– Он. Ну надо же. Интересно, на что ему сдались эти колеса? Но, знаешь, есть такая поговорка… пятисотфунтовая горилла спит где захочет.
– А трехсотфунтовая обезьяна может вернуть мне мои колеса? – стоял на своем возница. – Предупреждаю, если я не получу назад свои колеса, у вас будут большие неприятности.
– Неприятности? – уточнил Чудакулли.
– Да, и не думайте, что вам удастся меня напугать. Я не боюсь волшебников. Все знают правила, вы не имеете права использовать магию против гражданских лиц. – Мужчина наклонился к Чудакулли и поднял кулак.
Чудакулли щелкнул пальцами. Налетел порыв ветра, потом кто-то квакнул.
– Я всегда считал это скорее указанием, – мягко сказал он. – Казначей, отнеси эту лягушку на клумбу, а когда он снова станет самим собой, дай десять долларов. Десяти долларов хватит?
– Квак! – поспешила согласиться лягушка.
– Отлично. А теперь кто-нибудь объяснит мне наконец, что происходит?
Где-то внизу раздался грохот.
– Почему мне кажется, что это не тот ответ, которого я ждал? – спросил Чудакулли у мира в целом.
Слуги накрывали столы для ленча. Обычно это занимало много времени. В связи с тем что волшебники относились к принятию пищи крайне серьезно и оставляли после себя жуткий беспорядок, столы постоянно либо накрывали, либо убирали, либо занимали. Только на раскладку приборов уходила уйма времени. Каждому волшебнику требовалось девять ножей, тринадцать вилок, двенадцать ложек и одна трамбовка, не считая бокалов для вина.
Волшебники часто прибывали в зал гораздо раньше времени, назначенного для очередного приема пищи. На самом деле зачастую они даже не уходили. Вот и на этот раз за столом сидел волшебник.
– По-моему, это современный руноплет, – поднял брови Чудакулли.
Профессор держал в каждой руке по ножу. Перед ним стояли солонка, перечница, горчичница и подставка для печенья. Рядом лежали две массивные крышки от супниц. Он отчаянно молотил по ним ножами.
– Чего он тут развлекается? – с недоумением осведомился Чудакулли. – Кстати, декан, кончай притоптывать.
– Клевый ритм, – откликнулся декан.
– Я тебя сейчас так клюну… – зловеще пообещал Чудакулли.
Профессор современного руносложения сосредоточенно хмурился. На деревянной столешнице со звоном подпрыгивали вилки. Ложка, взлетев от скользящего удара в воздух, закрутилась и воткнулась казначею в ухо.
– Что он себе позволяет?
– Ай!
Волшебники столпились вокруг профессора современного руносложения. Тот не обращал на них ни малейшего внимания. По его бороде ручьем тек пот.
– Он только что разбил графин.
– Боль все не проходит.
– Некисло зажигает! – воскликнул декан.
– Как бы водой заливать не пришлось, – откликнулся главный философ.
Чудакулли выпрямился и поднял руку.
– Так, может, кто-нибудь по поводу перца сострит? Или соуса? Напоминаю, есть еще соль. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Мне просто интересно, есть ли разница между профессорами нашего Университета и толпой идиотов?
– Ха-ха-ха, – нервно засмеялся казначей, потирая ухо.
– Это был не риторический вопрос.
Чудакулли выхватил ножи из рук профессора современного руносложения. Некоторое время тот молотил по воздуху пустыми руками, а потом словно проснулся.
– О, привет, аркканцлер. Есть проблемы?
– Ты что сейчас делал?
Профессор посмотрел на стол.
– Он синкопировал, – подсказал декан.
– Я? Никогда!
Чудакулли нахмурился. Он был толстокожим добродушным человеком с тактичностью кувалды и примерно таким же чувством юмора, но тупым он не был. Он знал, что волшебники сродни флюгерам или, скажем, канарейкам, которых шахтеры используют для того, чтобы обнаружить скопление газа. Волшебники по своей природе очень чувствительны ко всякого рода сверхъестественности. Если должно было случиться нечто странное, оно первым делом случалось с волшебниками. И они мужественно встречали опасность лицом к лицу. Или, подобрав мантии, делали ноги.
– Почему все вдруг стали такими музыкальными? – осведомился Чудакулли. – В самом плохом смысле этого слова, конечно.
Он обвел взглядом собравшихся волшебников, после чего опустил глаза.
– И я вижу, манная каша пользуется популярностью в нашем Университете!
Волшебники несколько удивленно посмотрели на свои ноги.
– Ничего себе, то-то мне показалось, что я стал выше! – воскликнул главный философ. – Хотя, вообще-то, я на диете.
– Для волшебника надлежащей обувью являются остроконечные туфли или добротные прочные башмаки, – нравоучительно поднял палец Чудакулли. – А если у вас на ногах что-то странное, значит, вы во что-то вляпались.
– Это манная каша, – попытался возразить декан, – она такая мягкая, идешь, как пружинишь…
Чудакулли тяжело задышал.
– Когда ваша обувь сама собой меняется… – прорычал он.
– Это значит, что в нашу жизнь пришло волшебство? – закончил главный философ.
– Ха-ха, очень смешно, главный философ! – одобрил декан.
– Не знаю точно, что происходит, – произнес Чудакулли низким спокойным голосом, – но если вы все немедленно не заткнетесь, вас ждут большие неприятности.
Он пошарил в карманах, после нескольких неудачных попыток вытащил карманный чудометр и воздел его высоко над головой. В Университете всегда имел место довольно высокий фоновый уровень магии, но сейчас стрелка замерла на отметке «все в порядке». А потом вдруг закачалась, как метроном.
Чудакулли поднял чудометр еще выше, чтобы его видели все.
– Что это такое? – спросил он.
– Такт четыре четверти? – неуверенно предположил декан.
– Музыка – это вам не волшебство! – воскликнул Чудакулли. – Не сходите с ума! Музыка – это бренчание, стучание и…
Он вдруг замолчал.
– Никто не хочет мне ничего рассказать? – подозрительно осведомился он.
Волшебники нервно переминались с ноги на ногу в своих замшевых ботинках.
– Ну, – наконец осмелился главный философ, – на самом деле вчера вечером… я, то есть мы… проходили мимо «Залатанного Барабана» и…
– Мы просто гуляли, – перебил его профессор современного руносложения. – А честным гулякам позволяется заглядывать в лицензированные заведения, торгующие спиртными напитками. В любой час дня или ночи. Есть даже такой закон.
– И откуда же вы гуляли? – спросил Чудакулли.
– Из «Виноградной Горсти».
– Но это же буквально за углом.
– Да, но мы… немного притомились, вот и…
– Хорошо, хорошо, – произнес Чудакулли голосом человека, который знает, что если осторожно потянуть за нить дальше, то можно размотать весь клубок. – Библиотекарь тоже был с вами?
– О да.
– Продолжай.
– Ну, и там была эта музыка…
– Такая бренчащая, – вставил главный философ.
– А какой ритм… – вспомнил декан.
– Она была…
– …Такая…
– …В некотором роде…
– …Ну, такая, что проникает под кожу и пускает там пузырики, – закончил декан. – Кстати, ни у кого нет черной краски? Я просто обыскался.
– Под кожу, – пробормотал Чудакулли и почесал подбородок. – Ничего себе. Понятненько… Стало быть, это опять просочилось, да? Влияние Извне и все такое прочее… А вы помните, что случилось, когда господин Хонг открыл на месте старого храма на Дагонской улице рыбный ресторан? А эти движущиеся картинки – что, забыли? Я, кстати, с самого начала выступал против них. А проволочные штучки на колесах? М-да, в этой вселенной больше дырок, чем в щеботанском сыре. Итак…
– В ланкрском сыре, – подсказал главный философ. – Это в нем дырки. А в щеботанском – только синие прожилки.
Чудакулли многозначительно посмотрел на него.
– Не знаю, лично я ничего угрожающего не заметил… – сказал декан и вздохнул.
Ему было семьдесят два, а музыка заставила его снова почувствовать себя семнадцатилетним. Декан не помнил то время, когда ему было семнадцать, наверное тогда он был очень занят. Но музыка заставила его почувствовать себя так, как, по его мнению, должен чувствовать себя семнадцатилетний, – то есть будто бы он надел себе под кожу раскаленную докрасна майку. Вот бы услышать ее еще разок…
– Кажется, сегодня они снова будут выступать, – с надеждой произнес он. – Мы могли бы пойти послушать. Чтобы узнать побольше на тот случай, если эта музыка действительно представляет угрозу нашему обществу, – добавил он поспешно.
– Ты абсолютно прав, декан, – согласился профессор современного руносложения. – Это наш гражданский долг. Мы – первая линия сверхъестественной обороны города. А что, если из воздуха вдруг полезут всякие отвратительные Твари?
– Да, и что тогда? – поинтересовался заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
– Ну, мы, по крайней мере, будем на месте.
– Да? И это здорово, правда ведь?
– Да? И это здорово, правда ведь?
Чудакулли свирепым взглядом обвел своих подчиненных. Двое из них непроизвольно притоптывали. Некоторые дергались, правда едва заметно. Казначей, к примеру, постоянно дергался, но он по природе своей был задерганным человеком.
«Канарейки… – подумал Чудакулли. – Или громоотводы…»
– Ладно, – неохотно согласился он. – Мы пойдем. Но постараемся не привлекать к себе внимание.
– Конечно, аркканцлер.
– И выпивку каждый покупает себе сам.
– О.
Капрал (как ему наконец удалось выяснить) Хлопок бодро отдал честь отвечающему за оборону форта сержанту, который в данный момент пытался бриться.
– Проблемы с новым рекрутом, сэр, – доложил он. – Не подчиняется приказам.
Сержант кивнул, после чего тупо уставился на зажатый в руке предмет.
– Это бритва, сэр, – пришел на помощь капрал и продолжил: – Постоянно несет какую-то чушь. «ПОКА НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ» и так далее.
– А ты не пробовал зарыть его по шею в песок? Обычно помогает.
– Это немного… гм… как это… ну, это еще очень неприятно… буквально минуту назад помнил… – Капрал раздраженно защелкал пальцами. – Как это… Жестоко, вот как. Мы людей… в яму… не сажаем.
– Это все на благо…. – Сержант бросил взгляд на ладонь, на которой было написано несколько слов. – Иностранного легиона.
– Так точно, сэр. Слушаюсь, сэр. Но он какой-то странный. Все время сидит, никуда не ходит. Мы его прозвали Костлявым Биллом, сэр.
Сержант озадаченно таращился на отражение в зеркале.
– Это ваше лицо, сэр, – подсказал капрал.
Сьюзен критически рассматривала себя.
Сьюзен… Не слишком удачное имя. Конечно, не совсем плохое, как, скажем, у той бедняжки из четвертого класса, которую зовут Йод. Или взять эту, как ее, Найджеллу – такие имена, как правило, означают «Ой, а мы хотели мальчика». Нет, имя Сьюзен просто очень скучное. Сьюзен. Сью. Старая добрая Сью. Человек с таким именем умеет делать бутерброды, постоянно попадает впросак и без ума от соседских детишек.
Но разве королеву или, допустим, богиню так назовут?
И ведь не сократишь никак. Можно, конечно, переименоваться в Сюзи, и все будут считать, что ты зарабатываешь на жизнь танцами на столе. А можно кое-что изменить, кое-что добавить, и получится Сюзанна, этакое имя с удлинителем. Ничем не лучше Сары, в которое так и напрашивается второе «р».
Хоть внешность не настолько подвела. Тут кое-какие усилия приложить можно.
Одеяния Смерти. Может, они и традиционные, но… сама Сьюзен таковой себя не считала. Впрочем, каковы альтернативы? Старое школьное платье или одно из розовых творений матери? Мешковатая школьная форма обладала достоинством (и в то же время успешно прятала все достоинства своей хозяйки), а также, по мнению госпожи Ноно, надежно защищала от искушений плоти, но… для Запредельной Реальности как-то чересчур серо.
С другой стороны, все розовое – тоже не выход.
Впервые в истории вселенной Смерть думала, что бы ей надеть.
– Погоди-ка, – сказала Сьюзен своему отражению. – Я… я ведь могу создавать все, что захочу, верно?
Она протянула руку и подумала: «Чашка». Появилась чашка с узором из черепов и скрещенных костей, вьющимся вдоль ободка.
– Ага, – кивнула Сьюзен. – С розами у нас напряженка. Не соответствуют обстановке, да?
Она поставила чашку на туалетный столик и постучала по ней пальцем. Чашка вполне материально зазвенела.
– Ну, ладно, – продолжала она. – Только обойдемся без сентиментальности и вычурности. Никаких черных кружев, которые носят всякие идиоты, пишущие стихи в темных комнатах и одевающиеся как вампиры, хотя на самом деле по жизни они ярые вегетарианцы.
Фасоны платьев один за другим возникали в ее воображении. Она понимала, что черный цвет является единственно возможным, но решила остановиться на чем-нибудь практичном, без оборок и рюшей. Склонив голову, Сьюзен критически осмотрела себя.
– А может, немножко кружев совсем не помешает?… – задумчиво промолвила она. – И… более облегающий корсаж. Да.
Она довольно кивнула своему отражению. Обычная Сьюзен такое платье никогда бы не надела, но, видимо, это выходила наружу базовая связанность, которая долгое время пряталась где-то внутри ее.
– Очень рада, что ты есть, – сказала Сьюзен. – Иначе я бы сошла с ума. Ха-ха.
А потом она отправилась навестить деду… Смерть.
Было только одно место, где он мог находиться.
Золто тихонько, стараясь не шуметь, проник в библиотеку Незримого Университета. Гномы с уважением относятся к высшему образованию – просто им не приходилось испытывать его на своей шкуре.
Он уважительно подергал за мантию проходившего мимо студента.
– Я правильно попал? Здесь ведь всем заведует обезьяна? – спросил он. – Огромная такая, толстая лохматая обезьяна с ладонями на две октавы?
Волшебник, вернее, аспирант с бледным, одутловатым лицом, смерил Золто надменным взглядом, характерным для подобного типа людей.
Обучение в Незримом Университете особым весельем не отличалось. О веселье приходилось заботиться самому, поэтому студенты радовались любому удобному случаю. Лицо начинающего волшебника расплылось в широкой невинной улыбке.
– О да, конечно, – кивнул он. – Полагаю, в данный момент обезьяна находится в своей мастерской в подвале. Но ты должен быть крайне осторожен, когда будешь обращаться к ней.
– Правда?
– Да, да! Не забудь спросить: «Эй, господин Обезьяна, банан хочешь?» – подсказал студент и подозвал пару своих коллег. – Я ведь верно говорю? Обращайся к ней именно так: «господин Обезьяна».
– О да, – подтвердил второй студент. – И чтобы она не разозлилась, на всякий случай почеши у себя под мышками. Это ее успокаивает.
– И не забудьте поуукать, – добавил третий студент. – Ей это нравится.
– Большое спасибо, – поблагодарил Золто. – А как мне ее найти?
– Мы тебе покажем, – вызвался первый студент.
– О, вы очень добры.
– Не стоит благодарности. Всегда рады помочь.
Волшебники проводили Золто к лестнице, уходящей в тоннель. Свет просачивался сквозь редкие зеленые стекла, вставленные в пол верхнего этажа. Иногда Золто слышал приглушенные смешки за своей спиной.
Библиотекарь сидел на полу в длинной комнате с высокими потолками. Перед ним были разбросаны совершенно непонятные и, казалось бы, несовместимые предметы: колесо от телеги, обломки деревяшек, кости, трубки, стержни, куски проволоки. Судя по всему, многие горожане сейчас с удивлением рассматривали свои разломанные насосы и огромные дыры в заборах, гадая, что за странный ураган пронесся по Анк-Морпорку. Библиотекарь задумчиво жевал конец трубы и разглядывал всю эту кучу хлама.
– Вот он, – указал один из студентов и подтолкнул Золто в спину.
Машинально сделав несколько шагов вперед, гном услышал за спиной взрыв хохота. Он постучал библиотекаря по плечу.
– Прошу прощения…
– У-ук?
– Эти ребята только что назвали тебя обезьяной, – сказал Золто, ткнув пальцев в сторону двери. – На твоем месте, я заставил бы их извиниться.
Раздался какой-то металлический скрип, за которым последовали торопливые шаги улепетывающих волшебников.
Библиотекарь согнул трубу без видимых усилий.
Золто подошел к двери и выглянул в тоннель. На каменном полу лежала основательно потоптанная остроконечная шляпа.
– А было весело, – ухмыльнулся он. – Если бы я просто спросил, как найти библиотекаря, они ответили бы: «Отвали, мерзкий гном». К таким людям нужно знать подход.
Он вернулся и присел рядом с библиотекарем. Примат изогнул трубу еще раз, но уже в другой плоскости.
– Что ты делаешь? – спросил Золто.
– У-у-ук, у-у-ук, У-УК!
– Мой кузен Модо работает здесь садовником, – сообщил Золто. – Он сказал, ты классно играешь на клавишных. – Гном посмотрел на сжимающие трубу ладони. Они были огромными. А еще их было целых четыре штуки. – И, кажется, он не ошибся.
Орангутан взял кусок бревна и попробовал его на вкус.
– Мы подумали, что ты не откажешься побренчать на рояле вместе с нами в «Барабане» сегодня вечером, – продолжал Золто. – Со мной, Утесом и Бадди.
Библиотекарь покосился на него карим глазом, потом взял кусок доски и стал играть на ней как на гитаре.
– У-ук?
– Именно так, – подтвердил Золто. – Тот самый парень с гитарой.
– И-ик.
Библиотекарь сделал сальто назад.
– У-у-к, у-ук, у-ука, у-ука, У-У-Ук-а У-УК!
– Вижу, ты уже вошел в ритм, – одобрил Золто.
Сьюзен оседлала лошадь и отправилась в путь.
За садом Смерти начинались пшеничные поля, их золотой блеск был единственным цветовым пятном на пейзаже. Смерти не очень удалась трава (черная) и яблони (черные, с блестящими черными яблоками), но всю глубину цвета, не выраженную где-либо еще, он выразил в полях. Они переливались волнами, как будто качаясь на ветру, вот только ветра не было.