоторое время приносит мне сценарий. И я начинаю работать. Работается легко, просто качусь, как по рельсам, потому что в сценарии у Андрея Алексеевича все очень четко, шаг за шагом, расписано.
– Какие эмоции сопровождают Вашу работу над фильмом?
– Каждый раз разные. Эмоции, наверное, навевает и место, где я снимал, и воспоминания какие-то…
– С Андреем Алексеевичем сотрудничать КАК?
– Очень комфортно. Конечно, я уже говорил, необычайно интересно. Вообще он сам человек очень интересный. Мне с первой нашей встречи было с ним очень легко – и общаться, и работать. Он всегда, в любое время в отличном настроении. И в поездках – совершенно невозможно сказать, что он замкнут или отстранен – он всегда открыт для общения. Андрей Алексеевич в каждой поездке создает и поддерживает дух группы. Он может и пошутить, может и поругать, когда надо.
– Максим, благодаря Вашей профессии, Вы находитесь как бы и внутри Грандовской атмосферы, и в то же время можете наблюдать за ней, будто снаружи. Как по-вашему, люди меняются в течение этой поездки?
– Да, меняются. Прогресс точно есть. Но особенно это заметно, если человек побывал в Гранде не один раз. Особенно меняется реакция, не просто физическая, а, скорее, психическая – вместо замороженного субъекта можно увидеть человека, очень живо и адекватно на все реагирующего. Он становится более расслабленным, более раскрытым, быстрее понимает, что от него требуется.
– А что из происходящего на Гранде Вы берете для себя?
– Многое. Я, например, всегда внимательно слушаю то, что Андрей Алексеевич рассказывает на лекциях, и отмечаю, на что мне самому стоит обратить внимание. Мне интересна, и думаю, не просто интересна, а полезна, не только теоретическая, но и практическая часть занятий в Гранде, в том числе те упражнения, которые дает Андрей Алексеевич. К сожалению, моя профессия не дает мне возможности принять участие в этих тренингах. Я в это время должен снимать происходящее. Однако, хочу заметить, что в Гранде у меня всегда есть своя физическая, и немалая, составляющая моей работы, и практически всегда кто-то из членов группы, сочувствуя мне, предлагает помощь. Например, в Болгарии, мы забирались на гору вверх – если посмотреть фильм «Небесная медитация», хорошо видно, как это происходило– и при подъеме я, естественно, еще нес с собой необходимое для съемки снаряжение. Если предлагали помочь, я всегда отвечал: «У Вас свои задачи, у меня свои, поэтому свою аппаратуру я буду нести сам».
– Благодаря горе, на которую вы все каждый день поднимались, Максим, в фильме «Небесная медитация», который был снят в Болгарии, впервые появились песни Андрея Алексеевича. Были какие-то в связи с этим сложности в работе, с монтажом, например?
– Нет, никаких сложностей не было. Песни очень хорошо ложились, добавляли в фильм новые краски, новые оттенки, новые эмоции.
– Максим, за что Вы любите свою работу?
– Наверное, за то, что она всегда разная.
– Вам интересно видеть мир через телеобъектив?
– Я бы не сказал, что мне интересно видеть мир через телеобъектив, мне интересен более всего, собственно, сам процесс работы. Бывает так, что я начинаю снимать, и не представляю, что же у меня в итоге получается. Потом уже, когда я на выходе смотрю результаты, оказывается, что все очень даже ничего, даже превосходит мои ожидания. Это можно сказать, например, о фильме «PITERЛА-МА», который мы с Андреем Алексеевичем делали. Честно говоря, у меня были сомнения, я не сразу понял, что же в конце концов у нас получится.
– Максим, я не буду говорить о своих впечатлениях об этом фильме, говорить нужно Вам, но этот фильм ведь очень отличается от того, что вы совместно с Андреем Алексеевичем делали раньше, так?
– Этот фильм какой-то совсем другой. В самом начале, когда Андрей Алексеевич сказал мне, что есть вот такая идея, эта идея будет воплощена в музыке, что мы еще будем делать на эту тему фильм, я, честно говоря, даже не совсем понял, о чем идет речь. В мою задачу входило снять город. Музыки еще не было, не известны были еще ни хронометраж, ни динамика, к тому же, повторюсь, я сначала не понял, а может, и прослушал, когда Андрей Алексеевич рассказывал, что фильм будет чисто музыкальный. Первые два или три трека были готовы месяца через два-три, как раз в июле, когда мы поехали в Норвегию, Андрей Алексеевич дал мне их послушать.
– Максим, Ваше видение, чувствование Петербурга не изменилось после фильма «PITERЛАМА»?
– Я бы по-другому сказал: я привнес в фильм свое видение, свое ощущение города. По большому счету, я ведь снимал так, как я это видел, как чувствовал, потому что музыка, повторюсь, на тот момент еще не была написана. А в результате, я думаю, в этом фильме проявился некий синтез всех его создателей – того, кто снимал, того, кто писал музыку, и того, кто был автором идеи, главным вдохновителем этого произведения – Андрея Алексеевича Левшинова.
– Максим, Вы счастливы?
– Да.
– И в работе, и в семейной жизни?
– Да, Вы знаете, у меня все любимое – любимая работа, любимая жена, любимый сын.
Творческая фильмография М. Гермагенова«Гранд-Мастер Класс в Швейцарии», 2002 «Психология развития», 2003
«Уроки бессмертия», 2003
«Истоки гармонии», 2003
«Развитие внутренней силы», 2003
«Обучение в горах», 2004
«Шавасана», 2004
«Путешествие в медитацию», 2004
«Лесной ручей», 2004
«Настройка тела и духа», 2004
«Сосновый бор», 2004
«Финская гармония», 2005
«Небесная медитация», 2005
«Только натянутая струна звенит», 2005
«Йога для всех», 2005
«Реальный цигун», 2006
«Возвращение», 2006
«Мир увидеть с высоты», 2006
«Вечера на Кипре», 2006
«Реальный бой со своими ложными Я», 2007
«PITERЛАМА», 2007
«Азбука йоги», 2008
«Практики самореализации», 2008
Лариса Корякина
Интервью с С. А. Фоминенко о совместной работе с А. А. Левшиновым
У всех музыкальных гениев непростые судьбы. Судьба Станислава Анатольевича Фоминенко, на мой взгляд, – не исключение. Родился в музыкальной семье, музыкальная школа, консерватория по классу пианиста и композиции. В лихие 80-е играл в группе Стаса Намина, волосы до плеч, гулял и выпивал. Музыкальная карьера была прямой и ясной, как луч лазера. Все оборвала автокатастрофа. Пострадало самое ценное, что есть у клавишника: пальцы и кисти рук. Станислав Анатольевич достойно пережил эту потерю и становится свободным композитором и аранжировщиком. Пишет для Аллегровой, Орбакайте, SMASH и других поп-звезд, не гнушается корпоративными заказами. Здорово врубился в компьютер, обучает молодых, пишет статьи в музыкальные и компьютерные журналы.
В Питере и Москве знают – если нужно что-то экстраординарное в области музыки – это к Фоминенко. Высокий, с задумчивым философским взглядом, прикрытым стеклами очков, Станислав Анатольевич не напрягается и не пытается надувать щеки при беседе. Чашка чая и сигаретный дым, вечер, почти ночь над Невским районом Питера. Станислав Анатольевич отвечает на мои вопросы.
– Станислав Анатольевич, как Вы начали сотрудничать с Андреем Алексеевичем Левшиновым?
– Андрею Алексеевичу нужен был гимн для его Академии «Огненный веер», я написал его. Вот таким образом мы и познакомились.
– И как Ваше сотрудничество развивалось дальше?
– Дальше мы стали делать диск «Шавасана».
– Каким образом Андрей Алексеевич передает Вам идею произведения?
– Это необъяснимо.
– Необъяснимо?
– Да. Это происходит, как Вам сказать, наверное, таким же образом, как женщина выбирает мужчину, за которого хочет выйти замуж.
– Чисто интуитивно?
– Да. И если люди понимают друг друга – а мы с Андреем Алексеевичем понимаем, то у них что-то получится. Андрей Алексеевич не музыкант, он на моем языке, моей лексикой вообще не говорит. Он дает мне некое полуастральное, как это лучше выразить, объяснение…
– Впечатление?
– Не впечатление, а именно объяснение того, что должно быть. Вот в диске «PITERЛАМА» мне нужно было в музыке сделать – вдумайтесь – Петропавловскую крепость, причем так, как будто это снимает камера. Вначале как будто издалека виден мост, потом – словно камера установленная на вертолете, поворачивается, объезжает всю панораму сверху, и потом входит внутрь крепости. Вот сиди и пиши…
– Ого!
– А вы что думали?! Конечно. Вот сижу и пишу…
– Станислав Анатольевич, если передача идеи Андреем Алексеевичем – это необъяснимое действо, тогда, я хочу сказать, что тот результат, то произведение, которое получается на выходе – это тоже нечто необъяснимое.
– Это много корректируется в процессе работы, если не сотни, то десятки раз.
– А чем работа над идеями Андрея Алексеевича Вам интересна?
– Процессом работы. Самое главное в музыке – это процесс работы. Когда она выпущена, она уже неинтересна. Я свою музыку не слушаю. Я ее слушал, пока писал, десять тысяч раз – по тактам, без тактов, сверху, снизу. Потом это уже просто надоедает. Сам процесс работы – это да! С Андреем Алексеевичем интересно прежде всего потому, что у него другое мировоззрение. Интересно потому, что он просто умный человек.
Это работа, с одной стороны, а с другой – я еще полный кайф испытываю.
– Здорово. Работать и еще полный кайф испытывать!
– Это, мечта, наверное, всех людей на свете.
Для работы есть множество, целый шквал инструментов, музыкальных редакторов, каждый выполняет строго определенную функцию. Они, как правило, не очень красивы, они функциональны, этого достаточно. Почему? Я сижу по 14–15 часов за компьютером, и мне не нужно ничего отвлекающего, меня интересует только музыка. Больше ничего. Многие идеи дают сами звуки. Можно взять один звук, следующий, послушать, как они звучат – зловеще, загадочно, страшно…
– Получается, что практически у каждого звука свой характер.
– Конечно. Звук может звучать страшно, мистически. Другое дело, с чем его сочетать, в каком месте. Можно заставить звук петь.
– Ощущение такое, что меняется простран ство…
– Этих звуков тысячи, и все надо знать, просто сидеть и заучивать, как в школе. Человеческие вокальные шумы – дыхание, например… Для одного звука выписывается по десятку, а то и по два трека. Я в любом случае должен подчиняться этому и знать то, что пишут другие музыканты, потому что хотите ли, не хотите ли, но музыка Вас окружает, и ухо все равно подспудно ищет аналог. Если не будет похоже на современную музыку, людям не будет нравиться.
– Это привычка?
– Это не привычка, это рефлекс, который у нас вырабатывают, зарабатывая на этом деньги.
– И этот рефлекс необходимо учитывать, когда пишешь музыку?
– Обязательно. И пусть те произведения, те диски, которые делаем мы с Андреем Алексеевичем, не являются хитами, все равно они звучат современно, и тут никто ничего не может сказать другого. А почему современно – вот на этот вопрос человек, который сам этим не занимается, ответить не в состоянии. А современно потому, что в этих произведениях я применял самые современные тембры. Другое дело – как они используются. Звук должен быть модным, а вот что он играет – это тоже другой вопрос. Звук – это всего-навсего краска…
– А вот как эти краски сложить, как смешать, что в итоге получится… Смысловой какой-то момент…
– Конечно.
– А вот как сочетание звуков дает возможность услышать магию Петербурга – это уже, наверное, то, что не поддается объяснению.
– И да, и нет. Изнутри вся работа выглядит совсем иначе. Вы, если посмотрите, увидите, как скучно выглядит гигантский файл с записью музыки, например, того же первого трека из «PITERLAMA». Вообще никак не выглядит. Вот взять, к примеру, такой момент, что меня не устраивает, как звучит гитара. Можно ее вычленить, открыть гитару и посмотреть, что она играет. Самое сложное – писать барабан. Для этого, конечно, есть очень хорошие машинки, но это удовольствие не просто дорогое – это удовольствие для миллионеров. Здесь вы слышите набранный барабанный звук. С ним также можно делать разные вещи, по-разному изменять. Потом послушать, как звучит все вместе…
– Получается, сделали, обсудили, как получилось, пошли дальше…
– Тут опять все не так просто. Вот взяли, допустим, какой-то звук… Этот звук еще надо выписать. А вот пошаговая структура этого произведения, буквально step by step вместе с паузами. Это все пишется вручную. Потом все складывается…
– Гигантский труд.
– Так я и говорил, что это не дешевое занятие. Оно и стоит соответственно. Партию каждого инструмента в этом вот треке надо выписать. Партию бас-гитары, например…
– А почему бас-гитара используется?
– Бас – это основа всего, на нем все держится. Вот бас барабанный здесь – основа, фундамент, на котором все держится.
– Основа, на которую все ложится…
– Вот если ее нашел, все ляжет, если нашел неправильно – все будет разваливаться непонятно почему… Это беда великая для начинающего аранжировщика, когда он не знает, что делать. Иногда столько идей есть классных, а он не знает, как их воплотить.
– Это основа произведения? И каким образом Вы ее находите.