— Лет пять назад? Не меньше пяти лет.
— Как быстро течет время!
— Ты был в Лондоне. Я уехала в Париж и всякий раз, когда я наведывалась в Росси-хилл, тебя тут не оказывалось.
— Но здесь был Чарлз.
— Да, здесь был Чарлз, — она повертела в руках крышку от чайника, — но если Чарлз и замечал, как я выгляжу, он никогда об этом не говорил.
— Он все замечал. Он просто толком не умел выражать свои чувства. Но для Чарлза ты всегда была прекрасна. Даже когда тебе было пятнадцать и ты носила косички и пузырившиеся на коленях джинсы. Он только и ждал, когда ты вырастешь.
— Не могу поверить, что он мертв, — произнесла она.
— Я тоже не мог до вчерашнего дня. Но, кажется, сейчас я уже смирился с этой мыслью.
Чайник начал свистеть. Он достал кружки, банку растворимого кофе и бутылку молока из холодильника.
— Папа сообщил мне о вашем поместье, — сказала Лиз.
— Ты имеешь в виду его продажу?
— Как ты вынесешь это, Оливер?
— У меня нет выбора.
— Даже дом? Дом тоже будет продан?
— А что мне с ним делать?
— Ты мог бы сохранить его. Приезжать сюда на выходные и в отпуск, просто чтобы сохранить здесь корни.
— Мне это кажется сумасбродством.
— Вовсе нет, — она немного поколебалась и возбужденно продолжила: — Когда ты женишься и обзаведешься детьми, ты будешь привозить их сюда и они будут играть здесь в те же славные игры, в которые играл ты сам. Бегать сломя голову, строить шалаши в ветвях бука, скакать на пони…
— Кто сказал, что я собираюсь жениться?
— Папа сказал, что ты не собираешься жениться, пока не станешь слишком стар для всего остального.
— Папа слишком много тебе рассказывает.
— И что это значит?
— Он всегда так делал. Он баловал тебя, и никогда у него не было от тебя никаких секретов. Ты знаешь, что была маленькой испорченной шалуньей?
Ее это позабавило.
— Оливер, ты сейчас договоришься!
— Я даже не знаю, как ты выжила. Единственный ребенок, в котором души не чаяли родители, жившие порознь. И если этого тебе было недостаточно, в твоем распоряжении всегда был Чарлз, который портил тебя еще больше.
Чайник закипел, и он подошел, чтобы снять его с плиты. Лиз положила крышку обратно на плиту.
— Зато ты ничем не портил меня, Оливер, — ответила она.
— У меня было больше ума.
Он налил в чашки кипяток.
— Ты меня вообще не замечал. Всегда говорил мне, чтобы я не болталась у тебя под ногами.
— Ну, так было, пока ты была маленькой и еще не стала такой шикарной девушкой. Между прочим я тебя вчера не узнал. Я понял, кто ты, только когда ты сняла свои темные очки. Должен сказать, я очень поразился.
— Кофе готов?
— Да. Садись пить, пока он не остыл.
Они сидели за истертым кухонным столом лицом друг к другу. Лиз держала кружку так, словно пальцы у нее до сих пор не отогрелись. Выражение лица у нее было задорное.
— Мы говорили о том, как ты женишься.
— Я об этом не говорил.
— Как долго ты тут пробудешь?
— Пока со всем не разберусь. А ты?
Лиз пожала плечами.
— Я должна ехать на юг. Мать и Паркер сейчас в Лондоне — приехали по делам на несколько дней. Я звонила ей, когда приехала из Прествика, рассказала о том, что случилось с Чарлзом. Она хотела, чтобы я немедленно вернулась к ним, но я объяснила, что собираюсь пойти на похороны.
— Но ты так и не сказала мне, как долго собираешься еще пробыть в Росси-хилл.
— У меня нет никаких планов, Оливер.
— Тогда останься ненадолго.
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Да.
Когда вопрос был улажен и эти слова произнесены, остатки напряжения между ними исчезли. Они сидели и болтали, забыв о времени. Лиз встрепенулась лишь тогда, когда часы в холле пробили двенадцать.
— О господи, неужели уже полдень? Мне пора идти.
— Зачем?
— Обед. Помнишь такой нелепый старомодный обычай? Или ты не обедаешь?
— Вовсе нет.
— Пойдем со мной, пообедаешь с нами.
— Я отвезу тебя домой, но на обед не останусь.
— Почему?
— Я и так уже половину утра потерял, пока лясы с тобой точил, а еще кучу вещей надо сделать.
— Тогда приходи на ужин. Сегодня вечером.
Он подумал и, по разным причинам, отказался и от этого приглашения.
— Может быть, завтра?
Она пожала плечами и с легкостью согласилась, проявив образцовую женскую сговорчивость:
— Когда угодно.
— Завтра было бы замечательно. Часов в восемь?
— Приходи чуть пораньше, если захочешь выпить аперитив.
— Хорошо, приду чуть пораньше. Надевай шубку и шляпу, и я отвезу тебя домой.
У него была небольшая темно-зеленая машина, низкая и очень быстрая. Она уселась рядом с ним, засунув руки в карманы полушубка и глядя вперед на бледные шотландские пустоши. Она так остро ощущала присутствие мужчины, который сидел рядом, что ей было почти больно.
Он изменился и все же остался прежним. Стал старше. На лице появились морщины, которых не было прежде, а в глубине глаз таилось такое выражение, что она чувствовала себя так, словно заводит роман с совершенно чужим человеком. И все же это был Оливер, бесцеремонный, отказывающийся связывать себя обязательствами, неуязвимый.
Для Лиз всегда существовал именно Оливер. Чарлз был лишь предлогом для того, чтобы наведываться в поместье Кейрни, и Лиз бесстыдно использовала его в таком качестве, ибо он поощрял ее постоянные визиты и всегда был рад ее видеть. Но уехала она из-за Оливера.
Чарлз был непримечательным жилистым парнем с песочными волосами и множеством веснушек. А в Оливере был шик. Чарлзу хватало времени и терпения на неловкую девочку-подростка: он учил ее забрасывать удочку, играл с ней в теннис, помогал вынести муки первого взрослого танца, показывал, как танцевать рил.[3] Но она все время думала только об Оливере и молилась о том, чтобы он пригласил ее танцевать.
Но он, конечно, этого не делал. У него всегда был кто-то еще, какая-нибудь неизвестная девушка или подружка, приглашенная с юга. Я познакомился с ней в университете, на вечеринке, когда гостил у старого знакомого. За годы их набралось довольно много. Девушки Оливера были здесь предметом шуток, но Лиз не находила это смешным. Она наблюдала со стороны и ненавидела их всех: в своем воображении она лепила их восковые куклы и колола их иголками, страдая от подростковой ревности.
Когда ее родители развелись, именно Чарлз писал ей письма, рассказывая о том, что происходит в поместье Кейрни и поддерживая с ней связь. Но в потайном кармашке ее бумажника лежала помятая фотография Оливера, крохотный снимок, который она сделала сама и который повсюду ездил вместе с ней.
Сейчас, сидя рядом с ним, она слегка поглядывала по сторонам. Руки Оливера лежали на обшитом кожей руле, и ей были хорошо видны его длинные пальцы с прямоугольными ногтями. У большого пальца виднелся шрам, и она вспомнила, как он поранил руку о новую ограду из колючей проволоки. Ее взгляд небрежно скользнул вверх по руке. Его овчинный воротник был поднят и закрывал шею, касаясь темных густых волос. Он почувствовал ее взгляд, повернулся и улыбнулся ей, его глаза под темными бровями были голубыми, словно незабудки.
— Ты изучишь меня в следующий раз, — сказал он, но Лиз ничего не ответила.
Она вспоминала о том, как прилетела в Прествик, где ее встретил отец. Чарлз погиб. В первый момент она не поверила своим ушам, земля словно ушла у нее из-под ног и перед ней разверзлась огромная зияющая бездна. А потом она едва слышно произнесла:
— Оливер?
— Оливер в своем поместье. По крайней мере, должен быть там. Он сегодня приезжает из Лондона. Похороны будут в понедельник…
Оливер в поместье Кейрни. Чарлз, милый, добрый, терпеливый Чарлз был мертв, но Оливер был жив и находился здесь, в своем поместье. Она снова увидит его спустя столько лет… На пути в Росси-хилл эта мысль не выходила у нее из головы. Я увижу его. Я увижу его завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Она позвонила матери в Лондон и рассказала ей про Чарлза, но когда Элен попыталась уговорить ее приехать и оставить все печали позади, Лиз отказалась. Ей не составило труда найти отговорку:
— Я должна остаться. Отец… И похороны…
Но на самом деле она знала и радовалась тому, что остается из-за одного лишь Оливера.
И чудесным образом так и вышло. Она поняла это в тот самый момент, когда на кладбище Оливер безо всякой причины неожиданно обернулся и посмотрел прямо на нее. Она видела, как выражение изумления на его лице сменилось восхищением. Он лишился своего превосходства. Теперь они были равны. И… Печальное обстоятельство, которое, однако, упрощало ситуацию… Теперь не надо было считаться с Чарлзом. Добрый, но досаждавший Чарлз, который всегда был тут, словно старая собака, ожидающая, что ее выведут на прогулку.
Она позволила своему деятельному и практичному уму забежать вперед и получить удовольствие от погружения в чудесные образы будущего. Все складывалось так замечательно, словно было заранее задумано. Свадьба в поместье Кейрни, вероятно, небольшая сельская свадьба в местной церкви в тесном кругу друзей. Потом медовый месяц — где? Пожалуй, будет чудесно на Антигуа. Потом возвращение в Лондон. У него уже есть там квартира, и ее можно будет использовать как плацдарм для поисков дома. И — блестящая идея — она уговорит отца подарить ей на свадьбу усадьбу Кейрни, и тогда перспективы, которые она сегодня утром непринужденно расписывала Оливеру, в конце концов станут реальностью. Она представляла себе, как они будут приезжать сюда на машине в выходные, проводить здесь отпуск, привозить детей, устраивать домашние вечеринки…
— Ты что-то совсем притихла, — сказал Оливер.
Лиз сразу вернулась к реальности и обнаружила, что они уже подъехали к дому. Машина ехала по буковой аллее. Голые ветви вверху скрипели от жестокого ветра. Они сделали полукруг по посыпанной гравием дорожке и остановились напротив большой парадной двери.
— Я задумалась, — ответила Лиз, — просто задумалась. Спасибо, что подвез.
— Спасибо, что зашла меня развлечь.
— И ты придешь к нам завтра на ужин? Это будет среда.
— Буду с нетерпением этого ждать.
— В четверть восьмого?
— В четверть восьмого.
Они улыбнулись — оба были довольны уговором. Потом он наклонился, чтобы открыть ее дверь. Лиз вышла из машины, взбежала по обледеневшим ступеням под защиту крыльца и обернулась, чтобы помахать ему на прощание. Но Оливер уже уехал, был виден лишь зад его машины, удалявшейся по аллее в сторону усадьбы Кейрни.
В тот вечер, когда Лиз нежилась в ванной, раздался телефонный звонок. Звонили из Лондона. Завернувшись в банное полотенце, она подошла снять трубку и услышала на другом конце провода голос матери.
— Элизабет?
— Привет, мама.
— Как ты, дорогая? Как дела?
— Все прекрасно. Отлично. Замечательно.
Элен не ожидала услышать такой жизнерадостный ответ. В ее голосе появилась озадаченность:
— Но ты была на похоронах?
— О да, это было ужасно. Очень тяжко от начала до конца.
— Тогда почему же ты не возвращаешься… Мы пробудем здесь еще несколько дней.
— Я пока не могу приехать… — Лиз поколебалась.
Обычно она держала все свои секреты в себе, и Элен всегда жаловалась, что не знает, что происходит в жизни ее единственной дочери. Но сейчас Лиз чувствовала потребность с кем-то поделиться. Восторг от того, что произошло сегодня и могло произойти завтра, рвался наружу, и она чувствовала, что если не поговорит с кем-нибудь об Оливере, то просто лопнет.
Она закончила фразу неожиданным искренним признанием:
— …дело в том, что здесь сейчас Оливер. И завтра вечером они придет к нам на ужин.
— Оливер? Оливер Кейрни?
— Ну да, конечно, Оливер Кейрни. Разве мы знаем еще какого-нибудь Оливера?
— Ты хочешь сказать… Из-за Оливера?
— Да, из-за Оливера, — Лиз рассмеялась, — ой, мама, не будь такой непонятливой!
— Но я всегда думала, что это был Ч…
— Нет, не был, — поспешно произнесла Лиз.
— И что Оливер сказал обо всем этом?
— Ну, я не думаю, что он был так уж недоволен.
— Ну, я не знаю… — голос Элен прозвучал смущенно, — я этого совсем не ожидала, но если ты счастлива…
— О да. Я счастлива. Поверь мне, я еще никогда не была так счастлива.
— Ну что ж, держи меня в курсе, — еле слышно ответила мать.
— Хорошо.
— И дай знать, когда соберешься уезжать…
— Вероятно, мы поедем вместе, — сказала Лиз, представляя себе, как это будет, — может быть, вместе приедем на машине.
Мать завершила разговор. Лиз повесила трубку, поплотнее завернулась в полотенце и направилась обратно в ванную. Оливер. Она повторяла его имя снова и снова. Она улеглась в ванну и ногой открыла кран с горячей водой. Оливер.
Дорога на север была похожа на дорогу назад во времени. Весна повсюду была поздней, но в Лондоне уже пробивалась первая зелень, в парках появились первые звездочки желтых крокусов и крохотные листочки на деревьях, в лотках на тротуарах зацвели нарциссы и пурпурные ирисы, а в витринах магазинов появились манящие летние вещи, заставлявшие думать о каникулах, круизах, синем небе и солнце.
Но шоссе, которое вело на север, лентой прорезало равнины, которые становились все более серыми и холодными и казались все бесплоднее. Дороги были мокрыми и грязными. Каждый проезжавший мимо грузовик, — а старую машину Калеба обгоняли практически все, — разбрасывал в стороны фонтаны жидкой коричневой грязи, которая залепляла ветровое стекло и дворникам приходилось работать без остановки. В довершение всего ни одно из окон не закрывалось как следует, а обогреватель был либо сломан, либо требовал какой-то доводки, о которой ни Каролина, ни Джоди ничего не знали. Так или иначе, он не работал.
Несмотря на все это Джоди пребывал в самом лучшем расположении духа. Он разглядывал карту, напевал, проделывал сложные расчеты, чтобы вычислить их среднюю скорость (удручающе низкую) и пройденный путь.
— Мы проехали уже треть пути. Мы проехали полпути.
И затем:
— Еще пять миль, и мы будем у Шотландского перекрестка. Интересно, почему он зовется шотландским, если он не в Шотландии?
— Может быть, люди тут выходят и покупают скотч?[4]
Джоди нашел, что это очень забавно.
— Никто из нас никогда не был в Шотландии. Интересно, почему Ангус туда поехал?
— Мы спросим его об этом, когда отыщем.
— Ага, — жизнерадостно согласился Джоди, предвкушая встречу с Ангусом. Он откинулся назад, чтобы дотянуться до рюкзака, который они предусмотрительно набили едой. Открыв его, он заглянул внутрь. — Чего ты хочешь? Тут еще остался бутерброд с ветчиной, помятое яблоко и немного шоколадного печенья.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу.
— Ты не против, если я съем бутерброд с ветчиной?
— Конечно, нет.
После Шотландского перекрестка они выехали на шоссе А68 и маленькая машина со скрипом покатилась по унылым пустошам Нортумберленда через Оттерберн и дальше к Картер-Бар. Дорога карабкалась вверх, петляя то туда, то сюда по крутому склону, и когда они добрались до вершины последнего холма и проехали пограничный камень, перед ними открылась Шотландия.
— Вот мы и добрались, — удовлетворенно произнес Джоди.
Но Каролина видела перед собой лишь волнистые серые просторы, и далекие белые от снега холмы. Она спросила с некоторым опасением:
— Как ты думаешь, снег не пойдет? Ужасно холодно.
— Нет, в это время года его уже не будет.
— Погляди вон на те холмы.
— Там он остался с зимы. Он просто не растаял.
— Небо очень темное.
Это была правда. Джоди нахмурился.
— Снегопад может нам помешать?
— Я не знаю. Но у нас летняя резина, и мне еще никогда не приходилось водить машину в такую плохую погоду.
— Да ладно, все будет нормально, — чуть погодя заявил Джоди и снова взялся за карту, — теперь у нас на пути Эдинбург.
К этому времени уже почти стемнело и на извилистых улицах города засияли фонари. Конечно, они заблудились, но в конце концов нашли нужную дорогу с односторонним движением и выехали на магистраль к мосту. Там они сделали последнюю остановку, чтобы заправиться и залить масло. Каролина вышла из машины размять ноги, а рабочий на заправке тем временем проверил воду в радиаторе и принялся протирать ветровое стекло влажной губкой. Покончив с этим, он с интересом оглядел старенькую видавшую виды машину и обратил внимание на ее пассажиров.
— Издалека едете?
— Из Лондона.
— Куда направляетесь?
— В Страткорри, это в Пертшире.
— Неблизкий путь.
— Да, мы знаем.
— Вам предстоит ехать в дрянную погоду.
Джоди понравилось, как он сказал слово «дрянная». «Дранная». Он попытался тихонько это повторить.
— Вы думаете?
— Ага. Я только что слышал прогноз. Ожидается снег. Будьте внимательны, у вас шины, — он постучал по колесу носком башмака, — совсем не подходят для такой погоды.
— С нами все будет в порядке.
— Если застрянете в снегу, помните золотое правило. Не выходите из машины.
— Спасибо, запомним.
Они расплатились и поблагодарили его, а затем тронулись дальше. Он посмотрел им вслед и покачал головой, сокрушаясь о том, как безответственны все эти саксы.
Перед ними высился мост через залив Фёрт-оф-Форт с огнями предупреждения: МАЛАЯ СКОРОСТЬ. СИЛЬНЫЕ ВЕТРЫ. Они оплатили мостовой сбор и проехали мост, где шумел и бился жестокий ветер. После него магистраль шла на север, но было так темно и ветрено, что за пределами слабого луча фар уже ничего не было видно.