— Я слышала, тут раньше был зоологический уголок, а когда народ сбежал, так все и бросили. У них здесь обезьяна жила, может, это она? Может, она тут до сих пор обитает? Сошла с ума, питается крысами, ну, и вообще, чем придется…
Я поморщился. Обезьян я не любил. Особенно таких. Диких. Которые чем придется питаются. Что касается звуков, в таких старых зданиях вечно что-то падает, отваливается и шуршит. Кстати, именно поэтому о старых домах ходит такая дурная слава. А на самом деле все просто: это не привидения, это падающая штукатурка.
— А может, что-то упало… Там, кажется, зрительный зал.
Паша отступил от окна, спрятал за пояс свои дубины.
— Ладно, — сказал он. — Нам действительно пора идти…
И они вышли из вестибюля через высоченную, метра в три, дверь.
Я вылез из-за штор. Подошел, посмотрел на картины.
На одной был нарисован богатырь. Но не Илья Муромец и не Семен Буденный, а богатырь неизвестный. Остролицый, с длинной бородой. Похож на Ивана Грозного. Богатырь не улыбался, не хмурил грозно брови и не вытаскивал из ножен меч. Богатырь испуганно оглядывался, будто его кто-то догонял.
Остальные картины тоже изображали разных героев и военачальников, а вот картина в углу была совсем другая.
Она была мерзкой на самом деле. Дом культуры, прямо на его крышу опускается страшное красное солнце. А из двери вылезают толстенные черные щупальца.
3 Вампиры и рояль
Они стояли возле широкой парадной лестницы.
Лестница вела на второй этаж и являлась настоящим произведением искусства: на ступеньках болтались обрывки роскошного ковра, вдоль перил торчали статуи разнообразных рабочих и колхозников, все со своими рабоче-крестьянскими инструментами: косами, пилами, лопатами, отбойными молотками. Статуи были хорошие, и я подумал, почему их отсюда до сих пор не вывезли: ни завод, ни охотники за цветными металлами?
Видимо, и в самом деле проклятие.
— Квартира Паровозова была на втором этаже, — сказала Тоска. — Пойдем поскорее, мне тут как-то это… не по себе.
— Слушай, Тонька, — остановился Паша. — Я тут подумал и решил: давай немножко побродим туда-сюда…
— Зачем? — насторожилась Тоска.
— Затем, что я хочу здесь чуть-чуть пофотографировать. Одни статуи чего стоят, ведь такое сейчас фиг где найдешь! На самом деле сделаю книжку такую — «Мертвые города». У меня и знакомые есть на полиграфическом комбинате, помогут, если что. Давай тут все обсмотрим, а альбом этот никуда не денется.
— А ты не боишься? — спросила Тоска.
— Не-а, — быстро ответил Паша. — Чего тут бояться?
И они пошли вверх по лестнице. Я медленно крался за ними, тихо, как настоящий ниндзя, не зря надел обрезанные валенки. Поднялся на второй этаж. Прокрался мимо статуй.
Паши и Тоски не было видно. В зрительный зал, наверное, забрались.
Где-то тут должна была быть дверь, ведущая за кулисы. Я двинулся вправо и очень скоро эту самую дверь обнаружил. На ней была предупреждающая табличка — хода, мол, нет, только для персонала. Я плюнул на табличку и проник внутрь.
За дверью оказались всевозможные театральные подсобные помещения: гардероб, гримерки, реквизиторская, костюмерная. В костюмерную я заглянул.
Костюмов было много. Разных. От новогодних смешных до карнавальных и серьезных. Из серьезных мне понравился один костюм — мужик, состоящий из многочисленных каменных обломков. Видимо, это была статуя Командора. Каменный гость или что-то в этом роде. Я сначала собрался обрядиться именно в эту самую статую, но потом увидел еще более подходящий костюм. Прямо напротив статуи Командора на вешалке красовалась белая хламида, заляпанная видными кровавыми пятнами. Не знаю, для какого спектакля предназначалась эта простыня, наверное, для японской оперы, но выглядела она мрачно. Я без колебаний ее напялил, затем измазал лицо белым гримом и прокрался к сцене.
Тоска и Паша стояли на краю сцены, из-за кулис мне их было прекрасно видно. На сцене возвышалось неприятное суковатое дерево, похожее на карликовый баобаб. Сначала я было подумал, что это декорация, но потом присмотрелся и обнаружил, что вроде бы дерево выросло здесь само — корни его пробивались через сцену и уходили вглубь. Это было необычно, я не видел раньше таких деревьев.
— Зал! — восхищалась Тоска. — Какой огромный зал! Даже больше, чем в нашем театре! Умели раньше строить. Хочу посмотреть, какая здесь акустика…
Тоска подбоченилась, набрала воздуха и выдала длинную ноту.
— А-а-а-а…
Конечно, в этом пении не было той мощи, что демонстрировала Тоска на Чертовом Омуте, но все равно было громко. У меня даже ухо слегка заложило, и я подумал, что, пожалуй, в лице Тоски мировое оперное искусство многое потеряло.
Паша принялся ее фотографировать, а Тоска кривлялась, кривлялась, потом взяла и спела что-то уже со словами, кажется, по-итальянски.
Паша восхитился, заорал «браво, браво» и стал хлопать в ладоши. Момент был более чем подходящий. Я отдернул занавес и выдвинулся из-за кулис.
Вообще, приличные люди в таких обстоятельствах должны падать в обморок или с ними должен разрыв сердца случаться. Но эти типы совершенно не обращали внимания, будто меня и не было вовсе. Паша вдохновился вокальным талантом Тоски и принялся распевать какую-то песню в стиле рэп. С соответствующими телодвижениями. Я пришел от этого в ярость, поскольку рэп и все эти ужимки я искренне ненавижу. Тогда я вылез из-за кулис уже окончательно. И заклекотал горлом.
Паша повернулся в мою сторону. И остекленел. Видимо, я на самом деле выглядел страшно: дружелюбности во мне было маловато. Совсем почти не было дружелюбности.
— А-а-а! — заорал Паша.
Не так, конечно, громко, как Тоска, но все равно. Тоска замолчала и посмотрела на него с удивлением.
— Ты чего? — спросила она.
— Там! — заорал Паша и невоспитанно показал на меня пальцем. — Там мертвец!
— Какой мертвец? — Тоска сощурилась на меня. — Какой еще мертвец?
— Самый настоящий! В простынях! С кровью!
Я подумал, что неплохо было бы напугать их еще сильнее. Как самые настоящие мертвецы, я вытянул перед собой руки и заклекотал горлом еще сильнее. А потом прыгнул вперед и каркнул:
— Крови!!!
— А-а-а! — Паша шагнул назад.
Шагнул назад, прямо к оркестровой яме, потерял равновесие, замахал руками и обрушился вниз. Послышался громкий струнный звук.
Бам-м-м…
Тоска посмотрела в яму, потом на меня.
— Привет, Куропяткин, — сказала она. — Так и знала, что ты притащишься. Зачем человека напугал? Он, может, ноги переломал?
В подтверждение этой версии из оркестровой ямы послышался стон. Я заглянул туда и обнаружил, что Паша лежит в большущем, как дредноут, черном рояле.
Это было очень красиво, я еще никогда не видел, чтобы народец лежал так в роялях. Лежать в рояле было по-благородному, я бы сам полежал…
— Ты жив? — спросила Тоска.
— Кто это? — просипел снизу фотограф. — Кто этот мертвец?
— Держатель Южного Сегмента Мирового Яйца и Высший Прозектор Сущего Феликс Аполлинариевич Куропяткин, — отрекомендовался я. — А вы кем, сударь, будете?
— Павел Иванович Воблин, — представился Паша. — Мещанин… тьфу ты, в школе я учусь. Рад сделать знакомство. Хотя обстоятельства несколько не располагают…
— Вылезай, Пашка, — позвала Тоска. — В роялях водятся рояльные мыши. Весьма свирепая разновидность, вызывают бруцеллез.[6]
— Что такое бруцеллез? — испугался Паша.
— Не время разбираться, вылезай.
Но самостоятельно Пашка вылезти не смог — застрял в струнах. Пришлось спуститься по лесенке и прийти на помощь этому придурочному фотографу. Я достал из рюкзака кусачки, покусал струны, позвал Тоску, и с помощью оной Воблин был извлечен.
— Странно, — сказал Паша, отряхнув с себя рояльный прах. — Тут такое дело… Я, пока лежал в рояле, одну штуку увидел. Смотрите.
Паша указал вверх.
Мы задрали головы. На потолке были нарисованы глаза. По кругу купола сплошная дружба народов с виноградом и планерами, а прямо посредине глаза. Красные такие. А из правого слеза кровавая капает.
— Мерзкое дело, — сказал я.
— Почему? — спросила Тоска.
— С какого фига там глаза? Это очень нехорошее предзнаменование, я в этом разбираюсь. Просто так такие глаза не рисуют. Пойдемте лучше отсюда.
Паша задрал свой фотик и снял глаза.
— «Город Мертвых», — сказал он. — Страшно…
— Выбираемся…
Но выбраться из ямы просто так у нас не получилось.
Лесенки не оказалось.
Пока мы выручали из рояля этого фотографического дурачка, кто-то спер лесенку.
— Что это значит? — задергался Паша. — Что это значит?!
— Это значит, мы тут не одни, — сказал я. — Все, как всегда…
— А кто это может быть? — Паша нервно озирался. — Кто может украсть лесенку?
Я сел на крутящийся рояльный стульчик и принялся размышлять вслух:
— Это может быть гигантский скарабей, он же жук-навозник. Или маньяк, хотя это довольно заурядно. Или дух этого места, этакий призрак клуба. Или дух самого Паровозова. Или дух болот, на которых построен этот клуб. Или морозная жуть. Вы знаете, что такое морозная жуть? Это когда вода, заключенная в человеческих клетках, начинает замерзать и взрываться…
— Он хочет нашей смерти? — глупо спросил Паша. — Этот призрак клуба?
— Не, — успокоил я. — Не сразу. Если бы хотел, то уже бы прибил нас. Ему просто скучно. Хочется поиграть…
Я попробовал подпрыгнуть и подтянуться, однако не получилось.
И с рояля тоже не получилось, рояль оказался слишком скользким. Не обиженный ростом Паша тоже прыгал, но так и не выпрыгнул. Я попытался вылезти из ямы по контрабасу, но у меня снова ничего не вышло.
— Мы что, тут все-таки застряли? — тупо спросила Тоска, после того как я в очередной раз свалился с контрабаса.
— На какое-то время, — согласился я.
— Это похоже на могилу, — брякнула Тоска. — Мне тут не нравится.
Паша вздрогнул.
— На какую еще могилу? — спросил он. — Вы что?
— На братскую, — принялся объяснять я. — Понимаешь, когда приходят трудные времена, то всех хоронят в одной могиле…
— Что будем делать? — перебила меня Тоска.
Вечный вопрос.
— Думать, — сказал я. — Прежде всего надо хорошенько подумать. В таких случаях нельзя впадать в панику.
Я потянулся, зевнул, взял какую-то балалайку и залез в рояль. И убедился — в рояле думалось необыкновенно хорошо. Особенно если лежать и бряцать на балалайке. Но сейчас почему-то в голову мне ничего не приходило. И спать хотелось. Тоска ведь так и не дала мне выспаться.
Я лежал и лежал в рояле, перебирал балалаечные струны, а эта парочка вовсю ругалась. Паша обвинял Тоску в том, что она затащила его в этот дебильный клуб, в котором так явственно попахивает чертовщиной, а Тоска говорила, что Паша сам из жадности поперся, так что нечего ее винить. Паша же кричал, что он совсем не думал, что тут какой-то дурацкий придурок (это он про меня) в белой простыне бегает. Из-за которого мы сейчас сидим в траншее со старой рухлядью, и еще глаза какие-то смотрят. Красные.
— Глаза, между прочим, исчезли, — сказал я.
Они разом замолчали и уставились на потолок.
— Они же на месте! — Паша укоризненно посмотрел на меня.
Я ударил по балалаечным струнам и дурацки расхохотался.
— Хватит шутить. — Тоска посмотрела на меня со злобой. — Мы и так тут все запуганы! Лучше ты подумай о том, как нам выбраться! Мне здесь совсем не нравится…
— Да он не может ничего придумать! — начал психовать Паша. — Он только болтать может! Он трепло…
— Паша… — Тоска попыталась схватить Пашу за руку, но он отпрыгнул.
— Знаешь, что про него рассказывают? — Паша подошел к моему роялю и поглядел на меня сверху вниз.
— Ну, и что про меня рассказывают? — Мне даже стало интересно, я поднялся на локте, и из рояля снова выскочил громкий басистый звук.
Бум-м-м.
— Знаешь, что про него рассказывают?! — Паша указал на меня пальцем.
— Ну, и что про меня рассказывают?
Паша замолчал, собираясь с духом, потом выдал:
— Однажды он и еще четверо чуваков отправились на остров, на рыбалку. А на остров выбросило сундук. Они стали его открывать, а когда открыли, то из этого сундука вырвался вампир!
Это было уже довольно интересно. Я первый раз в своей жизни слышал слух про себя самого. Я стал знаменит.
Если про тебя начинают сочинять истории, значит, ты знаменит. Значит, ты — народный герой.
— Это был вампир-карлик, — продолжал рассказывать Паша. — Он напрыгнул на всех и стал их терзать. И этот остров превратился в остров крови и смерти! Потому что, когда их нашли через неделю, на этом острове никого не было, кроме вот этого типа! Он их всех прикончил! Там даже вампира не нашли. Почему? Потому что он сам стал вампиром! Он и сейчас вампир!
Я захихикал и сказал:
— Знаешь, Тоска, вампиры — ужасные типы. Такие зануды, что свет просто не видел. И фантазии у них такие — башку просто себе отхохочешь. Если вампир, к примеру, на рояле играет, то он будет обязательно спать в рояле, это давно доказано…
— Видишь, он сам подтверждает, что он вампир! — вставил Паша. — Зачем он в этот рояль забрался?
— Какой тупой… — вздохнул я.
— А ты вампир!
И Паша снова указал на меня пальцем. Тогда я взял и треснул его балалайкой. По пальцу. Не пристало, чтобы в народного героя тыкали пальцем всякие гады. К тому же еще по имени Паша.
— Ай-ай-ай! — заверещал Паша. — Он мне палец сломал!
— Не желаете ли выслушать народную неаполитанскую песню про страдания одинокого шарманщика, умирающего от голода на бескрайних просторах Италии? — спросил я.
И задолбал пальцем по струнам и запел:
— Ходи-и-ил-ходи-и-ил я по свету туда-сюда, туда-сюда…
Паша взвизгнул и неумело стукнул меня кулаком.
— Видимо, это надо воспринимать как вызов, — сказал я. — Тоска, он хочет биться? Ты хочешь биться?
— Да, — неуверенно кивнул Паша. — Наверное…
— Предлагаю дуэль на клавесинах, — сказал я. — Это так экстравагантно!
— Тут нет клавесинов, — сказала Тоска. — И вообще, хватит дурью маяться, давайте лучше думайте, как выбираться.
— Надо построить дристолет, — сказал я. — В качестве же движущей силы выступит наш друг Паша…
— Я его сейчас поколочу!
Паша схватил меня за грудки и принялся грубо вытаскивать из рояля.
— Как это подло! — сказал я. — Вытаскивать человека из его рояля…
Но Паша был силен и из рояля меня все-таки вытащил. И мы собрались было немножко подраться, но подраться не получилось. Что-то щелкнуло сверху, сначала справа, потом слева. Я прыгнул на Тоску и повалил ее на пол — мало ли что здесь может свалиться с потолка? Но это был всего лишь занавес с серпом и молотом.
Занавес упал, и стало темно и пыльно.
4 Призрак хочет жертвы
— Ладно, мои героические друзья, — сказал я. — Надо признать, мы тут действительно не одни.
— Призрак филармонии? — предположила Тоска.
Я не ответил. На моем лице лежало несколько растрепанных позолоченных кистей с бахромы занавеса, они лезли в глаза и в нос, воняли старой пылью и занавесными вредителями, что отнюдь не способствовало продолжению беседы.
— Может, выберемся отсюда? — промычал откуда-то справа Паша. — И свалим подальше…
— Это не призрак филармонии, — ответил я Тоске. — Это призрак дохлого художника Паровозова. Скорее всего, он заключен в его альбоме. Знаете, как это бывает, — Смертельный альбом со смертельными призраками. Послушайте, о други, пока мы тут тухнем, я поведаю вам одну жесточайшую историю, которую я выяснил, пока ехал сюда на такси. Так вот. За этим альбомом гонялись пять человек, все они бесследно пропали. Каждый отправлялся в этот Дом культуры, но никто не вернулся. Значит, они где-то здесь. В подвале, наверное, в бетон закатаны. Пятый охотник за альбомом вел дневник, вернее, не дневник, а в записной книжке все записывал и перед тем, как исчезнуть, отправил ее своей подружке. Эту записную книжку даже к публикации запретили, в Интернете только последняя страница лежит — чтобы никто не мог узнать, где этот Дом культуры…
— И что там было написано? — спросил Паша. — На этой последней странице?
— На самой последней странице было написано: «…сбереги нас от зла, сбереги, никогда не касайся этого, никогда не смотри…».
— Ясно, — сказал Паша. — Я уже устал от этих сказок. Сейчас достану мобильник и позвоню друзьям…
— Бесполезно, — сказал я. — Я пробовал. Сети нет. Тут же все умерло. Так что спрячь свою трубу до лучших дней.
— Мы думаем отсюда выбираться? — спросила Тоска.
— Это вопрос чрезвычайно интересный… — начал я.
На занавес что-то упало.
— Что это? — зашипела сбоку Тоска.
— Тихо! — громко зашептал я. — Тишина.
По накрывшему оркестровую яму занавесу кто-то шагал. Занавес прогибался под этими шагами, но не сильно, шагавший весил не очень много. Я принялся доставать из рюкзака свой томагавк и чуть не вывихнул себе плечо. Шаги прошли надо мной, потом над Тоской.
— Он остановился рядом! — в ужасе зашептал Паша. — Он стоит совсем рядом, я слышу, как от него пахнет…
— Чем? — спросила Тоска.
— Он… оно, кажется, нюхает! — продолжал Паша. — Оно вынюхивает!
Паша замолчал, и снова стало тихо. Я слышал, как стучит сердце и бежит кровь, как она бьется мне в виски. И мне тоже было страшно. Потому что мне показалось, что я тоже слышу запах. Непонятный, я так и не мог определить, что именно это за запах. Но то, что запах нехороший, я понял сразу.