И все же больше всего я любил рисовать просторный сад, не отделенный никакими границами от нашего мира, от танцующих гостей и склонивших ветви лавров. Знакомый сад. Я воображал, что смогу укрыться в нем хотя бы в мыслях.
В тот непростой период я не рисковал посещать святилище и предпочитал покрывать росписью стены собственного дома.
Время шло, и древние боги, оживавшие на моих стенах, быстро исчезали из римских храмов.
В какой-то момент Константин объявил христианство официальной религией империи и запретил язычникам поклоняться древним богам.
Думаю, Константин не хотел силой навязывать кому бы то ни было религиозные предпочтения. Но так уж вышло.
А я рисовал беднягу Бахуса, бога вина, и его беззаботных последователей, рисовал блистательного Аполлона, преследующего отчаявшуюся прелестницу Дафну, которая предпочла превратиться в лавровое дерево, но не покорилась божеству.
Я все работал и работал, довольствуясь обществом смертных и в мыслях своих заклиная Маэла и Авикуса не искать в моей голове разгадку великой тайны.
Однако я постоянно слышал и ощущал их близкое присутствие. Шумные пиршества приводили их в замешательство и отвращали от моего дома. Каждую ночь они бродили вокруг, а потом шли прочь.
Но в конце концов неизбежное произошло.
Они появились у ворот.
Маэл попытался войти, не спрашивая разрешения, но Авикус удержал его и с помощью Мысленного дара обратился ко мне с просьбой о встрече.
В ту ночь я остался в библиотеке, стены которой расписывал уже в третий раз, а пиршество, слава богам, пока что сюда не перетекло.
Я отложил кисть и вгляделся в незаконченную работу. В фигурке Дафны вновь угадывался облик Пандоры; Дафна, отвергшая притязания влюбленного бога, задела трагическую струну в моем сердце. Какую же глупость я сделал, бежав от своей любви!
Долго и самозабвенно разглядывал я свое творение: неземное существо с волнистыми темными волосами.
«Ты умела проникнуть в самые глубины моей души, – безмолвно обращался я к своей покинутой подруге, – а они хотят выпотрошить мое сердце. Что же мне делать? Да, мы ссорились, но ссорились с любовью и уважением! Я не могу без тебя жить! Пожалуйста, вернись, где бы ты ни была!»
Но уединению моему, похоже, пришел конец, и внезапно я осознал, что, несмотря на все страдания последних лет, на самом деле ценил его очень высоко.
Заперев библиотеку, дабы обезопасить себя от непрошеных визитов развеселившихся смертных гостей, я безмолвно пригласил вампиров в свой дом.
Оба они предстали передо мной в богатых одеяниях, с инкрустированными драгоценными камнями мечами и кинжалами. Плащи на плечах удерживались дорогими пряжками, и даже на сандалиях красовались орнаменты. Создавалось впечатление, будто они намерены присоединиться к разодетым в пух и прах жителям новой столицы – Константинополя, где воплощались в жизнь грандиозные планы императора Константина, хотя его самого уже не было в живых.
Обуреваемый противоречивыми чувствами, я предложил гостям сесть.
Я жалел, что не дал Маэлу погибнуть, но меня тянуло к Авикусу: мне нравились его дружелюбное лицо и пытливый взгляд. Теперь, имея возможность разглядеть бывшего бога получше, я увидел, что его кожа слегка посветлела, но ее все еще темный тон подчеркивал строгие, словно высеченные в камне, черты лица, особенно рот. Он смотрел на меня открыто, и в глазах его не было ни коварства, ни лжи.
Оба остались стоять, обеспокоенно поглядывая в сторону обеденного зала.
Я повторил предложение.
Маэл отказался, глядя на меня сверху вниз, словно хотел клюнуть своим ястребиным носом, но Авикус занял место в кресле.
Маэл был еще слаб, тело его исхудало. Очевидно, потребуется еще много ночей и много крови, прежде чем исчезнут все последствия жестокого нападения.
– Как ваши дела? – из вежливости поинтересовался я.
Внезапно охватившее меня отчаяние вновь вызвало к жизни образ Пандоры. Я припомнил каждую мелочь, каждую восхитительную деталь, надеясь, что гости, уловив в моих мыслях облик Пандоры, передадут ей весточку от меня, ибо сам я, как ее создатель, сделать это не мог.
Не знаю, удалось ли мне достичь цели.
Маэл, словно не услышав моего вопроса, не произнес ни слова, но Авикус ответил за обоих:
– Уже лучше. Маэл быстро восстанавливается.
– Я хочу вам кое-что рассказать, – начал я, не спрашивая, интересует ли их такого рода информация. – То, что произошло, показывает, что ни один из вас не сознает в полной мере собственную силу. Как известно, способности наши с годами улучшаются. Это подтверждает и мой собственный опыт: сейчас я намного сильнее, чем двести лет назад, и могу передвигаться значительно быстрее. Вы тоже обладаете незаурядными способностями и с легкостью могли избежать стычки с пьяными смертными. Когда вас окружили, достаточно было просто подняться по стене и...
– Да хватит уже! – резко перебил меня Маэл.
Я был настолько ошеломлен его грубостью, что лишь молча пожал плечами.
– Когда я пил твою кровь, мне кое-что открылось, – зловещим тоном негромко произнес Маэл, словно такая манера могла придать важности его словам. – Ты не смог скрыть царицу, сидящую на троне.
Я затаил дыхание.
Тон Маэла стал менее ядовитым. Он хотел услышать правду и знал, что враждебность в этой ситуации только повредит.
Меня попросту сразила эта ужасная новость. Я остолбенел от страха и буквально лишился дара речи. Лихорадочно соображая, что предпринять, дабы правда не выплыла наружу, я уставился на росписи. Жаль, что мне не удалось как следует изобразить тот сад, иначе я мог бы мысленно перенестись туда. «Но у тебя уже есть прекрасный сад, прямо здесь, за дверью», – мелькнула в голове смутная мысль.
– Не хочешь рассказать, что ты нашел там, в Египте? – спросил Маэл. – Ведь ты ездил в Египет – я знаю. Так велел Бог Рощи. Сделай милость, расскажи о своем открытии!
– А почему я должен рассказывать? – любезным голосом спросил я. – Допустим, я действительно узнал в Египте древние легенды и магические тайны. Почему я должен сообщать тебе об этом? Ты даже присесть не желаешь под моей крышей, как пристало гостю. Что нас с тобой связывает? Ненависть и магия?
Я замолчал и, чувствуя, что слишком разгорячен, постарался взять себя в руки. Гнев свидетельствует о слабости. Впрочем, я об этом уже не раз тебе говорил.
Маэл наконец сел рядом с Авикусом и уставился в пространство, как в ту ночь, когда рассказывал мне о своем создании.
Присмотревшись, я увидел, что горло его до сих пор в синяках, оставшихся после того ужасного происшествия. Плечо скрывал плащ, но, наверное, оно выглядело не лучше.
Я перевел взгляд на Авикуса и, к своему удивлению, заметил, что тот слегка хмурится.
А он вдруг повернулся к Маэлу и спокойно сказал:
– Видишь ли, Мариус не может рассказать нам о своих открытиях. И мы не должны его расспрашивать. Мариус несет тяжкую ношу, ибо владеет тайной, которая имеет отношение к каждому из нас. И к тому, сколько нам еще отмерено.
Я остолбенел. Мне не удалось скрыть свои мысли, и теперь им известно практически все. Смею ли я в таком случае не допустить их в само святилище?
Что мне было делать? При них я даже не мог как следует обдумать создавшееся положение: слишком опасно. Да, опасно. И тем не менее что-то подстегивало меня рассказать им всю правду.
Слова друга взволновали и обеспокоили Маэла.
– Ты уверен? – спросил он Авикуса.
– Да, – ответил тот. – С годами сила моего Мысленного дара росла. Увидев, как Мариус пользуется своими способностями, я решил проверить, каковы они у меня. И знаешь, я с легкостью читаю думы Мариуса, даже если мне этого вовсе не хочется. А в ту ночь, когда Мариус пришел к нам на помощь, когда он сидел рядом с тобой и наблюдал за тем, как ты пьешь мою кровь и раны твои затягиваются, он размышлял о разных загадках и тайнах. А я читал его мысли.
Слова Авикуса опечалили меня. Я молча скользнул взглядом по цветущему саду за окном, прислушался к журчанию фонтана, а потом откинулся на спинку кресла и уставился на свитки, куда записывал историю своей жизни. Они в беспорядке валялись на столе, так что прочесть их мог кто угодно. «Но ты же шифровал записи, – подумал я. И сам себе ответил: – Бессмертным не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы подобрать ключ к любому шифру. А в общем-то, какая разница?»
Мне отчаянно захотелось еще раз попытаться найти общий язык с Маэлом, воззвать к его разуму. Я вновь сказал себе, что гнев – это слабость, а потому подавил в душе злость и презрение и уже гораздо спокойнее заговорил:
– Ты прав. Я действительно обнаружил в Египте кое-что необычное. Но, поверь, это не имеет к тебе никакого отношения. Если такая царица, Мать, как ты ее называешь, и существует – заметь, я не утверждаю, что это действительно так! – представь себе, что она превратилась в неподвижное изваяние и не может ничего предложить своим детям, что с тех пор, как она стала родоначальницей племени пьющих кровь, минули тысячелетия и что все тайны в буквальном смысле слова погребены под толщей времен и давным-давно утратили свое значение.
Я сказал много больше, чем намеревался, и посмотрел на обоих в надежде, что они поймут и примут мои объяснения.
Маэл смотрел на меня в простодушном изумлении. Но лицо Авикуса выражало нечто совсем другое.
Создавалось впечатление, будто он хочет о чем-то рассказать. Его глаза говорили о многом, но мысли оставались глубоко сокрытыми. Наконец он произнес:
– Много веков тому назад, прежде чем я отправился в Британию, чтобы занять место Бога Рощи, меня приводили к ней. Помнишь, я рассказывал?
– Да.
– Я ее видел! – Авикус помолчал. Видно было, что ему нелегко вспоминать о давно прошедших событиях. – Меня подвергли унизительной процедуре: заставили встать на колени и смиренно принести клятву. До сих пор помню, как я ненавидел всех, кто меня окружал в те минуты. А она... Я был уверен, что передо мной статуя. Но теперь мне понятны их странные речи. После того как мне была дарована Могущественная Кровь, я покорился и, склонившись перед Матерью, поцеловал ее ноги.
– А почему ты мне об этом не рассказывал? – возмутился Маэл.
Он выглядел не столько взбешенным, сколько расстроенным и задетым.
– Рассказывал. Однако не все, – ответил Авикус. – А сейчас и сам впервые увидел всю картину целиком. Пойми же, я влачил жалкое, низменное существование! – Он взглянул на меня, потом на Маэла, и голос его зазвучал мягче, ровнее. – Маэл, как ты не понимаешь? Мариус же объяснил: путь в прошлое – дорога страданий и боли!
– Но кто она такая и откуда взялась? – спросил Маэл.
И в тот роковой миг я решился, хотя отнюдь не был уверен, что поступаю правильно. Но гнев взял-таки свое.
– Она первой стала такой, как мы, – с тихой яростью произнес я. – Согласно древней легенде, она и ее супруг, царь, – наши Священные Прародители. Только и всего.
– И ты их видел, – отозвался Маэл, как будто ничто на свете не заставило бы его прервать настойчивый допрос.
– Они существуют на самом деле. Они в безопасности. Давай лучше выслушаем Авикуса. Что говорили тогда ему?
Авикус отчаянно пытался воскресить в памяти все детали и так глубоко ушел мыслями в прошлое, что, казалось, действительно вернулся в ту эпоху.
– Оба они хранят в себе семя, породившее наш род, – наконец заговорил он все тем же учтивым тоном. – Поэтому их нельзя уничтожить, ибо мы погибнем вместе с ними. Понятно? – Он посмотрел на Маэла. – Теперь мне известен источник Великого Огня! Кто-то, желая погубить всех нам подобных, пытался сжечь Священных Прародителей или просто оставил их под палящими лучами солнца.
Я был воистину сражен: Авикус разгадал одну из самых сокровенных тайн. Интересно, разгадает ли он вторую?
Повисло гнетущее молчание.
Подогреваемый воспоминаниями, Авикус поднялся с кресла и принялся ходить взад и вперед по комнате. Потом остановился передо мной.
– Хотел бы я знать, сколько времени провели они в огне? – спросил он. – Или хватило одного дня в песках, в пустыне? При мне их кожа была мраморно-белой. «Вот наша Великая Мать», – сказали мне. Я коснулся губами ее ног, а жрец поставил ступню мне на шею. К тому моменту, когда нас настиг Великий Огонь, я прожил в дубе так долго, что уже ничего не помнил. Я намеренно выбросил из головы все воспоминания и утратил чувство времени. Я оживал лишь в дни ежемесячных жертвоприношений и праздника Самайн, отмечавшегося раз в году, а все остальное время, как было велено, голодал и пребывал в полудреме. Когда приходило время Самайна, я вершил суд над своими подданными. Заглядывая в сердце обвиненного в том или ином преступлении, я приговаривал его к наказанию или объявлял безвинным.
Но теперь я вспомнил, что видел их – обоих, Мать и Отца. Перед тем как поцеловать ее ноги – холодные как лед. О, это было ужасно. Я сделал это против воли, исполненный гнева и страха. Но страх мой был страхом смелого человека.
Услышав последние слова, я содрогнулся, ибо хорошо понимал, о чем он говорит. Что чувствует храбрый генерал, когда понимает, что перевес на стороне врага, сражение проиграно и остается только смерть?
Маэл смотрел на Авикуса, и в глазах его застыли печаль и сочувствие.
Но Авикус еще не закончил. Он вновь мерил шагами библиотеку, склонив голову под грузом воспоминаний, и было ясно, что глаза его не видят перед собой ничего, кроме страшных картин давнего прошлого. Густые черные волосы упали на лицо.
– Солнце или Великий Огонь? – повторил он вопрос. – Их хотели сжечь? Неужели кто-то решил, что это возможно? Да нет, все просто. Мог бы и раньше вспомнить. Но память отказывается служить нам и спешит прочь. Память знает, что она нежелательный спутник.
Память превращает людей в глупцов. Послушайте смертных стариков, у которых не осталось ничего, кроме детских воспоминаний. Они принимают всех окружающих за давно умерших друзей, а их болтовня никому не интересна. Мне частенько доводилось становиться свидетелем долгих бесед этих несчастных с призраками прошлого.
Я опять промолчал.
Но Авикус поднял на меня взгляд и спросил:
– Ты же видел их? Ты видел и царя, и царицу? Знаешь, где они сейчас?
Я долго не решался ответить, но понял, что скрывать правду и дальше бессмысленно.
– Да, видел. – Я медленно кивнул и по очереди посмотрел на обоих. – Поверьте мне, они в безопасности, но вам не нужно знать, где именно. Обладай вы этой тайной – кто может гарантировать, что однажды ночью вас не захватят другие бессмертные, чтобы силой заставить открыть истину и получить власть над царем и царицей.
Прежде чем заговорить, Маэл долго сверлил меня тяжелым взглядом.
– Мы сражаемся с теми, кто стремится отнять у нас Рим, – заявил он. – И побеждаем. Тебе это хорошо известно. Мы силой выгоняем их из города.
– Знаю, – ответил я. – Но потом появляются новые вампиры-христиане, и их становится все больше. Они поклоняются дьяволу, змию, сатане. Они придут снова.
– Нам-то что? – с отвращением сказал Маэл. – Зачем им Священные Прародители?
Я помолчал. А потом... Потом правда вырвалась наружу сама собой – с ненавистью и злобой. И я уже не мог защитить от нее ни их, ни себя.
– Ладно, – сказал я, – раз уж вы так много знаете, объясняю вам следующее: Мать и Отец нужны многим. На Востоке есть вампиры, которым известно об их существовании. Этим вампирам нужна первородная кровь. Они верят в ее могущество. Нет крови сильнее. Но Мать и Отец способны двигаться и могут себя защитить. Тем не менее воры никогда не прекратят поиски и готовы уничтожить всякого, кто скрывает божественную чету. За долгие годы мне довелось повидать немало жаждущих испить из первородного источника.
Они молчали.
– Вам не следует пытаться узнать больше о Матери и Отце, – продолжал я. – Или вы хотите постоянно подвергаться опасности и каждую минуту ожидать нападения? Хотите, чтобы тайну вырвали у вас из самого сердца?
Я пристально посмотрел в глаза Маэлу.
– Быть посвященным в тайну Матери и Отца означает быть обреченным на вечные мучения. Это поистине проклятие.
Наступила тишина, но было ясно, что Маэл долго молчать не сможет. И действительно. Лицо его вдруг вспыхнуло, и он дрожащим голосом произнес:
– А ты пил первородную кровь?
Я видел, что Маэла медленно, постепенно охватывает гнев и он вот-вот потеряет самообладание.
– Ведь ты пил ее кровь? – повторил он вопрос.
– Успокойся, Маэл, – попытался утихомирить друга Авикус. Но тщетно.
– Пил! Пил! – в бешенстве вскричал Маэл. – И знаешь, где скрываются Отец и Мать!
Мгновенно вскочив с кресла, он бросился на меня и схватил за плечи.
Должен сказать, я не любитель рукопашных схваток, но Маэл разъярил меня донельзя, и я оттолкнул его с такой силой, что он пролетел через всю комнату и ударился о стену.
– Что ты себе позволяешь? – гневно спросил я, стараясь говорить тише, дабы не привлечь внимание смертных. – Мне следовало бы убить тебя на месте – сразу бы стало спокойнее на душе. Разрезать на кусочки, чтобы ни один колдун не собрал. Будь ты проклят!
Меня трясло от гнева, и чувство это, отнюдь мне не присущее, вызывало в душе протест.
Маэл, похоже, не успокоился: во взгляде его по-прежнему горела ярость.
– Мать и Отец у тебя! – с жаром выкрикнул он. – Ты испил крови Матери. Сразу видно! Интересно, как ты скроешь это от других, если от меня скрыть не можешь?
– Тогда ты умрешь, – встав с кресла, сказал я. – Тебе все известно, и я не позволю, чтобы ты разболтал мою тайну.
Я двинулся в его сторону.
Но Авикус, следивший за нашей перепалкой с широко раскрытыми от ужаса глазами, вскочил и встал у меня на пути.
Маэл тем временем выхватил кинжал и приготовился к схватке.
– Нет, Мариус, стой! – воскликнул Авикус. – Мы должны помириться. Нам нельзя враждовать. Не ссорься с Маэлом. Кончится тем, что вы покалечите друг друга и еще больше друг друга возненавидите.
Маэл с кинжалом наготове поднялся с пола. Выглядел он нелепо. Мне показалось, что бывший жрец друидов не умел обращаться с оружием и не очень представлял себе, как пользоваться своими сверхъестественными способностями. Если так, то справиться с ним будет несложно, подумал я. Признаюсь, перспектива драки меня вообще не прельщала, однако я холодно взглянул на Авикуса и решительно произнес: