Однако к вечеру Вильгельм получил из Министерства короткий и обстоятельный доклад. В нем утверждалось, что русская армия разложена совершенно, что ее близкая победа – блеф царских генералов и промышленников, не способных обеспечить ее нужды в военное время. Приводились доводы, которые говорили, что Ники, по всей вероятности, запросит у Германии унизительного мира, чтобы предотвратить революцию в собственной стране.
…Вильгельм шел по заснеженным дорожкам Сен-Суси, опираясь на палку и время от времени сшибая ею снег с обледеневших деревьев. Весна в этом году приходила с опозданием. В положении обеих стран находилось много рифм. Усталость. Ожидание внутренних потрясений. Потеря ориентиров и неверие в собственную победу. Что ж, можно рассмотреть и Гельсингфорс в качестве возможного места для переговоров. Но я должен его унизить. Этот мальчишка должен знать свое место. Унизить, запугать, а потом подписать почетный для Германии мир. Быть может. И все силы бросить против англичан и французов. Неотесанных и диких американцев я не принимаю в расчет. Слишком много чести.
Вильгельм Второй направлялся к Большому королевскому дворцу, где располагалась его резиденция. Дворцы Царского Села казались макетом перед громоздким великолепием логова Гогенцоллернов, возведенного Фридрихом Великим в XVIII веке.
Наступала затяжная весна тревожного 1917 года. Кайзер не знал альтернативы. Не знал, что в случае неподписания с Россией сепаратного мира этот громадный дворец будет разрушен через тридцать лет ударами англо-американской авиации. На уцелевших руинах аккуратные немцы будут справлять свою нужду, а в 1959 году остатки дворца снесут, оставив лишь задние конюшни. Зато на исходе ХХ века здесь построят синематограф, где будут демонстрироваться ленты эротического содержания.
Человек ограничен и конечен в своем взгляде на бесконечный мир. И в этом его главное отличие от Бога. Если бы было по-другому, то Вильгельм умер бы сейчас на этих дорожках из-за отчаяния и позора, которые готовит будущее. И врачи бы констатировали внезапную смерть от апоплексического удара.
4
Не знаю, откуда она пронюхала. Откуда ей принесли удушающую для ее гордыни весть. У нее есть свои доносители, я это знаю. Кто из правительства? Разберемся. Но только она сказала мне перед сном:
– My darling , нам нужно серьезно переговорить!
– Я весь внимание, мое солнышко!
– Что такое есть Гельсингфорс?
– Столица княжества Финляндского… А что, моя дорогая?
– Зачем вы собираетесь туда уехать?
Вот он, выстрел. Убила наповал. Узнала, что у меня есть от нее тайны, сейчас еще придется врать. Ведь я уже в голове своей всё придумал и уложил: я снова еду в Могилев в Ставку, а сам в это время…
– Я никуда не собираюсь ехать.
Первый прокол. Я подстриг бороду, а значит, она видит, как я покраснел от собственной лжи.
– Мой бедный глупый мальчик!.. Вы опять врете!
– Нисколько.
– У вас в Гельсингфорсе любовница. Давно. Или?..
– Нет. Это исключено!..
Он произнес эти слова с таким искренним испугом, что императрица поверила: правда!
– Сядем, – предложила она и первая присела на широкую супружескую постель.
Разгладила на коленях прозрачный фиолетовый пеньюар. Ее колени были круглыми и гладкими, как у любой полноватой женщины. Легкий дым ночной рубашки скрашивал неровности кожи с крупными порами и волоски под коленями, которые она срезала английской бритвой. От этого кожа ее становилась шершавой, но он любил гладить эти ноги, когда ладонь слегка покалывало от коротких обрезанных волосков. Это было детское ощущение, возвращавшее его к телу матери. У матери на руках выступали крупные цыпки, когда ей бывало холодно, и он любил их царапать ногтями.
– Нам нужна полная победа над Германией, – медленно и сурово произнесла Александра Федоровна.
– Кому это – нам?
– Вашему царствующему дому.
– А что вы подразумеваете под победой?
– Кайзер у ваших ног, – объяснила императрица. – Мерзкий старик просит пощады. Вы пинаете его сапогами. А в Берлине пируют наши доблестные казаки.
– Отчего не иначе?..
Пытаясь скрыть волнение, он начал быстро ходить по спальне.
– Вас не оскорбит, если я закурю?
– Иначе, – пояснила она, – это вы под сапогами кайзера.
– Нет. Все может быть по-другому.
Не дожидаясь ее согласия, Николай Александрович закурил папиросу без мундштука.
– По-другому… Это компромисс. Условия его должны составить дипломаты. Компромисс и взаимоуважение. Мы заключаем мир в тех границах, которые были в августе четырнадцатого. Без аннексий и контрибуций. Братский мир. И оплакиваем свои жертвы. И русские, и немецкие.
– Причины?
– Невозможность победы, – очень тихо произнес царь.
– Вы предаете Россию, – твердо сказала жена.
Ее крупная грудь начала подниматься, как волны моря. Лицо покрылось нездоровым румянцем. Он быстро затушил папиросу и руками стал разгонять дым.
Императрица откинулась на подушки, она задыхалась. Он заметил пот у ключиц и за ушами. Торопливо открыл окно, в комнату влетел мороз весенней ночи.
– Руссн… од… Ам… ира… – прошептала она уже полную невнятицу.
Когда Александра Федоровна волновалась, то язык ее превращался в тарабарский, она опускала буквы и слоги, горло хрипело, и на губах выступала пена.
– Я пошутил!.. Слышите?! Пошутил!..
Трясущимися руками налил ей минеральной воды из бутыли и стакан поднес к губам. Она сделала пару крупных глотков, в горле забулькало и заурчало.
– Русский народ не простит вам мира, – медленно сказала Александра Федоровна. – Он хочет войны.
– Конечно, – согласился государь. – Воевать очень приятно. Окопы, вши и вообще…
Он всхлипнул. Но скорее от смеха, чем от слез.
Императрица заметно успокоилась. Аккуратно взяла мужа за уши и притянула к себе. Это выражало ее величайшую ласку.
– Вы говорите мне правду? – она пытливо заглянула в его глаза. – Вы не кончите эту войну позорным для себя миром?
– Несомненно.
– Поклянитесь.
– Чем?
– Нашей любовью. А лучше родиной поклянитесь.
– Клянусь, – легкомысленно сказал государь. – Но вы, наверное, запамятовали… Спаситель просил: «Не клянитесь. А скажите просто да или нет».
– Так да или нет?
– Да!.. – произнес Николай Александрович выспренно. – Конечно!..
И даже поднял правую руку вверх, распрямив ладонь. «А в чем я клянусь? – спросил он сам себя. – Непонятно. Забыл».
– Идите сюда, противный мальчишка! – императрица обняла его и с силой уложила на постель рядом. – Я сама вас раздену, – сказала, слегка задыхаясь. – Будто вы еще маленький. А я – ваша матушка или гувернантка.
– Да, – ответил он, – да!..
…Через четыре дня государь выехал поездом в Гельсингфорс под именем князя Владимира.
5
Встреча готовилась торопливо. А точнее сказать, почти совсем не готовилась. За такое время она и не могла быть подготовлена.
Повестки переговоров никто не знал. Неожиданное согласие Вильгельма на приезд было скорее обузой. Конфиденциальность встречи обеспечивалась смущением самих переговорщиков. Оба подложными именами защищались от возможной огласки.
– Вы знаете, что Финляндия – это центр русской смуты? – спросил государя в вагоне граф Фредерикс.
Николай Александрович был неприятно изумлен.
– Разве? Мне в Царском никто об этом не доложил.
– А вы и не просили.
И это было правдой.
– Полноте, граф. Неужели хуже Петрограда?
– Нет, не хуже, ваше величество.
– Вот видите… Самое страшное мы уже испытали.
– Но там есть Красная гвардия Финляндии, – бесцветно сообщил Фредерикс.
– Одна?
– А вам разве мало?
– В Центральной России – около двадцати подпольных террористических групп. А тут – только одна гвардия… – сказал царь, зевнув и прикрыв рот ладонью.
«Он сошел с ума, – подумал граф. – Двадцать террористических групп… если бы!.. У нас каждый студент – это обособленная террористическая группа!»
Ему было очень плохо. В последних числах февраля разгневанная толпа сожгла его каменный дом в Петрограде, а он в это время был в Могилеве вместе с государем. Вернувшись на пепелище, урожденный барон понял, что никогда не сможет стать полноценным графом и что нужно бежать куда глаза глядят.
– А откуда взялась гостиница «Socie 1 te 2 » ? – спросил Фредерикс терпеливо и тихо, ничем не выдавая своих чувств.
– Что вы имеете против нее?
– Ничего. Просто, мне интересно, чем руководствовались вы, ваше величество, выбирая место встречи?
– Я эту гостиницу запомнил. Она была в одной из записок, которую мне подавали…
А о чем была эта записка, он забыл… – с ужасом подумал министр двора.
– Не лучше ли поискать другую? – тактично предложил граф.
– А что вас настораживает?
– Просто в Гельсингфорсе, наверное, есть другие порядочные гостиницы.
А о чем была эта записка, он забыл… – с ужасом подумал министр двора.
– Не лучше ли поискать другую? – тактично предложил граф.
– А что вас настораживает?
– Просто в Гельсингфорсе, наверное, есть другие порядочные гостиницы.
– Не знаю, не слышал. Пусть будет эта… Не все ли равно?
– Как вам угодно, ваше величество, – сказал граф, поклонившись, а сам подумал: Конец. Пропали!..
Гостиница «Socie1te2» в центре города была традиционным местом встреч русских социал-демократов.
О приезде государя знал лишь местный генерал-губернатор Зейн. Эта тяжелая во всех смыслах весть застала Франца-Альберта Александровича на озере Пяйянне, где наместник проводил короткосрочный отпуск, занимаясь подледной рыбной ловлей, которая кое-как прогоняла сплин. Последний месяц жили лишь слухами о скором отречении Николая и провозглашением в России парламентской республики. Но отречение запаздывало, а республика не вытанцовывалась. Весеннее наступление передохнувшей армии, о котором много говорилось, могло внести в этот кроссворд некоторую ясность. И победа, и неудача звали бы к определенности. Неудача могла бы стать последней, а победа упрочила бы положение царствующего дома. Но ничего не происходило. Оставалась лишь рыба, скука и надежда на скорую отставку.
Скучать генерал-губернатор не слишком привык. В этой пришитой к России наспех провинции, где действовала сепаратистская организация «Война», насчитывающая десять тысяч членов, и Красная гвардия Финляндии, численность которой никто не знал, вообще было не до скуки. Разве будешь скучать, сидя на бомбе, тем более чухонской? Нет. И тысячу раз нет. Однако, привыкнув за восемь лет работы к своему месту и обзаведясь здесь друзьями, Зейн понял, что на бомбе можно не только отдыхать, но и скучать. Бороться с сепаратизмом финнов не было никакой возможности, потому что это была их земля. Так же, как и уравнять русских с местным населением. Русские были стеснены в правах внутри собственной империи… вы слышали о таком нонсенсе? Разве британцы были стеснены в правах в Индии по сравнению с индусами? Сама постановка подобного вопроса была абсурдной. Но после беспорядков 1905-го Финляндия расширила свою автономию, и это ударило прежде всего по русским, которые не могли занимать общественную должность без знания финского языка. Несправедливо!.. В государственной службе есть только один язык – бюрократический. Он – язык будущего, а бюрократ – центральная фигура накатывающей на мир новой эпохи. Это Франц-Альберт Александрович чувствовал всей своей кожей и скучал еще больше.
Приезд в Гельсингфорс государя вместе с министром двора смешал карты и породил панику. Зачем приехал? С инспекцией? Генерал-губернатор предложил Николаю свою резиденцию, но государь отверг ее, предполагая поселиться в обычной гостинице, чтобы соблюсти конфиденциальность. И выбрал по-чему-то «Socie 1 te 2 » , у которой на всякий случай поставили несколько жандармов. Они не могли обеспечить безопасности, но от всех других мер защиты Николай Александрович решительно отказался, чтобы не привлекать к себе внимания. Его остриженная борода делала его моложе, и если бы можно было закрасить седину, то государь напоминал бы гимназиста, который никак не может сдать выпускные экзамены. Наместник подумал, что за царским экспромтом стоит сенсация, но какая именно – не знал.
Был конец марта. Днем светило солнце, а вечером налетала ледяная крупа, обращавшая весну в бегство. Пустые заснеженные улицы без извозчиков и автомоторов напоминали деревню. Каменные низкорослые дома жались друг к другу, пытаясь согреться. Подсвеченный электрическими фонарями «Socie 1 te 2 » выглядел айсбергом в ледяной пустыне.
Государь не спал уже несколько ночей и курил одну папиросу за другой. Фредерикс, которому ничего толком не объяснили, лишь вздыхал. Из адъютантов никого не взяли, и на всей поездке лежал тяжелый отблеск импровизации. Государыня оказалась права: ничего, кроме любовницы и амуров, в голову не лезло, потому что это было логично. Об обменом телеграммами с немцами знали только министры двора. Николай Александрович наказал старику купить ананасов, шампанского и бельгийского шоколаду с черной икрой в придачу. Девушки предпочитают лафит с апельсинами, – подумал про себя Фредерикс, но купил всё, что требовали.
Вечером 3 апреля скромные яства были выставлены на стол в гостиной. Николай Александрович то бросался к задрапированному окну, выглядывая на темную улицу, то садился возле разожженного камина и кидал в огонь переломленные спички. Он сильно волновался.
В дверь постучали. Граф Фредерикс открыл ее и обмер: в номер вошли три немецких генерала в полном обмундировании. Четвертым был… Боже мой!.. Кайзер в позолоченной парадной каске. Они возьмут его в плен! – пронеслось в голове у старика.
– Мальчишка! – грозно пропел Вильгельм, отдавая шинель военным. – Сосунок и молокосос!.. Предатель!..
Он говорил по-немецки.
С самого начала переговорщики оказались в неравном положении. Государь приехал в непривычном для себя штатском платье. Дорогая французская тройка (он надевал этот костюм второй раз в жизни) была слегка великовата. Бравый старик же явился перед ним в полной своей славе, от которой можно было залезть на стену. Чего ты вырядился, дядя? Кому светишь своим позументом? Охочей до скандалов прессе?
– Мальчишка! – повторил Вильгельм. – Я съем тебя без горчицы и соуса!
– Откройте нам вина, – прошептал государь Фредериксу.
Ему стало чуть-чуть смешно. Переговоры начались так, как он и думал, – с демарша престарелого кайзера. Все прогнозируемо и знакомо.
– У меня пятнадцать корпусов и ни одного труса!..
– А у меня – пятнадцать тру2сов и ни одного корпуса. Что из этого? – спросил Николай, щурясь.
– Я дойду до Царского Села и подниму над ним германский флаг!
Старик наслаждался своим вдохновением. Он не понимает юмора, – пронеслось в голове у Ники. – Старый никчемный идиот. Что его держит на этой земле? Гордыня и армия!..
В стену полетела пробка от шампанского, но струя полилась прямо в бокалы, не уронив на пол ни капельки, – Фредерикс знал свое дело. От этого выстрела кайзер вздрогнул и схватился за декоративный кинжал.
– Я заколю тебя!..
– Каску снимите, – предложил государь.
– Молчи, щенок! Эта каска – все, что у меня осталось!
– Я куплю вам другую. С русским орлом.
– Русский орел – это воробей! Его можно сбить обыкновенной рогаткой!
– Чего же за три года не сбили? – поинтересовался государь.
– Не было надобности. Я щадил твое самолюбие.
– Спасибо. Я всегда верил в вашу порядочность.
– А я – в твое легкомыслие!
– Мы оба оказались не совсем правы. Порядочность сильно постарела, а легкомыслие стало тяжелым, как мокрый песок.
– Что? – пробормотал полуглухой Вильгельм, напрягаясь и понимая речь только по шевелящимся губам. Последняя сентенция была для него сложна.
Он снял каску и вытер пот со лба.
Пригладил рукой на голове редкие седые волосы. Три генерала, не раздеваясь, смотрели на государя оловянными глазами памятников.
– Всех – в бараний рог! И тебя – в бараний рог! И его – в бараний рог, – произнес кайзер еле слышно и указал на графа.
– Я и так перекручен, – сказал Фредерикс. – Так что не стоит беспокоиться.
Он передал кайзеру бокал с шампанским.
– Зачем? – спросил Вильгельм.
– Будем пить за мир между двумя нашими домами, – предложил Николай Александрович.
– Я могу выпить только за полную победу…
– Конечно. За полную победу здравого смысла.
– Ты подпишешь капитуляцию, и в этом будет здравый смысл, – пробормотал Вильгельм, задыхаясь.
– Пожалуйста. Когда подписать?..
Кайзер вгляделся в Николая с тяжелым вниманием троюродного дяди. Юнец валял перед ним дурака. На сколько он меня младше? – подумал Вильгельм. – На десять лет? Да нет, на целую эпоху!.. В письмах русский царь называл его кузеном Вилли, и это было привычно для него. Но сейчас такое обращение было невозможно, поскольку в комнате находились чужие люди.
Государь повернулся к Фредериксу.
– Пишите под мою диктовку…
Вильгельм почувствовал растерянность. Мало того, что ему пришлось читать речь Ники по губам, но странная сговорчивость последнего могла таить в себе серьезные подводные камни.
– Ты чего это удумал, умник? – спросил он с подозрением.
– Вы же сами предложили капитуляцию. Я ее сейчас и продиктую…
– Но мы не оговорили условия…
– Без условий. Какие могут быть условия у полной капитуляции?..
Вильгельм в смущении посмотрел на одного из генералов. Тот кивнул, мол, вы всё поняли правильно. Свершилось!..
– Пишите, – сказал Николай Фредериксу и начал диктовать: – «Во имя блага наших народов и царствующих домов мы, Николай Второй, император всероссийский, и кайзер германский, король Прусский Вильгельм…»