— Ты закончил поднимать тарарам? — сказал он.
— Почему они меня не слышат? — спросил Уэйн.
— Это вроде того, что всегда говорят о Лас-Вегасе. Что происходит в «Призраке», в «Призраке» и остается.
Они выехали из другого конца городка и начинали ускоряться, оставив позади четыре квартала кирпичных зданий и пыльных витрин.
— Не беспокойся, — сказал Мэнкс. — Если устал от дороги, то скоро мы с нее съедем. Лично я готов отдохнуть от всех этих шоссе. Мы очень близко к месту назначения.
— К Стране Рождества? — спросил Уэйн.
Мэнкс поджал губы в задумчивой гримасе.
— Нет. До нее еще далеко.
— К Дому Сна, — сказал ему Человек в Противогазе.
ОзероВик на мгновение закрыла глаза, а открыв их, посмотрела на часы на ночном столике. 5:59. Затем целлулоидные стрелки показали ровно 6 утра, и зазвонил телефон.
Эти два события произошли так близко друг к другу, что Вик сначала подумала, что зазвонил будильник, и не могла понять, зачем она поставила его на такой ранний час. Телефон зазвонил снова, и щелкнула, открываясь, дверь спальни. На нее глянула Табита Хаттер, глаза которой ярко блестели сквозь круглые очки.
— Это номер шесть-ноль-три, — сказала она. — Вам лучше ответить. Может, это он.
Ей не нужно было говорить, кто такой он или почему на звонок должна ответить именно Вик. Вик не видела, чтобы кто-нибудь подключался к ее линии или настраивал компьютер на отслеживание звонков, но смотрела достаточно фильмов с Томми Ли Джонсом[134], чтобы предполагать, что все это сделано.
Она нащупала телефон. В руке у нее оказалась просто теплая пластмассовая трубка, из чего она поняла, что звонят не из Страны Рождества, еще до того, как человек на другом конце линии заговорил.
— Я ничего не знал до позднего вечера, — сказал ее отец. — И мне потребовалось время, чтобы разузнать твой номер. Ждал сколько мог, на случай если ты пыталась поспать. Как ты, малышка?
Вик убрала трубку ото рта и сказала:
— Это мой отец, из Довера.
— Скажите ему, что разговор записывается. Все звонки на этот номер будут записываться в обозримом будущем, — сказала Табита Хаттер.
— Ты слышал, Крис?
— Слышал. Это хорошо. Все, что им понадобится. Боже, как приятно слышать твой голос, малышка.
— Что ты хотел?
— Хотел узнать, как ты. И хотел, чтобы ты знала, что я здесь, если понадоблюсь.
— В первый раз за все про все, да?
Расстроенный, он тихонько вздохнул.
— Я понимаю, через что ты сейчас проходишь. Я тоже когда-то через это прошел, ты знаешь. Я люблю тебя, девочка. Скажи мне, могу ли я что-нибудь сделать.
— Не можешь, — сказала она. — Нет ничего такого, что ты мог бы взорвать прямо сейчас. Все уже взорвано. Не звони больше, папа. Мне и так больно. А ты только делаешь еще хуже.
Она положила трубку. Табита Хаттер смотрела на нее с порога.
— Ваши специалисты по сотовым телефонам попробовали найти телефон Уэйна? Это чем-нибудь отличалось от того, что выдала функция «Найти мой айфон»? Не может такого быть. Если бы у вас была какая-то новая информация, вы бы не дали мне спать.
— Они не смогли найти его телефон.
— Не смогли найти? Или отследили его на шоссе Св. Ника, где-то к востоку от Страны Рождества?
— Для вас это что-нибудь означает? У Чарли Мэнкса имелся дом в Колорадо. Деревья вокруг дома были увешаны рождественскими игрушками. В прессе ему дали имя, окрестили его Домом Саней. Не это ли Страна Рождества?
Нет, подумала Вик. Поскольку Санный Дом находится в нашем мире. А Страна Рождества — в инскейпе Мэнкса. В Мэнксскейпе.
У Хаттер было лицо чертовски опытного игрока в покер — она наблюдала за Вик с выражением прилежной безмятежности. Вик подумала: если бы она сказала этой женщине, что Страна Рождества находится в четвертом измерении, где мертвые дети поют колядки и делают междугородние телефонные звонки, это выражение у Хаттер нисколько бы не изменилось. Она продолжила бы смотреть на нее этим прохладным клиническим взглядом, пока полицейские держали бы Вик, а врач впрыскивал бы ей седативный препарат.
— Я не знаю, ни где находится Страна Рождества, ни что это такое, — сказала Вик, что во многом было правдой. — Не понимаю, почему она появляется при поиске телефона Уэйна. Хотите, чтобы я посмотрела на молотки?
В доме по-прежнему было полно людей, но сейчас они выглядели скорее не полицейскими, а техническим персоналом, отрядом вундеркиндов из компании «Бест Бай»[135]. Трое молодых людей разложили ноутбуки на журнальном столике в гостиной: долговязый азиат с племенными татуировками, тощий парень с рыжей еврейской шевелюрой и примерно миллиардом веснушек и чернокожий чел в черной водолазке, которая выглядела так, словно была прихвачена из шкафа Стива Джобса. По всему дому стоял запах кофе. На кухне заваривался свежий кофейник. Хаттер налила чашку для Вик, добавив сливок и ложку сахара, именно так, как пила Вик.
— Это есть в моем досье? — спросила Вик. — Как я пью кофе?
— Сливки были в холодильнике. Должны же вы как-то их употреблять. А кофейная ложка была в сахарнице.
— Элементарно, мой дорогой Ватсон, — сказала Вик.
— На Хэллоуин я наряжалась Холмсом, — сказала Хаттер. — У меня была трубка, войлочная кепка и все остальное. А как насчет вас? Что вы надевали, когда шли пугать прохожих?
— Смирительную рубашку, — сказала Вик. — Я наряжалась пациенткой, сбежавшей из сумасшедшего дома. Хорошая тренировка для остальной части моей жизни.
Улыбка у Хаттер разгладилась и пропала.
Она села за стол рядом с Вик и вручила ей айпад. Объяснила, как пробираться по галерее, чтобы посмотреть фотографии разных молотков.
— Какое имеет значение, чем именно он меня бил? — спросила Вик.
— Неизвестно, что имеет значение, пока не увидите. Так что постарайтесь посмотреть все.
Вик перелистывала снимки кувалд, бытовых молотков, молотков крокетных.
— Что это, черт возьми? База данных, посвященная убийцам, орудовавшим молотками?
— Да.
Вик глянула на нее. Лицо Хаттер вернулось к своему обычному состоянию мягкой бесстрастности.
Вик пролистала еще несколько фотографий, затем остановилась:
— Вот. Он был вот такой.
Хаттер посмотрела на экран. На нем была фотография молотка в фут длиной, с прямоугольной головкой из нержавейки, рукояткой с насечкой и острым крюком, выходящим из конца.
— Вы уверены?
— Да. Из-за этого крюка. Это тот. Что это за молоток, черт возьми?
Хаттер втянула в рот нижнюю губу, потом оттолкнула стул и встала.
— Не тот, что купишь в магазине. Мне надо позвонить.
Она помедлила, положив руку на спинку стула Вик.
— Как вы думаете, вы смогли бы сделать заявление для прессы во второй половине дня? У нас на кабельном канале новостей идет хорошая игра. У нее много аспектов. Все знают истории «ПоискоВика», так что в этом и дело. Мне жаль, но многие там говорят о том, что произошло, как об игре «ПоискоВик», перешедшей в реальность жизни и смерти. Личная просьба о помощи не даст зрителям охладеть к этой истории. А держать общественность настороже — это наше лучшее оружие.
— Прессе уже известно, что Мэнкс похищал и меня, когда я была несовершеннолетней? — спросила Вик.
Лоб у Хаттер нахмурился, как бы в раздумье.
— М-м. Нет, им это пока не известно. И я не думаю, что вам надо упоминать об этом в своем обращении. Важно, чтобы средства массовой информации сосредоточились на том, что имеет значение. Нам нужно, чтобы люди искали вашего сына и автомобиль. Об этом мы и говорим. Все остальное в лучшем случае не имеет значения, а в худшем — отвлекает.
— Автомобиль, мой сын и Мэнкс, — сказала Вик. — Нам нужно, чтобы все искали Мэнкса.
— Да. Конечно. — Она сделала два шага к двери, потом обернулась и сказала: — Вы замечательно держитесь, Виктория. Вы остаетесь очень сильной в страшное время. Вы сделали так много, что мне стыдно просить большего. Но когда вы будете готовы, нам сегодня надо будет присесть, чтобы я услышала от вас всю эту историю. Мне нужно узнать как можно больше о том, что сделал с вами Мэнкс. Это может значительно повысить наши шансы найти вашего сына.
— Я уже рассказала вам, что он со мной сделал. Вчера я выдала вам всю эту историю. Колотил меня молотком, загнал в озеро, увез ребенка.
— Простите. Я неясно выразилась. Я говорю не о том, что Мэнкс сделал с вами вчера. Я говорю о 1996 годе. Когда он похитил вас.
* * *Хаттер, чувствовала Вик, была женщиной дотошной. Терпеливой и разумной. Размышляя терпеливо, взвешенно и въедливо, она пришла к выводу, что Вик заблуждается в отношении Чарли Мэнкса. Но если она не верит, что Уэйна забрал Мэнкс, то что же, по ее мнению, произошло?
Хаттер, чувствовала Вик, была женщиной дотошной. Терпеливой и разумной. Размышляя терпеливо, взвешенно и въедливо, она пришла к выводу, что Вик заблуждается в отношении Чарли Мэнкса. Но если она не верит, что Уэйна забрал Мэнкс, то что же, по ее мнению, произошло?
Вик осознавала угрозу, от которой невозможно было вполне избавиться. Словно она вела автомобиль и вдруг обнаружила, что под колесами у нее черный лед и из-за любого резкого движения автомобиль может выйти из-под контроля.
«Я не сомневаюсь, что кто-то вас избил, — сказала Хаттер. — Думаю, в этом никто не сомневается».
И еще: «Вы провели месяц в Колорадской психиатрической больнице, где у вас диагностировали тяжелую психосоматическую дезадаптацию и шизофрению».
Сидя за столом с чашкой кофе, в относительном спокойствии и неподвижности, Вик наконец сложила это вместе. Когда ей предстал результат, она почувствовала в затылке сухую прохладу, покалывания кожи головы — физические проявления как удивления, так и ужаса; она испытывала оба эти чувства в равной мере. Она глотнула горячего кофе, чтобы прогнать болезненный холод и соответствующее ощущение тревоги. Сделала над собой усилие, чтобы оставаться совершенно собранной, размышляя над тем, к чему пришла.
Итак. Хаттер думает, что Вик убила Уэйна сама, в психопатическом припадке. Убила собаку, а затем утопила Уэйна в озере. В отношении того, что кто-то стрелял, у них были только ее показания; никто не нашел ни одной пули, ни одной гильзы. Свинец ушел в воду, а латунь осталась в пистолете. Была снесена изгородь и разорен двор, единственная часть ее истории, которой они пока не могли понять. Но рано или поздно они найдут объяснение и для этого. Что-нибудь придумают и подгонят к остальным фактам.
Они восприняли ее как Сьюзан Смит, женщину из Южной Каролины, которая утопила своих детей, а потом рассказала чудовищную ложь о том, как их похитил какой-то негр, почти на неделю вогнав страну в исступленную расовую истерию. Вот почему нигде не говорят о Мэнксе. Полиция в него не верит. Они не верят даже тому, что похищение вообще имело место, но пока придерживаются этой части, вероятно, чтобы прикрыть себя с юридической стороны.
Вик допила кофе, поставила чашку в раковину и вышла через заднюю дверь.
На заднем дворе никого не было. По прохладной от росы траве она прошла к каретному сараю и заглянула в окно.
Лу спал на полу, рядом с мотоциклом. Тот был разобран — боковые панели были сняты, цепь свободно свисала. Под головой у Лу в качестве подушки лежал свернутый кусок брезента. Руки были в смазке. На щеке, которой он коснулся во сне, виднелись черные отпечатки пальцев.
— Он проработал там всю ночь, — раздался голос у нее за спиной.
Это Долтри вышел вслед за ней на лужайку. Рот у него был открыт в улыбке, обнаруживая золотой зуб. В руке он держал сигарету.
— Видел такое. Много раз. Так реагируют люди, когда чувствуют себя беспомощными. Вы не поверите, сколько женщин вяжут, пока ожидают в «Скорой помощи», удачно ли сделают операцию их ребенку. Когда чувствуешь себя беспомощным, то готов заняться почти чем угодно, лишь бы отключить голову.
— Да, — сказала Вик. — Это верно. Он механик. Это у него вместо вязания. Можно мне сигарету?
Она подумала, что сигарета могла бы ее поддержать, успокоить нервы.
— Что-то я не видел в доме пепельниц, — заметил он. Нашарив в своем потертом пиджаке пачку «Мальборо», он вытряхнул для нее сигарету.
— Бросила ради сына, — сказала она.
Он кивнул, больше никак на это не отозвавшись. Поднес зажигалку, большую латунную «Зиппо» с кадром из какого-то мультфильма на боку. Щелкнул ею, и она издала хрустящий звук и выплюнула искры.
— Горючее почти на нуле, — сказал он.
Она взяла ее у него, щелкнула сама, и маленький желтый язычок пламени затрепыхался у кончика. Она прикурила, закрыла глаза и вдохнула. Это было похоже на погружение в теплую ванну. Она со вздохом подняла глаза и рассмотрела кадр из мультфильма на боку зажигалки. Попай наносил удар кулаком. «БА-БАХ!» — было написано во взрыве, окруженном желтыми ударными волнами.
— Знаете, что меня удивляет? — спросил он, пока она делала еще одну длинную затяжку, наполняя легкие сладким дымом. — Что никто не видел вашего большого старого «Роллс-Ройса». Как такой автомобиль остался незамеченным, вот о чем я думаю. Вас не удивляет, что его никто не видел?
Он смотрел на нее яркими, почти счастливыми глазами.
— Нет, — сказала она, и это была правда.
— Нет, — повторил Долтри. — Вы не удивляетесь. Почему же так вышло, по-вашему?
— Потому что Мэнкс хорошо умеет оставаться незамеченным.
Долтри повернул голову и посмотрел на воду.
— Это нечто. Двое мужчин в «Роллс-Ройсе» 1938 года с кузовом «Призрак». Я проверил онлайновую базу данных. Знаете, что во всем мире осталось меньше четырехсот «Призраков»? Их меньше сотни во всей стране. Это чертовски редкий автомобиль. И вы — единственная, кто его видел. Вы, должно быть, чувствуете себя безумной.
— Я не безумна, — сказала Вик. — Я испугана. Между одним и другим есть разница.
— Думаю, вам виднее, — сказал Долтри. Он бросил сигарету в траву и растер ее подошвой.
Он скрылся в доме, прежде чем Вик заметила, что его зажигалка по-прежнему у нее в руке.
Дом СнаВо дворе Бинга было полно цветов из фольги, ярко окрашенных и вращающихся в утреннем солнечном свете.
Сам дом, с его белой отделкой и кивающими лилиями, походил на маленький розовый торт. В такой дом добрая старушка приглашает ребенка на пряники, запирает его в клетке, откармливает в течение нескольких недель и, наконец, засовывает в духовку. Это был Дом Сна. Уэйну захотелось спать от одного вида вращающихся цветов из фольги.
На холме над домом Бинга Партриджа располагалась церковь, сгоревшая едва не дотла. От нее почти ничего не осталось, за исключением главного фасада с высоким заостренным шпилем, высокими белыми дверьми и закопченными витражами. Задняя часть церкви представляла собой груду обломков обугленных стропил и почернелого бетона. У фасада стоял один из этих щитов с передвижными буквами, чтобы пастор мог сообщать прихожанам порядок службы. Но кто-то подурачился с этими буквами, написал сообщение, которое, вероятно, не совсем точно отражало взгляды паствы. В нем говорилось:
СКИНИЯ НОВОЙ
АМЕРИКАНСКОЙ ВЕРЫ
БОГ СГОРЕЛ ЗАЖИВО
ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ДЬЯВОЛЫ
В огромных старых дубах, окаймлявших стоянку вокруг почерневших руин церкви, поднялся ветер. Уэйн, даже при закрытых окнах, почувствовал запах гари.
«NOS4A2» повернул и въехал на подъездную дорогу к отдельно стоящему гаражу. Бинг, извиваясь, порылся в кармане и извлек пульт дистанционного управления. Дверь поднялась, и автомобиль вкатился внутрь.
Гараж являл собой полый бетонный блок, прохладный и темный внутри, пропахший маслом и железом. Металлический запах исходил от баллонов. В гараже стояло с полдюжины зеленых баллонов, высоких цилиндров с вкраплениями ржавчины и с красными трафаретными надписями сбоку: ОГНЕОПАСНО, СОДЕРЖИМОЕ ПОД ДАВЛЕНИЕМ и СЕВОФЛУРАН. Они выстроились, как солдаты какой-то чужеродной армии роботов в ожидании проверки. За их рядами виднелась узкая лестница, шедшая в мансарду на втором этаже.
— Ура-ура-ура, нам завтракать пора, — сказал Бинг. Он посмотрел на Чарли Мэнкса. — Я приготовлю вам лучший завтрак, какой вы когда-либо ели. Провалиться мне на этом месте. Лучший. Просто скажите, что вы хотите.
— Я хочу побыть один, Бинг, — сказал Мэнкс. — Хочу, чтобы у меня немного отдохнула голова. Если я не очень голоден, то, вероятно, потому, что я сыт твоей болтовней. Набрал уже слишком много бесполезных калорий.
Бинг съежился и украдкой поднес руки к ушам.
— Не закрывай уши и не притворяйся, что ты меня не слышишь. Ты все это время был настоящим бедствием.
У Бинга сморщилось лицо. Глаза закрылись. Он безобразно заплакал.
— Я мог бы просто застрелиться! — крикнул Бинг.
— Это большая глупость, — сказал Мэнкс. — Да и все равно ты бы, скорее всего, промахнулся и всадил пулю в меня.
Уэйн рассмеялся.
Он удивил всех, включая себя самого. Это было совершенно непроизвольной реакцией — как чихание. Мэнкс и Бинг обернулись и посмотрели на него. У Бинга из глаз лились слезы, его жирное, уродливое лицо было искажено страданием. Но вот Мэнкс, тот смотрел на Уэйна с каким-то удивленным восхищением.
— Заткнись! — крикнул Бинг. — Не смей смеяться надо мной! Я порежу тебе все лицо! Возьму ножницы и разрежу всего тебя на кусочки!
Мэнкс взял серебряный молоток и ударил им Бинга в грудь, оттолкнув его обратно к его дверце.