Этот же вопрос задал себе начальник УФО Верещагин, строевым шагом вошедший в кабинет. Дойдя до середины, он остановился, не зная, как быть дальше, потому что Астафьев хранил тягостное молчание, разглядывая генерал-полковника в упор. Наклон его головы и большие карие глаза с приопущенными веками делали его похожим на большого, чертовски умного пса, приближаться к которому весьма рискованно.
– Генерал Верещагин по вашему приказанию прибыл, господин президент, – отрапортовал вытянувшийся в струнку начальник УФО.
Ему неоднократно приходилось бывать на четвертом этаже четырнадцатого корпуса, где размещались рабочие апартаменты Астафьева. До этого здесь заправлял Ельцин, а после него – Силин. Верещагин знал, что кабинет примыкает к залу Совета Безопасности, что позволяет президенту при необходимости незамедлительно получать консультации у ближайших соратников. Так было в дни российско-грузинского конфликта, так было во время крушения правительственного самолета Польши под Смоленском. Но даже в эти часы испытаний Астафьев умудрялся сохранять нейтральное, невозмутимое выражение лица. Сегодня же он предстал перед Верещагиным в новом облике. Мрачный, грозный, какой-то весь напружиненный, взвинченный.
«А ведь он сел в президентское кресло всерьез и надолго, – неожиданно догадался Верещагин. – Помнится, переехал сюда налегке, захватив из Белого дома лишь несколько папок с бумагами да ручки. А теперь…»
Словно читая мысли генерала, Астафьев сел подчеркнуто ровно, положив сжатые в кулаки руки на крышку письменного стола. Российские флаги по обе стороны от него и золотой орел над головой придавали президентской фигуре некую монументальность.
– Присаживайтесь, Николай Вениаминович, – тихо произнес он, указывая на приставной столик. – В ногах правды нет.
Стоило ему упомянуть про ноги, как они у видавшего виды боевого генерала частично отнялись, сделав его походку скованной и неуклюжей. Шагая по пушистому ковру, он чувствовал себя марионеткой, которую дергает за ниточки нервный кукловод. А опустившись на стул, он машинально поднял взгляд, увидел прямо над собой хрустальную громаду люстры и некстати вспомнил какой-то фильм, в котором точно такая же люстра обрушивалась на голову провинившегося подчиненного.
«Бред, – подумал Верещагин, слизывая с верхней губы каплю пота. – Ты не в средневековом замке и не в логове Фантомаса. Перед тобой президент России, вот и все».
«И все? – насмешливо пискнул внутренний голос. – Просто президент России?»
– Меня интересует личность некоего Глеба Грина, числящегося в вашем ведомстве, – заговорил Астафьев, дождавшись, пока генерал вторично оближет губы. – Мифическая личность, я бы сказал. Окутанная мраком, который пора рассеять. Хотя бы ради удовлетворения любопытства президента Российской Федерации. Я имею право на обычное человеческое любопытство, не так ли?
– Так, – короткое слово с трудом протиснулось сквозь сузившуюся гортань Верещагина.
– Тогда я вас слушаю.
– Простите, Анатолий Дмитриевич. Добавить к имеющимся у вас сведениям мне нечего.
– Ой ли? – недоверчиво прищурился Астафьев.
– Вот если вы останетесь на второй срок… – промямлил Верещагин.
– И что тогда?
– В 2014 году некоторые аспекты профессиональной деятельности майора Грина могут быть разглашены, но не раньше. И только по требованию высшего руководства страны.
– То есть президента? – Астафьев прищурил второй глаз.
– Так точно, – подтвердил Верещагин сиплым голосом заядлого курильщика.
– Что ж, только ради этого стоит задержаться в этом кабинете. Ишь ты, какие они таинственные! Грин что, супершпион с лицензией на убийство?
– Можно и так выразиться. Но я бы предпочел иную формулировку.
– Какую же?
– Профессионал высшего класса. Неоднократно привлекался для исполнения частных поручений предыдущих президентов страны. Порой это походило на известную присказку. – Постепенно осваиваясь, Верещагин принял более удобную позу. – «Пойди туда, не знаю, куда, принеси то, не знаю, что».
– Вот только сказок рассказывать не надо, не надо! – Астафьев хлопнул по столу пятерней, а Верещагин опасливо покосился на люстру над головой. – Устал я от сказок, сыт ими по горло. – Проведя ребром ладони по кадыку, Астафьев указал глазами на личное дело майора Грина. – Там сплошные сказочники подобрались. Особенно этот… капитан Неотесанный.
– Нетесаный, – поправил Верещагин. – В свое время его жена изменила ему с Грином. Так что объективности от него требовать не приходится, сами понимаете.
– Бабник?
– Никак нет. Нормальный мужик. Просто пользуется определенным успехом у женщин.
– К которым он сам относится брезгливо и презрительно? – блеснул памятью Астафьев.
– Разные женщины, разное отношение. – Верещагин пожал плечами.
– А насчет жестокости Грина капитан Нетесаный тоже преувеличивает? – осведомился Астафьев.
– Скорее преуменьшает. Когда это необходимо, он умеет быть беспощадным.
– Не потерял он своих навыков без тренировок?
– Гм… – Генерал задумался. – Понимаете, то, чему обучали Грина в молодости, и так было у него в крови. Я бы сравнил его с боевым роботом. При правильной эксплуатации не подведет.
– Я собираюсь… – сделав секундную паузу, Астафьев поправился: – Вы собираетесь поручить ему одно дело, насколько я знаю. Понимаете, о чем я?
– Кажется, да.
Генералу Верещагину было не впервой выслушивать деликатные просьбы первых лиц государства, так что он не растерялся. Кивнул и снова преданно уставился на Астафьева. Тот отвел взгляд и скучающе произнес:
– Я слышал, что майору Грину предстоит командировка в Прибалтику.
На породистом лице Верещагина не дрогнул ни один мускул.
– Совершенно верно, – сказал он. – Только напомните, пожалуйста, куда конкретно. Стар стал. Память никудышная.
– Дело поправимое. – Астафьев то ли подмигнул, то ли случайно сморгнул одним глазом. – Мне доложили, что будто бы Грин направляется в Латвию.
– Ага. И что там? – Верещагин помассировал виски. – Вот черт. Все вылетает из головы, буквально все.
– Я вам помогу.
– Спасибо, Анатолий Дмитриевич.
– Не стоит благодарности. – Астафьев выдвинул ящик стола, достал из-под коробки конфет продолговатый белый конверт и небрежно бросил его генералу. – Возможно, тут находится все, что вы так некстати позабыли. Вы оставили этот конверт у меня во время нашей прошлой встречи.
– Рассеянный с улицы Бассейной, – обругал себя Верещагин. – Вы не знаете, что в конверте?
– Стыдитесь, Николай Вениаминович! – укоризненно воскликнул Астафьев. – Разве пристало мне читать чужую корреспонденцию?
– И в самом деле, – сказал Верещагин, барабаня пальцами по конверту. – Так я могу его забрать?
– Окажите такую милость, Николай Вениаминович.
– Значит, вы полагаете, что конверта будет достаточно?
Астафьев нервно открыл и закрыл ящик стола, переставил письменный прибор, переложил какие-то бумаги, а потом сказал:
– Что-то я сегодня тоже рассеянный. Потерял один список. Там восемь фамилий, восемь латышских фамилий.
– Что это за люди? – спросил Верещагин вполголоса.
– Покойники, – поморщился Астафьев, – все они покойники. Понятия не имею, кто подсунул мне этот дурацкий список. Возможно, он случайно попал в конверт, который вы у меня давеча забыли. Если так, то не трудитесь возвращать. Мне этот список без надобности. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов.
Внимающий президенту генерал Верещагин медленно, очень медленно наклонил голову, коснулся подбородком груди и снова выпрямился. Со стороны могло показаться, что он утвердительно кивнул, хотя с чего бы это? Его никто ни о чем не спрашивал.
– Кстати, – встрепенулся Астафьев. – На будущее. Меня абсолютно не интересует, как майор Грин попадет в Латвию, чем он там будет заниматься и по чьему приказу.
– А как же иначе, Анатолий Дмитриевич? – удивился Верещагин и, угадав настроение хозяина кабинета, поднялся со стула. «Не царское это дело», – хотел добавить он и вовремя прикусил язык.
– Вы свободны, Николай Вениаминович. – Астафьев вяло махнул рукой, но стоило генералу удалиться на несколько шагов, как он окликнул его вновь: – Постойте. А у этого вашего майора Грина не случается осечек?
Прозвучавший ответ навсегда отпечатался в его мозгу.
– Майор Грин не пистолет, а всего лишь человек. Думаю, осечки не будет.
С этим генерал Верещагин покинул высокий кремлевский кабинет.
Глава 10. ДАН ПРИКАЗ ЕМУ НА ЗАПАД
«Латвия – государство на северо-востоке Европы. На севере граничит с Эстонией, на востоке с Россией, на юге с Белоруссией и Литвой. На западе омывается Балтийским морем. Общая площадь 64,5 тыс. кв. км. Население около 2,65 млн человек, из которых половина латыши, а остальные – русские, белорусы, украинцы, поляки и др.
Глава 10. ДАН ПРИКАЗ ЕМУ НА ЗАПАД
«Латвия – государство на северо-востоке Европы. На севере граничит с Эстонией, на востоке с Россией, на юге с Белоруссией и Литвой. На западе омывается Балтийским морем. Общая площадь 64,5 тыс. кв. км. Население около 2,65 млн человек, из которых половина латыши, а остальные – русские, белорусы, украинцы, поляки и др.
Латвия известна не только бережно хранимыми шедеврами архитектуры и народными традициями, но и теплым побережьем Балтийского моря, десятками современных курортов, озерами, минеральными источниками и живописными ландшафтами.
Из географического справочника
Латвия – страна небольшая, но морей, рек, озер и прудов в ней очень даже много. Ну а там, где вода, там и рыба. Раз много воды – значит, и рыбы должно быть немало. Но получается все наоборот. Объем вылова рыбы в море за последние лет 10—15 сократился на порядок. Латвия, еще полтора десятилетия назад бывшая великой рыболовной страной (она занимала третье место в мире по количеству промысловых судов), стала даже не заурядной, а просто незаметной морской окраиной.
PRODUCT.RU, «Золотая рыба»
«Всего лишь человек» Глеб Грин смотрел в зеленые глаза немецкой овчарки и думал, что нет на свете собаки умнее и преданнее, чем эта.
Похоже, генерал Верещагин тоже думал так, поскольку держал у себя дома только немецких овчарок. Когда очередная любимица умирала, Верещагин брал лопату и собственноручно копал могилу в дальнем конце запущенного сада. Потом поднимал на руки отяжелевшее собачье тело, относил его к яме и хоронил, время от времени прикладываясь к плоской фляге. Никому из посторонних присутствовать при этом не позволялось. Начальник Управления федеральной охраны не мог допустить, чтобы его увидели со слезами на глазах.
Таких безымянных могил насчитывалось у ограды ровно шесть. Увидев их однажды, Грин прикинул, что при среднем сроке жизни овчарок Верещагину должно быть не менее восьмидесяти лет. Это при условии, что он завел себе первую собаку еще будучи сопливым пацаном. Однако генерал не походил на дряхлого старца. Шестьдесят, максимум шестьдесят пять лет. С неизбежным пузцом, но без избыточного веса. Слегка плешивый, зато в остальном мохнатый, как шмель. И голос соответствующий – низкий, гудящий.
– Нравится? – прогудел он, вороша кочергой поленья в камине.
Грин, не отрывая взгляда от лежащей на полу овчарки, ответил вопросом на вопрос:
– Опять Астра?
– Других кличек не признаю, – сказал Верещагин. – И пород тоже. Овчарки, только немецкие овчарки. И все поголовно Астры.
Услышав свое имя из хозяйских уст, Астра чутко шевельнула ушами и слегка отползла от пылающего камина, откуда то и дело вылетали угольки. Затем, снова положив тяжелую морду на лапы, уставилась немигающим взглядом на Грина. Это не было проявлением особой симпатии. Овчарка следила за гостем на тот случай, если ему вздумается обидеть ее двуногого бога, пахнущего алкоголем и табаком.
Верещагин не курил – он дымил, как паровоз. Сигарета почти постоянно находилась в его пожелтевших от никотина пальцах. Челюсти у него были вставные, поэтому трудно было определить, насколько сильный вред причинило курение генеральским зубам. Впрочем, настоящие зубы отсутствовали уже давно. Табак сожрал их, а теперь вплотную занялся легкими Верещагина – вернее, тем, что от них осталось.
– А знаешь, почему Астра? – неожиданно спросил Верещагин. – Сигареты были такие, дешевые и крепкие. Но начинал я не с «Астры», а с «Друга». Красная квадратная пачка, а на ней золотистая овчарка. Красиво. Сгубила меня эта красота. Мир-то она, может, и спасает, а людей гробит.
«Люди сами себя гробят», – мысленно возразил Грин, без особой охоты попивая домашнюю генеральскую наливку. То ли крыжовник, то ли смородина, или что там еще произрастает на участке в Кунцево? Что бы то ни было, а результат всегда один. Плодово-ягодное пойло, которое приходится не только пить, но и нахваливать.
– А люди, в свою очередь, всех окружающих гробят, – совсем уж неожиданно заключил Верещагин, прикуривая от бронзовой зажигалки. Генерал был весь из себя солидный и допотопный, как антикварный дубовый шифоньер, и такой же прочный, непрошибаемый.
– Вы о моем задании? – предположил Грин.
– Я о людях. И о собаках, например. Наши четвероногие друзья. – Он наклонился, чтобы потрепать овчарку по холке. – А мы их усыпляющими укольчиками, когда нюх начинают терять. Спите спокойно, дорогие товарищи. Земля вам пухом.
В генеральском голосе проскользнули плаксивые нотки. Должно быть, он успел немало принять на грудь до приезда Грина и пока что не собирался останавливаться.
– И в каком возрасте это происходит? – полюбопытствовал Грин.
– Что? – не понял Верещагин.
– Когда овчарки нюх начинают терять?
– Как какой повезет. У меня ни одна дольше девяти лет не жила. Судороги начинаются всякие, конвульсии. А то бельмо на глазу выскочит или какая другая болячка. Зачем бедолаге страдать? Уж лучше я сам…
Грин опустил веки, притворяясь, что наслаждается наливкой. Лучше бы он этого не делал. Перед мысленным взором возник генерал с дохлой овчаркой на руках. В зубах дымящаяся сигарета, а по щекам текут мутные стариковские слезы. И фляга торчит из кармана.
Грин открыл глаза. Озаряемый пламенем, Верещагин сидел на прежнем месте, и Астра неподвижно лежала у его ног. Ничего похожего на бельма в живых круглых глазах. Ничего похожего на судороги или конвульсии. Дай-то бог. Хотя бог у Астры один – ее хозяин, среди телефонных адресов которого имеется тот, по которому можно вызвать ветеринаров с заправленными одноразовыми шприцами.
«И это он меня считает жестоким?» – подивился Грин, прикрывая губы стаканом с наливкой.
По неизвестной причине их разговор начался именно с этого. «Тебя считают жестоким и даже беспощадным», – сказал Верещагин. «Кто?» – спросил Грин и не получил ответа. Беседа потекла в другом направлении, беспорядочно перескакивая с темы на тему. Искусство приготовления домашнего вина, сталинская дача, находящаяся где-то по соседству, крепкие сигареты, непростительно рано стареющие овчарки…
– Я готов приступить к выполнению задания, – нарушил молчание Грин.
Тон у него получился такой, что Астра приподняла голову, вывалив мокрый алый язык из пасти. Клыки у нее были на месте. И она ничего не знала о безымянных могилах в саду.
– Всегда готов, как тот пионер, – буркнул Верещагин.
– Из пионерского возраста давно вышел, товарищ генерал.
– Кончай выпендриваться, Глеб. Дело серьезное. Догадываешься, от кого поступил заказ?
– Меня предупреждали, – сказал Грин, – но я запамятовал.
– Вот и у меня маразм приключился, – хохотнул Верещагин.
– Тогда, Николай Вениаминович, будем считать, что инициатива исходит от вас. Не впервой.
Они обменялись многозначительными взглядами. Так могли смотреть только люди, отлично знающие друг друга. Не только с хорошей стороны. Не только с плохой. Со всех сторон, в любых ситуациях. Звания и должности в данном случае роли не играли. Они просто выполняли общую работу, каждый на своем месте. И ни один из них не ведал, кому и когда доведется сложить голову.
Собакам – собачья смерть. Шпионам – шпионская.
Верещагин крякнул.
– Если вляпаешься, никто тебя из дерьма вытаскивать не станет, Глеб. Сегодня инициатива моя, а завтра твоя собственная, личная.
– Не впервой, – упрямо повторил Грин.
А сам подумал: «Всех не закопаете, товарищ генерал».
– Знаешь, куда поедешь? – спросил Верещагин, поднес ко рту флягу, подержал, но пить не стал, решительно отложил в сторону свои запасы горючего.
– Латвия или Эстония, – ответил Грин. – Скорее Латвия.
– Откуда такая уверенность?
– Нюх. Я, в отличие от ваших овчарок, нюх пока не потерял.
– Дело наживное, – успокоил Грина Верещагин. – Всему свое время.
– От конвульсий и судорог никто не застрахован?
– Вот именно.
– Ну, усыпление мне не грозит, – осклабился Грин. – Хотя многие мои коллеги погибли от хозяйской руки, а не от вражеской.
– Мой предшественник застрелился, – буднично поведал Верещагин. – Двумя выстрелами, один в висок, другой в сердце.
– Здоровый был мужик?
– Недальновидный. И доверчивый.
– Как Астра, – сказал Грин и посмотрел на овчарку. Та предостерегающе зарычала. Словно низкочастотный генератор в комнате заработал.
– А ты не дерзи старику, Глеб, не дерзи, – попросил Верещагин, и голос его совпал в тональности с собачьим рычанием. – У меня жена и дети, считай, на руках скончались. В результате ДТП, от ран, несовместимых с жизнью. Я их в головную машину сдуру посадил, а тут два грузовика навстречу. Обычное дело. Только с тех пор я предсмертных мучений видеть не могу. Лучше сразу. Во сне.