— Ты на что-то намекаешь?
— Я-то? — Лютер покачал головой. — Я знаю, что ты из Ирландии, но без понятия, откуда точно.
— А ты что, хорошо изучил Ирландию?
— Не-а, совсем не изучал.
— Тогда какая разница?
— Я знаю, что ты тут появилась пять лет назад. Что у тебя вроде как амуры с мистером Коннором, но ты, похоже, особо про это не думаешь. Я…
— Прошу прощения, мальчик?
Лютер давно смекнул, что, когда ирландцы говорят негру «мальчик», они подразумевают под этим совсем не то, что белые американцы. Он снова хмыкнул:
— Видать, попал в самую середку, лапочка?
Она расхохоталась. Поднесла мокрую кисть к губам, пальцы сжимали ножик.
— А ну-ка еще.
— Что?
— Да этот ирландский акцент.
— Уж куда там, я и знать не знаю, о чем вы толкуете, мисс.
Она прислонилась к раковине и воззрилась на него:
— Да это же просто голос Эдди Маккенны, даже тембр такой же.
Лютер пожал плечами:
— Неплохо получается, а?
Лицо Норы посерьезнело.
— Только не вздумай при нем.
— По-твоему, я спятил?
Она положила ножик на разделочный стол.
— Ты по ней скучаешь. По глазам вижу.
— Скучаю.
— Как ее зовут?
Лютер покачал головой:
— Я бы покамест не стал уточнять, мисс О’Ши.
Нора вытерла руки о передник.
— От чего ты бежишь, Лютер?
— А ты?
Она улыбнулась, глаза у нее снова заблестели, но на этот раз — потому что они у нее стали влажные.
— От Дэнни.
Лютер кивнул:
— Это я и сам понял. А еще ты кое от чего другого сбежала. Только оно пораньше было. И подальше.
Она отвернулась, взяла кастрюлю с водой и картошкой, отнесла ее к раковине.
— Интересная мы с вами парочка, мистер Лоуренс, правда? Все свое чутье тратим на других, а не на себя.
— А стало быть, оно только нам на пользу, — заметил Лютер.
— Так она и сказала? — спросил Дэнни. — Она от меня убегает?
— Так и сказала. — Лютер сидел у телефона в прихожей Жидро.
— Она это говорила так, словно устала убегать?
— Нет, — ответил Лютер. — Словно к этому очень даже привыкла.
— Вот как.
— Уж простите.
— Да нет. Наоборот, спасибо. Эдди на тебя еще не кинулся?
— Он мне дал знать, что вышел на охоту. Хоть и не объяснил, что да как.
— Ладно. Если начнет…
— Я вам сообщу.
— Что ты о ней думаешь?
— О Норе?
— Да.
— По-моему, она слишком для вас хороша.
Хохотал Дэнни оглушительно. Можно было подумать, что у тебя бомба под ногами взрывается.
— Ты так считаешь?
— Просто личное мнение.
— Доброй ночи, Лютер.
— Доброй ночи, Дэнни.
Одной из Нориных тайн было то, что она курит. Лютер застукал ее за этим делом вскорости после того, как попал к Коглинам, и с тех пор они повадились потихоньку дымить вместе, пока миссис Эллен Коглин в ванной прихорашивалась к обеду, но задолго до того, как со службы вернутся мистер Коннор или капитан.
И вот однажды, среди дня, когда они покуривали, Лютер снова у нее спросил про Дэнни.
— А что Дэнни?
— Ты говорила, что ты от него бежишь.
— Я так сказала?
— Ага.
— Я была трезвая?
— Тогда, на кухне.
— О-о. — Она пожала плечами, выдыхая дым. — Ну, может, это он убежал от меня.
— А?
Глаза у нее сверкнули.
— Хочешь узнать кое-что про своего Эйдена? Такое, о чем никогда бы не догадался?
Лютер отлично понимал, что в таких случаях лучший друг — молчание.
Нора выпустила еще одну струю дыма, на сей раз — быстро и как-то ожесточенно.
— С виду он настоящий бунтарь, да? Такой независимый, такой свободомыслящий, правда ведь? — Она покачала головой, затянулась. — Но это не так. Оказалось, он вовсе, вовсе не такой. — Она посмотрела на Лютера, на лице у нее забрезжила вымученная улыбка. — Как выяснилось, он не может ужиться с моим прошлым, с тем, которым ты так интересуешься. Ему нужна «респектабельность» — кажется, именно это слово он употребил. Ну а со мной о ней, конечно, пришлось бы позабыть.
— Но мистер Коннор, сдается мне, совсем не из тех…
Она покачала головой:
— Мистер Коннор ничегошеньки не знает о моем прошлом. Только Дэнни знает. Сам видишь, это знание нас обоих сожгло. — Она с усилием улыбнулась и затоптала папиросу; подняла окурок с крыльца, спрятала в карман фартука. — На сегодня достаточно вопросов, мистер Лоуренс?
Он кивнул.
— Как ее зовут? — тут же спросила она.
Он встретился с ней взглядом:
— Лайла.
— Лайла, — повторила она, голос у нее смягчился. — Красивое имя.
Лютер с Клейтоном Томсом в субботу — холоднющую, даже пар изо рта, — занимались разборкой перекрытий в доме на Шомат-авеню. Это позволило согреться, работенка оказалась не из легких, пришлось вовсю поорудовать ломом и кувалдой, так что в первый же час они разделись до маек.
Ближе к полудню устроили перерыв, закусили сэндвичами, которыми их обеспечила миссис Жидро, выпили по паре пива.
— А потом что, пол латать? — поинтересовался Клейтон.
Лютер кивнул, закурил, выпустил дым — долгим, усталым выдохом.
— Зато на той неделе и на следующей сможем уже заняться проводкой, а там и до твоих обожаемых труб, глядишь, доберемся.
— Черт. — Клейтон покачал головой, звучно зевнул. — И все труды — просто заради идеалов? Нам обеспечат местечко в ниггерском раю, это уж как пить дать.
Лютер улыбнулся ему, но ничего не стал говорить. С некоторых пор ему стало неприятно слово «ниггер». Джесси и Декан Бросциус то и дело его употребляли, и Лютер чувствовал: он похоронил это словечко там, в клубе «Владыка», вместе с ними. Лучшего объяснения он бы дать не сумел, просто у него теперь как-то язык не поворачивался его выговаривать, это самое слово. Чувство пройдет, думал он, так почти всегда бывает, но покамест…
— Поди, мы могли бы…
Он замолчал, увидев, как в парадную дверь преспокойно входит Маккенна, словно он хозяин строения. Остановился в прихожей, глянул вверх, на полуразрушенную лестницу.
— Черт, — шепнул Клейтон. — Полиция.
— Знаю. Он друг моего босса. С виду дружелюбный, но нам-то он не друг.
Клейтон кивнул, потому как в жизни они навидались белых, которые подходили под такое описание. Маккенна шагнул в комнату, где они работали: большую, примыкавшую к кухне, лет пятьдесят назад тут, видно, помещалась столовая.
— Кантон? — первое, что изрек Маккенна.
— Колумбус, — поправил Лютер.
— А-а, точно. — Маккенна улыбнулся Лютеру, повернулся к Клейтону: — Похоже, мы незнакомы. — Протянул мясистую руку: — Лейтенант Маккенна, БУП.
— Клейтон Томс.
Маккенна стиснул ему руку, улыбка застыла на лице, глаза обшаривают лица Клейтона и Лютера, заглядывают в самое сердце.
— Работаешь у миссис Вагенфельд, вдовы с Эм-стрит. Верно?
Клейтон кивнул:
— Э-э, да, сэр.
— Ну что ж. — Маккенна выпустил руку Клейтона. — Ходят слухи, что под угольным ящиком она хранит небольшое состояние в испанских дублонах. Есть в этом хоть доля правды, Клейтон?
— Я бы все равно о таком ничего не знал, сэр.
— А знал бы, так все равно никому бы не сказал!
Маккенна расхохотался и с такой силой хлопнул Клейтона по спине, что бедняга качнулся и сделал два шажка вперед.
— А тебя что сюда привело? — обратился Макенна к Лютеру.
— Вы ж знаете, я проживаю у Жидро. А тут будет их штаб-квартира.
Маккенна, задрав брови, уставился на Клейтона:
— Штаб-квартира чего?
— НАСПЦН, — ответил Лютер.
— А-а, серьезная штука, — протянул Маккенна. — Я свой дом однажды тоже весь перестраивал. Вот уж где головная боль. — Он подвинул ногой лом. — Вы сейчас на стадии разборки, как я понимаю.
— Да, сэр.
— Продвигается успешно?
— Да, сэр.
— Как я вижу, почти доделали. Во всяком случае, на том этаже, где мы сейчас. Но мой вопрос, Лютер, не имел отношения к твоей работе здесь. Когда я спрашивал, что привело тебя сюда, я имел в виду Бостон. Например, вот ты, Клейтон Томс, откуда родом, сынок?
— Вест-Энд, сэр. Тут родился, тут и вырос.
— Вот-вот, — отозвался Маккенна. — Наши цветные обычно местного разлива, Лютер, уж поверь мне. Мало кто приезжает сюда без веской причины. Что же тебя сюда привело?
— Работа, — ответил Лютер.
Маккенна кивнул:
— Проделать восемьсот миль, чтобы возить Эллен Коглин в церковь и обратно? Забавно.
Лютер пожал плечами:
— Ну да, сэр, так оно, конечно, с виду забавно.
— Еще как, еще как, — произнес Маккенна. — Девушка?
— Сэр?..
— Ты девушкой в наших краях обзавелся?
— Нет.
Маккенна потер щетину на подбородке, снова глянул на Клейтона, будто они эту игру вели вместе:
— Я бы еще поверил, если бы ты проехал все эти восемьсот миль ради юбки. Тогда была бы понятная история. А так…
Он еще какое-то время глядел на Лютера, обратив к нему это свое беспечное, открытое лицо.
Затянувшееся молчание прервал Клейтон, вымолвив:
— Пора бы нам дело делать, Лютер.
Голова Маккенны медленно повернулась, и он воззрился на Клейтона, но тот поскорей отвел глаза.
Маккенна снова поглядел на Лютера:
— Не стану вас задерживать. Мне и самому надо вернуться к работе. Спасибо за напоминание, Клейтон.
Клейтон покачал головой, точно дивясь собственной глупости.
— Вернуться обратно в мир, — провозгласил Маккенна с тяжелым вздохом. — Ох уж времена. Те, кто хорошо зарабатывает, считают, что это в порядке вещей — кусать руку, которая их же и кормит. Известно ли вам, что такое становой хребет капитализма, джентльмены?
— Нет, сэр.
— Понятия о нем не имеем, сэр.
— Становой хребет капитализма, джентльмены, — это производство товара с целью его продажи. Вот и все. Вот на чем зиждется наша страна. Потому-то истинные герои нашей страны — не воины, не спортсмены и даже не президенты. Истинные герои — те, кто создал наши железные дороги, наши автомобили, наши заводы и фабрики. А следовательно, те, кто у них работает, должны быть благодарны за то, что участвуют в процессе, формирующем самое свободное общество в мире. — Он похлопал Лютера по обоим плечам. — Но в последнее время они ведут себя как неблагодарные свиньи. Можете в такое поверить?
— У нас, цветных, смутьянство не в заводе, сэр.
Глаза Маккенны расширились.
— Да откуда ты свалился, Лютер? В Гарлеме сейчас полным-полно левых движений. Ваши смуглые братья получили кое-какое образование, и тут же начали читать своего Маркса, своего Букера, своего Фредерика Дугласа, и выдвинули своих Дюбуа и Гарви ,[63] которые, по мнению отдельных лиц, не менее опасны, чем Голдмен и Рид. — Он поднял палец: — По мнению отдельных лиц. Кое-кто даже утверждает, что НАСПЦН — лишь фасад для подрывных и подстрекательских идей. — Рукой в перчатке Маккенна мягко похлопал Лютера по щеке. — Кое-кто. — Он отвернулся и поднял взгляд на обожженный потолок. — Ну что ж, работы у вас непочатый край, парни. Не буду вам мешать.
Маккенна заложил руки за спину и двинулся к выходу; Лютер с Клейтоном перевели дух, лишь когда он вышел из прихожей и спустился по ступенькам.
— Беда, Лютер, — произнес Клейтон.
— Сам знаю.
— Уж что ты там ему сделал, не знаю, но надо бы тебе переделать это обратно.
— Ничего я ему не сделал. Он со всеми такой.
— Какой? Белый-пребелый?
Лютер кивнул.
— И мерзкий, — добавил он. — Такие жрут и жрут тебя, пока одни косточки не останутся.
Глава двадцатая
Уйдя из особого отряда, Дэнни снова начал патрулировать свою прежнюю территорию, подотчетную 1-му участку, здание которого располагалось на Хановер-стрит. В напарники ему дали Неда Уилсона, которому оставалось два месяца до пенсии и на службу было начхать уже пять лет как. Почти всю свою смену Нед проводил в «Костелло» за выпивкой и картами. Обычно они с Дэнни видели друг друга только сразу после того, как заступали (минут двадцать), и перед самым окончанием вахты (минут пять). Все прочее время Дэнни был предоставлен самому себе. Если выпадало трудное задержание, он звонил в «Костелло» с уличного полицейского телефона, и Нед поспевал как раз вовремя, чтобы отвести задержанного вверх по ступенькам участка. А так Дэнни бродил один. Он обошел весь город, заглядывая во все участки, до каких только мог добраться за день: во 2-й, что на Корт-сквер, потом в 4-й, на Лагранж, потом в 5-й, что в Саут-Энде, и так далее и так далее. Три участка — в Западном Роксбери, Гайд-парке и на Джамайка-плейн — поручили Эммету Стрэку; 7-й, на востоке, — Кевину Макрею, а Марк Дентон занимался Дорчестером, Югом и брайтонским участком — номер 14. Дэнни же взял на себя остальные — в центре, в Норт-Энде, в Саут-Энде и в основной части Роксбери.
Перед ними стояла задача вербовать сторонников и получать свидетельства. Дэнни вовсю строил из себя рубаху-парня, улещал, уговаривал и в итоге убедил многих написать отчеты о своих расходах в сравнении с доходами и об условиях работы. Он привлек также шестьдесят восемь человек на собрания Бостонского клуба.
Работая под прикрытием, он испытывал такое острое отвращение к себе, что теперь даже поражался, как ему вообще удавалось с этим заданием справляться. Между тем время, которое он уделял клубу в надежде создать профсоюз, наделенный действенной переговорной силой, порождало в нем чувство страстной, едва ли не проповеднической целеустремленности.
Вернувшись однажды днем к себе в участок с тремя новыми свидетельствами патрульных из 10-го, он решил: вот оно, то, до чего он пытался доискаться со времен Салютейшн-стрит, та причина, по которой судьба его пощадила.
Среди своей почты он обнаружил записку: отец просил заглянуть вечером после смены. Дэнни знал по опыту, что такие отцовские вызовы обычно ничего хорошего не предвещают, но все же сел на трамвай и отправился в Южный Бостон. За окнами сыпал легкий снежок.
Дверь открыла Нора, и Дэнни сразу понял, что она его не ожидала. Она одернула на себе свитер домашней вязки и отступила назад:
— Дэнни.
— Добрый вечер.
После гриппа он ее почти не видел, да и своих родных почти не видел, если не считать того воскресного обеда несколько недель назад, где он познакомился с Лютером Лоуренсом.
— Заходи.
Он переступил порог и размотал шарф:
— А где мама и Джо?
— Уже легли, — ответила она. — Повернись.
Он послушался, и она щеткой отряхнула снег у него с плеч и со спины.
— Вот так. Теперь давай его мне.
Он снял пальто и уловил слабый аромат ее духов, которыми она пользовалась очень редко. Розы, чуть-чуть апельсина.
— Как ты? — Дэнни посмотрел в эти светлые глаза, думая: «А ведь я умереть за нее готов».
— Отлично. А ты?
— Все в порядке.
Она повесила его пальто и аккуратно разгладила шарф рукой. Это было для нее необычно, и у Дэнни на секунду перехватило дыхание, он стоял и смотрел на нее. Она повесила шарф на отдельный крючок, снова повернулась к нему и почти сразу же опустила глаза, словно ее поймали на чем-то постыдном.
Я все сделаю, хотел сказать Дэнни. Что угодно. Я был дурак. И с тобой, и уже после тебя, и теперь, когда вот так стою перед тобой. Дурак дураком.
Он произнес:
— Я…
— Ммм?
— Прекрасно выглядишь.
Она снова встретилась с ним глазами, и взгляд у нее был ясный и почти теплый.
— Не надо.
— Что не надо?
— Ты знаешь, о чем я. — Она глядела в пол, сложив руки на груди и обхватив ладонями локти.
— Я…
— Что?
— Виноват.
— Я знаю. — Она кивнула. — Ты уже достаточно наизвинялся. Более чем достаточно. Ты пекся, — она подняла на него глаза, — о респектабельности. Разве не так?
Господи, только не это слово, опять это слово, и прямо ему в лицо. Если бы он мог, то изъял бы это словцо из своего лексикона, безвозвратно уничтожил, чтобы оно никогда не приходило ему в голову, а следовательно, никогда не слетало с губ. Он был пьян, когда его произнес. Пьян и к тому же поражен ее ужасными откровениями об Ирландии. О Квентине Финне.
«Респектабельность». Вот черт.
Он развел руками, словно ему не хватало слов.
— Теперь моя очередь, — проговорила она. — Респектабельной стану я.
Он покачал головой:
— Нет.
И по гневу, залившему ее лицо, он почувствовал, что она снова неправильно его поняла. Он имел в виду, что респектабельность — недостойная для нее цель. Но она, как видно, решила, что он хотел сказать — она и респектабельность две вещи несовместимые.
Прежде чем он успел объяснить, она проговорила:
— Твой брат сделал мне предложение.
Сердце у него застыло. И легкие. И мозг. И кровь в жилах.
— И?.. — спросил он придушенно, как будто горло ему оплели какие-то лианы.
— Я ответила, что подумаю, — сообщила она.
— Нора.
Он протянул к ней руку, но она отступила назад.
— Твой отец в кабинете.
Она ушла. Дэнни знал, что снова ее разочаровал. Он должен был прореагировать иначе. Быстрее? Не так быстро? Не так предсказуемо? А как? Если бы он упал на колени и сделал предложение сам, могло ли случиться чудо и она не убежала бы? Но он чувствовал, что ему следовало совершить что-то безумное, хотя бы для того, чтобы дать ей шанс это безумство отвергнуть. И тогда чаши весов уравновесились бы.
Дверь в кабинет открылась, отец стоял на пороге.
— Эйден.
— Дэнни, — поправил он сквозь стиснутые зубы.
За окнами отцовского кабинета падал снег, белый на черном фоне. Дэнни сел в одно из кожаных кресел напротив стола. В камине горел огонь, наполняя комнату приглушенным теплым сиянием.