— Ходят неясные слухи, что кто-то решил проверить на прочность королевское казначейство, — прозрачно намекнул Форман. — Ребятам не помешали бы опытные стрелки.
— Не слишком ли круто?
— Королевский поезд уже ограбили, почему бы не выпотрошить хранилище? — пожал плечами Форман. — Да и момент подходящий: Генрих увел в поход почти всю армию, а у полиции слишком много дел.
Полиция не справляется, потому что не знает, с чем справляться. Потому что вместо того, чтобы искать корень зла, пытается обрубать побеги.
— Ребятам нужно огневое прикрытие. — Форман вновь глотнул пива и закусил соленым орешком. — Обещают десять процентов.
— Будь у короля золото, он давно навел бы порядок, — хмуро ответил Вебер, наблюдая за тем, как к компании недовольных уголовников присоединяются еще несколько громил. Поддатые менсалийцы пока не понимали, что вокруг них сгущаются тучи. — А лезть в хранилище за бумажками глупо, их ценность падает с каждой минутой.
— Ты умный.
— И у меня есть принципы.
— Не грабить?
— Не наследить.
— Говорят, дело хорошо продумано.
— Не хочу портить репутацию из-за бесполезных ассигнаций.
— Да я и не настаиваю.
— Другая работа есть?
Пусть Форман и был подлым ублюдком, сейчас настало его время. Он опутал сетью осведомителей не только Альбург, но и весь север континента, проворачивал массу делишек и с каждого имел приличный процент. К Форману шли и темные личности, и честные богачи, от этих самых личностей спасающиеся, к Форману шли с проблемами любой сложности, среди которых порой попадались весьма неожиданные.
— Уберешь Большого Флима? — тихо спросил Форман.
Лишнее подтверждение тому, что Заграта катится в пропасть: уголовником такого уровня должны заниматься конкуренты или нетерпеливые наследники. В первом случае — громко, показательно, во втором — тихо, по-родственному. Теперь же судьбу Большого Флима решает обычный посредник, которому — при всем уважении к Форману — заниматься подобными делами не по чину. Сначала Вебер подумал, что его пытаются подставить, однако следующая фраза Формана подозрения рассеяла:
— Я веду дела со Слимом, а старик мешает. Нужны люди из другого мира: сделали дело — отвалили.
— Я пока не планировал покидать Заграту.
— Рано или поздно уберешься. — Глаза Формана похолодели. — Двести цехинов.
Вебер поморщился, взял из тарелки посредника несколько орешков, прожевал и поинтересовался:
— Что-нибудь еще?
— То есть отказываешься?
— Я обдумываю варианты, — пожал плечами Вебер. — К тому же твое предложение много времени не отнимет.
— Куй железо, пока горячо! — рассмеялся Форман. — Молодец, Феликс, уважаю.
И вновь стал серьезным:
— Слышал такую фамилию — Саммер?
— Королевский ювелир?
— Поставщик двора, — подтвердил Форман. — И самый известный ювелир Альбурга. Богатейший мужик.
— Почему он до сих пор здесь?
Большинство богатейших загратийских мужиков давно отправились на отдых в более спокойные миры.
— Потому что он поставщик двора, — объяснил Форман. — Саммер попал в дурацкое положение, ему следовало смыться еще месяц назад, но он не мог покинуть короля…
— Какая преданность, — скривился Феликс. Менсалийцы наконец сообразили, что местные уголовники обсуждают их достоинства, и ответили парой обидных высказываний.
— Король позволил Саммеру вложиться в изумрудные копи, так что преданность ювелира основана на прочном фундаменте. Саммер опасался, что, если проявит трусость, Генрих вышвырнет его из бизнеса, но теперь всё зашло слишком далеко.
Власть качается, банды разбойников стягиваются к Альбургу — куда уж дальше?
— Вчера я был у него дома — настоящая крепость, между прочим, — и Саммер намекнул, что готов плюнуть на расположение короля и сбежать. С семьей и багажом, который, как я понимаю, тяжел, как крест Праведника.
— Саммер готов плюнуть или уже плюнул? — уточнил Феликс.
— Готовится, — с усмешкой ответил Форман. — Он побежит только в том случае, если Генрих проиграет. Или же Альбург полыхнет.
— Жадный муль.
— Поразительно верное замечание! — весело прокомментировал посредник.
Это предложение понравилось Веберу гораздо больше предыдущего, однако вуленит понимал, что Форман мечтает добраться до багажа ювелира и путь к сферопорту будет непростым. Но в честь чего Форман сватает в охрану бамбальеро? Он что, сам себе враг?
— Саммер предлагает пятьсот цехинов, — продолжил посредник.
— А почему он не обратился к полицейским или военным? За пятьсот цехинов его на бронетяге до сферопорта довезут.
— Или до ближайшей канавы, — хмыкнул Форман. — Саммер понимает, что затянул с отъездом и верить теперь никому нельзя. Полицейские, военные — они тоже люди, им надо думать о себе.
— А ты, значит, образец добродетели?
— Мне Саммер тоже не доверяет, — не стал скрывать Форман. — А вот ты, Феликс, человек известный. Все знают, что ты держишь слово.
Вот всё и разъяснилось.
Кроме одного: для чего глупый ювелир обратился к Форману? Неужели нет у него скользких помощников, способных отыскать в Отлитом Хуссе пятерых приметных вуленитов? Наверняка есть. Или помощникам Саммер тоже не доверяет? Не доверяет, получается. Впрочем, правильно делает, сейчас на Заграте прошлые заслуги и оказанные благодеяния не в счет. Сейчас каждый за себя. И, поговорив с бамбальеро, помощник мог тут же отправиться к Форману — поведать о наклевывающемся дельце за долю малую.
В «Радостной манявке» наконец-то загрохотало. Менсалийцы метнули в недругов табуретку, те ответили бутылками, девки завизжали, полилась первая кровь. Все нормально, обычный вечер.
Вебер поправил шляпу и принял решение:
— Передай Саммеру так: если побежит сегодня ночью, мои услуги будут стоить пятьсот цехинов, а вот начиная с завтрашнего дня поездка до сферопорта обойдется ему в тысячу.
* * *Арендованный Лилиан особняк принадлежал королевскому ювелиру Саммеру и располагался на тихой Парковой улице, неподалеку от собора Святого Альстера. Дом был построен в те давние времена, когда переселенцы только осваивались на Заграте, а потому делали упор на надежность и защищенность жилищ, а не на их красоту. В те давние времена, когда Заграшлосс еще был настоящим замком, а весь Альбург состоял из пяти кварталов.
Толстые стены двухэтажного особняка прорезали узкие окна, больше похожие на бойницы, а небольшой сад окружала высокая стена — несмотря на многочисленные перепланировки, здание упрямо сохраняло родовые черты укрепленного поста. Зато к внутреннему убранству особняка не смог бы придраться даже самый взыскательный адиген. Умный Саммер понимал, что сможет выгодно сдавать дом только в том случае, если его обстановка заставит позабыть о неказистой внешности, а потому не поскупился. Древние стены покрывали панели из редких пород дерева, полы устилали дорогие хансейские ковры, изысканную мебель привезли из Кааты, а невероятной красоты хрустальные светильники — с Анданы. Внутри особняк казался фрагментом дворца, а потому недостатка в арендаторах у Саммера не было. Лилиан смогла здесь поселиться только потому, что напуганные загратийскими событиями жильцы съехали раньше срока.
Одной из немногих комнат, где строителям удалось избавиться от бойниц, расширив их до размеров нормальных окон, была главная гостиная второго этажа, из которой теперь открывался замечательный вид на Парковую улицу. Узенькую, мощенную булыжником, зато настоящую — альбургскую. Улицу, по которой когда-то ходил сам Альстер, первый король Заграты, ставший впоследствии святым ее покровителем. Тихая и спокойная, она тянулась до самого Шутливого парка. По утрам по ней пробегали молочники, за ними почтальоны, за ними — отправившиеся на рынок хозяйки и… и всё. Иногда проезжали коляски. Иногда спешили по своим делам случайные прохожие. Иногда проносилась стайка мальчишек.
Лилиан любила наблюдать за неспешной жизнью улицы. Если выпадала свободная минутка, девушка усаживалась в кресло с кружкой чая или кофе и, не отрываясь, смотрела в окно. В эти мгновения она представляла себя маленькой, все еще живущей в родительском доме, и ей казалось, что в комнату вот-вот войдет отец. В эти мгновения Лилиан была совершенно беззащитна, но только потому, что оставалась наедине с собой. А она сама была единственным в Герметиконе человеком, которому Лилиан безоговорочно доверяла.
Она сама и… может быть, еще…
С улицы Каменщиков свернула коляска, медленно подъехала и остановилась у ворот. Возница заученно слез с козел и снял кепку. Его лошадка, похоже, тоже прониклась важностью момента и встала «смирно».
Помпилио.
Лилиан улыбнулась.
Помпилио.
Лилиан улыбнулась.
Верный Валентин помог хозяину выбраться из коляски, снял с его плеча пылинку и подал роскошный букет ало-фиолетовых лилий. Лилии для Лилиан. Салонные красавчики томно заметили бы, что это пошло, однако Помпилио всегда плевал на стилистические выверты. Он называл Лилиан загратийским цветком и всегда привозил ей самые лучшие и самые редкие лилии сорта «Мецца» — крупные, бархатистые, остро пахнущие.
«Интересно, где он их раздобыл?»
Валентин подошел к калитке и постучал в молоток — даже это действие Помпилио поручил слуге, оставшись ждать результата за его спиной. Возница продолжал мять кепку, застывшая лошадь по-уставному таращилась вдаль. Лилиан улыбнулась — настоящий адиген, — и отправилась встречать гостя.
С тех пор как были открыты Вечные Дыры, люди разучились жить в одном мире. Технические достижения и публичные события, научные открытия и даже войны — всё подвергалось сравнению с происходящим на другом конце Вселенной. А как там у них? Неужели лучше? Или все-таки они от нас отстают? Отстают? Замечательно! В следующий раз постараемся удивить их еще больше!
И постепенно, так уж сложилось, в каждом мире появилось нечто свое, особенное, отличающее его от остальных. Где лучшие заводы? На Галане. Где самые надежные банки? На Верзи. Где лучшие карнавалы? Конечно же, на Андане!
Все обитатели Герметикона знали, что только в Ожерелье, в старых мирах, где правили чистокровные, ведущие свои родословные чуть ли не от Добрых Праведников, адигены, умели устраивать настоящие карнавалы. И все обитатели Герметикона мечтали на них попасть. Однако котировались празднества не одинаково. Галану игнорировали, поскольку адигенов на ней не осталось, а бароны понятия не имели об утонченности, предпочитая заменять пышность вопиющей купеческой роскошью. Заносчивые лингийцы не вызывали особенной симпатии, поскольку по-настоящему дружелюбно они относились лишь к гостям из Союза, считая остальных глухими провинциалами. Верзийцы числились слишком серьезными, тинигерийцы не отличались оригинальностью, частенько использовали в своих праздниках чужие и уже устаревшие идеи, а каатианцы традиционно экономили на веселье. Зато праздники Анданы славились на весь Герметикон.
Три года назад Лилиан оказалась на первом в своей жизни карнавале и сразу — на Празднике Всех Даров, на знаменитой неделе потрясающих развлечений, в которые с головой погружалась столица Анданы. Юная Лилиан не стала королевой: когда на праздник съезжаются несколько тысяч красавиц, выбрать из них лучшую непросто, и никто этим не занимался, однако девушка произвела впечатление. Лилиан заметили, и отец — тогда он еще был жив — раздувался от гордости. Его постоянно окружали опытные свахи, предлагали партии, но… но не головокружительные, а просто хорошие, вполне подходящие для скромной, не очень родовитой девушки из скромного, не очень богатого мира. Впрочем, тогда Лилиан не забивала себе голову подобной ерундой. Ей казалось, что мир у ее ног и она способна получить всё, что захочет. А захотела она лысого, кажущегося толстым лингийца — умного, дерзкого на язык и превосходного танцора. Мессера Помпилио из рода Кахлес захотела юная Лилиан. Холостяка, на которого заглядывались все незамужние девицы — породниться с Кахлесами означало обеспечить будущее не только себе, но и всему роду.
На том празднике Помпилио ни на секунду не оставался один, его постоянно окружали красивейшие адигены, или свахи, или тетушки, жаждущие выгодно пристроить племянниц, или молодые дворяне, жаждущие подружиться с представителем древнего рода и представить его своим сестрам. Другими словами, лысая голова Помпилио шла кругом, но Лилиан захотела. И лингиец, как ни странно, обратил на юную провинциалку внимание.
— У тебя новое хобби — открывать двери?
Он задал вопрос, лишь оказавшись в доме. Увидев девушку у калитки, удивления не выказал, с достоинством поздоровался, так, словно адигены всегда исполняли обязанности слуг, и прошел внутрь. И уж тем более не проявил эмоций Валентин, на чьем непроницаемом лице не дрогнул ни один мускул. Однако Лилиан знала, что слуга потрясен столь вопиющим нарушением этикета. Что же касается Помпилио…
— Посуду мыть не пробовала?
— Сегодня я отпустила слуг.
— Даже горничную?
— Никогда не забуду, как ты пытался соблазнить одну из них.
— Гм… а разве это считается?
— Ты невыносим.
— Спасибо.
Дурманящий аромат огромных лилий быстро окутал каминный зал. Лилиан поставила букет в заранее приготовленную вазу и улыбнулась:
— Как всегда, мои любимые.
— Ты любишь розы. — Помпилио обнаружил поднос с вином и бокалами и занялся бутылкой.
— За обедом мы выяснили, что ты всё помнишь.
— Да… Но я люблю дарить тебе лилии. Это твои цветы.
— Это мое имя, — уточнила девушка.
— Это твои цветы, — твердо повторил Помпилио. — Красивые и гордые.
— У розы есть шипы.
— Оружие выставляют напоказ от неуверенности.
Лилиан улыбнулась и приняла бокал с вином.
— Твое здоровье, Помпилио.
— Твое здоровье, Лилиан.
— Снова за встречу?
— С удовольствием.
Тихий перезвон стекла, маленькие глотки вина, и вот они уже в креслах напротив друг друга. Очень по-светски, почти официально.
— Я привез письмо от Фредерика дер Саандера, — сообщил Помпилио, внимательно глядя на девушку.
— Оно у тебя с собой?
— Забыл у Теодора.
— Ты можешь без него обходиться?
— Без письма?
— Без Теодора.
— А зачем?
— А вот я теперь многое делаю сама.
— Я заметил.
— Быть одной оказалось не так уж и весело.
Лилиан произнесла фразу мягко, однако Помпилио вздрогнул, словно от удара. Но взгляд не отвел. Помолчал, после чего тихо произнес:
— Мне жаль, что я пропустил похороны твоего отца. Слишком поздно узнал о его смерти.
— Теперь неважно.
— Почему?
— Я собираюсь замуж, — ровно сообщила девушка.
— Фредерик упоминал, — спокойно кивнул Помпилио. И сделал глоток вина. — Хорошая партия.
Для скромной, не самой родовитой девушки из не самого богатого мира. К тому же — сироты. К тому же ей двадцать один, по меркам адигенов — старая дева. Помпилио использовал неправильный эпитет: породниться с дер Саандерами было для Лилиан не просто хорошей, а идеальной партией. Очень продуманный, прагматичный выбор.
— Фредерик меня любит.
— Он говорит только о тебе. Я даже заскучал.
— Тебе неприятно говорить обо мне? — прохладно поинтересовалась девушка.
— Неприятно, когда о тебе говорит он.
— Мы с Фредериком познакомились год назад на Верзи.
— И с тех пор ты водила его за нос?
— Тебе действительно интересно?
— Я пытлив, как амуш. Ты ведь знаешь.
— И поэтому мечешься по всему Герметикону.
— Я…
— Я не водила Фредерика за нос, — светски продолжила девушка. — Я пыталась проломить сопротивление его семьи. Родственники были настроены против нашего союза.
— Им не нравилось твое происхождение?
— Мое состояние, — жестко усмехнулась Лилиан. — Ты ведь знаешь каатианцев, они прагматичны.
— Раньше ты говорила — скупы.
— Раньше у меня не было планов насчет этого мира, — отбила атаку девушка. — Отец Фредерика мечтал породниться с соседями и взять в качестве приданого большие угодья. Однако два миллиона цехинов заставили его повнимательнее присмотреться к моим достоинствам. Теперь он не сомневается в выборе Фредерика.
— Ты всегда была умницей.
Лилиан помолчала. Пора было переходить к накрытому в столовой ужину, однако есть не хотелось. Не хотелось чинно усаживаться на стул, класть на колени салфетку и продолжать делать вид, что они с Помпилио всего лишь друзья. Девушка повертела в руке бокал.
— Почему Фредерик не приехал на Заграту?
— Последние новости звучали обнадеживающе, все на Каате уверены, что Генрих справится с мятежом. Возможно, узнав о том, что здесь на самом деле творится, Фредерик бросит все и примчится.
— Будет забавно, если он постучит в дверь сейчас, — сказала девушка, не глядя на сидящего напротив мужчину.
— Согласен.
Лилиан медленно поднялась. Помпилио тоже. Замер в шаге, не сводя с нее глаз.
— Если мы пойдем налево, то окажемся в столовой, — едва слышно произнесла девушка. — Если направо, то… в этом доме есть огромная ванна.
Помпилио сделал шаг и нежно взял Лилиан за руку. Она почувствовала тепло его пальцев, тепло его дыхания. И вновь, как когда-то, услышала стук его сердца.
— Я не хочу есть, — прошептал Помпилио.
— Я тоже.
Лилии, это все лилии, их дурман.
Лилиан запрокинула голову, и Помпилио припал к ее губам.
Между обитаемыми мирами лежат миллиарды, триллионы лиг Пустоты. Их разделяют немыслимые расстояния, которые с трудом осознают даже астрологи Герметикона. Их разделяет бесконечность… которую можно преодолеть за несколько минут.