В кабинете горела настольная лампа, но за столом никого не было. Конечно, если шутник не спрятался под стол или не залез в шкаф Я дала себе труд проверить это и убедилась, что либо он успел уйти через дверь, либо только что выпорхнул в окно. Окно я тоже проверила. Оно было заперто. Странно. Шагов в коридоре я не слышала.
А ведь стояла возле двери и услышать их была просто обязана. Если он все-таки прошел мимо… А если нет? Он мог укрыться в комнате Сусанны, а когда я бросилась сюда, спокойно проследовать дальше. В сильнейшем гневе я заглянула в тетушкину комнату и, разумеется, никого там не обнаружила. «Надо капканы на ночь ставить», — со злостью решила я, вышла в коридор и вот тогда-то вновь услышала шаги, но не здесь, а на первом этаже, возле лестницы.
Очень осторожно я направилась вниз. На лестнице никого, первый этаж тонул в темноте. Свет там оставляли включенным на ночь только в том крыле, где были жилые комнаты, а звук шел со стороны студии. При мысли о том, что кто-то вновь проявляет к ней повышенный интерес, я заторопилась. Надо было включить свет, но, стыдно сказать, я даже не предполагала, где здесь выключатель. Обычно обо всем заботилась Наталья. «Может, разбудить ее?» — подумала я. Тут что-то упало с грохотом, который в тишине показался просто оглушительным, а вслед за этим раздался крик.
Кричали, вне всякого сомнения, из студии. Я бросилась туда, рискуя в темноте расквасить себе нос.
Дверь в студию была распахнута, луна заливала все пространство комнаты (шторы так и не повесили), а посередине комнаты замерло привидение.
По крайней мере, так я решила в первое мгновение. Белый балахон слабо шевелился. Затем я заметила, что привидение нервно вздрагивает, издает какие-то слабые звуки, потом обратила внимание, что в руках оно держит фонарик, а вслед за этим поняла, что вовсе это не привидение, а Скворцова в ночной рубашке.
Я щелкнула выключателем, вспыхнул свет, осветив огромную комнату, Скворцова повернулась ко мне с намерением завизжать (это желание отчетливо читалось на ее сморщенном личике), но, увидев меня, передумала и вроде бы даже с облегчением вздохнула.
— Ты? — прошептала она, а я сообразила, что данный вопрос этой ночью мне задают уже дважды.
— Это я, — ответила я без всякого намека на любезность.
Тут за моей спиной раздались чьи-то торопливые шаги, и в студии появилась Софья, в пижаме и сеточке для волос. На своих волосах она просто помешана, так как кто-то ей сказал, что волосы — вторая красота женщины (по поводу первой красоты мнения разделились).
— Кто орал? — рявкнула она.
Появление Софьи меня ничуть не удивило, я была уверена, что после вопля Скворцовой сюда сбежится весь дом, но, странное дело, опять воцарилась тишина, и никто сюда не спешил.
— Это.., это… — начала Скворцова, прижимая к груди фонарик, он, кстати, был включен. Поначалу я очень удивилась, увидев его в руках Марины Федоровны, а потом вспомнила, что такие фонарики лежат в прикроватных тумбочках в каждой спальне.
Как-то раз у нас на двое суток отключили электричество, а подобное в большом доме связано с огромными неудобствами.
С фонариком разобрались, теперь оставалось главное: что здесь понадобилось Марине и с какой стати она так вопила. Именно эти вопросы я ей и задала.
— Я видела его, — все еще продолжая трястись, сообщила Скворцова.
— Кого? — насторожилась я, так как тоже кое-кого видела.
— Твоего мужа, — жалко глядя на нас, пробормотала она.
— Пить меньше надо, — скривилась Софья, но я сделала ей знак молчать.
— Ты видела Бориса? — спросила я вполне доброжелательно. Скворцова выпучила глаза, сначала кивнула, а потом отчаянно замотала головой.
— Очень доходчиво, — вновь влезла Софья.
— Было бы замечательно, расскажи ты, в чем дело, чуточку толковее, — намекнула я.
— Да-да, — закивала Марина на манер китайского болванчика. — Сейчас.., я не могла уснуть. Услышала шаги. Я ведь сплю очень чутко, а здесь…
— Мы поняли, — не выдержала Софья. — Дальше что?
— Я услышала шаги, но шли как-то странно.
Таясь. Меня это насторожило.
— И ты пошла взглянуть, кто это ходит?
— Нет. Я просто подошла к двери и прислушалась. Стало очень тихо. Я подошла к окну… — Тут она сглотнула и сделала паузу. — В кабинете Бориса мелькнул свет.
— Горела настольная лампа? — поправила ее я.
— Нет. Похоже, кто-то ходил с фонариком. Потом хлопнула дверь.
«Скорее всего, моя», — отметила я машинально.
— Я еще немного подождала, а потом выглянула в коридор. Он как раз подошел к лестнице, — перешла Марина Федоровна на трагический шепот.
— Да кто он? — взмолилась Софья.
— Я думаю, муж Ларисы. Но не Борис. Его бы я узнала.
— Какой, к черту, муж? — с терпением у Софьи всегда были проблемы.
— Наверное, Костас, — пожала плечами Скворцова. — Он пошел сюда. Что Борису делать в студии?
— А что Костасу делать в кабинете Бориса?
— Может быть, они встречались? — робко предположила Скворцова. — Такой день сегодня.
Мы переглянулись.
— Клиника, — буркнула Софья, вновь поворачиваясь к Скворцовой.
Марина страдальчески сморщилась.
— Я понимаю, как это нелепо звучит, но.., тут сплошная мистика. Взгляни, у лица на картине изменилось выражение.
— Какого лица? — в два голоса спросили мы.
— Твоего. Думаю, за этим он и приходил, — ткнула Марина пальцем за свою спину, а мы наконец обратили внимание на то, что должны были заметить сразу. На мольберте стоял мой портрет работы Костаса. Я была изображена в красном платье с розой в руках.
— Что особенного в этом портрете? — откашлявшись, поинтересовалась Софья.
— Да вы только посмотрите, — закудахтала Марина, бросаясь к мольберту. — У нее же здесь совершенно другое выражение лица. Я прекрасно помню тот портрет, у меня и фотография есть. — Мы опять переглянулись. — Мне он очень нравился, я еще всегда удивлялась, почему ты его нигде не выставляешь. Раньше у тебя на портрете выражение лица было мечтательным, немного грустным. А сейчас это женщина, умудренная опытом. Ты здесь даже старше. А потом, глаза.., в них бушует пламя…
— Ну, это явное преувеличение, — начала Софья, но я перебила ее:
— Когда ты вошла сюда, портрет стоял здесь?
— Конечно.
— А мужчину ты здесь видела?
— Нет. Возможно, он был здесь. Вроде бы я слышала какой-то шум. Но портрет так потряс меня, что я закричала от неожиданности. Мистика. В год смерти твоего мужа лицо на портрете вдруг изменило выражение.
— Ты еще Оскара Уайльда сюда приплети, — нервно хихикнула Софья, а Марина с излишним вниманием уставилась на меня. Я отлично понимала, какие мысли бродят в ее голове. Мое лицо за восемь лет нашего знакомства никаких изменений не претерпело. Как тут не вспомнить Дориана Грея с его портретом? Прожитые годы откладывали свою печать на портрете, а лицо Дориана оставалось таким же прекрасным, как в юности.
С этими сказками пора кончать, только мистики мне еще не хватало.
— На самом деле, — спокойно сказала я, — Костас написал два портрета в красном платье с розой.
И оба его не устраивали. Поэтому я их тоже особо не жалую. Первый портрет сейчас в Гамбурге, второй я подумываю продать.
— Так что никакой мистики, — обрадовалась Софья, но тут же нахмурилась. — А вот как он оказался на мольберте? — Она поспешила к двери в кладовую. Та была не заперта. В кладовой горел свет, и выставленные вдоль стен полотна радовали глаз. — Человек, которого ты видела в коридоре, вошел сюда, а потом ты его уже не видела? — спросила Софья Марину Федоровну, та кивнула.
— Он вошел в студию, а я подумала: с какой стати кто-то ходит ночью.., и заглянула… А здесь это, — она вновь ткнула пальцем в портрет. — Когда я увидела, что он изменился…
— Он не менялся, — терпеливо пояснила Софья. — Он всегда такой был. Тебе же сказали: есть два портрета, вроде бы одинаковых, Костас искал особое выражение лица.., он их писал как заведенный, по-моему, штуки три. Да, Лариса?
— Четыре, — поддакнула я, решив не жадничать. — Но два ему не понравились, и их он уничтожил. — Говоря это, я продолжала осматривать студию. Окно, то, что выходило в сад, было не заперто.
Через него наш гость, скорее всего, и покинул комнату. У него были ключи не только от студии, но и от кладовой, если он, конечно, не проникает в комнаты сквозь замочную скважину. В такое упорно не верилось. К тому же Костасу, имей он возможность шастать по земле в свое удовольствие, вряд ли пришло в голову заглянуть в бывшую мастерскую. Его бы скорее заинтересовал винный погреб.
Я вздохнула и окончательно успокоилась, потому что волноваться — напрасный труд. Если гость успел обнаружить что-то интересное, то с этим уже ничего не поделаешь.
— Что это? — вдруг охнула Скворцова и заметно побледнела, хотя и до того особо здоровой не выглядела. Она ткнула в меня пальцем с таким видом, точно на мне угнездились минимум три гадюки.
— Что? — сурово нахмурилась я.
— Это кровь, — взвизгнула Марина и собралась скончаться от ужаса. Будь это в любом другом месте, я бы не возражала, но в моем доме и без того бог знает что творится. — Это кровь, — закатывая зрачки, повторила она, а я, естественно, спросила:
— Где?
Она вновь ткнула пальцем, отчаянно мыча, а я увидела, что рукав моей восхитительной пижамы испачкан чем-то красным, оказалось, не только рукав, но и моя рука. Теперь и я собралась скончаться на месте, лихорадочно пытаясь вспомнить, где могла пораниться.
— У тебя руки в крови! — взвизгнула Марина Федоровна, теперь уже тыча в меня пальцем практически беспрестанно. Софья, не теряя присутствия духа, подошла, ухватилась за мой рукав и зачем-то лизнула его. В эту суматошную ночь удивляться ничему не приходилось.
— Кетчуп, — сказала она, удовлетворенно кивнув. Я нахмурилась, а Скворцова наконец-то прекратила тыкать в меня пальцем и падать в обморок, по-видимому, тоже раздумала. — Где ты так вывозилась? — удивилась Софья, а я набрала в грудь побольше воздуха и грозно произнесла:
— Идем.
— Одну минуту, надо убрать картину. — Софья отнесла портрет в кладовку, заперла дверь и даже подергала ее. Жест совершенно бессмысленный, если учесть, что у нашего гостя есть ключ.
Наконец мы покинули студию и поднялись на второй этаж. Я во главе процессии, Софья за мной, а за ней в белой ночной рубашке, больше похожей на балахон, Скворцова. В длинном коридоре по-прежнему горело одинокое бра, Софья решила это исправить и включила верхний свет. Он осветил коридор, который заканчивался у двери в кабинет Артемьева, и на этой самой двери кетчупом, точно кровью, кто-то написал: «Мужеубийца».
— Очень остроумно, — фыркнула Софья. Марина Федоровна отреагировала совершенно неожиданно: прижимая к груди фонарик, она начала медленно пятиться, потом развернулась и со всех ног бросилась бежать вниз. — Вот бы шею свернула, — мечтательно произнесла Софья.
— Где там с нашим-то счастьем, — поддакнула я.
Мы прошли в мою комнату, я переоделась и тщательно вымыла руки. Софья, взяв полотенце, отправилась стирать надпись с двери.
— Как думаешь, кто оставил эту гадость? — спросила Софья, вернувшись и устраиваясь на моей постели. Против ее присутствия я не возражала, потому что уснуть уже не надеялась.
— Да кто угодно, — вздохнула я. — Крыся со злости, Аглая по глупости, Хоботов по подлости, далее продолжать?
— Мне больше Скворцова нравится. Хотя, может, к кетчупу она отношения и не имеет. С какой стати ее студия заинтересовала?
— Она же объяснила: увидела мужчину…
— Ты ей веришь? Что, если она с неясной целью пробралась туда, вооружившись фонариком, а когда ты ее застукала, придумала какого-то мужика.
— Откуда у нее ключи?
— Она столько лет приезжает в этот дом, живет неделями… У Крыськи ключи от отцовского кабинета, можно только гадать, от чего еще.
— У Крыси возможностей не в пример больше, — упрямилась я. На самом деле меня в тот момент занимала не Крыся и не Скворцова, а совершенно другой человек. — Кстати, очень может быть, что она действительно кого-то видела, — вздохнула я. — Потому что я застала в кабинете Артемьева какого-то типа.
— Что значит какого-то? Ты его узнала?
— Если бы…
— Дела… То-то у меня второй день чес по всему телу. Что-то назревает или грядет. И это «что-то» мне не нравится. Гнать всех гостей в шею, хоть спать спокойно будем.
— Если верить Сусанне, нас и раньше навещали, — напомнила я.
— Но какова цель? Неужто рукопись? Бред какой-то Если народ так и тянет в кабинет Артемьева, там, должно быть, находится что-то интересное.
— И сразу два человека выразили желание покопаться в его бумагах, — поддакнула я. — Значит, что-то намереваются найти.
— Тихо, — вдруг насторожилась Софья. Я прислушалась.
Вне всякого сомнения, кто-то опять крался по коридору. Я быстро подошла к двери и распахнула ее. Коридор вновь был погружен в полумрак, но на сей раз надпись на двери я заметила и при таком освещении. Оригинальностью она не порадовала, все тот же кетчуп и то же слово «Мужеубийца». Софья досадливо плюнула.
— Если об этом дерьме узнают журналисты…
— Стой здесь, — шепнула я и бросилась вниз.
Шаги еще звучали где-то рядом с лестницей, однако в холле первого этажа я никого не обнаружила и заспешила в крыло, где были гостевые спальни.
Первая дверь в комнату Павла. Я была уверена, что она заперта, однако она легко открылась. В комнате горела настольная лампа, в ее свете постель была хорошо видна. Вроде бы кто-то лежит под одеялом. Только я в этом сомневалась и решительно шагнула к постели. В то же мгновение Павел приподнялся и, щурясь, посмотрел на меня, а я вдруг подумала, что валяю дурака, такой тип, как Павел, вряд ли будет бегать по этажам с бутылкой кетчупа.
— Это вы? — спросил он хмуро. Мое появление удивления у него не вызвало, и это вновь возбудило мои подозрения.
— Как видите.
— Чему обязан?
— А вы догадайтесь.
Я подошла и, схватив край одеяла, резко дернула, ожидая увидеть что угодно, к примеру, что Павел будет лежать полностью одетый и даже в ботинках.
Однако увиденное все-таки произвело впечатление: спать он предпочитал нагишом и теперь лежал передо мной, как говорится, в чем мать родила. С усмешкой посмотрел на меня, прикрылся одеялом и, закинув руки за голову, произнес:
— Не могу поверить, что вы восприняли мое предложение всерьез.
— Напрасно, я год как вдовствую, — в тон ему ответила я, прикидывая, как выйти из дурацкого положения. Он сдвинулся в сторону, хлопнул рукой по матрасу и сказал:
— Тогда прошу.
— Пожалуй, я передумала. — Я повернулась, чтобы уйти, но он, приподнявшись, схватил меня за руку.
Он молчал, разглядывая меня, и мне вдруг стало не по себе. Я попыталась выдернуть руку, но не тут-то было.
— Пустите. Я перепутала дверь в темноте, — сказала я сердито.
— Неужели? И к кому же вы направлялись?
— Не ваше дело.
— Пасынок ночует в другом крыле, — язвительно сказал он.
— Повторяете сплетни глупой девчонки?
— Девчонка действительно глупая, а ее слова действительно сплетня, — сказал он спокойно, выпустив мою руку.
— Вот как? Откуда такая уверенность? — Разговор вдруг заинтересовал меня, и уходить я теперь не спешила.
— Если пасынок и жрет вас глазами.., чего вы морщитесь, это не мои слова, а глупой девчонки, так вот, хоть он и жрет вас глазами, вы смотрите на него совершенно иначе. Пожалуй, он действительно заменил вам сына. Так кого вы искали в темноте?
— Таинственную личность, которая бродит по дому и оставляет надпись кровью.
— Кровью? — нахмурился он.
— Слава богу, кетчупом.
— И вы решили, что это мог быть я?
— А почему бы и нет? Вы почитатель моего мужа и, наслушавшись здесь всяких глупостей, вполне могли… — Он засмеялся, а я спросила, удивляясь самой себе:
— Слушайте, откуда у вас эти шрамы?
— Автомобильная авария. Стекло разбилось, а подушка безопасности сработала чуть позднее, и все стекла полетели мне в лицо.
— Давно это было?
— Точно уже и не помню.
— А Ирине сказали, что в армии. Зачем соврали?
— Зачем люди врут? — улыбнулся он. — Иногда без всякой причины. Вам следует быть осторожной, — сказал он, я взглянула с удивлением, а он кивнул:
— Да-да. Что-то происходит. Я не имею в виду все эти словесные баталии.., мне не нравится атмосфера.
Назовите это предчувствием.
* * *— С такими-то друзьями и враги ни к чему, — бубнила я, поднимаясь по лестнице, но над его словами все же задумалась. В добрые чувства со стороны Павла как-то не очень верилось, но в одном он, безусловно, прав: в воздухе пахнет грозой. Предчувствия и мне не давали покоя.
Оказавшись на втором этаже, я невольно вздрогнула, обнаружив возле двери кабинета Артемьева какую-то призрачную фигуру, но, сделав еще пару шагов, смогла убедиться, что это Софья, и разозлилась.
— Что ты здесь делаешь? — проворчала я.
Софья всплеснула руками:
— Стою, естественно. Причем довольно давно.
— Какого черта?
— Так ты сама велела.
Я досадливо махнула рукой и вошла в свою спальную, Софья, разумеется, тоже вошла и возмущенно спросила:
— Ну что?
— Ничего.
— Где ты была? — возвысила она голос.
— У Павла. Судя по тому, что в постели я обнаружила его нагишом, вряд ли это он развлекался с кетчупом.
— А ты в самом деле на него подумала? — удивилась Софья, усаживаясь на мою постель. — По-моему, это глупость. Мужик его характера и комплекции бродит по дому с банкой кетчупа? Ерунда. Вот если бы кого-нибудь пришили, первым на роль убийцы…
— Замолчи, — перебила я. — Только убийства нам и не хватало.
— Да уж, чего-то я не подумав сморозила. И что Павел? Лишился сознания, когда ты вошла?
— Ты склонна преувеличивать мое влияние на мужчин, — ядовито заметила я. — Он предложил присоединиться к нему, но скорее из вежливости.