— О Центрум, Центрум… кто тебя усеял… мертвыми песками?
Хотя под ногами был не песок, а скорее супесь, причем далеко не мертвая. Там и сям торчали пучки жесткой травы. Гонимый ветром, пропрыгал сухой круглый куст перекати-поля. Настоящей пустыней эта часть Сухой пустоши не была — разве что полупустыней.
Никакого овражка, о котором говорила Ева, поблизости не наблюдалось. Впрочем, кому нужен тот овражек?
— А где?.. — начал было Сергей, и тотчас увидел ее. Узкоколейку.
Метрах в ста.
Тигран уже распоряжался. Носильщики споро освободили дрезину от груза. Ева и Алена далеко разошлись вправо и влево, обеспечивая боевое охранение. У обеих были автоматы: у Алены «Абакан», у Евы — десантный «Калашников». Тигран тоже поглядывал по сторонам.
Но было тихо.
— Взяли разом!.. — И мощные руки носильщиков подхватили разгруженную дрезину.
Ну конечно, Сергею выпало вместе с другими нести дрезину на руках, а не охранять несущих. А как иначе? Стрелковым спортом он никогда не увлекался, из автомата и пистолета стрелял лишь раз на давних военных сборах. Можно сказать, и не стрелял вовсе. Тем более что из автомата он поразил лишь одну мишень из трех, самую простую, а все пистолетные пули пустил в «молоко». Что до обещанной Родионом стрелковой подготовки, то она еще не начиналась.
Кое в чем Алена могла ему дать сто очков вперед.
Пронесли метров пятнадцать и уронили. Перевели дух — и продвинули дрезину еще на столько же. Тигран обеспокоенно озирался. Ева издали сделала ему знак: все спокойно, работайте.
«Хорошо, что настоящей насыпи нет — так, подсыпка», — радовался Сергей, надрываясь под тяжестью железной дуры. Работали все, включая пьяного проводника Григория. Но когда дрезина оказалась-таки на рельсах и проводники, отдуваясь, пошли назад за грузом, Тигран удержал Сергея.
— Не ходи. Нам еще ехать — успеешь наломаться. Носильщикам-то что — Гриша им Проход откроет, и они дома. А нам еще… гм… предстоят великие дела.
— А чего Григорий пошел?
— Пускай потрудится, ему сейчас полезно. И качать будет во всю дурь. Выдохнется на пьяную голову, потом выспится — и снова человек.
— Так… А куда нам ехать?
— Туда. — Тигран махнул рукой направо. Вроде бы на север.
— Там бронепоезд?
— Нет, бронепоезд там, — указал Тигран налево. — Еще вчера ушел к рудникам у Белого хребта.
— Ты это точно знаешь?
— Ха! Зачем я, по-твоему, ходил ночью в Центрум? Бронепоезд точно ушел к рудникам. А нам надо в другую сторону. Тут недалеко… ну, относительно, конечно, недалеко, часа четыре работы, есть станция Волдыри — разъезд, артезианская скважина, некая пародия на вокзал и полтора сарая. Вот не доезжая километров этак трех-четырех до этого очага цивилизации мы и проведем операцию по захвату. Место — лучше не придумаешь.
— Удобное?
— Удобно то, что на станции есть телеграфный аппарат. Ты что, хочешь, чтобы наши переговоры с пограничниками тянулись неделю?
— Но… как же мы нападем на бронепоезд? — понизив голос почти до шепота, спросил Сергей.
Тигран подмигнул ему. Его лысина лоснилась. Ушибленный нос распух и сильнее, чем обычно, напоминал сайгачий.
— Атаковать бронепоезд будем не мы…
Глава 9. Побег
Почему в Центруме сплошь и рядом встречаются те же растения и животные, что и на Земле? Как неразумная живность вообще перебирается из мира в мир?
Так же, как и люди.
Они проникают через Проходы, Врата, Порталы, Червоточины и так далее, называйте как хотите. Некоторых зверушек в незапамятные времена провел сквозь Врата человек. Он же пронес семена полезных растений.
Иные виды перебрались сами — по недосмотру или небрежению проводников. В Проход всегда может залететь воробей или комар, и уж нечего говорить о разносимых ветром семенах. Так из мира в мир попадает не только полезное, но и нейтральное или даже нежелательное. Попадает все, что может попасть. Без москитов и шершней человек уж точно обошелся бы, однако в Центруме они есть. В одном из общедоступных музеев Лореи хранится чучело странного копытного, шея которого крепится не к передней части крупа и уж тем более не к задней, а торчит посередине, как рубка подводной лодки. Из какого мира и, главное, каким образом проникла в Центрум эта зоологическая несуразица — загадка. До иссушения климата в южных водоемах Аламеи водились самые обыкновенные индийские гавиалы с узкими челюстями и глупыми шишками на носу.
Однако многие виды по тем или иным причинам так и остались исключительно в своих мирах-лепестках. Например, никто и никогда не видел в Центруме слона. Крылатых червей видели, саблезубых собак встречали, волосатых рыб вылавливали, обезьяноподобные мартыши просто-напросто сумели вписаться в некоторые местные биоценозы, но слонов как не было, так и нет. Возбудители «высокомолекулярной чумы», которых никто не видел, попав в Центрум, так и не проникли оттуда ни в один из смежных миров. А муха цеце, размножившаяся было в степях Сургана полвека назад, в одночасье вымерла по неизвестной причине.
Легко догадаться, что никто о том не пожалел.
Карамельный жук невелик — всего-то с ноготок младенца. Строго говоря, он даже и не жук, поскольку от земных жесткокрылых его отличает ряд важных анатомических особенностей. Но все, кто в курсе, называют его жуком, чтобы не держать в памяти лишнего. Да он и похож на жука.
В «ромашке» он обитает лишь в одном из миров-лепестков, если только шастающие туда-сюда контрабандисты не занесли его куда-нибудь еще. Впрочем, для этого они должны были занести не любого жука, а оплодотворенную матку да еще с необходимым ей количеством рабочих особей, что заметно труднее. Да-да, карамельный жук — общественное насекомое вроде земных пчел или муравьев. И кусается, кстати, не хуже самого злющего тропического муравья.
Летать он умеет, но не любит. Лишь когда нарождается лишняя матка, происходит роение, и часть колонии улетает искать новое место. В остальное время жуки-разведчики и жуки-фуражиры проворно снуют туда-сюда по земле, ветвям и травам, и пчелам не стоило бы хвастаться размерами своих угодий. У карамельных жуков угодья не меньше. Жук невероятно проворен. Идущего человека на ровной утоптанной земле он догонит в два счета, от бегущего отстанет не сразу.
Как следует из названия, в пищу личинкам жук вырабатывает тягучую сладкую массу, вполне достойную замену сахару. Нет ничего удивительного в том, что в его родном мире-лепестке существуют и процветают жучиные пасеки.
Жала, как у пчелы, у жука нет, да ему и не надо. Есть острые жвалы, и есть хоботок-шприц. Это орудия обороны, а если жуку приходится нападать, то это не орудия убийства противника, а средства для его изгнания. Карамельный жук питается пыльцой и нектаром, согласен и на соки растений, но плоть он не ест. Убивать своих противников ему просто незачем.
Есть другой способ.
Жвалы причиняют изрядную боль, но и только. Весь секрет в хоботке, способном и всосать нектар цветка, и впрыснуть в тело противника некий гормон. Сам по себе гормон не вредит здоровью врага — ну разве что враг сам нечаянно сломает себе шею, пустившись в паническое бегство. Укушенный, кем бы он ни был, очень скоро теряет мужество и боевую ярость, под действием гормона его охватывает непереносимый ужас, и все его мысли, если можно их так назвать, начинают крутиться вокруг лишь одного предмета — бегства. И поскорее, и подальше!
«Антихрабрин» — одно из местных названий этого гормона в переводе на русский язык. Для существа размером с крысу более чем достаточно одного укуса, а человек растеряет последние остатки доблести после пяти-шести — вот и вся разница. В своем мире дикий карамельный жук не строит муравейников и не роет подземных камер — он просто изгоняет грызунов и птиц из нор и дупел, чтобы устроить там колонию. После нескольких укусов любой зверь рад убраться восвояси — еще и счастлив будет, что так легко отделался.
Жук привередлив — с его способностями это и неудивительно. Жуку страшно нравится проникать в любые отверстия и щели — не найдется ли внутри полости, удобной для устройства колонии? И если таковая обнаружена, очень скоро народится новая матка. Было время, когда дикие колонии карамельных жуков являли собой истинное бедствие для селян и даже горожан. Ведь что такое сельский дом или городская квартира, как не очень большая и очень удобная полость? Никого не удивляло почтенное семейство, бегущее с воплями прочь от своего жилища. Исстари был известен лишь один способ отбить у жука помещение: хорошенько опрыскать его скипидаром. Проблема была в том, что скипидар — совсем не парфюм.
Потом в том мире изобрели дуст.
Введя жука в рамки, люди по-прежнему с удовольствием пользовались его «карамелью». А как же иначе? Человек склонен не убивать лишь тех, кого грабит.
В качестве временных ульев, удобных для переноски колонии с места на место, издавна применялись калебасы из сушеных тыкв.
— Еве памятник ставить надо, — говорил Сергею Тигран под стук колес дрезины. — Открою тебе один секрет Полишинеля: у каждого порядочного контрабандиста, работающего в «фирме», есть свои заначки: мелкие локализации, связи в Центруме и вне его, схроны и тому подобное. Просто на всякий случай. Однажды может пригодиться. Вдруг понадобится спешно уйти или срочно достать что-нибудь. Начальству об этом знать не нужно. Оно и делает вид, что не знает. Аракчеевские методы в работе с проводниками вообще не проходят — люди просто разбегутся. Короче, ты уже понял: Ева задействовала свои заначки. Но как она умудрилась получить из какого-то мира-лепестка эти ульи и доставить их на Землю за одну ночь — не понимаю. Это просто диво дивное.
— Амазонка! — понимающе кивнул Сергей.
— Низко ты ее ценишь. Куда до нее какой-то амазонке. Фурия!
— А я, между прочим, все слышу, — донесся из грузового отделения сонный голос Евы.
— Вот так всегда, — пожаловался Тигран. — Уже и комплимент даме нельзя сказать.
— Так это был комплимент?
— Он самый. Ты спи, спи. Не нравится фурия — пусть будет титан. Ничего, что он мужик, так даже лучше. Ты, Ева, отличный парень.
— В том-то и проблема. — Сергею почудилось, что из грузового отделения послышался вздох.
— Все равно снимаю шляпу.
Впрочем, шляпы у Тиграна не было. Чтобы лысина не обгорела, он обвязал голову платком и время от времени скупо поливал его из фляжки.
Само собой, все это было сказано в первый час движения дрезины, когда Ева прикорнула в грузовом отделении, а Григорий работал как заведенный, пытаясь изгнать из крови алкоголь. Дрезина бежала ходко, давая, на глаз, километров до тридцати в час. Верстовые столбы возле узкоколейки отсутствовали как класс. Как ориентировались паровозные машинисты, понять было невозможно.
Наверное, знали наизусть все особенности ландшафта, не очень-то богатого на эти особенности…
И все же они попадались даже в ровной, на первый взгляд, степи. Надо было лишь присмотреться: там ложбинка, тут купы сухих кустов, вдали не то холм, не то курган, а еще дальше вроде бы даже развалины каких-то строений, давным-давно покинутых людьми… Один раз дрезина прогрохотала по стальному мосту, переброшенному через русло высохшей реки, и был еще карстовый провал — большая дыра посреди неглубокого грабена. Узкоколейка здесь делала крюк, обходя стороной опасное место.
— Когда-то в этих местах было неплохо… — Тигран успевал и качать рычаг, и зорко смотреть по сторонам, и поучать новичков. — Хороший был край, лесостепной. Скотоводство, а главное, нефть. Ее уже начали добывать, когда грянула «высокомолекулярная чума». Ну, а когда нефти не стало, пошли проседания почвы, карстование, вода под землю ушла… Климат изменился, жить стало невозможно. Людишки частью перемерли, частью ушли на север. Мало кто остался…
— Пограничники остались, — буркнул Григорий.
— Ну, эти-то конечно…
Прошел еще час, и Григорий выдохся. Его сменила проснувшаяся Ева.
— Все тихо? — осведомилась она, обтирая лицо влажной салфеткой.
— Пока тихо, — ответил Тигран.
— Ну и хорошо.
— Слишком хорошо — это совсем не хорошо. Тебе… никуда не надо?
— Пока нет.
— А вот это плохо. Может, водички попьешь?
— На такой жаре — что толку? — ответила Ева. — В пот уйдет. На крайний случай у нас есть Сергей.
— А я? — подала голос Алена.
— Ты что, перед патрулем стриптиз изобразишь? Не глупи. Устала?
— Еще чего!
Сергей в этом разговоре не участвовал. Во-первых, успел отмотать руки. Езда на дрезине напомнила ему переход через Канозеро на катамаране при встречном ветре. Правда, там бил в морду холодный дождь и вокруг было сколько угодно чистейшей пресной воды, а здесь все наоборот — но это уже частности. А во-вторых, он наконец понял, к какому типу проводников относится Ева, и посочувствовал ей. Обретать способности проводника лишь тогда, когда давление в мочевом пузыре превысит определенное значение и заставит переключиться некий триггер в мозгу — это… чересчур физиологично, что ли.
Да и попросту неудобно.
Надзиратель ушел. Возможно, побежал докладывать начальству о легкой победе новенького над «серьезными», а может, просто решил, что в камере не происходит ничего экстраординарного. Макс скоротал немного времени, подвергнув тщательному обыску распростертые тела, соломенные матрацы на железных койках и всевозможные укромные уголки. Что-то подсказало ему, что надо это сделать. Нашелся длиннейший остро заточенный кованый гвоздь из тех, какими сшивают бревна, кусок газеты и полотняный мешочек сушеной конопли. Заточку и наркотик Макс выбросил в крохотное оконце, а газету попробовал читать.
В обширной передовице сообщалось о происках бандитского правительства Аламеи, еще недавно засылавшего в мирную Оннели всего лишь шпионов, а теперь еще и диверсантов, взорвавших где-то паровую молотилку. Сообщалось также о новом витке тарифной войны, о смерче, прошедшем в южных районах, и о нашествии вредителей на посевы ячменя, причем читатель плавно подводился к выводу о том, что за смерчем и вредителями стоит, конечно же, правительство Аламеи. На обратной стороне обнаружилась статья некоего Рудиста Импетиго о новом прогрессивном способе засолки грибов. Была заметка о скотнице Пилипе Фих, родившей на прошлой неделе шестерню, после чего количество ее отпрысков увеличилось до двадцати. Сообщалось, что гласные окружного совета обратились в правительство с просьбой о присвоении Пилипе звания почетного сенатора, а пока предложили всем обращаться к ней не иначе как «ваше высокоплодородие». Шли также объявления о продаже скота и птицы.
Газеты везде одинаковы. Эта, пожалуй, была еще не из худших.
Макс отложил газетный обрывок и стал ждать. По-видимому, надзиратель либо не стал отягощать начальство вопросами порядка в тюрьме, либо не застал его на месте, либо начальство решило ничего не менять. Что делать дальше — вот был вопрос из вопросов.
Теперь Макс почти не сомневался, что сможет улучить удобный момент, чтобы вырваться из тюрьмы. Вопрос был в другом: надо ли это делать?
Рафаэль сказал: его ищут многие. Он нужен каким-то… конкурирующим структурам. Настолько нужен, что эти таинственные структуры запросто жертвуют людьми, чтобы залучить его, Макса, к себе. Что из этого следует?
Вероятно, то, что надо сидеть здесь, а не дергаться, рискуя нарваться на пулю. Сами найдут, сами придут.
Но… хорошо сидеть в одиночке, а не в одной камере с тремя бандитами. Надо же когда-нибудь спать. Никакой гарантии, что не прикончат во сне.
Когда кто-нибудь из распростертых шевелился, Макс вновь отключал его. Он еще не решил, что делать. Было очень жарко. Воздух почти не поступал сквозь маленькое зарешеченное окошко. Вдобавок один из бандитов обмочился, что тоже не улучшило атмосферу.
Макс снял с себя костюм, оставшись в насквозь мокром белье. Стало чуть легче.
Никто не шел.
Одно из возможных решений пришло на ум давно: взять одного из сокамерников и применить к нему один-два болевых приема. Пусть поорет как следует на всю тюрьму — тогда точно прибегут.
И никто не знает, каковы будут последствия. Могут перевести в одиночку, а могут избить палками, причем второе куда вероятнее. Если хочешь драться с псами — не дразни их заранее.
Солнечный зайчик на стене взбирался все выше и выше, пока не исчез. Вечерело. Из коридора донесся скрип расхлябанной тележки — вероятно, развозили ужин, — а Макс еще не пришел ни к какому решению.
В бинокль Сергей мог видеть станцию. Тигран отозвался о ней более пренебрежительно, чем следовало. Станционное здание выглядело довольно солидно для такого захолустья, а вокруг него располагались не «полтора сарая», а с полдюжины вполне пристойных на вид одноэтажных домиков. Сараи тоже были — просторные, наверное, в них держали скот. Вдали действительно паслось небольшое стадо каких-то животных.
Спичками торчали, уходя за горизонт, телеграфные столбы. Но главной архитектурной доминантой станции служила, конечно, водонапорная башня — совсем такая, как в фильмах о Диком Западе, то есть просто большой цилиндрический бак верхом на решетчатых опорах. Был еще ветряк. Черт знает, что он там делал — возможно, служил для накачки воды.
— Это то самое место? — спросил Сергей, возвращая Тиграну бинокль.
— Оно. Нам повезло: не встретились с патрулем.
— А если бы встретились — пришлось бы стрелять?
— Зачем спрашиваешь, если сам понимаешь? — Тигран привстал на дрезине, оглядывая местность. — Ага, вон она, та ложбинка. Слезай, работа есть.
Работы оказалось даже больше, чем предполагал Сергей. Пока Тигран и Ева закладывали взрывчатку под рельсовые стыки, Сергей, Григорий и Алена перетащили в ложбинку все вещи, кроме калебасов. Их было велено разложить вдоль узкоколейки шагах в двадцати друг от друга. Навалившись впятером, сбросили с путей дрезину. А потом наступил самый легкий, зато и самый долгий этап работы: хорошенько заткнуть все отверстия в земле, какие только попадутся на глаза, будь то нора грызуна или круглая дырка, служащая убежищем земляному пауку.