Я кивнул. Куда уж ясней! А еще понятно, что завтрашний день будет ужасным.
— Ладно, — смилостивилась Нора, — ступай, поешь спокойно, отдохни и не куксись.
Я не успел дойти до двери, как она произнесла:
— Ваня!
Я обернулся:
— Что?
— Никогда не сдавайся, — улыбнулась Нора, — слышишь, никогда! Даже если все обстоятельства, весь мир против тебя! Никогда не сдавайся!
Глава 10
К Николетте я прибыл в полдевятого, за что мигом получил сердитое замечание:
— Ну сколько можно тебя ждать?
— Дорога как стекло, — попытался я оправдаться.
Но маменька разозлилась еще больше:
— Выехал бы пораньше и не опоздал бы! Вава, ты опять не погладил брюки!
— Забыл.
— Просто невозможно, — бубнила Николетта, — отвратительно. Конфеты купил?
— Вот, — протянул я ей коробку.
— Отдашь Люси.
— Кому?
— Люси, — повысила тон маменька, — скажи мне спасибо.
— За что?
— О боже, — взметнула Николетта ко лбу тонкие руки, — сейчас мигрень начнется! Затем, дурья башка, что ты должен за ней ухаживать, а она вчера обронила, что обожает курагу в шоколаде. Видишь, как здорово получилось, девушка случайно сказала о любимых конфетах, а ты сегодня явился с коробочкой под мышкой, очень элегантно. Уж поверь, женщинам такое внимание по душе.
— По-моему, ей следует избегать сладкого, — заметил я, причесываясь у зеркала.
— Не умничай, — покраснела Николетта и втолкнула меня в комнату.
Сегодня в двадцатиметровом пространстве клубилась целая толпа, поедавшая пирожные. Я скользнул взглядом по присутствующим. Хоть бы одно приятное лицо! Слава богу, возле буфета стоит Водовозов.
Перецеловав по дороге кучу надушенных дамских ручек, я добрался до профессора.
— Ваняша, — обрадовался тот, — заложник материнской любви. Пожинаешь плоды отцовского воспитания? Ей-богу, поверь старику, гаркни как-нибудь на Николетту громовым голосом, она мигом присмиреет.
— У меня не получается кричать, — улыбнулся я, — голос мигом срывается.
— Знаешь, дружок, ты копия Павла, — вздохнул профессор, — тот так же отвечал, и вот результат. Николетта…
— Что такое? — осведомилась маменька, появляясь около нас. — Ты опять мной недоволен? Что — Николетта?
— Лев Яковлевич хотел сказать, как ты сегодня прекрасно выглядишь. — Я решил прийти на помощь профессору.
— Как бы не так, — фыркнула маменька, — на коробку. Отдай немедленно Люси.
Понимая, что сопротивление бесполезно, я поискал глазами кандидатку в жены и, обнаружив девушку в самом углу, на софе, или, более правильно, козетке, двинулся к ней.
Козетка — это такая штука, вроде маломерного диванчика, куда с трудом могут втиснуться трое тощих или двое полных людей.
— Вы сегодня очаровательны, — улыбнулся я, — вот, держите.
— Что это? — спросила девушка.
— Ваши любимые конфеты, — пояснил я, — хотите, открою?
— Курага в шоколаде?
— Она самая.
— Ой, ни в коем случае!
— Почему?
— У меня аллергия на абрикосы.
— Да ну? — изумился я. — Не может быть. Вчера вы сказали, что обожаете сухофрукты в шоколаде.
— Только изюм и чернослив.
Вспомнив о том, как мне на каждом углу предлагали чернослив, я постарался скрыть усмешку. Значит, Николетта перепутала. Кажется, у О'Генри есть рассказ о человеке, который, выполняя прихоть молодой жены, всю ночь носился по городу, пытаясь купить ей персик. Естественно, этого фрукта нигде не было, и ему везде предлагали апельсины. Пережив кучу неприятностей, он таки принес желаемое и услышал из уст новобрачной:
— Фи, я же просила апельсин!
А может, рассказ написал Джек Лондон?
— Люси, — прочирикала подлетевшая Николетта, — что это у тебя? Ах, курага, как мило! Вот видишь, какой Вава внимательный кавалер. Давай откроем, полакомимся.
Не дожидаясь ответа, она мигом содрала хрусткую обертку и подсунула угощение Люси под нос. Девушка отшатнулась.
— Ой, не надо!
— Ешь, не стесняйся, — настаивала Николетта, выуживая конфетку, — м-м-м, как вкусно.
— У меня аллергия на курагу, — пробормотала Люси. — Иван перепутал, я обожаю чернослив.
Николетта на секунду замерла, потом с возмущением воскликнула:
— Ну, Вава, как можно! Не ожидала от тебя.
В этом вся Николетта, признать свою ошибку она никогда не может.
— Вам нравится детское прозвище? — тихо спросила девушка, когда моя маменька, оставив аромат французских духов, унеслась прочь.
— Я как-то не задумывался над этим вопросом, — покривил я душой.
— А я свое ненавидела, — призналась Люси.
— И как вас звали?
— Ужасно.
— Ну, пожалуйста, скажите.
— Кики.
— По-моему, очень мило!
— Омерзительно. Слава богу, моя мама перестала его употреблять.
— Как же вам удалось убедить маменьку забыть про Кики?
Неожиданно Люси рассмеялась:
— Она наняла домработницу, кстати, великолепную, просто никаких претензий. А у той имелся попугайчик, носивший кличку Кики. Пришлось маме прекратить звать меня так. Стоило ей крикнуть: «Кики!», как птичка мигом прилетала и весело чирикала. Мне просто повезло. Впрочем, советую вам завести собачку, дворняжку, какую пострашней, и наречь ее Вава. Думаю, Николетта мигом прикусит язык.
Я расхохотался. А она ничего, с чувством юмора. Жаль только, что я никогда не являлся поклонником толстых женщин, у меня физиологическое неприятие полноты. Все мои любовницы были в весе пера, и к тому же сейчас я ушел из «большого секса». Нет, только не подумайте, что у меня какие-то половые проблемы, просто с течением времени начинаешь понимать, что, кроме постели, в жизни существует много других приятных моментов.
Наверное, мне достался от природы не слишком мощный темперамент, а может, просто я принадлежу к той редкой, даже исключительной категории мужчин, которые смело признаются: дамский пол не является приоритетным среди их интересов. Мысль о женитьбе меня просто пугает. У меня сложился вполне определенный образ жизни, а супруга, скорее всего, потребует к себе внимания, не дай бог, появятся дети, а я не обладаю чадолюбием. Младенцы меня раздражают, подростки бесят. И потом, ну зачем заводить жену?
Ем я мало, к тому же сейчас полно полуфабрикатов. СВЧ-печка — и все проблемы! А убирать хоромы можно нанять тетку, которая все сделает быстро, а главное, молча. Радости семейной жизни… Что-то все приятели, едва столкнувшись с холостяком, начинают ему завидовать… Еще вспомните про стакан воды, который будут подавать умирающему… Мучиться всю жизнь для того, чтобы хлебнуть жидкости на пороге кончины? Но ведь неизвестно, захочется ли мне пить в данной ситуации. Представьте себе глубину разочарования мужика, который долгие годы терпел сварливую супругу, а у гробовой доски с тоской почувствовал полное отсутствие жажды?
Нет уж, мне очень хорошо с Элеонорой, бытовых трудностей никаких, работа в благотворительном фонде интересная, не нравится мне только ее идея корчить из себя детектива Ниро Вульфа, но, думаю, эта придурь скоро пройдет. А если бес вступит мне в ребро, всегда можно найти временную любовницу. Одним словом, спаси нас господи от семейного уюта. Надеюсь, Николетта когда-нибудь отвяжется от меня.
Пока эти мысли вертелись в голове, я машинально болтал с Люси о последней премьере в Театре Луны, а глаза скользили по гостиной. Что-то матушка сегодня разошлась. Народу-то сколько! Хорошо, что файф-о-клок предполагает фуршет. У окна, там, где Тася разливала чай и кофе, толпилось особенно много народа. Вечер тек как всегда. Сначала гости, разбившись на группки, что-то обсуждали, потом часть из них затеяла игру в карты. Бридж и карелла — вот во что играют сейчас в московских салонах. Естественно, никакого покера, преферанса и тем более подкидного дурака, только бридж и карелла. Но бридж у них сегодня не составился. Николетта, правда, призывала всех начать именно эту игру, но нашлось только двое желающих, а для хорошей партии требуется по крайней мере четверо. Маменька хищным взглядом посмотрела в мою сторону, но я сделал вид, будто невероятно увлечен флиртом с Люси. Пару секунд Николетта колебалась, решая, что для нее важнее: игра в бридж или женитьба сына, потом приняла решение и велела:
— Тася, раскладывай стол для кареллы.
Играли, как всегда, на фанты. Первого проигравшего заставили целовать хрустальную подвеску на люстре. Второго попрыгать на одной ноге по всем комнатам, третий получил задание посложней. Ему пришлось, поставив на голову чашку с водой, обойти всех гостей, здороваясь с ними за руку. При этом учтите, что средний возраст присутствующих составляет в матушкином салоне шестьдесят пять лет. Из «молодежи» тут были только я и Люси. Но тяжелей всего пришлось Льву Яковлевичу: когда он оказался в проигрыше, Николетта взвизгнула:
— А тебе, Лева, принести мне розу желтую, с красной серединой! Ищи, где хочешь!
— Желание дамы — закон, — ответил профессор и ушел.
Картежники веселились, остальные гости болтали о ерунде, мы с Люси добрались до темы «Авангардное искусство». Вдруг девушка покраснела и тихо спросила:
— Простите, Ваня, я вижу, что совсем вам не нравлюсь.
— Ну что вы…
— Не надо, — отмахнулась Люси, — это очень хорошо.
— Почему?
— У меня есть любимый человек.
— Да? — удивился я. — Тогда почему Николетта усиленно пытается нас свести?
— Моя мама, — пояснила девушка, — очень хочет, чтобы я вышла замуж за мужчину из общества. У нас очень много денег, просто девать некуда, но мамусю не принимают там, куда ей страшно охота попасть, у Милосердовых, например.
Я кивнул, понятно. Кока Милосердова страшная снобка, и попасть к ней на суаре[5] — это значит прослыть светским человеком. Если вас встретили в салоне у Милосердовой, то мигом позовут и в другие места. Приятельствовать с Кокой — все равно что иметь своеобразный знак качества. Теперь понятно. Матушка Люси готова принести дочь в жертву амбициям. В качестве тещи сына Николетты Адилье она проникнет везде. Моя же маменька наконец вздохнет свободно, потому что перестанет бояться нищей старости. Мы же с Люси только пешки в этой игре. Ловко придумано.
— Мне никогда не разрешат выйти замуж за Севу, — тихо пояснила Люси, — только в одном случае можно выцарапать согласие у мамы.
— И в каком?
— Если я буду от него беременна.
— В чем же проблема? По-моему, это нетрудно.
Девушка вздохнула:
— Как раз наоборот. Меня никуда не отпускают одну, стерегут, как невесту в средневековой Испании. Езжу только на машине с шофером, дома телефон всегда подслушивают… Но с вами меня бы отпустили, в театр, например.
— Не понял, — пробормотал я, — вы хотите, чтобы…
— Ой, — покраснела Люси, — и что вам только в голову взбрело. Я прошу, чтобы вы сейчас сказали Николетте, что приглашаете меня, ну, например, в консерваторию. Естественно, та сообщит маме. Вы завтра заедете за мной, посадите в свою машину, и мы отправимся якобы на концерт. Только вы отвезете меня к Севе.
— Ага, — сообразил я, — а назад как?
— Ну, договоримся о встрече, и вы благополучно вернете меня домой.
Я призадумался.
— Пожалуйста, — шепнула Люси, и ее карие глаза начали медленно наливаться слезами, — помогите. Иначе мама выкрутит всем руки, и нас потащат в загс. Думаю, вам это нужно еще меньше, чем мне.
— Ладно, — согласился я, — попробуем.
— Спасибо, — обрадовалась Люси, — век не забуду услуги.
Следующие часы протекали в светской беседе. Словом, все шло как обычно. Небольшое оживление вызвал Лев Яковлевич, появившийся с цветами, не с одной розой, а с целым букетом из роскошных растений, желтых, с кроваво-красными серединками.
— Лева, — взвизгнула Николетта, принимая подношение, — где нашел?
— У мужчин свои секреты, — усмехнулся Водовозов, — и к майонезу они не имеют никакого отношения.
Домой я попал около полуночи. Тихо, чтобы не разбудить хозяйку, снял верхнюю одежду и пошел к себе. Мое внимание привлек луч света, пробивавшийся из-под двери кабинета. Значит, Нора работает. Ничего странного в этом нет. Она частенько засиживается почти до утра, у Элеоноры бессонница.
Я постучал в дверь, а потом приоткрыл ее.
— Добрый вечер.
Хозяйка сидела спиной к двери. Мне ее поза показалась странной. Она полусвесилась из коляски на левый бок.
— Нора, — испугался я, — вам плохо?
Быстрым шагом я обошел инвалидное кресло и увидел, что моей работодательнице более чем не по себе. Из приоткрытого рта стекала прозрачная струйка слюны, глаза странно косили.
— Что? — окончательно перепугался я. — Что, Нора!
— М-м-м-м, — еле выдавила из себя она, — м-м-м-м.
Инсульт! Мигом вспотев, я ринулся к телефону и вызвал врача, потом подлетел к Норе и осторожно выпрямил скособоченное туловище.
— М-м-м, — стонала Нора.
— Пить?
— М-м-м.
Я сбегал на кухню и приволок минералку, но Элеонора не сделала ни глотка.
— М-м-м.
— Что? Ну что? — засуетился я, ощущая полнейшую беспомощность. — Чем я могу помочь?
Внезапно мутный взгляд Элеоноры сфокусировался и устремился на письменный стол. Обрадованный, я схватил лист бумаги и ручку. Но правая рука отказывалась повиноваться хозяйке. К сожалению, я слишком хорошо разбираюсь в инсультах. У моего отца их было ровно шесть. Отсутствие речи его совершенно не пугало и, по-моему, даже радовало, потому что он наконец-то получил право со спокойной совестью не беседовать с маменькой, а писать он мог, правда, правая рука его вначале не очень хорошо слушалась, хоть и не отнялась, но была как чужая. Однако отец скоро нашел выход, начал тыкать пальцами в клавиши пишущей машинки. Все воспоминания молнией пронеслись в моем мозгу, и я подкатил Нору к клавиатуре компьютера.
— Вот.
Нора, кое-как подняв правую руку, начала нажимать на клавиши. По экрану побежали слова: «Найди убийцу Риты».
— Хорошо, хорошо, — постарался я успокоить Нору, — обязательно.
«Поклянись».
— Но…
«Поклянись».
— На чем?
«Возьми из шкафа Библию».
Я неверующий человек. К сожалению, мои родители были атеистами. Жаль, что с самого детства в мою голову не вложили мысль о существовании господа. Верующему человеку жить легче. Хотя лет пять тому назад я, поддавшись всеобщей моде, крестился. Как у всех людей, у меня в душе живет небольшой червячок сомнения. Создателя нет, мы всего лишь высокоразвитые животные… А вдруг? Поэтому сейчас брать в руки Библию мне совершенно не хотелось.
«Поклянись».
— Хорошо, — вздохнул я и произнес то, чего от меня ждали.
— Обязательно найду убийцу Риты.
«Нет. Пусть я подохну, если нарушу обещание».
Сами понимаете, что отказать почти умирающему человеку нельзя. Я повторил фразу.
«Открой сейф».
Внутри железного ящика лежали тугие пачки денег.
«Бери сколько надо. Пока я не выздоровлю, ты хозяин в доме».
— Хорошо, — кивнул я.
И тут в квартиру ворвались врачи. Примерно через час Нору повезли в палату, я шел за каталкой, ощущая острое чувство жалости.
— Скажите, доктор, какой прогноз?
Врач покосился на закрытые глаза Элеоноры и тихо сказал:
— Может не выкарабкаться, возраст, состояние здоровья, в общем, понимаете, все в руках божьих.
Внезапно Нора распахнула веки:
— М-м-м.
Я наклонился к ней:
— Все в порядке, дорогая, едем в палату, вызвана лучшая медсестра, пост будет круглосуточным.
— М-м-м.
— Что?
Нора с видимым усилием подняла руку, сложила пальцы в фигу и ткнула этой «конструкцией» в доктора.
— Что с ней? — изумился врач.
Старательно скрывая усмешку, я ответил:
— Элеонора услышала ваш прогноз относительно своей судьбы и хочет сообщить вам: «Не дождетесь!»
Слабое подобие улыбки промелькнуло на лице больной.
— М-м-м.
— Еще, насколько понимаю, она говорит, что спляшет на ваших похоронах. Думаю, это правда. Никогда не сдавайся!
Обалдевший эскулап замолчал. Я положил руку на плечо Норы.
— Горжусь тобой. Ты — молодец!
Каталка исчезла за порогом, я пошел на выход. Надо же, впервые за долгие годы я обратился к своей хозяйке на «ты».
Глава 11
На улице было холодно и малолюдно, что, учитывая поздний час, неудивительно. Я глянул на циферблат: два.
Дорога выглядела ужасающе, сплошной лед, припорошенный снежком. Соблюдая крайнюю осторожность, я полз по набережной. Ночью не езда, а пряник, никаких прыгающих под колеса пешеходов и пробок. Не успел я порадоваться ситуации на дороге, как невесть откуда появился огромный самосвал, груженный бетонными блоками. Махина неслась прямо на меня. Я вильнул в сторону, но «КамАЗ» проделал тот же маневр; понимая, что столкновение неминуемо, я нажал изо всех сил на тормоз. Господи, пронеси, выполню клятву, данную Элеоноре на Библии, займусь поисками, превращусь в Арчи и Ниро в одном флаконе, только отведи беду! «Жигули» развернуло боком, машина замерла. Я сидел с закрытыми глазами, ожидая удара, но было тихо. Я расцепил веки, увидел справа от себя нечто огромное, хотел присмотреться повнимательней, и тут раздалось оглушительное «бум». Несчастный «жигуленок» подскочил на месте. Я вжался в сиденье, ощущая себя мухой, плывущей на щепке через Атлантический океан. Потом вновь воцарилась тишина. Придя в себя, я через пассажирскую дверь вылез наружу и почувствовал дрожь в коленях. Оглушительно воя, примчались сразу две патрульные машины. Гибэдэдэшники распахнули дверь «КамАЗа» и выволокли наружу совершенно пьяного парня, тупо повторяющего: