– Дом выше среднего, следовательно, родители Галочки имеют достаток. Наверняка они не отказывали ей в деньгах, зачем же она в разбойницы подалась?
– Ошибка природы, – резюмировал Вовчик.
Но София ждала, что скажет Артем, он молчал, будто не слышал. Точно, не в духе, в чем же причина?
– Ну и кто из них потенциально способен взять заточку?
Вопрос Ким Денисович адресовал Артему, тот, не задумываясь, безапелляционно заявил:
– Все.
– Все? – ахнула София. – Даже Галочка?
– И Галочка, – кивнул он хмуро.
«Наверное, потому и расстроен, что не остановил выбор ни на одной», – подумала София.
– Итак, пять слабо подозреваемых, – пошутил Ким Денисович.
– Четыре, Татьяну Чешко мы не навестили, алиби у нее железное – дурдом, оттуда не выйдешь по желанию.
– И все-таки посети дурдом, мало ли.
– Надо за всеми хорошими девочками, почувствовавшими вкус свободы, установить наблюдение, – высказал идею Артем. – И еще, Ким Денисович, нужна фотография автомобиля для Каскадера. Возможно, понадобится сам автомобиль.
– И где мы его возьмем? Машина-то должна быть такая, чтоб Каскадер соблазнился, так?
– Да ваша подойдет, – произнес Артем.
– Моя? – грозно свел брови Ким Денисович. Никому неохота рисковать личным транспортом. Начальник не успел ничего больше сказать: раздался звонок, он снял трубку с аппарата. – Слушаю... Угу... Понятно...
По мере того как он слушал, лицо его все мрачнело и мрачнело, наконец Ким Денисович положил трубку.
– Что еще? – спросил Артем.
– Пока мы тут сопли жевали, в Никищихиной балке труп нашли. София, ты снимать умеешь?
– М... да, – несмело закивала она.
– К трупам как относишься?
– Терпимо.
– Тогда бери камеру и поезжай с ребятами, наш фотограф слег с аппендицитом. Артем, вперед. Ребята из второго отдела уже там, ничего пока не трогали, так что посмотри сам, может, этот труп не относится к первым двум.
В машине София изучила камеру. Собственно, сложностей нет – справится. А за окном сгустились сумерки, помогая абстрагироваться и уйти в себя. Она думала о романе, в котором главное место тоже занимает...
Ночь... и страсть
Вики повертелась перед зеркалом в новом платье цвета лимонной корки, улыбнулась своему отражению, воображая, что за вечер ее ждет. Горничная поправляла складки, а она думала о свидании с Неверовым, обещавшем множество новых ощущений в этой пустой, однообразной жизни. Время летит, молодость проходит, да уж и прошла, шутка ли – двадцать семь лет? Еще чуть-чуть и – придется надевать темные платья со старушечьим чепцом, из интересов останутся только карты да сплетни, да длинные вечера, которые предстоит коротать за чтением. Вики никогда не слыла первой красавицей, но обворожительной, притягательной – да. Ах, сколько трудов стоило создать свой неповторимый образ, заставляющий женщин сжимать зубы от зависти! Но Вики чувствовала себя все еще юной девушкой, рдеющей под пристальным взглядом возлюбленного, задыхающейся от его прикосновений. Тем и прекрасно новое увлечение – оно давало ощущение нескончаемой юности и первых шагов к таинству любви.
– Куда вы?
Вики распахнула глаза, в зеркальном отражении увидела Галицкого и преобразилась в женщину, невообразимо уставшую от нелюбимого мужа. Но ответ она обязана была дать:
– К Нагоровым. У них сегодня интересное общество, обещали музицировать, юная Нагорова будет петь. Они при любом случае выставляют ее на показ, как на продажу.
– Пошла вон, – бросил горничной Мирон Сергеевич, та, втянув голову в плечи, ускользнула. А он, стоя за спиной Вики, уставился в зеркало, точнее – на жену. – Вы так вырядились, я уж думал, на бал едете.
Она уловила сарказм в его словах, но, в сущности, ей все равно, что он там себе думает. Поправляя заколку на локонах, Вики, мечтавшая побыстрее очутиться вне этого дома, поддела мужа:
– На балы я езжу с вами и любуюсь вашим скучным лицом.
– Вы никуда не поедете, – вдруг сказал он.
Вики обернулась, глаза ее сверкнули негодованием:
– Простите, что вы сказали?
– Ты останешься дома, – разъяснил он то, что она якобы не поняла.
В спокойствии Мирона Сергеевича чувствовалась пугающая твердость, а его глаза наполнились ледяным туманом. Это было ново для Вики, она угадывала в муже неожиданную перемену и не понимала, в чем причина. Потому и не посмела закатить истерику, как часто случалось – уж лучше применить другую тактику, выставить себя страдающей женщины, безвинно страдающей:
– Вы хотите запереть меня в четырех стенах? За что? Вы ведь не любите меня, ваша тирания...
– Я не люблю тебя.
Впервые он сказал так безжалостно и откровенно, задев Вики за живое. Всякой женщине неприятно слышать даже от нелюбимого мужа, что ее не любят, а самолюбивой Вики неприятно было вдвойне. Поначалу Галицкий души в ней не чаял, но она не подарила ему детей, оттого он постепенно к ней охладевал. Разве настоящая любовь нуждается в связующем звене, будь то дети или что другое? Вики хотелось любви, обожания, преклонения, а Мирон Сергеевич этого не давал, он окружил ее неприступной холодностью. В сущности, Вики никогда не питала страсти к суховатому Галицкому, не обладавшему изяществом и утонченностью, а занятому одной работой, что для дворянина унизительно. Она стала искать в других мужчинах спасения от всепоглощающей скуки и оков внутри дома. Об этом думала Вики, слушая мужа:
– Нельзя любить глупость, ложь и пустоцвет. Где ты была прошлую ночь? Я заходил в твою комнату, тебя там не было.
– Мне не спалось, я вышла подышать...
– Ложь, – на спокойной ноте сказал Мирон Сергеевич. – Ты приехала в четыре утра, проскользнула в мой дом, как воровка. На, читай.
Вики взяла из его руки сложенный вчетверо лист, развернула и прочла только первую фразу:
– «У вашей жены связь с господином Неверовым...» Но это же... Как вы могли поверить?! Меня оболгали! Воля ваша, но я не желаю с вами разгова...
Вики охнула, получив оплеуху, и едва устояла на ногах, успев схватиться за край стола. Она захлебывалась воздухом, будто попала под воду, только стыд перед прислугой не позволял ей кричать. А Мирон Сергеевич, придерживая жену рукой, рвал на ней новое платье, рвал, сопя от ярости. Оторвал рукава, разорвал на турнюре красиво уложенные складки, сорвал оборки. Закончив акт вандализма, повернул жену к себе лицом и вырвал бутоньерку вместе с куском ткани. После толкнул Вики к кровати – она упала на нее – и сказал:
– Полагаешь, я не знаю о твоей связи с Долгополовым? Да о ней весь город судачил. Дрянь!
– Ложь! – взвизгнула Вики. – Ты никогда не верил мне, а слушал сплетни. Докажи! Чем докажешь, что Долгополов...
– У меня нет доказательств, но знаю: это так, – спокойно сказал Мирон Сергеевич. – Я не позволю тебе порочить мое имя. Горничную, твою наперсницу в грязных делах, отправлю в деревню.
И ушел, закрыв дверь на ключ. Вики подтянула упавший на пол шлейф из разорванных оборок. Сколько было потрачено времени на портниху! Вики душу вынимала из нее, указывая, как следует класть ткань и какими должны быть стежки. Она не разрыдалась, а произнесла шепотом, но с ненавистью в сторону двери, за которой скрылся муж:
– Убегу. В окно убегу.
Пискунов спрыгнул с дерева, потешаясь над страстями, кипевшими в доме Галицких, перелез через ограду и свистнул. Из мрака вынырнул сыщик, которого Пискунов оставил наблюдать за домом вместо себя, сам же пошел пешком. Две ноги дешевле извозчика, к тому же прогулки весьма полезны.
Чтоб угодить начальству, Пискунов хотел бы поспеть и тут и там, да надвое не разделишься. Однако именно он взял на себя смелость командовать сыщиками (а покомандовать страсть как любил), отрядил их на места и самолично проверил, как те справляются с заданием. Начинающему сыщику показал пример слежки, взобравшись на дерево у дома Галицких. Теперь Пискунов направил стопы к мадам Иветте – за делом, а не за... впрочем, за этим тоже. Шел и мечтал. Ух, любил себя он мечтаниями потешить, все же не так гадко жизнь виделась, а красочно. Пискунов ни ростом не уродился, ни лицом, зато в мечтах становился... Будто он и не он вовсе, а титулярный советник или там чин имеет при дворе Его Императорского Величества, а то и сам падишах – простор для фантазий неограничен. Только в мечтах Пискунов и становился человечищем, а не тлей ничтожной, которую всерьез никто не воспринимал. Только в мечтах не имели значения ни рябая рожа, ни рост. И Пискунов, видя себя в роскоши и почитании, забывался, гордо вышагивал, постукивая дешевой тростью, да кланялся по сторонам...
Спугнул кошку. Она промчалась у ног, рассеяв фантазийные картины. Пискунов повернул назад, кошки-то не к добру дорогу перебегают.
Но не одни неосуществимые мечты преследовали его, были и другие – вполне реальные: получить чин повыше. Уж как Пискунов ни старался, а чина не выслужил, все дел подходящих не попадалось. И вот представился случай – покрытое мраком убийство Долгополова. Тут надо все умение приложить и оказать следствию неоценимую услугу, то есть самому раскрыть убийство. Потому Пискунов, прослуживший в сыске больше остальных, и взял под опеку сыщиков, надеясь с их помощью отличиться.
Но не одни неосуществимые мечты преследовали его, были и другие – вполне реальные: получить чин повыше. Уж как Пискунов ни старался, а чина не выслужил, все дел подходящих не попадалось. И вот представился случай – покрытое мраком убийство Долгополова. Тут надо все умение приложить и оказать следствию неоценимую услугу, то есть самому раскрыть убийство. Потому Пискунов, прослуживший в сыске больше остальных, и взял под опеку сыщиков, надеясь с их помощью отличиться.
Мадам Иветта протянула ручку для поцелуя:
– Давненько вы к нам не захаживали, господин Пискунов.
Он не какой-нибудь гость, а отношение имел к самой полиции, оттого был в большом почете у мадам Иветты. Пискунов чмокнул ручку, да сразу-то к делу не приступишь, к тому же от начальства разрешение поразвратничать получено. Женщины не баловали его вниманием, насмехались, оставалось пользоваться услугами публичных домов. Опасаясь, что начальство прознает и выговор сделает, Пискунов лишний раз зайти сюда не решался, только по очень сильному хотению прибегал.
Мадам Иветта самолично ввела его в салон, держа под руку, он сразу приметил большущее тело на диване. Пискунова не прельщали женщины ссохшиеся, а нравились такие, чтоб были раз в пять шире его, и чтоб груди имели, как две головы – тогда это женщина. Он указал глазами на толстуху в прозрачных одеяниях, мадам позвала ее:
– Коко, поди ко мне.
Пери из восточных грез неохотно сползла с дивана, подошла к Пискунову – большая и мягкая – кивнула: мол, иди за мной. Он поднялся с ней во второй этаж, предвкушая разгар необузданной страсти. В комнате Коко скинула с себя прозрачные одеяния, села на кровать, поставив руки на колени:
– Уж, извиняйте, сударь, но плату загодя оставьте.
– Сколько-с? – Он надеялся, что услуги подешевели.
– Рупь. Коли два часа пожелаете, то скидка вам на двадцать копеек будет.
– А скажи-ка, милая, известна ли тебе гулящая девица, что по ночам ловит мужчин в городе? Ходит в красной юбке, синем жакете...
– Не, сударь, – ответила Коко. – Вы у мадамы поспрашивайте, я ить отсюдова, почитай, не выхожу. Разве что в лавку за пирожными, да и то редко.
Пискунов положил рубль на комод, посчитав, что этого будет довольно, разделся до подштанников и ринулся на предмет вожделения, зарывшись лицом в огромные груди.
После часа приятнейшего времяпрепровождения Пискунов спустился вниз, подождал, пока мадам переговорит с гостем и вызовет к нему девушку, после, поигрывая тростью, очутился возле ее конторки и задал тот же вопрос, который задавал Коко.
– Слыхала, слыхала, – опершись о конторку, заговорила мадам Иветта. – Гости называют ее Камелией, говорят, хороша. Но что удивительно, не со всяким она идет, кто зовет ее.
– Не со всяким? – приподнял брови он. – Это как же?
– Да и мне непонятно, – пожала обнаженными плечиками мадам Иветта. – Улица, господин Пискунов, последнее дело. Коль на улицу она вышла, стало быть, нужда заставила, отчего ж тогда выбирает? Да только, думаю, враки все это. Однако, сударь, гости из господ реже стали к нам захаживать.
Пискунов отправился гулять по ночному городу, недоумевая: что за интерес у его высокоблагородия Зыбина к уличной девке? Но раз интерес есть, стало быть, надо ее найти и привести к Виссариону Фомичу.
Марго не упустила возможности побывать у Нагоровых и разочаровалась, не увидев там Вики. Подумывала уйти, особенно когда юная Нагорова запела. Нет-нет, пение было сносным, но именно сносным, значит – посредственным, а Марго не любила посредственности во всем. Если уж браться за какое дело, то оно должно быть исполнено безупречно. Подавляя зевки, Марго прошлась взглядом по гостям и заметила, что Неверов тоже смотрел по сторонам. Она предположила: он ждет Вики. В таком случае, та должна вот-вот прийти, поэтому и Марго приняла решение остаться, а чтобы попусту не тратить время, обдумывала, кто еще ей будет полезен. Уж очень не хотелось ударить в грязь лицом перед Зыбиным, не оказаться той самой посредственностью, которая раздражает своими претензиями.
Вечер шел своим чередом, Вики так и не приехала, Марго подозревала, что она уже не приедет. Заметно скучал и Неверов, всегда обожавший находиться в центре дамского общества, но отчего-то не сегодня. «Неужто он так увлекся Вики? – думала Марго. – На него это не похоже, впрочем, временная страсть так же сильна, как и влюбленность». Когда он попрощался с хозяйкой и удалился, Марго последовала его примеру, наскоро попрощалась, чтоб не упустить Неверова. Садясь в коляску, она приказала кучеру:
– Поезжай за той каретой, но чтоб тебя не заметили.
– Давно пора коляску на карету сменить, барыня, – заворчал он. – Вона подмораживает уж. Простынете. Можеть, домой отвезть?
– Помолчи. Мне надобно знать, куда господин Неверов едет.
Она давала указания, когда придержать лошадей, или куда править, чтоб попасть в плотную тень. А карета неожиданно для нее свернула на улицу, где проживал Неверов. Приказав Капитону стать у тумбы с объявлениями, Марго приподнялась, желая удостовериться, что Неверов едет к себе.
Неожиданно появилась одинокая женская фигура, неторопливо бредущая навстречу карете. В первый миг Марго не поверила глазам: женщина, одна, и глубокой ночью? Разве она не знает, как опасно гулять ночью по городу? Женщина не торопилась, не озиралась, шла размеренно и будто никого не боялась. Карета остановилась, женщина тоже. Пауза. Дверца кареты открылась...
– Гони, Капитон, – сказала Марго, набрасывая на лицо вуаль. – Проскочи мимо Неверова как можно ближе. Скорей же!
Женщина протянула руку, она садилась в карету... Марго успела заметить красную юбку, синий жакет, черную шляпу с черными перьями, спрятанное под вуалью лицо... и ее коляска промчалась мимо. Только на повороте Марго увидела, что Неверов въехал в ворота своего особняка. По пути домой она задумалась: не об этой ли девице шла речь у графини Шембек? Но как же Неверов, не имеющий недостатка в женщинах, пригласил в свой дом уличную девку?
Орест был разгневан на Вики Галицкую, обманувшую его ожидания. Но тут неподалеку от его дома встретилась та, о которой ходило по гостиным слишком много толков, особенно в узких кругах, что удивляло и заинтересовало даже Неверова. Он решил провести остаток ночи за познанием предмета желания многих господ, а также сравнить, насколько она хороша. Зная, что таинственная незнакомка не со всяким господином идет, при отказе Орест намеревался затолкать ее в карету силой, однако она согласилась.
Он привел ее в спальню, приказав лакею подать вина, и, пока тот не принес, разглядывал кокон из одежд, без лица, в уме вычисляя, чем же она его удивит. Налив в бокалы вина, Неверов снял сюртук, жилет и галстук, бросил на кресло, после отодвинул стул от стола и пригласил:
– Прошу вас, сударыня.
Шурша юбками, она смело подошла, но не села, а тихо сказала:
– Погасите свет.
Заманить таинственную незнакомку и не взглянуть на нее – это не для Неверова. Да и кто она такая, чтоб диктовать ему условия? Всего лишь потаскушка, какая б дорогая ни была. В сущности, цену устанавливает спрос, а спрос разогрет таинственностью. Это забавно, но не более.
– Простите, сударыня, но я хотел бы знать, с кем имею дело, то есть увидеть вас.
– Тогда я ухожу. – И она решительно пошла к выходу.
Он очутился у выхода раньше девки, поставил руку на дверной проем, перегородив ей дорогу, после усмехнулся, но тон его был властным:
– Ты не уйдешь. Сними вуаль, я хочу взглянуть, стоишь ли ты тех басен, которыми окружили тебя слухи.
Она не испугалась – это было заметно по уверенности в ее движениях, когда она прошлась по комнате, словно она вовсе не попала в пленницы. И явно раздумывала, как ей быть, а он ждал, скрестив руки на груди и чувствуя за собой преимущество. Что бы она ни надумала, выйти ей отсюда не удастся. Новизна внезапно защекотала в горле, сдавила грудь ожиданием необычности. В Оресте Неверове проснулись древние инстинкты, когда не нужно согласие дамы, а есть его и только его желание, с силой, как у дикаря. Ему захотелось сорвать с нее одежды, взять ее грубо, по-мужицки, потом запереть в доме и держать как наложницу, пока не надоест. Для искушенного человека, привыкшего соблазнять тактикой игры во влюбленность и тем самым удовлетворять тщеславие, это было открытием себя же, оно влекло немедленно осуществить то, что возникло в мыслях.
Неверов шагнул к ней, задышав глубоко и часто, как зверь, а она, кажется, разгадала его намерения, выставила ладонь в перчатке, упреждая бросок:
– Погодите.
И неторопливо размотала вуаль на шее, откинула ее, затем сняла шляпу. Неверов второй раз испытал потрясение, даже отшатнулся:
– Вы?!!
– Да, я, – сказала Надин Оболенцева и внезапно громко расхохоталась. – Как вы смешны!
– Вы... та самая... – мямлил Неверов, не веря глазам. Но разве можно поверить, что дама света кинулась на улицы в поисках мужчин и приключений?