Бишоп заговорщически улыбнулся:
— У вас есть какие-нибудь способности?
— Я пишу.
— И хорошо?
— Надеюсь.
— Дайте мне образец вашей писанины. Посмотрю, что смогу сделать. — Он оглядел бар. — Господи, как печально.
— Что печально? Что я познакомлюсь с товарищем Фраиной?
— Что? Нет. Главяк меня заставил-таки задуматься. Ни в одном из наших кружков нет ни единой миловидной женщины… Хотя постойте, одна есть.
— Одна есть?
Тот кивнул.
— И как я мог забыть? — Он присвистнул. — И довольно роскошная.
— Она здесь?
Натан рассмеялся:
— Будь она здесь, вы бы знали.
— Как ее имя?
Голова у Бишопа резко дернулась, и Дэнни испугался, что выдал себя. Какое-то время Натан испытующе смотрел ему в глаза. Дэнни отхлебнул пива. Бишоп снова устремил взгляд на теснившихся у бара.
— Имен у нее много.
Глава четырнадцатая
Лютер соскочил с товарняка в Бостоне. Руководствуясь кое-как нацарапанной картой, которой его снабдил дядюшка Холлис, он пересек центр города, миновал ряд одноквартирных домиков из красного кирпича, шагая по тротуару, усеянному опавшими листьями, и наконец обнаружил дом 121. Поднялся на крылечко и позвонил.
В сто двадцать первом проживал Исайя Жидро, отец Бренды, второй жены дядюшки Холлиса. Женат дядюшка был четыре раза. Первая и третья его бросили, Бренда умерла от тифа, а лет пять назад Холлис и его четвертая вроде как оба друг в друге разочаровались. Холлис говорил Лютеру, что скучает по Бренде, частенько ох как скучает, но иногда не меньше скучает по ее отцу, так-то. Еще в пятом году Исайя Жидро подался на восток, дабы присоединиться к Ниагарскому движению доктора Дюбуа ,[53] но выяснилось, что они с Холлисом поддерживают связь до сих пор.
Дверь отворил поджарый человечек в темном шерстяном костюме, в жилете и при синем галстуке в мелкий белый горошек. Его коротко стриженные волосы уже подернуло сединой; сквозь круглые очки смотрели ясные, спокойные глаза.
Он протянул руку:
— Должно быть, вы Лютер Лоуренс.
Лютер пожал ее:
— Исайя?
— Мистер Жидро, если вас не затруднит, юноша.
— Мистер Жидро, да, сэр.
При небольшом росте Исайя отнюдь не казался маленьким. Он стоял очень прямо, сложив руки на пряжке ремня, а глаза были прозрачные-прозрачные, и что в них — непонятно. Такими может смотреть ягненок, нежась в последних лучах летнего солнышка. Или лев, который ждет, пока ягненок уснет.
— Полагаю, у вашего дяди Холлиса все благополучно? — Он повел Лютера по парадному коридору.
— Точно, сэр.
— Как там его ревматизм?
— Днем ужасно ломит колени, а так он в отличной форме.
Исайя обернулся на него через плечо, подводя к широкой лестнице:
— Надеюсь, он больше не собирается жениться.
— Похоже, что так, сэр.
Лютер никогда раньше не бывал в богатых особняках. Внутри все оказалось куда красивей, чем в домах на Детройт-авеню: тяжелые люстры, балки из темного эвкалипта, французские диваны и всякие там канапе. Главная спальня помещалась у семьи Жидро на верхнем этаже, а на втором обнаружились еще три, к одной из которых Исайя и подвел Лютера, открыв дверь ровно на столько секунд, чтобы тот успел бросить на пол свою сумку. Лютер успел разглядеть бронзовую кровать, ореховый шкафчик с фарфоровым умывальным кувшином наверху, но тут Исайя заторопил его обратно.
Исайе и его жене Иветте принадлежало все это строение — три этажа да «вдовья дорожка» [54] на крыше, с которой можно озирать всю округу. Саут-Энд, как уяснил себе Лютер по описаниям Исайи, был чем-то вроде процветающего Гринвуда: негры здесь выкроили себе местечко, где в ресторанах подавали их еду, а в клубах играли их музыку. Исайя рассказал Лютеру, что весь район появился из-за необходимости где-то селить слуг богачей с холма Бикон-хилл и с залива Бэк-бей, и все здешние строения, все эти одноквартирные домики красного кирпича и пузатые шоколадные особнячки, — такие миленькие именно потому, что прислуга из кожи вон лезла, лишь бы подладиться под стиль хозяев.
Они спустились в гостиную, где их поджидал чайник.
— Ваш дядя очень вас хвалит, мистер Лоуренс.
— Да ну?
Исайя кивнул:
— Он говорит, у вас некоторое брожение в крови, но рассчитывает, что когда-нибудь вы остепенитесь и станете достойным человеком.
Лютер не смог придумать, что на это ответить.
Исайя потянулся к чайнику, налил им обоим, передал Лютеру его чашку. В свою чашку Исайя капнул капельку молока и принялся ее медленно размешивать.
— Дядя много вам обо мне рассказывал? — спросил он.
— Только про то, что вы отец его бывшей жены и что вы входили в «Ниагару» вместе с Дюбуа.
— С доктором Дюбуа. Верно.
— Вы его знаете? — спросил Лютер. — Доктора Дюбуа?
Исайя кивнул:
— Я с ним близко знаком. Когда НАСПЦН решила открыть свое отделение в Бостоне, он предложил мне его возглавить.
— Это ведь какая честь, сэр.
Исайя кивнул, лишь чуть-чуть двинув головой. Бросил кусок сахара в чашку, размешал.
— Расскажите мне о Талсе.
Лютер налил молока в чашку и сделал маленький глоток:
— Сэр?..
— Вы совершили там преступление, не правда ли? — Он поднес чашку к губам. — Холлис не соизволил уточнить, в чем это преступление заключалось.
— Тогда, при всем к вам уважении, мистер Жидро… я тоже не стану уточнять.
Исайя пошевелился в кресле, одергивая штанину, чтобы она прикрыла верхнюю часть носка.
— Ходили слухи о перестрелке в одном сомнительном ночном заведении в Гринвуде. Вам об этом, случайно, ничего не известно?
Лютер встретился с ним глазами. И ничего не ответил.
Исайя сделал еще один глоток:
— У вас был выбор?
Лютер смотрел на ковер.
— Мне повторить вопрос?
Лютер не сводил взгляда с ковра. Тот был сине-красно-желтый, все цвета переплетались. Видать, дорогая вещь. Сколько всяких узоров.
— У вас был выбор? — Голос у Исайи не дрогнул, как и чашка.
Лютер поднял на него глаза и опять ничего не сказал.
— И все же вы убили своих собратьев.
— Зло не разбирает, кто собратья, а кто нет, сэр. — Лютер опустил чашку на столик, рука у него тряслась. — Зло просто норовит все вокруг себя испоганить, пока все не пойдет наперекосяк.
— Вот, значит, как вы определяете зло?
Лютер обвел глазами комнату — такую изысканную, изысканней, чем в лучших домах на Детройт-авеню.
— Если с ним повстречаешься, сразу поймешь, что это оно и есть.
Исайя отхлебнул чаю:
— Есть мнение, что зло творят убийцы. Вы согласны?
— Согласен, есть такое мнение.
— Вы совершили убийство.
Лютер не ответил.
— Следовательно… — Исайя простер руку.
— При всем моем уважении… Я не говорил, что я что-нибудь совершил, сэр.
Какое-то время они сидели молча, за спиной у Лютера тикали настенные часы. Вдали, в нескольких кварталах, загудел автомобиль. Исайя допил чай и поставил чашку обратно на поднос.
— Позже вы познакомитесь с моей женой Иветтой. Мы недавно приобрели здание в нашем районе под контору НАСПЦН. Вы будете там работать на общественных началах.
— Как-как?
— Вы будете работать там бесплатно. Холлис говорил мне, что у вас хорошие руки, а нам нужно многое отремонтировать в этом здании, прежде чем мы сможем открыть в нем филиал. Вот вы и обратите туда свои усилия, Лютер.
«Обратите усилия». Черт. Когда этот старикашка в последний раз обращал куда-то свои усилия, кроме как на чайную чашку?! Похоже, такая же хрень, как в Талсе: богатенькие негры ведут себя так, словно их богатство дает им право тобой командовать. А этот старый пень еще и держится так, будто видит тебя насквозь, и распинается насчет зла, точно он вмиг бы его распознал, если бы зло уселось рядом и заказало ему выпить. Еще чуть-чуть — и он начнет выкрикивать что-нибудь из Библии.
Но тут Лютер напомнил себе, что дал в вагоне поезда обет — создать Нового Лютера, лучшего Лютера; поэтому сейчас он пообещал себе повременить с решением насчет Исайи Жидро. В конце концов, человек работает с Уильямом Дюбуа. Этот самый Дюбуа был одним из двух людей в стране, которых Лютер считал достойными восхищения. Вторым, понятно, был Джек Джонсон .[55] Уж Джонсон-то никому не спустит, ни черным, ни белым.
— Я знаю одно белое семейство, которому нужна прислуга по дому. Вы сумеете справиться с такой работой?
— Почему ж нет?
— Как белые — они очень хорошие люди. — Он развел руками. — Есть лишь один недостаток: речь идет о семье капитана полиции. Если вы попытаетесь назваться чужим именем, думаю, он быстро сумеет выведать ваше настоящее.
— Это незачем, — возразил Лютер. — Надо только ни слова не говорить про Талсу. Я просто Лютер Лоуренс, недавно прибыл из Колумбуса. — Лютеру хотелось почувствовать что-нибудь, кроме усталости. — Спасибо вам, сэр.
— Это незачем, — возразил Лютер. — Надо только ни слова не говорить про Талсу. Я просто Лютер Лоуренс, недавно прибыл из Колумбуса. — Лютеру хотелось почувствовать что-нибудь, кроме усталости. — Спасибо вам, сэр.
Исайя кивнул:
— Позвольте, я провожу вас наверх. К обеду мы вас разбудим.
Лютеру снилось, как он играет в бейсбол во время наводнения. Он пытался отбить поверх воды, и все смеялись каждый раз, когда его бита шлепала по мутной жиже, поднимавшейся выше пояса, уже доходившей почти до плеч, а мимо на кукурузнике пролетали Бейб Рут и Калли, сбрасывали вниз гранаты, только те не взрывались.
Он проснулся и увидел пожилую женщину, наливавшую горячую воду в кувшин, стоявший у него на шкафчике. Она посмотрела на него через плечо, и какую-то секунду он думал, что перед ним его мать. Того же роста, такая же смугловатая кожа, испещренная темными веснушками на скулах. Хотя волосы у этой женщины были седые и она была похудее, чем мать. Но от нее исходила та же теплота, та же доброта, словно душа у нее слишком хороша, чтоб ее прикрывать.
— Наверное, вы Лютер.
Лютер сел в кровати:
— Да, мэм.
— Вот и хорошо. Было бы совершенно ужасно, если бы сюда проник чужой человек и захватил ваше место. — Она положила возле кувшина бритву, тюбик крема для бритья, кисточку и чашку. — Мистер Жидро предпочитает, чтобы мужчины спускались к обеду чисто выбритыми, а стол почти накрыт. Все остальное мы приведем в порядок немного позже. Вы не против?
Лютер спустил ноги с кровати и подавил зевок:
— Нет, мэм.
Она протянула тонкую руку, совсем маленькую, точно у куклы:
— Я Иветта Жидро, Лютер. Добро пожаловать в мой дом.
Пока они ждали, чтоб этот самый капитан полиции как-то откликнулся на просьбу Исайи, Лютер отправился вместе с Иветтой Жидро в будущую контору НАСПЦН на Шомат-авеню. Здание было выстроено в имперском стиле, эдакое барочное бурое чудище с мансардой. Лютер впервые видел такой дом не на картинке. Подходя к нему по тротуару, он стал смотреть вверх. Линии у здания были прямые, никаких выступов, горбов, ничего такого. Под собственной тяжестью вся махина успела за много лет малость покоситься, но не больше, чем Лютер мог ожидать от постройки, сооруженной, как он прикинул на глазок, где-то в тридцатых годах прошлого века. Он пригляделся к углам и решил, что наклон не очень велик и, стало быть, фундамент не осел. Он сошел с тротуара и двинулся по противоположной стороне улицы, осматривая кровлю:
— Миссис Жидро…
— Да, Лютер?
— Сдается мне, тут не хватает куска крыши.
Он поглядел на миссис Жидро. Старушка крепко сжимала сумочку, держа ее прямо перед собой, и взирала на него с такой невинностью, что он сразу смекнул — это маска, не иначе.
— Если не ошибаюсь, я слышала что-то подобное, — сообщила она.
Лютер присмотрелся и обнаружил провал посреди конька. Миссис Жидро по-прежнему глядела сущей овечкой; он мягко взял старушку под локоть и повел внутрь.
На первом этаже потолок почти весь обрушился, а оставшийся протекал. Лестница была черная. Штукатурка на стенах местами обвалилась, обнажив доски и гвозди, а местами была дочерна обожжена. Половицы обуглились и прогнили. Окна все были заколочены.
Лютер присвистнул:
— Вы его на аукционе купили?
— Что-то в этом роде, — ответила она. — Какого вы мнения?
— А деньги теперь уж никак не вернуть?
Миссис Жидро слегка хлопнула его по руке, в первый раз, но уж наверняка не в последний. Он подавил в себе желание обнять ее, крепко прижать к себе, как некогда мать и сестру; ему даже нравилось, что они всегда сопротивляются и ему вечно достается тычок под ребра или в ляжку.
— Дайте-ка я угадаю, — проговорил он. — Джордж Вашингтон тут сроду не ночевал, но вот его лакей…
Она осклабилась, уперев маленькие кулачки в тощие бока:
— Вы сможете это отремонтировать?
Лютер засмеялся и услышал, как эхо скачет по пустому строению.
— Не-а.
Она подняла на него взгляд: лицо каменное, а глаза веселые.
— Похоже, вы не способны принести хоть какую-нибудь пользу, Лютер?
— Да никто не сможет его починить. Я еще удивляюсь, что городские власти его не определили под снос.
— Они пытались.
Лютер посмотрел на нее и глубоко вздохнул:
— Вы хоть знаете, сколько денег уйдет на это?
— Не беспокойтесь о деньгах. Сможете вы его починить?
— Честно, не знаю. — Он снова присвистнул: месяцы работы, если не годы. — Видать, мне тут вряд ли кто особо поможет?
— Мы будем время от времени направлять сюда добровольцев, а если вам что-нибудь понадобится, просто составляйте список. Не могу вам обещать, что вы получите все, что требуется, и что прибудет оно в срок, но мы попытаемся.
Лютер кивнул, посмотрел в ее доброе лицо:
— Вы ведь понимаете, мэм, что это прямо-таки титанический труд?
Она снова похлопала его по руке:
— Тогда лучше приступайте прямо сейчас.
Лютер вздохнул:
— Хорошо, мэм.
Капитан Томас Коглин открыл дверь в кабинет и одарил Лютера широкой радушной улыбкой:
— Видимо, вы мистер Лоуренс.
— Да, сэр, капитан Коглин.
— Нора, на этом пока все.
— Хорошо, сэр, — ответила девушка-ирландка, с которой Лютер только что познакомился. — Очень приятно, мистер Лоуренс.
— Взаимно, мисс О’Ши.
Она поклонилась и вышла.
— Входите, входите.
Капитан Коглин распахнул дверь, и Лютер шагнул в кабинет, где пахло хорошим табаком и недавно погасшим огнем камина. Капитан Коглин усадил его в кожаное кресло, обошел большой стол из красного дерева и уселся у окна.
— Вы к нам из Колумбуса, верно?
— Да, сэр.
— И чем вы там занимались?
— Работал на Оружейную корпорацию Андерсона, сэр.
— А до этого?
— Плотничал, сэр, и делал кое-какую строительную работу, и по части водопровода, и все такое прочее.
Капитан Коглин откинулся в кресле и положил ноги на стол. Он зажег сигару и смотрел сквозь пламя и дым на Лютера, пока кончик сигары не набух красным.
— Однако вы никогда не работали в домашнем хозяйстве.
— Нет, сэр, никогда.
Капитан Коглин откинул голову и стал пускать колечки в потолок.
— Но я быстро схватываю, сэр. И я все умею чинить. И у меня очень нарядный вид в бабочке и белых перчатках.
Капитан Коглин усмехнулся:
— Остроумно. Браво, юноша. В самом деле. — Он провел рукой по затылку. — Работа предлагается на неполный день. И жилья я не предоставляю.
— Понятно, сэр.
— Вы будете трудиться примерно сорок часов в неделю, главным образом возить миссис Коглин в церковь, убирать, заниматься обслуживанием дома, подавать еду. Вы готовите?
— Могу, сэр.
— Не волнуйтесь. В основном это будет делать Нора. — Еще один взмах сигары. — Та девочка, которую вы только что видели. Она живет с нами. Все эти домашние обязанности может выполнять и она, но ее почти весь день не бывает, она работает на фабрике. С миссис Коглин вы скоро познакомитесь. — Глаза у него снова блеснули. — В этом доме я, может быть, и глава семьи, но Господь позабыл ей об этом сообщить. Понимаете меня? Если она о чем-то попросит, тут же кидайтесь исполнять.
— Да, сэр.
— И еще — старайтесь держаться восточной стороны района.
— Сэр?..
Капитан Коглин снял ноги со стола:
— Восточной части, мистер Лоуренс. Западная печально известна нетерпимостью к цветным.
— Ясно, сэр.
— Хотя, конечно, все скоро проведают, что вы работаете у меня, и это предостережет большинство хулиганов, даже из числа западных, но излишняя осторожность никогда не повредит.
— Спасибо за совет, сэр.
Капитан снова посмотрел на него сквозь дым. Взгляд его словно растворялся в дыму, обволакивал Лютера, проникая ему в зрачки, в сердце, в душу. Лютер знал за копами эту способность, не зря же говорят «глаза как у легавого», но такого пронизывающего взора он никогда раньше не встречал. И надеялся больше не встретить.
— Кто вас учил читать, Лютер? — Голос тихий, вкрадчивый.
— Миссис Мартри, сэр. В школе Гамильтон, под Колумбусом.
— Чему еще она вас научила?
— Сэр?..
— Чему еще, Лютер? — Капитан Коглин снова затянулся.
— Не понимаю, сэр.
— Чему еще? — произнес капитан в третий раз.
— Никак не пойму, о чем вы, сэр.
— Вы, очевидно, выросли в бедности? — Капитан слегка наклонился к нему, и Лютер подавил желание отпрянуть вместе с креслом назад.
Лютер кивнул:
— Да, сэр.
— Были издольщиком? [56]
— Сам-то я, в общем, нет, сэр. А вот мать с отцом — да.
Капитан Коглин кивнул, сокрушенно поджав губы:
— Я тоже родился в полной нищете. Хижина в две комнатенки, соломенная крыша, мухи, крысы. Ребенку там делать нечего. А уж умному ребенку — тем более. Знаете, чему учится в таких условиях умный ребенок, мистер Лоуренс?