– Зорька понесла ни с того ни с сего, скакала, не разбирая дороги, потом сбросила меня и убежала в лес. Думаю, она скоро вернется. На мое счастье, я упала в траву и не расшиблась, а потом потихоньку отыскала тропу и вернулась, – не моргнув глазом, ответила Александра.
– Да, – с трудом сдерживая зубовный скрежет, пробормотала Зосимовна, – повезло вам! Но лучше было бы не садиться верхом, коли совсем не умеете справляться даже с такой смирнехонькой кобылкой. Да что с вас, городских, взять, у нас все деревенские барышни лихие наездницы! Возьмите хоть Липушку!
– Ничего, – счастливо засмеялась Липушка, – теперь и Сашенька деревенской барышней станет. Будет с нами жить – и научится ездить верхом еще и получше меня.
– Так вы что же, уехать не вознамерились после сего приключения? – спросила Зосимовна с такой интонацией, что сразу стало ясно: если она и не намеревалась убить Александру, то явно хотела ее напугать до смерти.
Девушке стало смешно от этой бессильной ярости, звучащей в голосе Зосимовны, однако Липушка возмутилась:
– Отчего ты смеешь, Зосимовна, так дерзко говорить с моей сестрой?
Зосимовна замерла с искаженным лицом. Бессвязный лепет срывался с ее губ.
– Вижу, ты ошеломлена, – засмеялась Липушка. – И я тоже ошеломлена и обрадована. Я-то все думала, отчего отец так вдруг проникся заботой о дочери своего друга, а оказывается, Александра его собственная дочь! Оказывается, мой отец был знаком с одной дамой… Жениться на ней он не мог, потому что влюбился в мою матушку, однако же у них был ребенок… это Сашенька…
– Чепуха! – обрела дар речи Зосимовна. – Быть того не может! Я при вашем семействе неотступно, барышня моя, однако и слыхом ничего такого не слыхивала и знать не знала ни про какую даму, ни про какую дочь.
– Все только господь бог знает, – с вызовом ответила Александра, – а не деревенская нянька.
– Деревенская нянька?! – вскричала Зосимовна, видимо, от потрясения совершенно забывшись. – Да вам и не додуматься, как мне барин Андрей Андреевич доверяли! Они меня своей главной советницей называли! И дочь свою, и последнюю волю свою мне вверили! Меня позвали свидетельницей, когда завещание свое составляли…
– Уж не о том ли завещании речь, в котором господин Протасов вспомнил, что у него есть дочь, ее зовут Александра, она живет в Нижнем Новгороде? – небрежно спросила Александра.
Зосимовна осеклась.
– Постойте, – произнесла Липушка задумчиво, – а ведь я слышала про завещание батюшки! Но почему-то в глаза его не видела. Почему после смерти батюшки мне завещания не показали? Если там упомянута Александра, ее следовало известить. Кто это должен был сделать?
– Поверенные твоего… нашего батюшки, – сказала Александра. – Они, наверное, живут в Нижнем Новгороде. Можно посмотреть письма господина Протасова и уточнить.
Говоря это, она немедленно вспомнила пачку писем с надписью «Дела по имению». Наверняка переписка со стряпчими там!
– Что-то вы, барышня, больно лихо за дело взялись! – не сдерживая ехидства, проговорила Зосимовна. – Никуда, ни к каким письмам я вас не подпущу, не смеете вы к ним соваться!
– Ну, я-то смею! – перебила Липушка. – И хочу знать, почему в самом деле ни разу не возникало речи об отцовском завещании. Наверняка в нем есть какие-то важные распоряжения, которые касаются и меня, и Александры, а может быть, и других людей. Надо узнать имя батюшкиных поверенных и послать человека в Нижний, чтобы завещание найти, если оно у них.
– Нечего искать! – воскликнула Зосимовна. – Вы, барышня моя, единственная наследница батюшки своего, вам и только вам все по праву принадлежит. Еще за десять лет до смерти Андрей Андреевич именно такое завещание составил. А потом, когда захворал… да, потом новое написал, но никуда, ни к каким поверенным он его не отправил. Наверное, передумал и выбросил его. Потому и господа стряпчие тут не появились, они ведь знали волю господина Протасова – чтобы Олимпиада Андреевна была единственной наследницей и хозяйкой имения. Вы, барышня, а потом ваш супруг, когда замуж выйдете.
– Ладно, – с упрямым выражением проговорила Липушка. – Завещание пропало. Но ты его видела! Читала! Ты ж грамотная! Скажи, что в нем было написано про Александру? Говори!
– Да что говорить, – нехотя пробурчала Зосимовна, – папенька ваш распорядился выделить дочери его старинного друга, Данилы Хорошилова, содержание, какое Олимпиада Андреевна, вы, стало быть, нужным сочтет, ну а по смерти вашей, значит, если, господи помилуй, такое горе случится, все этой самой Александре Хорошиловой принадлежать станет. Но ежели барышня Протасова первая замуж выйдет, раньше, чем барышня Хорошилова, все имущество перейдет ее супругу, а барышня Хорошилова всего лишается и должна имение покинуть.
– А про то, что Александра моя сестра, что сказано? – не унималась Липушка.
– Да ничего! – с вызовом бросила Зосимовна, прямо глядя в глаза Александры, как бы говоря: «Даже если я лгу, уличить меня ты не можешь!»
«Может быть, она это завещание уничтожила? – с тоской подумала Александра. – Нет, тогда она не боялась бы меня… Тогда не пыталась бы от меня избавиться… Тогда она могла бы сказать, что Протасов его сам уничтожил, и вообще, обо мне там и помину нет. А что, если Протасов так спрятал это несчастное завещание, что никто его не может найти? Что, если именно его пытается Зосимовна отыскать в кабинете барина? Но как же быть с магическими книгами, в которых она ищет заговоры, составленные Феклистом?.. Да ведь одно другому не мешает! Она и то, и другое ищет! Но зачем ей это?»
– Значит, после моей смерти… – упавшим голосом пролепетала Липушка. – Нет, не хочу я о смерти говорить! Я жива, замуж пока не собираюсь, жениха у меня даже нет…
– Как нет? – спросила Александра. – А господин Полунин?
– Ну, господин Полунин еще не удосужились посвататься, – с поджатыми губами процедила Зосимовна.
Александра только хотела сказать: мол, сама же Зосимовна ему не давала такой возможности, но прикусила язык, понимая, как этой осведомленностью выдаст, что говорила с Полуниным, встречалась с ним.
– А значит, – продолжала Липушка, – Александра может при мне жить да радоваться. Я ее сестрой буду звать. И я счастлива, что никакой беды с ней не случилось из-за этой глупой Зорьки.
– Ах да, – спохватилась Александра, – надобно вернуть всех людей, которые меня по лесу ищут. Распорядись, Зосимовна.
– Ишь, – проворчала нянька, – уже начала хозяйничать!
– Иди распорядись, Зосимовна, поскорей! – строго поддержала Александру Липушка. – Нет, погоди минуточку. Мне нужны карты. Те самые, на которых вчера гадали. Дай их мне, пусть они у меня будут. Они мне очень понравились.
– Что, опять, как вчера, гадать станете? – насмешливо спросила Зосимовна. – Сделайте милость, да только что ж у вас за гадалка? Она вчера вам разных напастей нагадала, а они на нее же и навалились. Называется, чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Коса, коса… – И издевательски хихикнула.
И тут Александра внезапно потеряла власть над собой. Эта обнаглевшая бабища вызывала в ней ненависть, от которой мутилось в голове.
– Понимаю, – бросила она, – мне следовало сказать не коса, а горсть репейников да соли!
И тут же она горько пожалела, что не придержала язык. Но слово не воробей…
Зосимовна бросила взгляд, которому позавидовал бы василиск, имевший свойство отравлять людей до смерти одним своим взором, и вышла, напоследок швырнув на стол карточную колоду, которую вынула из кармана.
– Какой репейник? – удивилась Липушка. – Какая соль?
– Да это просто значения некоторых карт, – уклончиво ответила Александра, принимаясь разворачивать холстинный сверточек.
– Теперь, – нетерпеливо проговорила Липушка, – я бы хотела погадать на мужчину. Я хочу знать, как ко мне относится один мужчина! Мечтает он обо мне?
Александра нерешительно смотрела на карты. Гадать не хотелось отчаянно! Вчерашнее гаданье и в самом деле обратилось не против Липушки, а против нее самой.
– Ну, пожалуйста, сестрица! – шаловливо воскликнула Липушка, ластясь к ней. – Ну сделай милость, не откажи! Ну хочешь, я тебе свой платочек повяжу? Смотри, какой прекрасный, его наша лучшая кружевница из шелковых ниток плела!
И она развязала тонкую косыночку, прикрывавшую, по моде того времени, ее шею, и накинула на плечи Александры.
Та растрогалась, поцеловала Липушку в щеку и покорно разложила карты. Нашла «барина». Он оказался в окружении «клевера», то есть шестерки бубен, и «ключа», такой же восьмерки. Это были карты его самых сильных желаний и мечтаний. Никакой любви и в помине не видно было. Его заботила прибыль – и открытие какой-то тайны.
– Ну… – нерешительно начала Александра, обдумывая, как бы половчее соврать, а потом решила сказать правду: – Кто бы он ни был, о тебе он сейчас не думает. Только о своей удаче, да еще секрет какой-то открыть хочет.
У Липушки вытянулось личико, как вдруг в дверях, которые Зосимовна не удосужилась за собой прикрыть, появился Жорж Ский.
– Ах! – воскликнул он, увидев Александру. – Какое счастье, что вы нашлись! Я объездил всю округу, разыскивая вас, хотя сердце мое влекло меня к тому единственному, что занимает меня: быть рядом с Липушкой, думать о ней, мечтать о ней!
Липушка счастливо засмеялась и, бросив пренебрежительный взгляд на карты, воскликнула:
– Ах, Сашенька, Зосимовна была права, гадать ты совершенно не умеешь!
Жорж тоже увидел на столе карты – и даже судорога промелькнула на его лице!
– Бросьте вы эту пустую затею, – произнес он, с нежностью переведя взор на Липушку. – Я вам и без карт скажу, что вас ждет, Липушка! Любовь и счастливый брак. Причем очень скоро! Конечно, на пути могут возникнуть незначительные преграды, но если вы любите…
Липушка смотрела на него с таким восторгом, что Александра только головой покачала. Конечно, любит! Она безумно влюблена в Жоржа!
– Господа, ужин готов! – возвестила горничная девушка, появляясь на пороге.
– Очень хорошо, – радостно сказал Жорж, собирая карты и пряча их к себе в карман. – Самое время подкрепиться, а потом, как стемнеет, можно идти в сад и слушать соловьев.
– Да-да! – радостно воскликнула Липушка. – Сад! Соловьи!
Александра опустила голову. Силы ее вдруг оставили. Она кое-как поела и, не дождавшись сладкого, ушла к себе. Липушка ее не удерживала – сразу видно, мечтала остаться наедине с Жоржем. Зосимовна в столовой не появилась, и эти двое вовсю дали волю взглядам и многозначительным улыбкам.
Александра спросила воды, умылась и легла, заперев покрепче дверь. И тело, и душа ее болели. Тело – потому что дали себя знать безумная скачка, падение, долгая ходьба… Душа – потому что Александра тревожилась и печалилась, а вовсе не радовалась оттого, что Липушка вроде бы признала ее сестрой. Сейчас она думала не о себе, не о завещании Протасова, не об имении. Она думала о Николае Полунине. Ей было бесконечно грустно оттого, что глупенькая Липушка так очарована Жоржем, этим краснобаем, в то время как ее любит Полунин – добрый, чудесный человек. Александра представила, как он будет страдать, если Липушка выйдет за Жоржа, а слепому видно, что она только об этом мечтает! – и заплакала от жалости к Полунину, да так и заснула в слезах, уже не понимая, кого больше жалеет, его или себя.
Глава 13
О несомненном вреде
утренних прогулок
Всю ночь во сне Александра читала письма Данилы Хорошилова. Вернее, пыталась прочитать. Стоило ей взять их в руки, как письма обретали крылышки и улетали от нее. Но улетали не вовсе: садились, словно ручные голуби, на подоконник и прикидывались смиренниками. Однако стоило ей подойти ближе, они вспархивали и улетали вновь. Она измучилась во сне и пробудилась, думая о них же. Наверное, в этих письмах было что-то очень важное, так что, окажись оно в руках Зосимовны, это дало бы ей оружие против Александры.
Ее начинала бить дрожь при одной только мысли о том, что вообще мог написать о ней Хорошилов. Одно слово, прочитанное Зосимовной, могло поставить под удар или даже уничтожить все! Как, ну как Александра могла их потерять?! А может быть, они до сих пор валяются в лесу? Как могла быть столь невнимательной и не найти?
Но вдруг письма вовсе не пропали? Вдруг их вынули из карманов платья горничные Полунина, когда приводили в порядок одежду Александры? Вынули – да и забыли. И Александра про письма забыла. А что, если их отдали Полунину?! Нет, он сказал бы об этом, он человек воспитанный, благородный. Но что, если он прочел то, что в них написано, и решился отдать письма Зосимовне? Нет, этого не может быть!
Конечно, это все были здравые, разумные мысли, и все-таки Александру настолько глодало беспокойство, что больше она не могла уснуть. Встала, умылась кое-как, оделась, сунула в карман то единственное письмо, которое у нее оставалось, и – вылезла в окошко.
Сад был тих, дом еще спал, а Александра пустилась в путь. Она должна была выяснить, где находятся письма, попали в руки Николая Полунина или нет. Без уверенности, что это не так, она просто жить не могла, не могла дышать!
Она кралась мимо конюшни, когда до нее вдруг донесся голос Зосимовны. Или почудилось? В ужасе Александра замерла, прижавшись к углу дома, решив, что была замечена протасовским цербером, однако тотчас поняла, что нянька – сердито, с повелительными интонациями – говорила не с ней. И ей отвечал мужской голос, в котором Александра с изумлением узнала голос Жоржа Ского.
– Да ты совсем зарвалась, тетушка! – так же властно сказал он. – Что ты себе позволяешь?! Какой тон?!
К изумлению Александры, Зосимовна засмеялась так, словно была чем-то невероятно довольна:
– Ой, смотри, барин молодой, кабы не были вы одно лицо с вашим батюшкой, все иначе было бы! Так что хоть вы и господин, а не забывайтесь…
– Ладно, молчи! – перебил Жорж. – Не желаю больше тебя слушать. И времени терять не желаю.
– Время терять негоже, – согласилась Зосимовна. – Поезжай и все приготовь. И воротись еще засветло, смотри!
Александра услышала топот копыт и, высунувшись из-за угла, увидела, что Жорж на своем красивом вороном коне куда-то поскакал.
Она дождалась, пока уйдет Зосимовна – та была в одной только юбке, кое-как насунутой на ночную сорочку, и, видимо, отправилась досыпать, – и побежала через сад. Тропа вела мимо пруда. Александра заметила, что берег чист и гладок. Песок казался просеянным сквозь сито. Хорошо постарался бедный Федотка! А вот и кучка – очень немалая! – выбранного им стекла. Даже свирепая Зосимовна, конечно, останется довольна таким усердием.
Александра перебралась через ограду и пошла по тропе, ведущей в Полунино, размышляя над тем, что услышала около конюшни. Что же за человек был отец Жоржа, имевший такую власть над Зосимовной? Звали его, видимо, Антон: ведь Ский – Георгий Антонович. Но Феклуша иначе именовала человека, в коего до смерти была влюблена в юные годы Зосимовна. Фамилия его была Львовский, это Александра точно запомнила, а звали… Иван? Нет, Василий! Да, речь не о нем. Неужели Зосимовна, эта злыдня, была пленена еще кем-то? Ну и страсти бушуют в ее сердце! Поистине, не крепостная крестьянка, а Клитемнестра, героиня античной трагедии!
А впрочем, подумала Александра, не это главное. Главное – что Зосимовна нагло врала, когда делала вид, что прежде не знала Жоржа. И, получается, она превосходно знала его батюшку. Видимо, знал его и Протасов, но почему в его сундучке не было писем от г-на Ского? Ни одного, Александра это заметила! А может быть, Зосимовна их припрятала? Может быть, Жорж в них нелестно характеризовался его папашей? Например, там было сказано, что он мот, потаскун, игрок, и Зосимовна боялась, что Липушка прочтет это – и восстанет против Жоржа?
Ах, подумала Александра, конечно, конечно, как судят господа просветители, крепостные такие же люди, как мы, но все же большая глупость учить их грамоте! Не будь Зосимовна грамотна, не будь она такой пронырливой, жизнь в Протасовке была бы куда меньше осложнена разными интригами, да и ее собственные дела двигались бы куда скорей!
Она спешила со всех ног и была погружена в самые обременительные думы, а все же красота утра, это смиренное безветрие, это робко выглядывающее из-за череды летучих, полупрозрачных облаков солнце, дрожанье крошечных паутинок, повисших на кустах, наполненных капельками росы и сверкающих, словно множество внезапно распахнувшихся шкатулок с бриллиантами, притягивали взор, эти птичьи голоса, наперебой выкликающие свой восторг перед жизнью, и аромат цветущих диких яблонь сводил с ума… Невесть почему Александра почувствовала себя необыкновенно счастливой и подумала, как было бы прекрасно жить здесь, иметь возможность видеть эти чудеса каждый день, но не украдкой и мимоходом, а с полным на то правом, гуляя здесь об руку с милым другом…
С милым другом!
В тоске подумала Александра о том, что она везде чужая – была чужой в доме Хорошилова, теперь – у Протасовых и, само собой, уж конечно, в Полунине, куда она зачем-то бросилась ни свет ни заря…
Кажется, только теперь Александра поняла, каким нелепым был ее утренний порыв, ощутила ужасную неловкость и с неохотой призналась себе, что на самом деле ее гнало не столько желание найти опасные письма, сколько… сколько неодолимое стремление повидаться с Полуниным.
Осознав это, Александра остановилась, как бы всем существом своим ударившись о пугающее открытие, что она, оказывается, без ума влюбилась в Николая Полунина.
Она вспомнила ту светлую радость, которая охватила ее при первом же взгляде на него, в его глаза, вспомнила его простодушное благородство и великодушие… ну что ж, ей нечего было бы стыдиться этой любви, этого чувства, которое осенило ее душу впервые в жизни и вспыхнуло по отношению к лучшему из людей, встреченных ею… Вот только одно было неладно, только одно омрачало тот восторг, который неминуемо посещает душу каждой девушки, осознавшей, что сердце ее похищено и она вступила на путь счастья и страданий. Александра понимала, что полюбила человека, который без ума влюблен в другую, и эта другая – ее только что обретенная сестра! И если в голове Липушки возобладает разум, если она стряхнет ослепление Жоржем Ским, то она непременно оценит бесценного Полунина, выйдет за него… но как тогда будет жить Александра?! Как она будет жить с ними рядом, в их семье?!