«Если», 2011 № 10 - Журнал - ЕСЛИ 18 стр.

Едва ли не самый «шекспировский» английский кинорежиссер современности Кеннет Брана в 1996-м предпринял дерзкую попытку перенести на экран максимально полный текст «Гамлета». Но и он изменил время действия пьесы: события развиваются в самом конце XIX века, будто предвосхищая начало мировых войн. Неадаптированные поэтические строки входят в противоречие с видеорядом: армия орудует винтовками, но охранники замка Эльсинор, как и положено по пьесе, идут в дозор с одними бердышами. А призрак отца Гамлета появляется, как и сказано, в облачении своих военных побед, то есть в рыцарских доспехах.

Упомянутая Джули Тэймор в своем фильме «Тит, правитель Рима» (1999), экранизации пьесы «Тит Андроник», напротив, смешала визуальные элементы нескольких эпох, Римляне расхаживают в одеяниях, представляющих собой нечто среднее между тогами и костюмами 30-х годов XX века, ездят как верхом, так и на мотоциклах, слушают джаз и пользуются современным оружием не меньше, чем арбалетами. Осовременил Древний Рим в новом «Кориолане» и Рэйф Файнс, знаменитый «лорд Волан-де-Морт» и одновременно глубокий драматический актер и режиссер, а в нынешнем году — председатель жюри Международного кинофестиваля имени Андрея Тарковского, Римские легионеры у Файнса вооружаются автоматами, а поединки ведут не на мечах, а с помощью штык-ножей.

Наконец, различным переосмыслениям подвергается образ самого Барда вследствие загадок, связанных с его именем[1]. В авантюрной комедии «Мигель и Уильям» (2007) начинающий драматург Шекспир вслед за своей возлюбленной путешествует в Испанию и там соперничает за ее сердце со сборщиком податей Сервантесом. Это соперничество и дает толчок появлению как знаменитых пьес, так и «Дон Кихота» (между прочим, малоизвестен факт, что оба гения умерли в один день — 23 апреля 1616 года). Осенью 2011 года выходит фильм Роланда Эммериха «Аноним». Режиссер масштабных фантастико-катастрофических полотен отступил от привычных жанров и впервые в кино обещал показать альтернативный взгляд на то, кто же скрывался под личиной Вильяма Шекспира.

Несмотря на крылатые слова «весь мир — театр», сейчас ближе всего к Барду именно кинематограф. Теперь уже мало кто задумывается, что главной задачей труппы театра «Глобус» было привлечение публики, а Шекспир, если он все-таки был автором или соавтором своих пьес, заработал на них неплохое состояние. Деньги же ему приносил явно не глубокий смысл, заключенный в произведениях.

За отсутствием иных общедоступных развлечений люди шли в театр и отнюдь не ради катарсиса «по Аристотелю». Подавляющее большинство зрителей были даже неграмотны. Призраки, ведьмы, драки на мечах — вот что привлекало публику (и продолжает это делать в фильмах спустя четыреста лет). К тому же Бард говорил со зрителем на его языке, даже разыгрывая драмы из жизни коронованных особ. Это иронически обыграно в известной экшен-комедии Джона Мактирнана «Последний герой боевика» (1993), где в одном из эпизодов Арнольд Шварценеггер в образе Гамлета достает пистолет-пулемет, а затем просто взрывает Эльсинор.

Но постановки «Глобуса» можно сравнить даже не с современными блокбастерами, а, скорее, с продукцией категории «Б» для открытых автомобильных кинотеатров «drive-in». Ведь в «Глобусе», как и в большинстве тогдашних зрелищных заведений, не было даже посадочных мест. Декорациями зрителей тоже не баловали. Поэтому скепсис образованных современников выходца из Стратфорда-на-Эйвоне вполне понятен и объясним не только завистью. Более того, «Гамлет» и другие пьесы относились не столько к трагедии, сколько, как тогда говорили, к «кровавой драме».

Не удивительно, что среди желающих осовременить пьесы находятся и те, кто старается показать весь тот «сор», из которого растут, не ведая стыда, шекспировские стихи. Наиболее хлестко это вышло у известного деятеля кинотрэша, идеолога «плохого кино» Ллойда Кауфмана. Вышедшая в 1993 году «грайндхаусная» лента «Тромео и Джульетта» Ллойда Кауфмана и Джеймса Ганна стала на десятилетие визитной карточкой студии «Трома». Одновременно она может считаться самой абсурдной постановкой классической трагедии. Верону заменяет постоянное место действия фильмов студии — город Тромавилль, вместилище всех мыслимых пороков. Вызывающе дешевые спецэффекты. Насилие, секс, наркотический угар. Здесь из канализации вылавливают мутантов, а Джульетта под действием рокового снадобья не засыпает, а превращается в монстра. Не обошлось и без «хэппи-энда», если язык повернется так назвать инцест между героями… Тем не менее «Тромео и Джульетта» получил приз как лучший фильм на фестивале фантастики и фэнтези в Риме.

Коснулось «печальной повести» и набирающее популярность направление «мэш ап» (сам термин пришел из музыки), которое совмещает классические сюжеты с каким-либо знаковым элементом массовой трэш-индустрии, чаще всего — зомби. В малобюджетной картине «Ромео и Джульетта против живых мертвецов» (2009) действие опять перенесено в современность, а воссоединиться влюбленным мешает то обстоятельство, что Джульетта — живая, а Ромео — нет, хотя все еще обладает способностью ходить и говорить…

Как ни странно, близка к трэшу, судя по видеоряду в трейлере, еще не вышедшая в прокат постановка Юрия Кары «Гамлет. XXI век». Картина впитала в себя элементы молодежной субкультуры: экстравагантые костюмы, «кислотная» атмосфера ночных клубов, уличные автогонки Гамлета и Лаэрта, переходящие в бой на мечах. Обязателен и мистический элемент — брутальный призрак отца Гамлета в кожаном плаще. Прибегая к таким кичевым средствам, Кара, похоже, ставит целью приблизить юное поколение к актуальному наследию Шекспира…

Особым признанием для поэта из туманной Британии стало обращение к его творчеству в далеких уголках планеты с резко отличающейся от европейской театральной и кинематографической традицией. Нас, конечно, интересует последнее. Шекспира на Востоке адаптируют не только к реалиям времени, но и места. Естественно, в отличие от западного полушария, не стараются оставить неизменным классический текст, но стремятся освоить дух.

Пожалуй, наиболее известны опыты прославленного японского режиссера Акиры Куросавы — «Трон в крови» («Замок Паутины») и «Ран» («Смута»), снятые с разрывом почти в три десятилетия, в 1957-м и 1985-м. Первый относит в средневековую Японию действие «Макбета», второй — «Короля Лира». В «Троне в крови» Куросава оставляет мистические мотивы, только вместо трио ведьм действует одна прорицательница, встреча с которой становится роковой для героя Тосиро Мифуне, самурая Васидзу.

«Ран» лишен каких-либо ирреальных элементов, но любопытен в нашем контексте другим обстоятельством, Как известно, ранний самурайский фильм Куросавы «Скрытая крепость» послужил одним из источников вдохновения для «Новой надежды» Джорджа Лукаса, недаром костюмы, шлемы и культ меча джедаев в «далекой-далекой галактике» отсылают к древней Японии. Парадоксальным образом в «Ран» эпизоды самурайских битв с использованием огнестрельного оружия напоминают перестрелки из «Звездных войн»: красные вспышки ружей очень похожи на отсветы лукасовских бластеров… Наверняка однажды мы увидим и «настоящего» космического Лира.

Не столь известен ориентальный «Гамлет», снятый в 2006 году Фэн Сяо-ганом под названием «Банкет» («Убить императора»). События шекспировской трагедии перенесены в Поднебесную X века нашей эры. Визуально лента решена в популярном тогда жанре wuxia («у ся»), «веревочного кунг-фу». Китайский Гамлет, в фильме — принц By Люан, не только обладает поэтическим и актерским даром, но и великолепно фехтует, как его датский прототип, и даже более. Он легко отрывается от земли и буквально левитирует с мечом, а в финале сражается не с аналогом Лаэрта, а со всей дворцовой охраной своего дяди-узурпатора. Сходство с фильмами Энга Ли и Чжана Имоу, поднявших «низкий» жанр до утонченно-эстетской изобразительности, придает участие актрисы Чжан Цзыйи. Она играет императрицу Ван, китайскую Гертруду, возлюбленную By Люана, невольно ставшую его мачехой. Примечательно и то, что здесь нет главного персонажа, все основные действующие лица уравнены в своих ролях и поставлены перед выбором: «быть или не быть».

Наконец, творчество Шекспира не мог не затронуть такой специфически азиатский жанр, как аниме. В фэнтезийном аниме-сериале «Ромео и Джульетта» (2007) действие происходит в воздушном городе Новая Верона, который поддерживает на лету таинственная сила Эскала и где дворяне летают на крылатых конях-пегасах. Ромео — сын узурпатора Монтекки, когда-то вырезавшего семью Капулетти, а Джульетта — мстительница в маске, владеющая мечом не хуже мужчин.

Нынешняя масс-культура впитала образы Барда, как он сам впитывал современные для него массовые стереотипы, демонстрируя своими пьесами условность разделения искусства какими бы то ни было рамками.

Нынешняя масс-культура впитала образы Барда, как он сам впитывал современные для него массовые стереотипы, демонстрируя своими пьесами условность разделения искусства какими бы то ни было рамками.

Валерий ОКУЛОВ, Аркадий ШУШПАНОВ

Проза

Брэд Торгерсен

Бродяга

После того как мне исполнилось одиннадцать, Земля загорелась.

Папа с криком вбежал в нашу комнату на орбитальной станции. Что именно он кричал, не помню. Помню его наполненные страхом глаза и как он схватил меня и перебросил через плечо. Потом проделал то же самое с моей младшей сестрой, Иренкой, и кинулся обратно, а мы болтались, как мешки с картошкой.

Он не захватил ни багажа, ни наших игрушек. Не взял даже мое специальное кресло.

Помню изгибающийся коридор, полный взрослых — кричащих, ругающихся, дерущихся. Один из них встал у нас на пути, и папа сбил его с ног. А ведь он за всю свою жизнь ни разу никого не ударил.

Четырехлетняя Иренка продолжала звать маму. Но мама была на конференции на другом конце станции, и в толпе мы ее не видели.

Я все думал о своем кресле. Если происходящее заставило папу забыть о нем, стоившем немалых денег, творилось нечто очень серьезное. Потом мы добрались до люка, ведущего к кораблю, — там стояли высокие люди с оружием, и папу они на борт не пустили. Он закричал на них, они что-то сказали в ответ.

Помню, как папа осторожно опустил нас с Иренкой на пол, крепко обнял и произнес:

— Мирек, ты старше. Тебе придется заботиться об Иренке. Иренка, я хочу, чтобы ты слушалась брата и делала все так, как он скажет. Вам придется покинуть это место, а я не могу отправиться с вами.

Люди с оружием расступились, пропуская экипаж, и попытались оттащить нас с Иренкой от папы.

Меня охватила паника. Я не хотел его отпускать.

Иренка брыкалась. Я визжал, потому что пинаться не мог.

Мы хватались за папину рубашку изо всех сил.

В конце концов, он крикнул на нас, и мы тут же умолкли, потому что никогда еще не слышали от него таких слов, да еще и произнесенных столь громко.

Он извинился, поцеловал нас, и тогда мы отпустили его воротник.

— Не забывайте меня, — попросил он, когда кто-то из экипажа потащил нас прочь. — Помните маму и папу. Мы всегда будем любить вас!

Корабль оказался набит битком, в основном детьми.

Когда до нас донеслись звуки тяжелых ударов, некоторые закричали от страха. Но я-то знал, что происходит. Мы отцепились от станции — я чувствовал, как исчезает гравитация.

Для меня это стало хорошей новостью. Отсутствие гравитации означало, что кресло мне не понадобится.

Взрослые, оттащившие нас от папы, с нами не разговаривали. Они второпях отыскали свободное место, пристегнули нас и убежали.

Иренка всхлипывала и шмыгала носом, а я держал ее за руку и смотрел в иллюминатор — кажется, я все еще пребывал в шоке и не осознавал, что произошло с нашей семьей.

Корабль удалялся от колец станции, вращавшихся в пустоте. Ускорение давило мне на живот, потом я почувствовал, как его направление изменилось на девяносто градусов. Меня бросало из стороны в сторону, вид за иллюминатором вращался… и тогда станция начала исчезать. Не знаю, что там произошло, я видел только сияющее облако, окутавшее ее. Затем вспыхнул свет — такой яркий, что мне пришлось зажмуриться.

Когда я снова смог раскрыть глаза, станция исчезла, а ускорение, вжимавшее меня в сиденье, сделалось таким сильным, что я едва мог дышать.

Иренка перестала всхлипывать и вцепилась в мою руку так сильно, что я испугался, как бы ее маленькие пальчики не хрустнули.

Корабль летел очень быстро.

Ночная сторона Земли покрылась огромными красными пятнами, похожими на гигантскую сыпь. Вскоре вспышки стали видны сквозь плотный слой взбаламученных облаков.

Мимо нас протискивался человек в скафандре, со шлемом в руке. Я поймал его за рукав и спросил, указывая на иллюминатор:

— Что происходит?

Он остановился и наклонился ко мне.

— Орбитальным станциям конец, — ответил он по-английски с американским акцентом. — Теперь они взрывают в атмосфере антиматерию. Господи Иисусе…

Мужчина бросился дальше, к корме, а я продолжил смотреть.

Я понимал, что где-то там, внизу, мои двоюродные братья и бабушка с дедушкой попали в беду. Плотный дым не позволял разглядеть края континентов, но я все равно выискивал Европу. Польша находилась у моря, и я подумал: может, рядом с морем все окажется не так плохо.

Я думал так до тех пор, пока не показался светящийся край дневной стороны. Там, где красные пятна касались океана, я разглядел ураганы белого пара. Пятна стремительно расширялись, словно в учебных фильмах, показывающих в ускоренном темпе, как растет плесень в чашках Петри.

Потом корабль перевернулся, и иллюминатор наполнила тьма, а ускорение снова вжало меня в сиденье. Я отвернулся и посмотрел на Иренку — она прижалась ко мне, измученная, засыпающая. Ее дыхание стало равномерным, легким, и вскоре я тоже почувствовал, как у меня слипаются глаза. В голове крутились воспоминания о маме и папе, которых мы больше никогда не увидим.

Проснувшись, Иренка заплакала, и взрослым из экипажа пришлось отвести ее в ванную. Когда ее привели обратно, на ней остались одни только ночные трусики. Мне сказали, что произошла небольшая авария, и остальную одежду отстирают лишь через час. Глаза моей сестренки блестели, и по сторонам она смотрела так, будто каждый предмет может ее покусать.

Я спросил, можно ли посадить ее ко мне на колени. После короткого диалога мне это разрешили, с условием, что мы пристегнемся одним ремнем. При нулевой гравитации болтаться непристегнутыми опасно. Это, впрочем, я знал и без них.

Иренка уютно устроилась у меня на коленках. Я пристегнул нас ремнем и обхватил ее обеими руками. Затем откинулся на сиденье и закрыл глаза, надеясь еще немного поспать. Еще никогда я не чувствовал себя таким уставшим.

— Хочу к маме, — тихо пробормотала Иренка.

Я открыл глаза и посмотрел на ее маленькое личико.

— Я тоже, — ответил я. — Но думаю, что мама и папа умерли.

Сестра снова раскисла и принялась хныкать, уткнувшись мне в грудь. Крепко стискивая ее в объятиях, я почувствовал застрявший в горле комок. Не знаю, кого я тогда жалел больше: Иренку, родителей или себя самого.

Я пытался оставаться спокойным и сопротивлялся волнам отчаяния. Мне казалось, что папина рука до сих пор лежит на моем затылке, что папа смотрит мне в глаза и просит позаботиться об Иренке, ведь он знает: их с мамой больше не будет рядом. Тогда, произнеся эти слова, он вроде бы почувствовал себя легче. Пока другие взрослые паниковали, он сумел переправить нас с Иренкой в безопасное место.

Теперь ради сестры мне придется стать сильным. Впрочем, не только ради нее. Ради нас двоих.

Я судорожно сглотнул и тихо заплакал, поглаживая ее золотистые волосы.

Час спустя к нам подошла женщина из экипажа. Выглядела она старше остальных взрослых на корабле — я заметил пробивающуюся седину. Женщина похлопала меня по плечу и улыбнулась.

— Ты говоришь на транскоме?

— Да, — ответил я.

— Отлично. Сообщи, пожалуйста, свое имя и возраст.

— Мирослав Яровски. А это моя сестра, Иренка. Мне одиннадцать, ей четыре.

Женщина записала наши имена в свой наладонник.

— Вы знаете, где сейчас ваши родители?

— Да. Вы не пустили папу на борт, и теперь он мертв.

Улыбка растаяла, моя собеседница нахмурилась.

— Мне очень жаль. Капитан не разрешил нам взять взрослых. Корабль и так переполнен.

Ее слова, конечно, меня не утешили. Но я старался быть сильным. Догадывался, что детству настал конец, и чем раньше я начну вести себя как мужчина, тем лучше.

— Что произошло? — спросил я.

— Хм… ты смотрел новости в последнее время?

— Нет.

— Там… они… нет, думаю, будет лучше, если я не стану этого объяснять. Понимаешь, кое-кто начал войну. Ужасную войну.

— Зачем?

Женщина умолкла, посмотрела куда-то мимо меня. Губы ее задрожали.

— Черт возьми, да я понятия не имею, — прошептала она.

Потом, видимо, вспомнила, что мы — дети, извинилась и продолжила записывать наши данные. Где мы жили, имена членов семьи, любимая еда, мультфильмы, которые нам хотелось бы посмотреть, нужно ли экипажу знать о нас еще что-нибудь.

— У меня нет с собой кресла, — так я ответил на последний вопрос.

— Прошу прощения?

— Я не могу передвигаться без кресла.

Пришлось показать небольшую пантомиму — как я передвигаю джойстиком кресло, без которого мне остается лишь перетаскивать свое тело, отталкиваясь от пола руками.