– Численность регулярной армии Латвии, – докладывал начальник ГРУ, – составляет шесть с половиной тысяч человек. Треть – контрактники, треть – национальные гвардейцы, треть – новобранцы, никогда не нюхавшие пороху. Вооружены они в основном автоматами Калашникова и американскими М-14.
– Бронетехника? – перебил генерала Астафьев.
– Три подаренных Чехией танка «Т-55» советского производства. Это единственные танки в государствах Балтии. Пригодны только для обучения персонала.
Не будучи легковерным простаком, слепо доверяющим докладам своих сановников, Астафьев немедленно переадресовал вопрос шефу внешней разведки. Упомянув танки, тот добавил, что латыши располагают двумя БРДМ-2 и чертовой дюжиной 40-миллиметровых спаренных зенитных самоходных установок БТР М42. Вернувшись на связь с генералом ГРУ, Астафьев саркастически поделился с ним сведениями, выслушал извинения и сказал:
– В следующий раз прошу быть предельно точным, товарищ генерал. Вы беседуете с Главнокомандующим Вооруженными силами России, а не с приятелем по охоте. Любая ошибка смерти подобна. Уж где-где, а в вашем ведомстве должны понимать это.
– Я просто не успел, Анатолий Дмитриевич, – промямлил смущенный генерал. – Вы неожиданно отключились и…
– Нужно успевать, – наставительно произнес Астафьев. – Секунда час бережет. Вот я еще сегодня утром находился в Сочи, а теперь – в Кремле, и никому не жалуюсь, что не успеваю.
Возразить на это было нечего, поэтому генерал ограничился сокрушенным вздохом. Несмотря на осеннюю прохладу, он совершенно взмок в своем кителе и мечтал, чтобы пытка поскорее закончилась. Очень уж въедлив был президент, очень уж требователен и педантичен. От такого не отделаешься общими словами. Такому подавай точные факты и цифры.
В подтверждение этому Астафьев буквально засыпал генерала вопросами, рождающимися в его мозгу с феноменальной быстротой.
– Минометы?
– Тридцать семь штук калибра 82 и 120 миллиметров.
– Артиллерия ПВО?
– Восемнадцать сорокамиллиметровых и двенадцать четырнадцатимиллиметровых зенитных орудий.
– Количество военных округов?
– Восемь.
И так далее, и тому подобное. Когда президент оставил начальника ГРУ в покое, тот обессиленно упал на спинку кресла и велел секретарю включить кондиционер. Он чувствовал себя выжатым как лимон и впервые за многие годы подумал об отставке.
Тем временем, пока, держась за сердце, он жадно хватал ртом воздух, Анатолий Астафьев с пристрастием пытал главу Службы внешней разведки. Ему хватило десяти минут, чтобы уяснить для себя главное. Оборонная концепция Латвии основана на шведско-финской модели. Иными словам, при нападении на страну мобилизуется около 50 тысяч добровольцев, которые, отступая в глубь страны, станут атаковать передовые отряды врага.
– Партизанская война, значит? – пожелал уточнить Астафьев.
– Так точно, Анатолий Дмитриевич, – ответил шеф СВР.
– И кто же ее возглавит?
– Латышские генералы, я полагаю.
– Надо знать, а не полагать, – отрезал Астафьев. – Я, к примеру, располагаю сведениями, что оборону предписывается возглавить президенту Латвии. Что он за человек? Способен ли вести партизанскую войну?
– Не могу знать, Анатолий Дмитриевич. Это не в моей компетенции.
«Беда с ними, – беззлобно подумал Астафьев. – Чуть припечет, кивают друг на друга, словно китайские болванчики, а как за наградами, за премиями, так каждый в первый ряд норовит. Эх вы, слуги государевы…»
Вызвав на связь директора ФСБ, он потребовал сжатой, исчерпывающей информации о президенте Латвии. Главный фээсбэшник, не мигая, уставился в объектив видеокамеры и заговорил, почти не двигая бледными губами:
– Янис Волтерс, седьмой по счету президент Латвии. Пятьдесят пять лет. Беспартийный. Закончил рижский мединститут с дипломом ортопеда. Женат на Лилите Волтерс. Имеет троих детей. Награжден Большим крестом ордена Трех звезд, Крестом Признания, орденом Победы имени Святого Георгия…
– Не надо мне перечислять награды господина Волтерса, – поморщился Астафьев. – У меня их не меньше, но я не хвастаюсь ими на каждом углу. По существу, пожалуйста.
Директор ФСБ заговорил чуть медленнее, взвешивая каждое слово:
– В 1988—1989 годах Волтерс был членом думы Народного фронта Латвии, затем от политической деятельности временно отошел. Занимался врачебной практикой. В феврале 2003-го был обвинен в вымогательстве, отстранен от должности заведующего больницей, попал под следствие. Обвинялся в том, что брал с пациентов деньги за уже оплаченные операции.
– Хорош гусь, – прокомментировал Астафьев.
– Волтерс утверждал, что его оклеветали люди министра здравоохранения.
– Ну конечно! У нас в Москве тоже все оклеветанные ходят!
– Как бы то ни было, – бесстрастно продолжал директор ФСБ, – через месяц уголовное дело закрыли, а нашего героя восстановили в должности. Позже министр здравоохранения был осужден за мошенничество и приговорен к крупному денежному штрафу с конфискацией имущества.
– Могу спорить, – сказал Астафьев, – что это произошло уже после того, как Волтерс стал президентом.
– Вы абсолютно правы, Анатолий Дмитриевич.
– На чем строилась его предвыборная программа?
– Нетерпимость к русскому языку и коммунистическому прошлому.
Взвесив обдуманное, Астафьев спросил:
– Какие-нибудь компрометирующие факты? Порочащие связи? Нездоровые пристрастия?
– Отличный семьянин. Трудоголик. Иногда принимает дорогие подарки, но взяточничеством это в Латвии не считается. Что еще? – Директор ФСБ задумчиво подергал себя за мочку уха. – Пожалуй, как о человеке и политике, о нем вообще сказать нечего. Такая, знаете ли, неприметная личность. Разве что…
– Так? – оживился Астафьев.
– Кролик.
– Что?
– Кролик, – повторил директор ФСБ. – Любимый кролик Леонардо. Имя, по нашим сведениям, позаимствовано из мультфильма про черепашек-ниндзя.
– Домашний зоопарк, – пробормотал Астафьев, – живой уголок.
– Что вы имеете в виду?
– Неважно. Так что там кролик Леонардо?
– Волтерс посвящает ему все свободное время. Кормит морковкой, привозит из поездок всякие лакомства, нежит, холит. – Директор ФСБ украдкой заглянул в лежащее перед ним досье. – И еще цветы…
– Он выращивает цветы? – предположил Астафьев.
– Нет, Анатолий Дмитриевич. Цветоводством Волтерс не увлекается. Но все букеты, которые ему дарят, он привозит домой и отдает их кролику. Тот обожает объедать листья на цветах, вот в чем фокус.
Астафьев нахмурился, потом покачал головой и улыбнулся. Ему стало окончательно ясно, что вооруженный конфликт с Латвией исключен. Какую угрозу может представлять для России маленькая страна, возглавляемая бывшим ортопедом? И как может возглавить партизанское движение человек, лучшим другом которого является кролик?
– Благодарю за внимание, – произнес Астафьев, включив сразу все каналы видеосвязи. – Совещание закончено. Все свободны.
Отключив селектор, он распорядился вызвать к себе начальника Управления федеральной охраны, а сам занялся перелистыванием тонюсенького досье на майора Глеба Георгиевича Грина, пополнившегося за последний месяц одним-единственным документом. Это были показания бывшего сослуживца Грина, некоего капитана Нетесаного. Допрошенный по негласному распоряжению Астафьева, тот сообщил некоторые сведения, способные пролить свет на прошлое Глеба Георгиевича. В дружеских отношениях капитан и майор не состояли, а потому распечатка допроса могла оказаться весьма любопытной.
Сунув в рот миниатюрную швейцарскую шоколадку, Астафьев углубился в чтение. Отснятый документ был напечатан на машинке, а не набран на компьютере. Вопреки научно-техническому прогрессу, очень многие секретные бумаги Кремля составлялись подобным допотопным образом. Это не являлось проявлением косности или консерватизма. Просто в девяностые годы прогресс сыграл злую шутку со всеми спецслужбами. Документы, печатавшиеся на компьютерах, оседали в недрах электронной памяти, откуда впоследствии извлекались и реанимировались всяческого рода умельцами. Получив немало жестоких уроков, разведчики и контрразведчики России возвратили в обиход портативные пишущие машинки с одноразовыми лентами и сменными валиками.
Прекрасно осведомленный об этом, президент Астафьев лишний раз убедился в том, что личность Грина окутана завесой тайны. Показания капитана Нетесаного подтверждали это.
«Настоящее имя Г. мне неизвестно. Впервые мы познакомились в сентябре 2006 г. в Ашхабаде, где некоторое время общались по долгу службы. Впечатление он произвел на меня приятное, хотя в дальнейшем я убедился, что оно обманчиво.
Характер и поведение Г. изменчивы. Он может быть безупречно галантным или подчеркнуто грубым, причем вне зависимости от того, с кем имеет дело. Так, применяя психическое и физическое воздействие к задержанным талибам, он проявлял при этом полный цинизм, бессердечие и неоправданную жестокость. На мое замечание он ответил приблизительно следующее: «Мы обязаны быть беспощадными. Стоит проявить мягкотелость, и Россию завалят афганской наркотой».
Характер и поведение Г. изменчивы. Он может быть безупречно галантным или подчеркнуто грубым, причем вне зависимости от того, с кем имеет дело. Так, применяя психическое и физическое воздействие к задержанным талибам, он проявлял при этом полный цинизм, бессердечие и неоправданную жестокость. На мое замечание он ответил приблизительно следующее: «Мы обязаны быть беспощадными. Стоит проявить мягкотелость, и Россию завалят афганской наркотой».
Примерно так же он рассуждает в любых ситуациях, оправдывая применение оружия или физической силы. Мне доводилось видеть, как он убивает. Поистине пугающее зрелище. Г. проделывает это с улыбкой. Чужая жизнь для него ничего не значит, равно как мораль, этика и христианские заповеди…»
Астафьев неопределенно хмыкнул. Становилась ясна причина подсознательного ощущения опасности, исходящей от этого Грина. Да, такие, как он, способны убивать и калечить без малейшего зазрения совести. Именно поэтому им повышают оклады, но не звания. Они нужны руководству не в тиши кабинетов, а там, где тонкий интеллект сочетается с грубой физической силой. Бывают «белые» агенты, бывают «черные», а есть редкая разновидность так называемых «серых» спецов, с равным успехом выполняющих как чистую, так и грязную работу. Астафьеву впервые доводилось иметь дело с интеллектуалом, способным на насилие.
«Не являясь специалистом, рискну предположить, что неровность характера Г. вызвана психическими отклонениями. В первую очередь, это презрительное и даже брезгливое отношение к женщинам, тщательно скрываемое, но проскальзывающее в некоторых поступках и репликах.
О его высокомерии по отношению к женскому полу свидетельствуют также определенные высказывания, сделанные в моем присутствии. Предполагаю, что Г. является убежденным холостяком, хотя его подлинная биография мне неизвестна…»
Астафьев вторично пробежал текст глазами. Последние два абзаца его насторожили. Известно, треть агентов проваливается из-за женщин, поскольку постель с древних времен остается наиболее удобным полигоном для выведывания тайн, плетения интриг и вербовки. Это нежелательный, но неизбежный процент потерь, учитываемый при подготовке операций. Руководство постоянно помнит об этой ахиллесовой пяте подчиненных и способно как-то контролировать ситуацию, отслеживая и предотвращая случайные половые связи. Другое дело – сексуальные отклонения. Они скрываются куда более тщательно, чем естественное влечение к противоположному полу.
Агент, обуреваемый комплексами, является слишком уязвимой и легкой мишенью для противника. Спутавшись с женщиной, мужчина не обязательно потеряет голову от страсти и даст волю языку. А вот будучи гомосексуалистом, садистом или мазохистом, он попадется на удочку в девяноста девяти случаях из ста. Психическое отклонение само по себе является прекрасным поводом для шантажа. Никто не желает предстать перед близкими и знакомыми в качестве извращенца. Сфотографированный с хлыстом мужчина будет лезть из кожи, чтобы предотвратить обнародование снимков.
Не известный президенту капитан Нетесаный не располагал фактическим компроматом на Грина, однако намекал, что в принципе это возможно. Почему бы и нет? А вдруг? Негативные штришки к портрету всегда затмевают положительные черты. Как в том старом анекдоте про чиновника, которому год за годом отказывают в переводе на руководящий пост. Получив очередной отрицательный ответ, он напрямик спрашивает у начальства: «В чем дело? Почему мне не доверяют?» – «Так ведь в молодости ты был замешан в какой-то темной истории с шапкой, – отвечает начальник. – Не знаю точно, в чем суть, но отношение к тебе настороженное». – «Шапка? В молодости? – недоумевает чиновник. – Ах да, однажды в университете был культпоход в театр, и там у меня свистнули пыжиковую шапку!» – «Вот видишь, – наставительно говорит начальник. – Значит, нет дыма без огня. Все-таки репутация у тебя запятнана, так что не обессудь».
– А ты, оказывается, кляузник, капитан Нетесаный, – пробормотал Астафьев, с наслаждением гоняя во рту тающий шоколад. – Где-то тебе майор Грин дорогу перешел, вот ты и злобствуешь. Факты, дорогой мой, факты, где они? Высокомерие по отношению к женскому полу, ха! Ты что, над постелью Грина свечку держал?
Решив проигнорировать туманные намеки капитана, Астафьев нашел для себя кое-что более любопытное:
«Педантичность, дотошность и аккуратность Г. граничат с маниакальностью. При этом он скуп, что проявляется в том, как он расплачивается в ресторанах. Я дважды ужинал с Г., и оба раза он доставал из бумажника ровно такую сумму, которая покрывала его собственный заказ. Думается, такой человек всегда преследует материальную выгоду».
– И молодец, – отметил Астафьев, разворачивая новую шоколадку. Он уже нисколько не сомневался в том, что капитан Нетесаный опасался человека, о котором давал показания, и стремился не к объективности, а к негативности изложения. Отсутствие конкретных фактов его не смущало. Видимо, он полагал, что абстрактными умозаключениями легче манипулировать, проще выстраивать их в удобном для себя порядке. Выставляя Грина в самом черном свете, Нетесаный явно рассчитывал избавиться от него.
– Дурак ты, капитан, – усмехнулся Астафьев. – Знал бы ты, сколько подобных писулек проходит через мой кабинет. Домыслы, преувеличения, тонкие намеки на толстые обстоятельства… И что? Чепуха на постном масле, вот что.
Астафьев раскрыл последнюю страницу. Она гласила:
«Следующий настораживающий фактор заключается в абсолютной аполитичности. Г. Никогда не обсуждает политические события, читает только специальную литературу, телевизионные программы смотрит бегло, беспрестанно переключаясь с канала на канал, выпуски новостей игнорирует. Нелюдим, тщеславен, честолюбив, очень высокого мнения о своих профессиональных качествах. Страдает недооценкой сотрудников и противников».
– Вывод? – буркнул Астафьев, фокусируя взгляд на последнем абзаце.
Вывод как таковой отсутствовал. Продолжались голословные обвинения.
«Законченный индивидуалист, Г. утверждает, что его родина находится там, где пребывает он сам. По его словам, государств, как таковых, больше не существует, мир поделен по сферам влияния между несколькими бизнес-группами. Развивая тему, он заявил, что разведки все больше уподобляются корпоративным службам безопасности, а шпионаж сводится к промышленному. На мое предложение податься в частную фирму, где платят больше, Г. ответил обещанием подумать. Считаю, что человек такого склада характера способен вести двойную и даже тройную игру».
Разочарованный, Астафьев закрыл папку и отодвинул ее от себя подальше. Он терпеть не мог кляузы и выбрасывал их из головы сразу после ознакомления. Единственное, что вызывало доверие в показаниях капитана Нетесаного, так это хладнокровная, обдуманная жестокость Грина к врагам. Что касается двойной и даже тройной игры, то в политике это было нормой, а не отклонением от правил. Долго ли Владлен Силин соблюдал договоренности с выдвинувшим его Ельциным? И не вечно же Астафьев собирался соблюдать паритет с Силиным. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И у него, у человека, запросов и возможностей намного больше. Все-таки царем природы считается он, а не какая-нибудь там корюшка.
«Все это было, будет и повторится снова, – печально подумал Астафьев. – Ничто не вечно под луной, как, впрочем, и под солнцем. Но это великое знание порождает великую скорбь, поэтому рациональнее не травить себе душу, а сосредоточиться на делах насущных».
– Ибо все суета сует и всяческая суета, – прошептал Астафьев и закрыл глаза.
Знал бы кто, как он устал… И этот груз ответственности, лежащий на плечах… Непомерный, тяжкий груз. Президенты, они как атланты, обреченные поддерживать небо. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. И конца этому не видно, особенно когда ты намереваешься баллотироваться на второй срок. Не славы ради. Во имя России, для ее дальнейшего процветания…
Интерком на столе Астафьева издал мелодичный перезвон.
– К вам Верещагин, Анатолий Дмитриевич, – прошелестело в динамиках. – Впускать или пообедаете сначала? Уже пятнадцать минут пятого. У вас был трудный перелет, а вы совсем не отдыхали.
Сунув коробку с шоколадками в ящик письменного стола, Астафьев ответил:
– Не до обеда. Приглашайте Верещагина. И больше ни души, ясно? Меня ни для кого нет.
– Даже для премьер-министра?
– В особенности для него, – отрезал Астафьев. – Я занят.
Электрический глазок интеркома испуганно мигнул и погас. Не часто доводилось помощнику слышать, как президент разговаривает в столь резком тоне. Выдержанный, вежливый, умеющий расположить к себе людей самых разных социальных слоев и рангов, Астафьев обычно сдерживал эмоции. Что на него накатило?