Я тупо уставился на пустую чашку.
– Сергей? – заорал лысый толстяк, сидевший за соседним столиком. – Слава богу, дозвонился.
Я старался не слушать чужой разговор, куда там! Дядька вещал, как взбесившийся радиоприемник. Есть такая категория людей, они орут в трубку, надеясь, что их голос долетит до собеседника прямо так, по воздуху.
– С ума сойти! – орал мужик. – В среду я спросил: «Мы отмечаем юбилей?» Он ответил: «Нет, не хочу». Сегодня подходит и приказывает: «В восемь собрание и концерт, потом фуршет, действуй, Игорь. Кстати, приедет сам Герасим Ильич! Не подведи, иначе уволю!» Серега, оцениваешь засаду? Да нет, со жрачкой элементарно! Но артисты! Умоляю! Помоги! Сегодня! В восемь! Что значит «нереально»? Он меня пинком вытурит! Эй, эй, погоди!
Лысина толстяка из ярко-розовой стала бордовой, он бросил на стол трубку и вытащил из карманов блистеры, набитые таблетками. Я встал, приблизился к его столику и вежливо сказал:
– Не сочтите меня за нахала, но я случайно стал свидетелем вашего разговора. Вы ищете артистов? Хотите организовать концерт? Я продюсер коллектива Морелли. Давайте спокойно обсудим условия.
Мужик замер, потом вскочил, хлопнул меня по плечу, опять сел и заорал:
– Супер! На ловца и зверь! Я Гарик! А тебя как зовут?
– Вова, – после легкого колебания ответил я.
– Слушай! – ажитированно орал Гарик. – Есть один гондон. Профессор, блин, хренью занимается, про астрологию вещает! Денег гребет! Ломовина! Я при нем типа пресс-секретаря, а заодно сопли ему вытираю. Ну ваще, служба, скажу тебе! Мрак! Никогда не работай помощником у хозяина! Вроде договорился переписку его вести и на звонки отвечать, а через пару месяцев уже чешешь барину спину и ночной горшок за ним выливаешь. Ну да ладно! Мой гондон в институте лекции читает, студентов учит. Ё моё! Такие бабки люди за идиотство платят!
– Вы лучше о концерте расскажите, – поторопил я Гарика.
– Че, мы на «вы»? – изумился собеседник. – Брось! Я не из звезданутых! Короче! У моего гондона юбилей! Ему шестьдесят! Сначала он ни в какую отмечать не хотел, жадный очень! А утром ему сверху позвонили и сказали, что сам Герасим Ильич поздравить его хочет.
– Это кто? – спросил я.
– Другой гондон!
– А какое отношение он имеет к вашему?
Гарик захохотал.
– Ёлы-палы! Мой – профессор, а Герасим Ильич – ректор, начальство!
– Понял!
– И теперь астролог хочет устроить фуршет и концерт, – поскучнел Гарик, – чтобы непременно в восемь! Ну колбасы я ему припру, водки с селедкой тоже! Но артисты!
Я вскинул голову.
– Наш коллектив готов лечь на амбразуру. Собравшиеся останутся довольны. Акробаты на першах! Уникальный номер!
– Типа цирк? – насторожился Гарик.
– Да.
– Не подходит!
– Почему?
– Мой гондон и его начальство хотят балет, оперу, Большой театр, «Бориса Годунова». Или этот… ну… «Забыли Фирса! Кирдык вишневому саду».
– Чехов, – вздохнул я, – Антон Павлович.
– Во! – закивал Гарик. – Еще орган подойдет.
– Этот музыкальный инструмент затруднительно принести с собой, – пояснил я, – очень большой!
Гарик схватил со стола салфетку и начал вытирать лысину.
– Че, совсем на части не разбирается? – спросил он. – Один раз я видел эту бандуру, вроде она из трубок состоит, раскатал в минуту, за пять сложил заново.
– С музыкальным инструментом дело обстоит сложнее, – пояснил я, – но если хотите балет с оперой, то мы готовы выступить!
Гарик швырнул салфетку на стол.
– Супер! Скока хотите?
– А на какую сумму вы рассчитываете? – начал я торг.
– Мой гондон на халяву надеется, – заявил Гарик, – но я понимаю, что людям надо платить. Сто баксов!
– Каждому участнику?
– Не! Всем! За концерт!
– Милейший, – засмеялся я, – даже кошка, услышав про такой гонорар, откажется мяукать! Мы коллектив с европейским именем! Морелли!
– Хренелли! – заржал Гарик. – Похоже, накрылась ваша карьерка медным тазом! Иначе че ты, Вова, ко мне бросился? Давай договоримся! Получите сто баксов! Больше твои Дурелли не стоят!
Я ехидно улыбнулся:
– Гарик! Глянь на часы? Сколько на них? Ни за какие коврижки ты не успеешь договориться с Большим театром! Да и за предусмотренные сметой доллары солистов не пригласить. Внимание, вопрос! Что сделает с тобой хозяин?
Гарик опять побагровел.
– У меня больше денег нет!
– Тогда прощай! – сказал я и встал.
– Вова, стой! – взвыл Гарик. – Уно моменто! Есть вариант.
Я сел.
– Предлагай.
– Сто долларов.
– Уже не смешно, – сердито ответил я, – до свиданья.
– Погоди, – взмолился Гарик, – Герасим Ильич, старый хрен, но связей у него лом. Знаешь, кто у него жена? Алина Брин!
– Это кто такая? – ошарашенно спросил я.
– Хорош продюсер, – отметил Гарик. – Звезда! Снимается в телесериалах! Певица она!!! Сечешь?
– Нет!
– Идиот!
– Может, оно и так, но за сто долларов мы не работаем!
– Предлагаю пиар! Раскручу твоих Фонарелли…
– Морелли!
– Один хрен! Алина припрет с Герасимом, ее пресс-секретарь назовет журналюг! Светская хроника даст фотки с концерта, а я позабочусь, чтобы название коллектива вынесли в заголовки. «Горелли потрясли Алину Брин», «Гостей на юбилее развлекали Горелли». Да вас потом на кусочки разорвут, все захотят на свои мероприятия приглашать! Или я ничего не понимаю в тусовке! Вова, ты сечешь перспективу? В данном случае сто баксов явно лишние!
– Нет, – возразил я, – они на бензин пойдут. Ладно, рискну! Говори адрес! Ровно в восемь мы приедем с представлением.
– Классика! – напомнил Гарик. – Никаких дрессированных макак!
– Что ты, – замахал я руками, – балет с оперой! Постараюсь орган притащить! Аванс прошу сюда!
Гарик вытер салфеткой лицо, положил на стол двадцать долларов и погрозил мне пальцем.
– Обманешь – из-под земли достану!
– Если твои папарацци подведут, я заставлю тебя лично по Москве бегать и Морелли дифирамбы петь, – сурово ответил я.
Глава 15
В восемь пятнадцать Гарик влетел за кулисы и нервно спросил:
– Твои неудачники на месте?
– Сидят в чулане, который здесь называют гримеркой, – отбрил я подачу.
– Ща Герасима ведут, – задергался Гарик, – пошли, позырим!
Мы с секретарем припали к занавесу и глянули в щель между полотнищами. Зал полнился народом, в креслах сидели мужчины и женщины, в основном зрелого возраста, где-то за пятьдесят. Внезапно мне стало жутко. Иван Павлович, во что ты ввязался! Никогда ведь не видел Морелли в работе, вдруг они неумехи? Да и времени на подготовку «оперы» у нас не было, процесс «постановки» занял всего один час!
– Во! Тянут его, смотри влево, – пихнул меня кулаком Гарик.
Я скосил глаза. По проходу шествовала живописная группа. Двое парней в черных дешевых костюмах, явно охранники, волокли дряхлого старца, обряженного в дорогую пиджачную пару. На галстуке ходячего трупа ярко сверкала заколка со здоровенным бриллиантом.
– Герасим Ильич, – прошелестело над залом.
Преподаватели начали вставать и аплодировать, но ректор никак не отреагировал на овации, похоже, он был в коме. Зато семенившая чуть сзади блондинка засверкала улыбкой и подняла вверх изящные ручки, унизанные браслетами.
– Алина, Алина, Алина, – заскандировали присутствующие.
Я подавил вздох. Союз денег и молодости, пусть даже и не первой свежести, редко бывает красив. Не знаю, сколь велик певческий талант госпожи Брин, но смотрится она великолепно. Правда, мне никогда не нравилась вульгарность. На Алине были ярко-красное мини-платье и белые сапоги-ботфорты на умопомрачительной шпильке. Тонкую талию подчеркивал широкий лаковый пояс, глубокое декольте открывало пышную грудь, белокурые локоны в продуманном беспорядке лежали на плечах, пухлые губы изгибались стрелой Амура, голубые глаза невинно моргали. На вид Алине было года двадцать три. Но я успел заметить предательскую складку под подбородком и смело накинул еще десяток. Хотя, повторюсь, выглядит мадам Брин роскошно. И это явная победа ботокса и фитнеса над возрастом и разумом.
Охрана сунула Герасима Ильича в кресло, его жена, еще раз озарив присутствующих улыбкой, села рядом и стала перешептываться с поджарым мужиком, нацепившим на себя некую помесь пиджака с курткой и галифе.
– Это мой гондон! – пояснил Гарик.
– Почему он так странно одет? – изумился я.
– Астролог, – пожал плечами помощник, – спасибо, хоть в мантию не закутался, под великого звездочета не закосил!
Зрители начали аплодировать.
– Давай, Вова, – приказал Гарик, – не подведи! Иначе всем плохо будет: меня выпрут, а Горелли потухнут.
– Морелли, – машинально поправил я и дернул рычаг, открывавший занавес.
До сих пор у меня не было опыта выступлений на сцене. Участие во всяких детских утренниках и новогодних постановках не в счет. Но сейчас на моих плечах лежала ответственность за Морелли, поэтому я сконцентрировался, шагнул на авансцену и, не глядя в переполненный зал, завел:
– Морелли, – машинально поправил я и дернул рычаг, открывавший занавес.
До сих пор у меня не было опыта выступлений на сцене. Участие во всяких детских утренниках и новогодних постановках не в счет. Но сейчас на моих плечах лежала ответственность за Морелли, поэтому я сконцентрировался, шагнул на авансцену и, не глядя в переполненный зал, завел:
– Добрый вечер, господа! Мы собрались здесь по замечательному поводу! День рождения всеми любимого…
Словесный запас иссяк. Черт побери! Как зовут начальника Гарика? Он величает босса «гондон», но я же не могу повторить с эстрады сие слово! Надо выкручиваться!
– …глубокоуважаемого, нашего…
Я сделал эффектную паузу, потом развел руки в стороны и выкрикнул:
– Давайте все вместе, хором, поздравим именинника! Ну, раз, два, три.
– Дорогой…
– Шмур-бур-дур-вич! – в едином порыве заорали присутствующие.
– Еще разочек! – велел я, тщетно пытаясь разобрать имя начальника Гарика.
– Шмур-бур-дур-вич! – грянуло в ответ.
Дядька в галифе медленно встал и начал кланяться!
– Здравствуй, Дедушка Мороз! Здравствуйте, ребята! Ты подарки нам принес, педераст проклятый! – тоненько пропищал кто-то из-за кулис.
Я пропустил пошлую частушку мимо ушей, в конце концов у любого успешного артиста всегда найдутся завистники, а я сейчас легко управляюсь с залом.
– Замечательно, прелестно, – зачастил я, – начинаем праздничный спектакль. Перед вами выступит коллектив Морелли, группа артистов – лауреатов международных конкурсов, обладателей золотых медалей, Гран-при и памятников.
Из кулисы донеслось тоненькое хихиканье. На секунду мне стало не по себе. Памятники – это как-то слишком! С другой стороны, если сам себя не похвалишь, то никто другой этого не сделает! Иван Павлович, коли ударишь в грязь лицом, вечером придется в компании с макакой заниматься шулерством! Вперед, мой друг!
– Лучшие сцены мира приглашают Морелли, – заорал я, – но сегодня мы с вами!
– Охренеть! – пропищали из задника.
– Специально для именинника мы покажем уникальный спектакль, – я добавил децибел в голос, – а чтобы вы хорошо поняли действие, я буду его комментировать. Пьеса написана в четырнадцатом веке…
– Гомером, – громко подсказали сзади, – старик наплел ее для Краснознаменного ансамбля песни и пляски, и с тех пор ее регулярно поют в пеших походах!
Я отошел в сторону.
– Внимание! Действие первое! Катарина, юная дочь графа Композито, влюблена в красавца Луиджи. Увы, юноша не богат и не знатен. Отец хочет выдать Катарину замуж за старика-горбуна, обладателя несметного состояния. Луиджи ночью приходит на свидание. Катарина заперта в башне, поэтому парень просит друзей ему помочь! Ночь! Сад графа Композито! Спят все, кроме юной пары.
Воцарилась тишина, потом послышался скрип, шорох, тихие ругательства и дискант пропищал:
– Фанеру заело!
По залу понесся кашель, и тут застучала барабанная дробь. Я юркнул за кулисы, вытер пот со лба и уставился на братьев Морелли. Через пару минут дрожь в коленях прошла. Энди, Антонио и Мара работали слаженно и четко. Первый установил на голове длинный шест, второй ловко взобрался на его середину, третий залез до самого верха, сделал несколько акробатических па и замер с вытянутой вперед рукой.
Луч прожектора переместился левее, выхватил из темноты фигуру Жозефины, девочка-каучук открыла рот, и зазвучал женский голос. Я закрыл глаза. Чарующие звуки, великолепное пение, какой диапазон, мощь, страсть и одновременно тоска и нежность.
Зал ахнул, я потряс головой, поднял веки и испытал восторг. Мара и Антонио выполняли акробатический этюд, Жозефина пела, зрители сидели в шоке. Еще бы! Подобного они никогда не видели!
– Слышь, Вова, – зашептал мне в ухо Гарик, – твоя солистка просто чума! Ей надо на большую сцену! Талантище.
Я закивал. Еще бы, это великая Мария Каллас. Жозефине и про чижика-пыжика слабо исполнить, в правой кулисе стоит Костя, дрессировщик медведя, он и включил запись.
Последнее «ля» взметнулось к потолку. Прожектор «отпустил» Жозефину, Мара и Антонио быстро съехали по шесту и замерли возле Энди. Я вновь выскочил вперед и зачастил:
– Второе действие. В Луиджи еще влюблена Мэри, некрасивая дочь трактирщика. Мэри решает разрушить счастье Катарины. Ночь. Площадка перед беседкой.
Я бросился назад за кулисы, краем глаза увидев, что Алина Брин выходит из зала, наверное, звезде стало плохо при виде триумфа другой актрисы.
Мара сделал сальто, Антонио легко встал на руки, Энди на голову, и тут из правой кулисы вышла женская фигура. Зрители захихикали.
– Алина! – вдруг громогласно заявил Герасим Ильич. – Моя дорогая участвует в постановке! Это сюрприз! Браво!
Престарелый ректор резво вскочил и начал аплодировать, зал взорвался овацией. Я вжал голову в плечи: по сцене вышагивала Мими! Увы, судьба сыграла с нами злую шутку: мартышка одета как Алина Брин. Тело обезьянки обтягивает ярко-красное платье, на ногах белые ботфорты, довершает картину парик из завитых белокурых волос.
– Прикольно, – зачирикал уже знакомый противный дискант, – ща Алина сама сюда прикандыбает и мало всем не покажется. Один в один картинка! Неудивительно, что старый пердун от счастья тащится!
Хотелось обернуться и увидеть человека, который комментировал концерт, но мне было не до него. Я начал панически искать выход из идиотского положения.
А ничего не знающие артисты тем временем исполняли предписанные им роли. Энди и Антонио крутили сальто, Мара встал в каноническую позу балетного премьера: правая нога чуть впереди левой, обе руки прижаты к сердцу, голова картинно отклонена назад. Из правой кулисы вынеслась Жозефина и играючи села на шпагат.
Мими уперла лапы в бока. Я зажмурился. Мартышка до отвращения напоминает госпожу Брин! Единственное отличие – длинные белые перчатки, которые я, помня о неудачном пассаже про рисовые плантации, самолично натянул на лапы «Мэри».
– Эх, по Тверской-Ямской! – понеслось над залом. – Да с колокольчиком! То не лед трещит…
Я чуть не рухнул: это конец! Идиот Костя нажал пальцем не ту кнопку на пульте! Вместо заготовленного мной отрывка из оперы «Кармен» сейчас звучит русская народная песня. С какого боку она в истории про графа Композито? Это сокрушительный провал! Морелли закидают тухлыми яйцами. Правда, я надеюсь, что никто из почтенной публики не прихватил их с собой!
– Это ты организатор сего дерьма? – впилось мне в ухо хрипловатое меццо.
Я обернулся и вздрогнул. В сантиметре от моего лица покачивалась маленькая ручка с ярко-фиолетовыми острыми ногтями.
– Сейчас узнаешь, как меня пародировать, – продолжала Алина, – мало не покажется!
– Ма, – зазвенел тот самый дискант, который постоянно комментировал представление, – не тронь его! Прикольно!
Из темноты выступила девочка-подросток в рваных джинсах и ярко-розовой майке с надписью «Putana» на груди.
Брин неожиданно опустила руку.
– Ты так считаешь?
– Ага, – кивнула дочка, – народ плющит. Слышишь, жаба в экстазе! Во! Уши раздень!
Я невольно посмотрел на сцену. Мими выплясывала, высоко вскидывая ноги. Потом обезьянка присела, легко подпрыгнула, сделала двойное сальто и продолжила танец. Жозефина изгибалась в разные стороны, Мара ходил на руках, Антонио и Энди работали с першем, а на заднем плане мерно переминался с лапы на лапу медведь Тихон. В общей суматохе про Топтыгина забыли, но он, истинный циркач, сам нашел дорогу на сцену!
– Все газеты о таком напишут, – уверенно заявила девочка, – шикарный пиар!
– Верно, – протянула Алина.
И тут музыка стихла.
– Милая, – заорал Герасим Ильич, – дорогая! Какой талант! Бас как у Шаляпина!
Не в силах сдержать эмоций, ректор с неожиданной для его возраста и статуса резвостью рванул по боковым ступенькам на сцену. Охрана, явно не ожидавшая от старца молодой прыти, не успела стреножить барина.
Я попытался отклеить от спины прилипшую к ней рубашку. Насчет Шаляпина Герасим Ильич абсолютно прав. Песня «Вдоль по Питерской» прозвучала в исполнении Федора Ивановича. Мими, как вы понимаете, не обладает певческим даром, вот в карты она жульничает лихо и сальто крутит мастерски.
Герасим Ильич обнял Мими, наглая макака не растерялась и обвила лапами в перчатках стан ректора.
– Какая у меня жена! – закричал дедуля.
Зал взвыл.
– Талантливая!
– А-а-а!
– Голос! Роскошный!
– И-и-и!!
– Акробатка!
– О-о-о!!!
Именинник тоже сорвался с места, но охранники успели его перехватить. А тем временем и на сцене, и в зале творилось нечто невообразимое. Тут и там сверкали вспышки фотоаппаратов, откуда ни возьмись выехала камера.
– Дайте занавес, – нервно потребовала Алина, – уберите свою артистку, я буду общаться с прессой. Эй, очнись и действуй! Сколько она хочет за молчание?