– Здесь, в моей канцелярии, на них никто воздействовать не будет. Ни физически, ни химически, ни радиационно, ни каким-то другим способом. Ключ от канцелярии есть только у меня, у начальника штаба, – Устюжанин жестом показал на майора Валентинова, – и у дежурного по отряду. – Так будет даже надежнее, чем у каждого снайпера под собственной подушкой.
– Я скажу, чтобы сюда перенесли, – согласился старший сержант.
– Еще вопрос, и из самых важных. Кто из вашей группы служил раньше в спецназе ГРУ?
– Все, товарищ подполковник. После срочной службы мы подписали контракт и отправились на обучение в школу снайперов. Из двенадцати человек четверо принимали непосредственное участие в боевых действиях. Я в том числе. У двоих имеются награды.
– Физические кондиции, следовательно…
– Постарались не растерять, хотя в школе снайперов таких нагрузок, как на срочной службе, нам не давали. Единственное, в чем там занятия не уступали, это в марш-бросках. Бегать мы не разучились. Но у снайперов, товарищ подполковник, своя специфика службы. Нам, например, запрещено поднимать грузы тяжелее двадцати пяти килограммов. Это специально делается, чтобы руки не были скованы в момент стрельбы. Снайперу объемные мышцы, как правило, мешают.
– Они всем мешают. А больше всего самим обладателям мышц. Но свой собственный вес каждый солдат обязан поднимать. Хотя бы делать на турнике «выход силой» на две руки и в отжиманиях от пола счет начинать с полусотни. Иначе в боевой обстановке поставите под угрозу не только собственную жизнь, но и жизнь тех, кто идет с вами рядом.
– Снайперы же воюют с дистанции, – напомнил майор Валентинов, вставая на сторону старшего сержанта.
– Если снайпер не сможет на турнике подтянуться, он не сможет на дерево забраться, чтобы устроить там позицию. Смешно будет смотреться, как подсаживают снайпера всем взводом. Или вы предлагаете таскать за каждым снайпером лестницу? Нереально. Но в чем-то вы меня почти уговорили. Хорошо, я посмотрю специальные инструкции для снайперов, – согласился Виталий Владиславович. – Обещаю, что самодурства не позволю и против естественного возражать не буду. Перегибы есть и в одном и в другом случае. Нужно выбрать золотую середину. Николай Павлович мне инструкции найдет.
– Их и искать не нужно, – сказал начальник штаба. – Они пришли в сопроводительных документах группы. Могу предоставить для чтения на сегодняшнюю ночь. Сам я только мельком просмотрел, по диагонали.
– Доложи [24] , – распорядился подполковник. – А ты, старший сержант, гони своих снайперов сюда с вашей претенциозной техникой. Расставляйте прямо перед моим столом.
В дверь постучали.
– Войдите.
Вошел старшина роты, выполняющий в данной командировке обязанности старшины всего отряда, старший прапорщик Шевченко.
– Что, Иван Иванович?
– Товарищ подполковник, машина пришла с бутылками. Только сорок пять ящиков. В каждом по двадцать бутылок. Итого – девятьсот штук. Я заказывал сто ящиков, но больше нам пока не предоставили. Мне сказали, какие-то бизнесмены перекупили. С бизнесменами мы тягаться не можем. Здесь, в Дагестане, подпольных водочных производств куча. С пустой тарой проблема. Из Центральной России возят.
– Что такое девятьсот бутылок! – пожал плечами майор Валентинов. – На неделю занятий не хватит. Нужно, Иван Иванович, в другом месте поискать.
– Буду искать. – Старший прапорщик хорошо знал, что от этой проблемы ему никуда не уйти, поскольку расход пустых бутылок на занятиях в частях спецназа ГРУ традиционно бывает высоким. Но снабжение таким неофициальным тренировочным инвентарем не проходит по официальным каналам, и потому добывать бутылки приходится ему и, в значительно меньшей мере, начальнику штаба.
– Здесь тоже головы проверяют? – спросил старший сержант Серегин.
– Здесь головы не проверяют. Здесь головы готовят, – поправил подполковник Устюжанин.
Многие специалисты сначала признавали этот воспитательный метод спецназа ГРУ чуть ли не вульгарно-грубым, жестоким и бесполезным, и даже опасным для здоровья солдата. Говорили, что от удара по голове солдат умнее не становится, а голова предназначена исключительно для того, чтобы ею думать, забывая, что, например, в рукопашной схватке голова является таким же ударным орудием, как и кулак. Кроме того, практика показала, что метод работы с бутылками способен воспитать настоящего мужчину, который не упадет в обморок от вида собственной крови и в бою не обратит внимания на ранение, которое бойца другого рода войск отправило бы с позиции сразу в госпиталь, и не покинет поля боя. Сам метод прост до примитивности. Солдаты бьют пустые бутылки о свою голову. Перед этим, естественно, изучают состав костей черепа, чтобы самому знать, в какое место чужой головы следует наносить удар, в какое место удар будет бесполезным, и только руки себе переломаешь, и какое место на собственной своей головы желательно, по возможности, беречь. Самая крепкая кость в организме человека – это лоб. Но выше лба, где при внимательном рассмотрении прощупывается соединительный хрящ, лобная кость соединяется с теменной. И это место соединения называется брегмой. Вместе с виском – это самая слабая часть черепа. Удар, например, локтем в брегму или даже удар донышком той же самой бутылки способен надолго вывести человека из строя. Под брегмой находятся участки коры головного мозга, которые отвечают за координацию движений. Получивший сильный удар в брегму человек не может сделать правильно даже обычный шаг, у него ноги в разные стороны разбегаются. А если теменная кость при этом сдвинется, то человека может полностью парализовать. Солдаты разбивают бутылку ударом в верхнюю часть лба, обычно покрытую волосами. И требуется умение рассчитать свой собственный удар так, чтобы не попасть себе в брегму, и вообще нанести себе как можно меньше вреда. Но солдатская прическа обычно бывает короткой, и волосы не защищают от осколков. И осколки, конечно, разрезают кожу на голове. Кровь стекает по лбу на лицо, бывает, заливает глаза. Это очень важный момент. Солдат, увидев свою собственную кровь, должен приучить себя спокойно относиться к ней. Пусть даже ему будет больно, пусть даже не удастся сразу остановить кровь. Солдат должен улыбаться и знать, что это совсем не страшно. Затем он выходит на занятия по «рукопашке» и начинает учиться противостоять не учебному пластиковому ножу, а сразу настоящему боевому. Вид боевого ножа, конечно, заставляет солдата быть осторожнее, но он уже не боится своей крови и знает, что это не так и страшно. Страшно всегда бывает, например, решиться прыгнуть с парашютом. Только в самый первый момент, перед прыжком, человек испытывает страх. Потом, в свободном полете, он уже отступает. А после раскрытия купола парашюта люди получают от прыжка только удовольствие. Разбитая о собственную голову бутылка приучает солдата заставлять себя делать первый шаг без страха. Будь это первый шаг за борт самолета или вертолета, будь это первый шаг навстречу противнику, вооруженному ножом. Таким образом, бутылка становится мощным элементом психологического воспитания, который пока в армии нечем заменить. И никакой клиф-дайвинг [25] не способен заменить такой простой инструмент. Пренебрегать этим методом подготовки спецназовцы не хотели даже в командировке. Но если в месте постоянной дислокации бригады уже были отлажены связи и бутылки поставлялись регулярно, то в новом месте с ними возникали проблемы. И старший прапорщик Шевченко вместе с майором Валентиновым старались эти проблемы решить.
– Я приказываю разгружать? – спросил Шевченко.
– А вы, Иван Иванович, хотели ящики в машине оставить? – спросил начальник штаба. – Разгружайте, конечно…
Старший прапорщик привычно развернулся через левое плечо и вышел.
– Я пошел за приборами? – спросил старший сержант Серегин.
– Иди, – сказал командир. – Николай Павлович, предупреди Шевченко, что снайперы от всех видов погрузочно-разгрузочных работ освобождены.
– Я уже предупреждал. Иван Иванович в курсе. Он снайперов уважает.
Тем не менее Валентинов вышел вместе с Серегиным вслед за старшим прапорщиком. Но вернулся раньше старшего группы снайперов и принес обещанную инструкцию. Инструкция была не слишком объемная, всего-то полтора листа компьютерного текста…
Глава одиннадцатая
Утром Устюжанин занялся своими непосредственными обязанностями и лично проводил занятия с солдатами. В этой командировке больше половины отряда состояло из молодого пополнения, как говорят, не нюхавших пороха бойцов. Конечно, предварительную подготовку они тоже получить уже успели и моральную, и теоретическую, и в какой-то мере практическую, но практика на занятиях существенно отличается от практики на поле боя. Когда вокруг летают пули и из-за ближайшего камня или куста всегда следует ожидать появления бандитского ствола, состояние у бойцов бывает совсем иное, нежели на занятиях. Человеческий ум, как известно, в состоянии правильно оценивать ситуацию и руководить действиями человека только в двух направлениях. Редкие индивидуумы могут изначально сразу же выполнять три дела, чем славился когда-то Юлий Цезарь. Но достичь умения делать сразу три дела можно с помощью тренировок. И эта задача всегда ставится командованием при подготовке солдат спецназа ГРУ. Новичку трудно одновременно передвигаться под обстрелом по местности, чтобы выполнить свою задачу, например, выйти на позицию, которая отрежет бандитам путь к отступлению. При этом необходимо контролировать все пространство не только перед собой, но даже за спиной, что бывает часто, если не всегда, необходимо. И обязательно самому стрелять, прикрывая товарищей, каждый из которых выполняет собственную задачу. А еще крайне важно смотреть под ноги – даже не для того, чтобы не споткнуться, а для того, чтобы не наступить на мину, которые бандиты любят ставить. Обычно ногу ставят на корень дерева, под который мину незаметно не поставишь. Мины ставят рядом, и потому нога не должна соскользнуть с корня, не должна попасть мимо него. Еще одна мелочь, но мелочь существенная, какую в бою всегда следует предвидеть – нельзя занимать позицию, при которой бандиты окажутся между тобой и твоими товарищами. Пули не всегда точно ложатся в цель, автоматная очередь имеет способность отбрасывать ствол в сторону, невзирая ни на какие компенсаторы. И если ты окажешься позади бандитов, которых следует уничтожить, то рискуешь получить пулю от своих же товарищей. И все это надо совмещать, все следует предвидеть, все обязательно следует просчитывать. И командир не в состоянии это сделать, потому что в современных условиях бой ведется не из окопов, которые удерживают линию фронта, а на пересеченной местности, в горах и лесах, среди оврагов и буераков, то есть там, где вообще нереально, да и ни к чему держать строй. Это вообще опасно. В таких условиях каждый солдат становится реальной боевой единицей и не только сам за себя отвечает, но и обязан оказывать поддержку товарищам, если тем вдруг придется туго. И, чтобы он не стал «пушечным мясом», что может случиться, если бросить в бой неподготовленного новичка, командир обязан научить его правильно действовать. Конечно, и все командиры взводов, непосредственно за своих солдат отвечающие, свою задачу знали и с ней справлялись. Командиры взводов даже спали во время командировки в той же казарме, среди солдат.
Ахунд Гафурович подъехал, когда Виталий Владиславович проводил занятия на полосе препятствий, обучая солдат скоростному ползанию на спине, с использованием не только ног, но и лопаток, и плеч. Такой вид передвижения довольно часто можно использовать в боевой обстановке, когда не желаешь терять ориентацию и есть необходимость контролировать все, происходящее вокруг. К сожалению, на полосе препятствий мотострелкового батальона, даже по своему профилю сильно отличающейся от полосы препятствий спецназа ГРУ, такой, например, как в базовом военном городке бригады, в принципе запрещалось стрелять даже холостыми патронами. Полоса препятствий в бригадном городке спецназа ГРУ была оборудована высокими каменными насыпями, присыпанными сверху землей, и там можно было проводить учебные стрельбы даже боевыми патронами. Там можно научиться во время скрытного передвижения ползком, хоть на спине, хоть на животе, вести учебную стрельбу по мишеням. Здесь подготовка была половинчатой, но и здесь подполковник приказал выставить поясные мишени, механически поднимающиеся то в одном, то в другом месте. И солдаты во время передвижения, заметив такую мишень, должны были вскинуть автомат и нажать на спусковой крючок. Автоматы при этом даже не взводились, чтобы не расслаблять пустым щелканьем пружину боевого взвода, а в магазинах не было патронов. Тем не менее отработка шла.
– Тренируетесь, товарищ подполковник? – спросил Ахунд Гафурович.
– Без обучающих занятий солдат ничем не отличается от гражданского лица, кроме мундира. Но мундир и гражданское лицо может носить. И даже пожарный.
– Кстати, о пожарных, товарищ подполковник… Вы не выясняли, что там насчет крыла от моей машины?
– Нет еще, Ахунд Гафурович, не выяснял. Я вчера пополнение принимал и потому закрутился. А потом уже поздно было звонить. Могу сейчас звякнуть. А что, покрасить крыло сложно?
– Не сложно. Но обидно такую наглость терпеть.
Вечером Виталий Владиславович вспоминал об этом звонке. Он даже спросил номер телефона водителя полковника Исмаилова. И фамилию его запомнил – Урзаев. Человек без имени-отчества. Но вечером посчитал, что звонок может водителя и самого полковника, если есть тому что скрывать, насторожить. Сейчас же, на свежую голову, решил, что с большей вероятностью насторожить может отсутствие естественной реакции на подмену крыла. И потому вытащил телефон.
– Звонить?
– Звоните, товарищ подполковник. Если хотите, я сам с этим водилой поговорю.
– Поговори. Только скажи, что обнаружил подмену сегодня утром. А сменить крыло могли только в одном месте, когда машина без присмотра оставалась.
Виталий Владиславович набрал номер и передал трубку Ахунду Гафуровичу. Разговор сразу пошел на повышенных тонах. Ахунд Гафурович показал свой характер, о котором предупреждал начальник штаба мотострелкового батальона. При очном разговоре такая перепалка могла бы без проблем перейти в крутую рукопашную схватку. И счастье было бы, не окажись ни у того ни у другого оружия. Однако, отдав мобильник подполковнику, Ахунд Гафурович сразу успокоился, и только дыхание перевел шумно. Разговаривали собеседники, естественно, по-дагестански, и понять друг друга могли только они, но никак не подполковник Устюжанин.
– О чем договорились? – невинно, словно разговор между собеседниками шел спокойный и вразумительный, спросил Виталий Владиславович.
– Я пообещал при встрече распинать ему всю эту… Оркестровую яму…
– Что? – не понял подполковник.
– Ну, это… – Водитель похлопал себя пониже спины.
– Я подозреваю, что вы раньше в театральных кругах общались, – улыбнулся Устюжанин.
– Я возил директора оперного театра, – подтвердил догадки подполковника Ахунд Гафурович. – Правда, не очень долго. Тоже ему… Под оркестровую яму пинка дал. На том и расстались. Надоело с полуфабрикатами дело иметь. Пошел в мужскую компанию работать, в армию.
– А полуфабрикаты – это… – Виталий Владиславович усмехнулся образной речи водителя. – Как я понимаю…
– Правильно вы понимаете. С «голубизной» я дела иметь не хочу.
– Одобряю. – Подполковник начал испытывать к водителю уважение. – И решение, и ваши действия относительно, так сказать, оркестровой ямы. Если в соответствующей обуви, ваши действия были, наверное, хорошим лекарством. Так что вам сообщил Урзаев?
– Он говорит, что сейчас машина стоит в мастерской у его родственника и ему крыло красят. У него в самом деле было крыло ободрано. Он даже не заметил, когда и где ободрал. И сейчас красят. А мою машину он даже не видел.
Устюжанин набрал номер Исмаилова:
– Товарищ полковник, опять Устюжанин беспокоит.
– Да, слушаю вас. Ваше беспокойство – мелочи. Вот ФСБ беспокоит, так беспокоит. Всех подряд допрашивают, всю пожарку мне перерыли. Только-только успели вчера порядок навести, сегодня снова надо наводить. И что ищут, не понимаю… Что вы хотели узнать?
– Где сейчас ваша машина?
– Я пять минут назад приехал. Думал, фээсбэшники уже все закончили. А они обещают только к вечеру убраться. Все нервы истрепали и мне, и людям.
– Значит, машина ваша сейчас находится…
– Внизу стоит. В гараже или на улице, не знаю. У меня окно на противоположную сторону выходит. Не видно. А какие претензии к моей машине?
– Да вот, мой водитель говорит, что у вашей машины было крыло ободрано. А на его краска была целая. Но, пока я с вами вчера беседовал, он в полицию бегал, друга хотел навестить. И за то время, пока нас с водителем не было, у нашей машины крыло поменяли. Поставили ободранное. Не с вашей ли машины?
– Да, у меня было крыло ободрано. Но не водитель виноват. Я сам накануне истории с Геростратом брал машину и во дворе у себя в поворот не вписался, столбик ворот задел. Водитель обещал покрасить. Не знаю, сделал ли. Я сегодня не посмотрел. Это со стороны водительского места. А я сегодня оттуда не заходил. Я спрошу его. Урзаев вообще-то человек не молодой и не вороватый. Серьезный мужик, мой ровесник. Пенсии ждет. На месяц позже меня пойдет. Не должен был бы… Но я спрошу.
– Буду вам благодарен. А что там фээсбэшники делают? Я слышал, они хотели только с людьми поговорить. С теми, что увольняться надумали.
– Они со всеми говорят, кроме меня. От меня только потребовали, чтобы я приказал своим людям им содействовать. И порекомендовали мне отправиться домой пообедать, хотя по времени пора было только завтракать. Я вместо дома поехал к майору Луценко. У него, правда, обеденное время тоже еще не наступило. Но, поскольку солдат у него поубавилось, покормить могут в любое время. И долго ждать не пришлось. Да и просто хотелось Юрия Ивановича поддержать. Он человек впечатлительный и сильно переживает из-за этой истории. А там как раз и майор Чередниченко подъехал. У него какие-то свои неприятности. Я видел, двум майорам без меня поговорить требуется, и уехал сразу после обеда.
– Кто там из ФСБ распоряжается?
– Какой-то капитан. Я фамилию не расслышал.
– Мамедов? Абдулазиз Гудулович?
– Да, точно. Так его по имени-отчеству называли.
– А подполковника Крикаля там нет?
– Такого нет.
– Ладно, товарищ полковник. Не буду вам мешать. Но вы со своим водителем вопрос о крыле выясните. А то нехорошо как-то получается.
– Я поговорю, как только увижу его. Потом вам позвоню.
– Договорились. Буду ждать звонка…
* * *– Полковник выяснит и позвонит, – сказал Устюжанин своему водителю и тут же набрал другой номер, чтобы связаться с подполковником Крикалем.
Виктор Львович ответил с небольшой задержкой:
– Да, Виталий Владиславович, я тут забегался. Обеспечиваю необходимые мероприятия по безопасности. Меня обязали, и потому позвонить вам просто времени не было.
Крикаль не обещал позвонить и не должен был звонить, и потому подполковник Устюжанин догадался, что подполковник ФСБ находится среди людей, через которых намеревается распространить дезинформацию. Такой разговор следовало поддержать.
– Какие мероприятия? По поводу чьей безопасности?
– Важные персоны прилетают. Вплоть до самых важных. Сами понимаете, какие это для нас хлопоты. Весь в мыле бегаю. И все другие тоже. Дело ответственное. Пока сотрудники ФСО из Москвы прилетят, нам надо много подготовительных мероприятий провести.
– Понятно, Виктор Львович. Как сможете свободно говорить, позвоните мне.
– Хорошо, Виталий Владиславович. Вашу службу тоже, скорее всего, задействовать будем. Но я вам еще звякну.
– Договорились.
На этом короткий разговор закончился. Перед кем подполковник ФСБ разыгрывал спектакль, Устюжанин не знал, но это было и не важно. Подобных спектаклей должно быть вообще много, и чем больше, тем выше вероятность, что слух дойдет до Герострата.
Что такое обеспечение мер безопасности для охраняемых государственных деятелей, Виталий Владиславович знал только понаслышке. Но предполагал, насколько это сложная и кропотливая работа. Даже при том, что приезда первых лиц государства, естественно, не предполагается, все равно приезд охраняемого государственного чиновника создает много дополнительных забот. Обычно такая работа проводится в несколько уровней, как и охрана выставляется в несколько уровней. Низший уровень – это сотрудники полиции, чья обязанность в изначальном варианте просто обеспечить порядок, чтобы охраняемая персона не попала в какую-нибудь неприятную ситуацию. Уже позже полиция будет обеспечивать и собственно охрану, но это уже делается по разнарядке ФСО [26] . Второй уровень охраны обеспечивают местные органы ФСБ, которые проводят предварительную подготовку в соответствии с присланным из Москвы планом, прорабатывают маршруты следования, как обычно делается, пускают слухи о ложных маршрутах, и впоследствии вместе с толпой, растворившись в ней, выполняют непосредственную охрану второго уровня, только уже негласную, не афишируя своего мундира и готовности всегда выстрелить первым. Третий уровень охраны обеспечивается уже непосредственно сотрудниками ФСО и тоже включает в себя множество мероприятий, начиная от контроля за возможностью выставления снайперов, причем уже не с такими простыми приборами, как индикатор оптических систем «Луч-1М». Приборы ФСО многократно сложнее, оперативнее, действеннее и надежнее. В принципе, каждый снайпер сам легко укажет место, откуда ему удобнее будет стрелять. И все эти места сотрудники ФСО хорошо знают и блокируют. Одновременно выставляют своих снайперов для оперативной работы против возможных террористов. Заканчивается деятельность сотрудников ФСО непосредственной работой телохранителей, хотя в большинстве случаев работа телохранителей – это уже только следование традиции. Случись что-то, телохранитель не всегда сможет выполнить свои обязанности. Может быть, только в десяти процентах случаев из ста. Но террористы-киллеры сейчас редко работают с короткой дистанции. Да и те чаще бывают не профессионалами, а просто психически неуравновешенными людьми. Вот из-за таких и невозможно пока отказаться от телохранителей, которые страхуют на короткой дистанции. Впрочем, иногда и телохранителям приходится работать всерьез. Когда-то все телеэкраны обошли кадры покушения на президента США Рональда Рейгана. Убийца успел выстрелить только один раз и попал президенту в руку. Но тут же вступили охранники и отработали с высшим профессионализмом, как смог это оценить Устюжанин, тогда еще капитан. Один закрыл президента Рейгана собой, второй ударом в живот заставил президента согнуться пополам, третий, опять же ударом, без церемоний, просто вбил президента внутрь автомобиля. А остальные уже скручивали руки убийце, опять же какому-то психопату, совершенно далекому от политики. Охрана Рейгана сработала отлично, хотя в идеале должна была бы сработать лучше и не допустить даже первого выстрела. И из-за этого выстрела всю охрану сменили. Охрана высших советских руководителей работала лучше и с меньшими церемониями. Когда кортеж одного из секретарей ЦК КПСС ехал по Москве в окружении мотоциклистов, одному инспектору дорожно-патрульной службы захотелось измерить радаром скорость передвижения кортежа. В ответ на поднятый радар со стороны ближайшего мотоциклиста тут же раздалась автоматная очередь. И применение оружия было признано правомерным, поскольку охранник не мог знать, под что замаскируют свое оружие террористы. Вполне можно было допустить, что и под радар. А уж достать милицейскую форму было не так и сложно. Эти общеизвестные факты говорят о том, что охрана обычно работает всерьез. И принимает, как правило, превентивные меры. В том числе и против отдельных личностей. Принимались такие меры и в настоящем случае, в чем Виктор Владиславович вскоре убедился.