Я смотрю на ее торопливые, озабоченные шажки, представляю голодных зверьков, высматривающих с подоконника свою кормилицу, единственную надежду, и всем сердцем понимаю — неиссякаемы любовь и добро на нашей с вами земле. И старость им не помеха.
ТЕ САМЫЕ ВОЛШЕБНЫЕ БАШМАЧКИ
У меня выразительные глаза, манящие губы и ноги с тонкими чувственными щиколотками. Только все это как бы в зачатке, не доведено до кондиции и, практически, пропадает зля. В чем виновата исключительно я сама — Екатерина Васильевна Нестерова. Так утверждает квалифицированный эксперт Лидон, Лидия Анатольевна, Ли — Ли (нужное использовать по ситуации).
Лидия Барлей — секретарь–референт генерального директора фирмы «Fantasy cruises–show», имеющей увеселительно–коммерческую направленность. Я — редактор журнала " Духовный собеседник», выходящего при содействии Московской патриархии. Нас объединяет очаровательный трехэтажный особняк, стоящий в глубине уютного арбатского переулка, вернее — его черная лестница, на которую мы выходим покурить — Лидон, поднявшись со второго этажа обалденного офиса, я — спустившись с чердака, где обретается наше богоугодное издательство. Вход в «Фантастическое круиз–шоу» — через сияющие бронзовыми стеклами двери главного подъезда, к нам — со двора, по этой самой скрипучей лестнице с полукруглым оконцем у широченного подоконника. За окном — повизгивающий качелями дворик, на подоконнике — полная бычков банка «Nescafe». У подъезда в переулке сияющие иноземным глянцем автомобили, из которых время от времени выпархивают господа и дамы, прибывшие, как мне отсюда кажется, с последнего парижского показа высокой моды. Опустив очи долу и аккуратно подобрав рясу, топает через мокрый дворик отец Никодим, возглавляющий редакцию нашего журнала. Он же регулярно поит коллектив чаем с сушеной малиной и ведет постоянную рубрику «Разговор по душам».
Если кто–то хочет почувствовать разницу между земным и духовным, пожалуйте к нам и лучше в 13.30, когда мы с Лидон занимаем свой пост у окна. Представьте: тощая дева типа великомученицы Варвары (журнальная репродукция иконы висит у нас на стене) со следами утреннего паломничества от города Мытищи до станции метро Смоленская и явно выраженным неумением скрыть скудный заработок, обтирает сутулой спиной выбеленную стену. Юбка гофрированная по щиколотку, пуловер акриловый, веселенькой серо–синей расцветки, русые волосы собраны в торчащий на затылке «кукиш». Рядом другая — благоуханная и свежая, словно косметический набор Christian Dior, с блестящей волной смоляных кудрей, падающих на тщательно оштукатуренную щеку. Сидит на подоконнике, высоко вскинув абсолютно фотомодельные ноги.
Это она пристрастила меня к сигаретам, а теперь использует перекуры для сногсшибательных откровений и поучительных нотаций. Если бы Лидия вела в нашем журнале колонку «Исповедь падшего», мы смогли бы, возможно, конкурировать с «Плейбоем».
— Фефела ты, а не святая. Ни смелости, ни чувства стиля. Засиделась в своей духовной пылище, чувство времени потеряла… На дворе эпоха плебейских вкусов, скорости и неуемного потребления. — Она с удовольствием затянулась «Данхиллом». — А следовательно… о чем я тебе бубню, Катя? Да проснись ты, чучело!
— О неуемном потреблении.
— Слава Богу, усекла! Это касается в первую очередь женщин: сексапил возведен в формулу «товар — деньги». Героиня конца ХХ века — стерва, оторва, дрянь. Ее притягательность замешана на пороке, цинизме, коварстве… Кортни Лав, Мадонна, Чиччолина, да та же Шарон Стоун…
— Погоди, запишу, — съязвила я. — Зря ты все же журфак бросила.
— Жур, но не фак… — Призывно рассмеялась Ли — Ли, услышав. как хлопнула внизу дверь. И тут же заявила, — Представляешь, всю ночь не спала — такой конь попался, совсем затрахал!
Она точно рассчитала эпотажный заряд, — мимо нас бочком протиснулся отец Никодим и, кажется, мелко перекрестился. То ли искушения боится, то ли от ужаса содрогается.
— Ты моего шефа уже достала. Любишь на публику работать. — Упрекнула я.
— Люблю! А чего же нам скрывать, когда есть что показать! — Лида подтянула на подоконник ноги, позволив мини вздернуться до трусов.
У Лидки всегда юбка зачаточная при вполне официальной блузке и даже, по настроению, массивных очках. Зато колготки и туфельки офигенные — чтобы на стол в офисе задирать. У них там роскошь и современные нравы. Диваны и кресла из белой кожи, ковер египетский, какие–то сумасшедшие пальмы в бронзовых кадках, на окнах витражи как в миланском соборе, цветная копировальная машина и компьютер супер — со всяческими прибамбасами. Даже воздух, — пропущенный через сплит–систему, — с запахом соснового леса или морской волны, ненашенский, иноземный.
Два лестничных пролета — и вы снова дома. Шкафы с пыльными папками вдоль стен, как в совдеповском домоуправлении, столы, заваленные журналами и рукописями. Потолки скошенные, чердачные, а в качестве элемента декора — прикнопленные репродукции духовного содержания. Здесь «Христос св. Иоанна на кресте» Сальвадора Дали, конечно, Эль Греко, Нестеров и, неизбежный Рублев. Все исполнено в качестве презента на скайнере и копировалке нижних соседей. Сумеречно, спокойно, мой старый друг компьютер–ветеран еще кряхтит, хотя иногда мне приходится бить его кулаком.
Совсем неплохо было бы заезжать сюда раз в неделю, как поступает большинство наших сотрудников. Но мое дело с 9.30 на телефоне сидеть и всех посетителей принимать, кого шеф на меня перекинул. Встаю в 6.30, полчаса на сборы, два часа в пути, — естественно, не в экипаже по Булонскому лесу и не в «опель–седане» по каннской набережной. Автобусом, дорогие соотечественницы, автобусом…
Прибегаю к 9, двери отопру, форточки открою, достану зеркальце и ахну: личико бледненькое, сиротское, взгляд сонный, затравленный, а ноги… Да что о них вспоминать — сунула в растоптанные туфли и под стол до конца рабочего дня не востребуются.
— У нас здесь хорошо, покойно, — охотно чаевничал со мной отец Никодим — человек молодой и образованный. — Да и вы, Катенька, славная, не современная какая–то.
— Слыхала уж, — кивала я, но Лидку не цитировала. У нас с отцом Никодимом разговоры серьезные, философского, общечеловеческого содержания.
… — А он на тебя запал, этот бородатый, — хихикала Лидка.
— Оставь. Лучше про себя расскажи. Как там «сексапил товар–деньги»? Практика подтверждает теорию?
— Да уж стараемся, себя, любимую, не обижаем. — Лидка тряхнула головой, распушив порыжевшие кудряшки. — Ну, как? Отблеск восходящего солнца. А ты чего такая кисленькая? Весну надо встречать в полном вооружении. «Утро года» — сезон гормонального праздника. Организм мужчины, измученный зимней спячкой в семейном кругу требует разрядки. Такого пропускать нельзя. Н-да… — Опечалилась Лидок, не заметив во мне ответного энтузиазма. — С фейсом помудрила бы что ли, с волосами… И к чему, спрашивается, с пеленок французский долбила? Не в коня корм. Тебе, поди, уже четвертак стукнул?
— Двадцать три, — поправила я и пожалела, зная, что последует реплика «А выглядишь хуже меня».
Чего бы ей, спрашивается, не цвести при всем тщательно скрываемом тридцатнике? — Собственная квартира на Страстном бульваре, в полном евроремонте и оснащении, приобретенная бывшим другом, слинявшим в Израиль. Почти новенький «вольво», зарплата — не моей чета, да и в желающих скрасить повседневность мадемуазель Ли — Ли отбоя нет. Все времена года, естественно, объявлены сезоном повышенной сексуальной напряженности. «На войне как на войне», — презенты, прогулки, казино–рестораны и снова — презенты, презентации, фуршеты. Контингент представительный. То один, то другой Черномор Лидочку после рабочего дня похищает. Мне с чердака все видно.
За окном мощный ствол старого ясеня с голыми еще, оплаканными дождем, ветками. Внизу — автомобили с плейбоями и гремящей музыкой. Но это ближе к вечеру. С утра же — все тот же синий «мерседес» главного Лидкиного шефа Михаила Михайловича, в коридорах — М. М.
Вообще–то М. М. находится в перманентных деловых вояжах и на родину заезжает не часто. Но если уж бывает, в офисе появляется с точностью до минуты. Только я займу пост у окна — и он подкатывает. Плащ нараспашку, гордо закинутый затылок, но не выстриженный, а с романтическими каштановыми волнами, которые он небрежно пробегает левой рукой. Пять ступенек к подъезду проскакивает легко, радостно, словно за стеклянной дверью сцена и зрительный зал, полный восторженного ожидания..
— Как тебе наш Майкл? Три года в Штатах надрывался, огромными бабками ворочал. Не успел прибыть, и уже пиф–паф, — революция! Сумасшедший размах — строительство туркомплексов на Гавайях, в Италии, лечебницы в Европе, лайнеры, сейнеры… У нас всех — кругленькие счета в банке… Но это перспектива, детка.
— А-а… — Протянула я, задохнувшись от восторга.
— Не думай, он не трепач. Мужик толковый. — Глаза Лиды, обычно подернутые томной поволокой в результате ночных работ над формулой «деньги–товар», сияли задором юной физкультурницы. Такие раньше уезжали по комсомольским путевкам на БАМ или, в крайнем случае, совершали в шесть утра оздоровительные пробежки по московским бульварам и садам. Щеки Лиды посетил натуральный деревенский румянец. И даже костюмчик выглядел как–то скромно, от «Шанель», наверно.
— Не говори… — Остановила я ее, — сама отгадаю… Гаррик предложил руку и сердце! Вовик?! Конкурс в телеведущие прошла?!!
— Холодно. Послала я их всех. Главное знаешь что? Вовремя изменить имидж. И образ жизни, естественно. Бассейны, тренажеры, сауна, минералка — и то без газа. С понедельника завязываю с куревом. Это тебе. — Она вытащила из пакета блок «Данхилл». — Травись. Тебе, видать, терять нечего.
Я обиделась, — Лидка не заметила моих новых духов и блузки — плод трехмесячной экономии. Вернее, я все это время ничего не отстегивала на хозяйство матери, преподающей в домашних условиях французский язык. Но дела у нее идут не блестяще, этой сейчас не ходовой язык, промахнулась на целый век старушка.
Блузку я приобрела, разумеется, на ярмарке, но далеко не самую дешевую. К тому же, если честно, ничем она не хуже Лидкиной, хотя у нее лейбл от Estee Lauder, а у меня — китайский.
— Как тебе духи? — Я приблизила плечо к ее носу. — Франция.
— Иран. — Слету установила Ли — Ли. — Надеюсь, тряпочку не за фирму всучили? — Она небрежно прикоснулась к очаровательным кружевам на моей груди. — Китай, сразу видно. Но ничего, тебе идет.
Я и сама знала, что идет. В понедельник прибыла к офису чуть позже и прямо на тротуаре перед зеркальным подъездом столкнулась с Михал Михалычем! Непосредственно нос к носу. Глаза от ужаса опустила, рванулась в сторону — и он со мной. Я в другую — и он туда же, будто танцуем, только я его туфли начищенные и вижу: шаг влево — два вправо. Засмеялся, легонько меня за плечи попридержал и в сторону отставил: «Простите, мадемуазель», — мягким таким баритоном в самое ухо! Я, наверно, с минуту стояла, нюхая воздух, — да, у шефа Лидок парфюм не иранского разлива.
После этого я все чего–то ждала, принюхиваясь к весеннему воздуху. И, действительно, в пятницу случилось нечто. Сижу за компьютером, статью «Узы христианского брака», что одна наша пожилая авторша чуть ли не на старославянском написала, правлю. Влетает Лидон — лично. Присмотрелась на меня оценивающе и присела:
— Дело есть. Можешь подзаработать. К нам партнеры пожаловали, по–английски вообще не рубят, французского переводчика не найдем. Пошли, там не сложно, светская, в общем–то, беседа.
— Да ты что? — Я задвинула свой стул поглубже, прячась за компьютер. — У меня словарный запас не тот.
— Тот. Они — негры. Ты им поулыбайся, а Зина кофе подаст, и все дела. Сто евриков.
— Что — сто? — Не поняла я.
— Господи, пока сообразишь, все другие схапают.
Выхватив меня из пыльного сумрака, Лида мгновенно переместилась в свой грешный, благоуханный рай. Здесь мягко светились лампы — не офисные, металлические, а под шелковыми колпаками, и весь интерьер дышал сладострастием трудного заработка, словно в фильме «Династия». Пахло кофе и коньяком. За нефритовым столиком улыбались четыре негра. А в главном кресле с достойной небрежностью хозяина восседал сам М. М. — глаза синие и на подбородке ямочка, как у Ричарда Гира. Повинуясь его жесту, я рухнула рядом на краешек дивана. Ноги подобрала, чтобы туфлями не позориться. И пошло…
Совру, если скажу, что видела что–нибудь, кроме его ботинок. Щеки пылали и поднять голову, да еще пялиться вокруг было решительно невозможно. Певучий уверенный баритон ласкал слух, превращаясь в моем переводе в беспомощный лепет с гнусавым прононсом. Да, блеснуть французским мне явно не удалось, хотя мать и считает, что полностью подготовила меня к прогулке по Елисейским полям.
— Могло быть и хуже, — вытолкала меня на лестницу Лида сразу после того, как гости отбыли. — За полчаса твоя месячная зарплата.
— Полчаса?! Мне кажется, мы сидели там вечность. Щеки красные?
— Ну, хоть не зеленые, как обычно. Спасибо, детка, Майкл в восторге.
— Правда? — просияла я.
Подмигнув мне, Лидка исчезла.
… Жизнь приобрела смысл: ласково стучал по карнизу дождь, томительно пахли тополиные почки, далекой волнующей нотой откуда–то из бунинских времен доносился скрип дворовых качелей.
М. М. регулярно подкатывал к подъезду и однажды даже поднял лицо, глянув в мою сторону. В четверг Лидия опоздала почти на час.
В обед звонок:
— Екатерина Васильевна? Можно вас на минутку отвлечь? — Лидкин голос с ликующими нотками. В последнее время мы виделись редко — она не курит, и мне на лестнице торчать не за чем.
Лидон ждала меня, вся гарцующая, как Фру — Фру перед скачками.
— Что случилось?
Лидка смачно чмокнула меня в щеку:
— Я провела ночь с Майклом! Это что–то… — Она закатила глаза и пала на подоконник.
— Да ну… — Я чуть не села. Голова закружилась и во рту почему–то стало противно, будто натощак «сникерс» съела. — Поздравляю… —
— Представляешь, — у него хата двухэтажная. Дом «Золотой ключик» называется. Три сортира, камин в гостиной, кухня — мечта! Двадцать пять метров.
— Семья большая?
— Холост. С американской мымрой развелся, — «обрубил концы». У него, между прочим, дом и яхта на французской Ривьере.
Я присела на ступеньку, держась за живот:
— Не успела позавтракать, тошнит. — Плакать захотелось страшно от радости за Лидку.
Думаете, похоже на зависть? Ошибаетесь, — чего не дано, так уж и не будет. Вот еду, например, в автобусе: давка, духота, гнетущая атмосфера терпимости, готовая разрядиться безудержной бурей. Мимо проскакивают куда–то очень торопящиеся иномарки. В иномарках представительные кавалеры и юные леди — томные–претомные, диски с записями перебирают и ни на чем остановиться не могут: повышенная требовательность. Даже глаз на притертый к ним автобус не поднимут, чтобы не видеть за мутным стеклом спрессованных серых лиц, — это, разумеется, от застенчивости.
Вишу я среди обреченных на общественный транспорт тел и думаю: «Бог в поле колосков не выровнял, как говорит отец Никодим, так не следует и человеку все делить поровну. Каждому свое». Лидии Анатольевне, значит, дом на Ривьере — весь в солнце, цветущих азалиях и шуршании средиземноморской волны, нежный муж голливудской стати с бархатным баритоном, а Катерине Васильевне — неограниченные просторы духовного совершенствования в трудах праведных и воздержании. Ведь это, по большому счету, невероятно красиво. До сих пор уважаю Золушку за бескорыстную помощь противным сестрам при подготовке к балу. Ведь как старалась! И не знала еще, что появится Волшебница и Принц достанется ей. Просто честно выполняла порученное ей судьбой дело. Невероятное, сказочное бескорыстие…
— Лидон, почему я такая нескладная? Серенькая, безынициативная. Не роковая! — Скуксилась я на ступеньке, шаря по карманам в поисках носового платка.
— Может, тебе в газету объявление дать? «Девица возвышенных чувств ищет мужчину, у которого все есть. Но нет самого главного».
Мой взгляд сквозь слезы, очевидно, получился очень жалостливым — Лида погладила меня по голове.
— Не всем же в королевы. Естественный отбор — кто смел, тот и съел. А у тебя аура какая–то хилая. — Она тут же засияла, вернувшись к своему. — Тебе даже не снилось, какое сокровище я хапнула! Нечто запредельное — нежен и щедр! Я, говорит, очень сказки любил, — в чудеса верил, а в соцреализм — нет. Вот теперь замки строю и с хрустальным башмачком ношусь — милым девушкам примериваю. — Щебетала Ли — Ли.
— И что, подошел? — Вскочила я.
— Ну это же аллегория. Или ты о чем, Кэт? — Подозрительно присмотрелась Ли — Ли и расхохоталась. — Очень подошел. Энергетика у Майкла невероятная! Только глянет — я сатанею. Нет, вначале столбенею. Ну, в общем, на месте плавлюсь.
— Понимаю, — кивнула я. Уж это мне было ясно.
… В тот день я покинула службу рано, не дожидаясь, пока М. М. увезет в синий московский вечер столбенеющую от страсти Ли — Ли. Но и дома не ждала меня тихая радость. В коридоре — дым столбом. Естественно — мать к тетке уехала, Петруша заседание худ. совета по месту жительства проводит.
Мой старший брат всегда бегал по двору с фотоаппаратом. Даже спал с ним. Не доучился на оператора, занялся видеоклипами. Только это так, одни разговоры, — ни спонсоров у них, ни клиентов, ни клипов. Нора в подвале с личной съемочной техникой, вывеской «Рекламное агентство СеРП» и постоянный кредит у матери. СеРП — это Сергей, Рафик и Петр. Они и заседали сейчас на кухне, голодные и талантливые..