– Вы действительно так все видите? – спросил он.
Казалось, Харт удивился вопросу.
– Ну да, конечно, – ответил он. – Конечно, нам еще нужно пригладить кое-какие детали… Я еще не со всем разобрался. Например, нам нужно объяснить, почему вы оставили мисс Янг истекать кровью на полу, а сами отправились спать, причем спали так крепко, что даже не услышали крики экономки, когда она на следующее утро нашла тело. На основании того, что мне уже известно, я полагаю, на суде мы будем утверждать, что вы находились в шоковом состоянии.
– Правда? – устало спросил Шипман. – Но я не был в шоковом состоянии. После того как я выпил, мне показалось, что я поплыл. Я с трудом вспоминаю, о чем мы вообще говорили с Арабеллой, не говоря уже о какой-то стрельбе.
Лицо адвоката исказила страдальческая гримаса.
– Том, я очень прошу вас не делать никому таких заявлений. Пожалуйста, пообещайте мне. И мне хотелось бы попросить вас в обозримом будущем не налегать на виски; это явно не согласуется с вашим образом.
Томас Шипман стоял у окна и, прикрываясь занавеской, смотрел, как его пухлый адвокат пытается отбиться от репортеров. «Это больше похоже на львов, терзающих одинокого христианина», – подумал он. Правда, львы требуют крови не адвоката Харта. Им нужна кровь Шипмана. К сожалению, у него нет вкуса к мученичеству.
По счастью, он успел предупредить свою экономку, Лилиан Уэст, чтобы она сегодня осталась дома. Вчера вечером, после предъявления обвинения, Шипман знал, что перед его домом поставят телекамеры, которые будут смотреть и записывать каждый его шаг. Выход из дома в наручниках, последующие процедуры, отпечатки пальцев, заявление о невиновности и сегодняшнее, отнюдь не триумфальное, возвращение. Нет уж, чтобы сегодня попасть в его дом, нужно пройти сквозь строй, и незачем подвергать экономку подобным испытаниям.
Хотя сейчас ему не хватало живой души. Дом казался слишком тихим и пустым. Шипман неожиданно вспомнил, как они с Констанс тридцать лет назад купили этот дом. Они приехали с Манхэттена пообедать в «Птице и бутылке» рядом с Медвежьей горой, а потом неторопливо поехали обратно в город. По дороге они внезапно решили проехать через красивые жилые кварталы Тарритауна и именно тогда случайно натолкнулись на вывеску «Продается» у этого дома начала века, выходящего на Гудзон и утесы Пэлисейдз.
«И следующие двадцать восемь лет, два месяца и десять дней мы жили здесь, долго и счастливо», – подумал Шипман.
– Ах, Констанс, если бы у нас было еще двадцать восемь лет, – тихо произнес он и пошел на кухню, решив, что сейчас кофе будет предпочтительнее виски.
Этот дом был для них особым местом. Даже когда он занимал пост госсекретаря и постоянно находился в разъездах, время от времени им удавалось проводить здесь выходные, и это всегда укрепляло его душу. А два года назад, утром, Констанс вдруг сказала: «Том, кажется, мне нехорошо». И мгновение спустя она ушла.
Работа по двадцать часов в день помогала немного притупить боль. «Слава богу, что у меня была такая работа, – подумал он, улыбнувшись, когда вспомнил прозвище, полученное от прессы, – Летучий Секретарь. – Но я не просто работал как вол; нам с Генри удалось сделать немало хорошего. Мы оставили Вашингтон и всю страну в хорошей форме. Лучшей, чем за многие годы».
Шипман добрался до кухни, тщательно отмерил кофе на четыре чашки, потом налил воды. «Смотри-ка, я могу и сам о себе позаботиться, – подумал он. – Жаль, что я так мало думал о себе после смерти Констанс. А потом на сцену вышла Арабелла. Всегда готовая утешить, соблазнительная… А теперь – мертвая».
Он вспомнил позавчерашний вечер. Что они говорили друг другу в библиотеке? Шипман смутно помнил, как рассердился. Неужели он действительно настолько разозлился, что совершил такую жестокость? И как он мог оставить Арабеллу на полу истекать кровью и пойти спать? Томас покачал головой. Какая-то бессмыслица.
Зазвонил телефон, но Шипман не стал брать трубку. Он подождал, пока звонки не прекратятся, потом снял трубку и положил на стол.
Когда кофе был готов, Шипман налил себе чашку и, держа ее трясущейся рукой, понес в гостиную. Обычно он устраивался в большом кожаном кресле в библиотеке. Обычно, но не сегодня. Сейчас он думал, сможет ли когда-нибудь еще войти в эту комнату. Шипман уселся и вновь услышал крики с улицы. Понятно, что репортеры прочно окопались на улице, но с чего бы им сейчас так вопить? Но не успел он еще отодвинуть штору, как догадался, чем вызван такой фурор.
На сцену вышел бывший президент Соединенных Штатов, готовый предложить ему свою дружбу и поддержку.
Люди из Секретной службы доблестно пытались очистить проход для Бритлэндов, которые пробивались сквозь толпу репортеров и операторов. Прикрывая рукой жену, Генри остановился, демонстрируя готовность сделать хотя бы краткое заявление.
– В нашей великой стране человек считается невиновным, пока не доказано обратное. Томас Шипман был выдающимся государственным секретарем и остается моим близким другом. Мы с Санди приехали сюда ради этой дружбы.
Сделав заявление, бывший президент направился прямо к дому, не обращая внимания на шквал вопросов. Шипман подождал, пока Генри с женой не поднимутся по лестнице, потом отпер и распахнул входную дверь. Пара беспрепятственно скользнула в дом.
Дверь за Бритлэндами закрылась, Генри от всей души обнял своего друга. И только тогда Томас Шипман зарыдал.
Санди понимала, что мужчинам нужно какое-то время побыть наедине, и, как Шипман ни сопротивлялся, отправилась на кухню готовить обед на троих. Бывший госсекретарь продолжал твердить, что может позвонить экономке, но Санди настояла на своем.
– С полным животом, Том, вы почувствуете себя намного лучше, – сказала она. – Вы, ребята, поболтайте, а потом приходите ко мне. Я уверена, что все необходимое для омлета тут есть. Еда будет готова через несколько минут.
Шипман и вправду быстро пришел в себя. Стоило Генри Бритлэнду оказаться рядом, и Шипману, пусть и ненадолго, показалось, что теперь он может справиться со всем, что бы ему ни выпало. Мужчины отправились на кухню, где Санди уже трудилась над омлетом. Ее быстрые уверенные движения у разделочной доски оживили в памяти Шипмана недавние сцены в Палм-Бич: женщина готовит салат, а он грезит о будущем, которое теперь никогда не наступит.
Шипман взглянул в окно и неожиданно подумал, что шторы подняты и если кто-нибудь украдкой подберется к задней части дома, то получит отличную возможность щелкнуть их троих в домашней обстановке. Он торопливо прошел через комнату, опустил шторы, повернулся к Генри и Санди и печально улыбнулся.
– Знаете, я недавно договорился насчет установки электрического привода на шторы во всех остальных комнатах, чтобы они могли подниматься и опускаться по таймеру или простым щелчком выключателя. Правда, я никогда не думал, что они понадобятся мне здесь. Я редко сталкивался с готовкой, да и Арабелла не относилась к любителям «Бетти Крокер»[12].
Он умолк и покачал головой.
– Ладно. Теперь это не важно. Да и потом, мне никогда не нравились эти чертовы штуковины. В библиотеке они до сих пор плохо работают. Каждый раз, когда их поднимаешь или опускаешь, они издают такой треск, будто кто-то стреляет из пистолета… Странно, правда? Я хочу сказать, там ведь действительно стреляли из пистолета, еще двух суток не прошло. Вы уже слышали, какие события предшествовали тому вечеру? Ну…
Он на секунду отвернулся, тишину в кухне заполнял только шелест ножа. Потом Шипман подошел к кухонному столу и уселся напротив Генри. Ему сразу вспомнились те времена, когда они сидели за столом напротив друг друга в Овальном кабинете.
– Знаете, мистер президент, я…
– Томми, брось. Это я. Генри.
– Хорошо, Генри. Я просто подумал, что мы оба юристы, и…
– Не забудь, Санди тоже юрист, – напомнил ему Генри. – До Сената она порядочно проработала государственным защитником.
Шипман слабо улыбнулся.
– Тогда она будет нашим экспертом.
Он обернулся к женщине:
– Санди, тебе когда-нибудь приходилось защищать клиента, который был настолько пьян в момент совершения преступления, что не просто трижды выстрелил в свою… э… подругу, но оставил ее истекать на полу кровью, а сам поплелся наверх спать?
Она ответила, не отворачиваясь от плиты:
– Возможно, не совсем при таких обстоятельствах, но мне приходилось защищать немало клиентов, которые были настолько обдолбаны в момент совершения преступления, что даже не могли вспомнить, а что им, собственно, вменяют. Обычно, правда, находились свидетели, которые давали против них показания под присягой. Это трудные дела.
– И их, разумеется, признавали виновными? – уточнил Шипман.
Санди обернулась к нему с грустной улыбкой.
– Им давали максимальные сроки, – призналась она.
– Им давали максимальные сроки, – призналась она.
– Именно. Мой адвокат, Лен Харт, – хороший и способный парень. Он хочет, чтобы я признал себя виновным, ссылаясь на помешательство. Разумеется, временное. Но, насколько мне это видится, единственный вариант – пойти на сделку со следствием, признать вину, надеясь, что государство не станет требовать смертного приговора.
Генри и Санди смотрели на своего друга, который говорил, глядя прямо перед собой.
– Понимаете, я убил молодую женщину, которой предстояло еще лет пятьдесят радоваться жизни. Если я отправлюсь в тюрьму, то вряд ли протяну больше пяти или десяти лет. Тюремное заключение, сколько бы долго оно ни длилось, поможет немного искупить эту ужасную вину, прежде чем я предстану перед Создателем.
Все трое молчали, пока Санди заканчивала готовить еду. Она поворошила салат, потом вылила на разогретую сковородку взбитые яйца, добавила нарезанные помидоры, лук, ветчину, завернула края пузырящихся яиц и наконец перевернула омлет. Первый тост был готов как раз к тому моменту, когда женщина сдвинула первую порцию омлета на нагретую тарелку и поставила ее перед Шипманом.
– Ешьте, – распорядилась она.
Двадцать минут спустя Томас Шипман уложил последний листок салата на корку тоста и уставился на пустую тарелку.
– Вот она, обремененность изобилием, – заметил он. – Мало того, Генри, что на твоей кухне работает французский шеф-повар, ты благословлен женой – кулинарным мастером.
– Благодарю вас, добрый сэр, – бодро отозвалась Санди. – Но, по правде говоря, все свои кулинарные таланты я приобрела, когда работала поваром в буфете во время учебы в Фордхэме.
Шипман улыбнулся и рассеянно посмотрел на пустую тарелку.
– Талант, достойный восхищения. Один из тех, которыми не обладала Арабелла… – Он медленно покачал головой. – Трудно поверить, что я был таким глупцом.
Санди дотронулась до его руки и негромко сказала:
– Томми, есть немало смягчающих обстоятельств, которые сыграют в вашу пользу. Вы отдали много лет государственной службе, участвовали во множестве благотворительных проектов. Суд воспользуется любой возможностью, чтобы смягчить приговор – при условии, конечно, что до него вообще дойдет. Мы с Генри приехали помочь вам всем, чем сможем, и останемся на вашей стороне при любом исходе.
Генри Бритлэнд положил руку на плечо Шипману.
– Все верно, дружище, мы приехали ради тебя. Только попроси, и мы постараемся оказать тебе любую помощь. Но прежде нам нужно знать, что же на самом деле случилось. Мы слышали, что Арабелла порвала с тобой, так почему же она оказалась здесь тем вечером?
Шипман ответил не сразу.
– Она просто зашла, – неопределенно ответил он.
– Так вы ее не ждали? – быстро спросила Санди.
Он замешкался.
– Нет… вроде бы нет. Нет, не ждал.
Генри подался вперед.
– Ладно, Том. Но, как говорил Уилл Роджерс: «Я знаю только то, что прочел в газетах». Судя по отчетам прессы, ты в тот день звонил Арабелле и упрашивал ее поговорить с тобой. И она приехала вечером, около девяти.
– Так и есть, – без дальнейших пояснений ответил Шипман.
Генри и Санди встревоженно переглянулись. Том явно чего-то недоговаривал.
– А что с пистолетом? – спросил Генри. – Если честно, я поразился, что у тебя вообще есть пистолет, да еще зарегистрированный на твое имя. Ты всегда был убежденным сторонником закона Брэди и считался врагом Национальной стрелковой ассоциации[13]. Где ты его держал?
– По правде сказать, я совсем забыл о нем, – невыразительно ответил Шипман. – Я купил его, когда мы сюда переехали, и все эти годы он валялся у меня в сейфе. Потом я случайно его нашел, как раз когда услышал, что местная полиция запустила акцию по обмену оружия на игрушки. Тогда я вытащил его из сейфа и положил на стол в библиотеке, вместе с патронами. На следующее утро я собирался отнести его в полицейский участок. Ну, там он в конце концов и оказался – правда, не так, как я планировал.
Санди видела, что у них с Генри возникла одна и та же мысль. Ситуация становится все хуже и хуже: Том не только стрелял в Арабеллу, он еще и зарядил пистолет после ее появления.
– Том, а что ты делал до появления Арабеллы? – спросил Генри.
Пара наблюдала, как Шипман обдумывает вопрос и только потом отвечает.
– Я был на годовом собрании акционеров «Америкэн майкро». Это был тяжелый день, вдобавок я ужасно замерз. Моя экономка, Лилиан Уэст, приготовила ужин к семи тридцати. Я немного поел, а потом сразу пошел наверх, потому что неважно себя чувствовал. Честно говоря, у меня даже начался озноб, поэтому я встал под горячий душ, а потом сразу отправился в постель. Я плохо спал уже несколько ночей, поэтому принял снотворное. Потом меня разбудила – должен сказать, от очень глубокого сна – Лилиан. Она постучала в дверь и сказала, что приехала Арабелла и она хочет со мной поговорить.
– И ты спустился вниз?
– Да. Я помню, что к этому времени Лилиан как раз собиралась уходить, а Арабелла уже прошла в библиотеку.
– Ты был рад ее видеть?
Шипман немного помолчал, потом ответил:
– Нет, не был. Я помню, что меня еще покачивало от снотворного и я с трудом удерживал глаза открытыми. К тому же я злился, что сначала она игнорировала мои звонки, а потом вдруг заявилась без предупреждения. Ты, наверное, помнишь, в библиотеке есть бар. Арабелла уже устроилась как дома: сделала нам обоим «Мартини».
– Том, но как тебе вообще пришло в голову пить коктейль после снотворного? – удивился Генри.
– Потому что я дурак, – огрызнулся Шипман. – А еще потому, что меня так тошнило от громкого смеха Арабеллы, так раздражал ее голос, что я боялся сойти с ума, если не заглушу их.
Генри и Санди уставились на своего друга.
– Я думал, ты от нее без ума, – сказал Генри.
– Какое-то время – да, но потом именно я разорвал наши отношения, – ответил Шипман. – Правда, будучи джентльменом, я решил, что уместнее будет объявить об этом как о ее решении. Всякий, кому бросалась в глаза наша разница в возрасте, ожидал бы именно такого исхода. Правда же заключается в том, что я – хоть и временно, как оказалось, – пришел в себя.
– Тогда зачем вы звонили ей? – спросила Санди. – Я не улавливаю мысль.
– Потому что она названивала мне посреди ночи, иногда – по нескольку раз за ночь, час за часом. Обычно она вешала трубку, как только слышала мой голос, но я знал, что это Арабелла. Поэтому я позвонил ей предупредить, что дальше так продолжаться не может. Но я определенно не приглашал ее приехать.
– Том, почему ты не рассказал полиции? Судя по тому, что я читал и слышал, все считают это убийством в состоянии аффекта.
Том Шипман печально покачал головой.
– Думаю, в конечном счете оно таковым и было. В тот вечер Арабелла заявила, что собирается связаться с одной из бульварных газет и продать им рассказ о безумных вечеринках, которые мы с тобой устраивали во время твоего срока.
– Но это же нелепо, – возмутился Генри.
– Шантаж, – негромко заметила Санди.
– Верно. И вы думаете, моему делу поможет, если я расскажу это полиции? – спросил Шипман и покачал головой. – Нет, даже если все было и не так, есть некое достоинство в том, чтобы быть осужденным за убийство женщины, которую я слишком любил и боялся потерять. Достоинство для нее и, возможно, немного для меня.
Санди настояла на уборке кухни, а Генри повел Тома наверх, отдохнуть.
– Томми, кто-то должен побыть с тобой, пока это все не закончится, – сказал бывший президент. – Мне ужасно не нравится оставлять тебя одного.
– Ох, Генри, не волнуйся, со мной все в порядке. Да и потом, вы приехали, и я уже не чувствую себя в одиночестве.
Несмотря на заверения друга, Генри волновался и потому начал действовать, как только Шипман скрылся в ванной. У Констанс и Томми не было детей, а почти все близкие друзья уже вышли в отставку и разъехались, в основном во Флориду.
Раздумья Генри прервал звук постоянно носимого бипера. Он тут же достал сотовый телефон и ответил. Звонил Джек Коллинз, начальник приданной ему группы Секретной службы.
– Простите за беспокойство, мистер президент, но некая соседка очень хочет передать сообщение мистеру Шипману. Она говорит, что его хороший друг, графиня Кондацци, живущая в Палм-Бич, пытается связаться с ним, но он не отвечает по телефону и, вероятно, отключил автоответчик, поэтому она не может оставить ему сообщение. Насколько я понял, она уже несколько не в себе и настаивает, чтобы мистера Шипмана предупредили – она ждет его звонка.
– Спасибо, Джек. Я передам это сообщение госсекретарю Шипману. Мы с Санди выйдем через пару минут.
– Хорошо, сэр. Мы будем готовы.
«Графиня Кондацци, – подумал Генри. – Как интересно… Кто бы это мог быть?»
Его любопытство только усилилось, когда, узнав о сообщении, Томас Экер Шипман просветлел и даже почти улыбнулся.