Но они все-таки приехали, два старейших адигена Заграты, и Помпилио поприветствовал их с церемонной вежливостью. Но не увидел даже кивка в ответ.
Потому что они не хотели приходить. Потому что они знали, свидетелями чего им предстоит стать.
— Я рад, что вы откликнулись, адиры.
Помпилио обратился к обоим старикам сразу, не совсем вежливо, конечно, однако эта уловка позволяла ему говорить «вы».
— Мы должны были увидеть то, что ты собрался сделать.
— Нет, адиры, вы должны были сами это сделать.
Он не обвинял, произнес фразу мягко, однако оба адигена одновременно поджали губы.
— Ты всегда был романтиком, Помпилио, — угрюмо произнес один из них.
— Я всегда чтил закон, адиры, это немного другое.
Помпилио отвесил вежливый поклон и подошел к группе цеповодов, которых привез из порта верный Валентин. К капитанам всех цеппелей Ожерелья, что стояли сейчас в Альбурге.
— Синьоры.
— Мессер.
— Полагаю, вы знаете, для чего я пригласил вас, а потому обойдемся без лишних высказываний. Я благодарен вам за то, что вы здесь.
Торчавших в сторонке репортеров и приблудных зевак Помпилио проигнорировал. Остановился напротив ворот старинного особняка, над которыми горделиво возвышался герб дер Фунье, и вскинул голову.
Валентин взялся за молоток.
— Кто?
Слуги видели собравшихся у ворот людей, а потому вопрос прозвучал сразу. Слуги знали, что служат мятежнику, но их до сих пор не трогали. Слуги хотели, чтобы так и продолжалось, и были напуганы происходящим.
— Мессер Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур к Нестору дер Фунье, — громко произнес Валентин.
— Хозяина нет дома.
— С кем я говорю?
— Меня зовут Эмиль, синьор. Я — дворецкий.
— Очень хорошо, Эмиль. Мессер Помпилио желает, чтобы ты в точности рассказал адиру Нестору обо всем, что здесь сейчас произойдет. Ты справишься?
— Я постараюсь, синьор.
— Будь любезен.
Валентин собрался было обернуться к Помпилио, однако набравшийся храбрости слуга продолжил:
— Вы позволите задать вопрос, синьор?
— Задавай.
— Осмелился бы мессер исполнить задуманное, окажись мой хозяин в Альбурге?
Отчаянный вопрос, способный вызвать весьма жесткий ответ.
Собравшиеся у ворот люди посмотрели на Помпилио, однако тот промолчал, позволив ответить тому, кому вопрос был задан — Теодору.
— Мессер планирует пробыть на Заграте еще несколько дней, — спокойно произнес Валентин. — У твоего хозяина есть достаточно времени, чтобы отыскать мессера и обсудить с ним все, что он пожелает.
— Я понял, синьор.
— Благодарю, Эмиль. — Валентин обернулся к Помпилио: — Всё готово, мессер.
Тот кивнул, после чего обернулся и пристально посмотрел на старых адигенов.
— Много лет назад мои братья по оружию защищали Холмы Хоэкунс. У них не было шанса на победу. И они это знали. У них не было шанса ничего изменить. И они это знали. Но они не хотели склонять головы, не умели склонять головы, не желали этого и умирали. У них не было надежды, только гордость и ненависть. — Тяжелые слова Помпилио расплавленным металлом падали на притихшую улицу. — Ненависти было достаточно с обеих сторон, однако враг, Эдуард Инезир, предложил моим братьям изгнание. Эдуард дал слово. И когда он стоял, провожая уходящих в Вечную Дыру адигенов, он видел ненависть в их взглядах, он чувствовал ее кожей, он знал, что отпускает смертельных врагов, но он дал слово. И он его сдержал. В отличие от Нестора дер Фунье, который свое слово нарушил. — Голос Помпилио усилился. — Нестор дер Фунье пошел против сюзерена, и я называю его отступником!
Валентин достал из коляски длинный сверток, в котором оказался штандарт рода дер Фунье. Помпилио чиркнул спичкой, и пропитанное алхимическим раствором знамя вспыхнуло голубым пламенем. И полетело на землю, упав у самых ворот особняка.
Старые адигены молчали, цеповоды негромко переговаривались, репортеры торопливо чиркали в блокнотах карандашами, а зеваки разразились возгласами. Зеваки всегда орут.
— Нестор дер Фунье — отступник!
Церемония порицания не имела официального значения, это было публично высказанное мнение. Это было сказанное вслух слово.
Это был позор, который не могла смыть даже кровь. Потому что смерть забирает все, кроме произнесенных слов.
* * *Каатианский дар Альстер дер Бел оказался на Заграте во время становления империи. Он уже тогда звался Упрямым, этот волевой и решительный правитель, чье дарство располагалось в Беллских горах — самом труднодоступном районе Кааты. Он заявил Эдуарду, что никогда не признает его власть, попытался сражаться, потерпел поражение и был вынужден отступить в горы, штурмовать которые у Эдуарда не было никакого желания. И основатель Инезирской династии, которому хотелось, чтобы его называли Великим, а не Кровавым, предложил Альстеру изгнание. Дер Бел согласился и в сопровождении тридцати тысяч подданных отправился на планету, которую назвал Загратой. В мир, который он решил сделать своим.
Альстер не взял с собой вассальных адигенов, бросил их на Каате, и это позволило ему провозгласить себя королем, абсолютным властителем Заграты. Альстером Первым. И еще он строго наказал потомкам не пускать на планету старую знать. Никогда не пускать, ни при каких обстоятельствах.
Однако запрет, как это часто бывает, оказался нарушен.
Всё началось в начале Этой Эпохи, лет через пятьдесят после прибытия первого цеппеля. Правивший тогда Адольф I грезил богатой и могущественной Загратой, однако освоение даже главного, единственного обжитого континента шло не так быстро, как хотелось монарху. Требовались деньги, крупные вложения для создания сети железных дорог, требовались машины и современная горная техника для разработки обнаруженных геологами Герметикона залежей металлов. Но самое главное — требовались опытные, любящие землю люди, умеющие планировать на много лет вперед и добиваться поставленных целей. Требовались люди, умеющие управлять. Требовались адигены.
Но только те из них, которые согласились бы признать власть короля.
К счастью для Адольфа, на Каате, Верзи и Тинигерии нашлось достаточно безземельных адигенов, согласившихся обменять верность традициям на обширные угодья. Все они принесли королю присягу, дав слово не претендовать на власть, и поехали поднимать загратийский юг. А вместе с ними с Кааты, Верзи и Тинигерии пришли деньги их родственников. А еще — агрономы и механики, инженеры и ремесленники, врачи и ученые. Получившие землю адигены начали обустраивать ее на совесть, на века, и Заграта, которая за время изоляции едва сохранила признаки цивилизованности, стала хорошеть на глазах.
Но была и цена — семь южных провинций Заграты удерживало в повиновении лишь данное адигенами слово.
Тем не менее два с лишним столетия план Адольфа I приносил плоды. Заграта развивалась, адигены честно соблюдали наложенные на них ограничения, королей сторонились, но сепаратизмом не страдали. Все изменил дед Генриха II, Густав III, которого угораздило влюбиться в адигену из рода дер Фунье. Упрекнуть королеву было не в чем: она была верной и любящей супругой, родила Густаву четырех детей и никогда не лезла в политику. Открыто не лезла. Зато через год после коронации король снял все старинные ограничения на развитие южных провинций, и адигены постепенно, чтобы не раздражать монарха, начали создавать в Зюйдбурге промышленное производство.
А еще через двадцать лет всё в той же семье дер Фунье родился мальчик, которого нарекли Нестором.
* * *— Повтори, — едва слышно попросил дер Фунье, однако все находящиеся на мостике «Длани справедливости» поняли, что адиген с трудом сдерживает бешенство. — Повтори.
— Он провел церемонию… или обряд… или… — Насмерть перепуганный радист с трудом подбирал слова. Вылетели они из головы. Взяли и вылетели. Пустота царила в голове радиста, самая настоящая Пустота. А вместо Знаков — разъяренный Нестор. И еще неизвестно, что хуже. — Я не запомнил…
— У тебя записано, — процедил дер Фунье.
Радист тоскливо посмотрел на лист бумаги.
— Читай!
— Помпилио дер Даген Тур провел в доме… в вашем столичном доме…
— Ну!
— Церемонию порицания, — прошептал радист.
У Нестора заиграли желваки.
Опытный капитан «Длани» отправился в самый угол мостика. Сообразивший, что к чему, Нучик последовал его примеру и даже зашел чуть дальше, укрылся за спиной цепаря. Рулевой по-уставному таращился в лобовое окно гондолы, но его губы дрожали. Рулевому очень хотелось стать частью оборудования, причем желательно в ста метрах и трех палубах от мостика. А радист неожиданно для себя подумал, что если выживет — обязательно признает ребенка, которого родила Эллен. Возможно, она и правда спала только с ним…
— Порицания, значит. — Нестор нехорошо усмехнулся. — Он сжег мой флаг?
«И обязательно съезжу к маме! Обязательно! Я не был у нее четыре года, я виноват! Добрые Праведники, пожалуйста, сделайте так, чтобы я еще раз увидел маму!»
— Да, — едва слышно ответил радист. — Он сжег ваш флаг.
И закрыл глаза. И бросился к стене, закрывая руками голову.
А взревевший дер Фунье вырвал привинченное к полу кресло и швырнул его в окно.
О таких, как Нестор, адигены говорили: «Рожден быть даром».
Умный, но не отрешенный от мира, дерзкий, но не наглый, амбициозный, но здравомыслящий, а еще — целеустремленный и упорный, доводящий любое дело до конца.
До десяти лет Нестор получал образование дома: знакомился с основами наук, учился верховой езде и обращению с оружием, много читал и жадно впитывал рассказы деда и отца о величайших адигенах Герметикона. Затем отправился в Альбург, в частную школу, где к двенадцати годам заслужил славу лучшего бойца — в мальчишеских драках один на один маленький Нестор гарантированно побеждал кого угодно, даже шестнадцатилетних здоровяков. Необычайная физическая сила и восторженное почитание ровесников могли превратить дер Фунье в заурядного провинциального адигена — громогласного любителя охоты, шумных вечеринок и молоденьких простолюдинок. Однако Нестор был умен. И знал, что ему нужно.
Знал с того самого дня, как повесил в своей комнате портрет Эдуарда Великого, легендарного основателя Инезирской династии.
«Я хочу быть непобедимым полководцем!» — заявил Нестор отцу.
И отказался снимать портрет человека, которого все адигены почитали тираном и убийцей, потому что полководца более великого Герметикон не знал.
С отличием окончив школу, Нестор отправился в лучшую военную академию Ожерелья — на Лингу. Поступил без труда, а учился так, что уже на третьем курсе ему предложили принять лингийское подданство: в ходе летних учений егерский полк дер Фунье наголову разбил вдвое превосходящего противника. Уже тогда стали проявляться черты, ставшие впоследствии визитной карточкой Нестора: стремительный маневр и сокрушительный удар в наиболее уязвимую точку, которую дер Фунье вычислял с убийственной точностью.
Лестное предложение лингийцев Нестор, к удивлению многих, отклонил. Объяснил, что подавляющее превосходство армии Лингийского союза над вероятными противниками не позволит раскрыться его таланту в полной мере. А после окончания академии отправился на Менсалу, которая уже несколько десятилетий не могла выбраться из трясины гражданской войны, поступил на службу к одному из местных князей и завоевал для него добрую треть континента. Вовремя уехал — привыкшие к вероломству менсалийцы благоразумно травили наиболее удачливых военачальников, — и поступил на службу в армию Компании. Чем вызвал неодобрительное ворчание всех знавших его адигенов: служить галанитам считалось делом унизительным. Но Нестор всегда знал, что нужно, и никогда не сворачивал с пути. Его первая боевая операция — вторжение на Кумру — произвела впечатление. А победа в Бирадии, когда дер Фунье без единого боя, одними только ловкими маневрами, заставил покинуть планету экспедиционный корпус верзийцев, привела директоров в экстаз. Нестор получил чин генерала — его он принял, и предложение принять галанитское гражданство, вкупе с титулом барона — которое отклонил. Дер Фунье не уставал подчеркивать, что он — загратиец и другой родины у него не будет.
Отслужив определенный контрактом срок, Нестор вышел в отставку и вернулся домой. Принял поместье из рук умирающего отца и с головой погрузился в повседневную адигенскую жизнь. Занимался сельским хозяйством, вкладывал деньги в промышленность, устраивал балы и даже как-то обмолвился, что ищет невесту.
И все решили, что он наконец-то успокоился.
— Ремонтную бригаду на мостик, — тихо произнес в переговорную трубу капитан. — У нас разбилось окно и… еще кое-что.
— Не думаю, что во всем этом есть хоть что-то важное, — кашлянув, произнес Нучик. — Не имеющий никакого значения пережиток прошлого.
Ураган по имени Нестор бушевал недолго и серьезных повреждений не нанес. Разбитое окно, две сорванные полки и два погибших кресла. Медикус заверил, что полученное радистом сотрясение мозга сильно на здоровье не скажется, а сломанное ребро обязательно заживет. Рулевой же и вовсе отделался легким испугом, подумаешь — синяк под глазом, чепуха! До капитана с Нучиком дер Фунье и вовсе не добрался — отвлекся на дверь. Но в тот самый миг, когда ему удалось сорвать металлическое полотно с одной петли, гнев Нестора оставил, так что работа осталась незаконченной и дверь сиротливо повисла в проходе.
Теперь дер Фунье стоял на самом носу гондолы и мрачно смотрел на стелющиеся под ноги облака.
— В конце концов, это его личное мнение, — продолжил барон. — Кому оно интересно?
Галанит говорил с приличествующей ситуации мрачностью, однако на душе у барона пели соловьи. Теперь, когда ярость адигена улеглась, Нучик буквально дрожал от восторга, смакуя в памяти перекошенное лицо получившего оплеуху выродка. Неужели честь — слабое место железного Нестора? Человека, не знающего ни страха, ни сомнений? Подобная сентиментальность не укладывалась у галанита в голове.
— Хотите, я организую убийство Помпилио?
— За что его убивать? — равнодушно осведомился дер Фунье.
— За то, что он вас оскорбил.
Нестор обернулся и пристально посмотрел галаниту в глаза.
— Что вы знаете об оскорблениях, барон?
— Ну…
— Вас когда-нибудь оскорбляли?
— Разумеется.
— Называли в лицо ублюдком? — издевательски уточнил адиген.
— Чуть хуже.
— За дело?
— Неважно.
— Раз «неважно», значит — за дело. Но в этом случае вас не оскорбили, барон, вас назвали так, как вы того заслужили. И Помпилио назвал меня так, как я заслужил. — Нестор говорил холодным, отстраненным тоном. Говорил мрачно, но уверенно. Говорил так, что у галанита не было никакого желания его перебивать. — Давным-давно моя семья поклялась не посягать на власть короля, я это слово нарушил. Я отступник, я это знаю. Имя дер Фунье опозорено. Но… — Нестор вновь повернулся к облакам. — Дер Фунье из каатианской семьи Харвес больше нет. Мои предки держались за это имя ради соблюдения традиций, но теперь, поскольку я планирую стать королем, мне нужно основать собственную семью. Загратийская династия не может быть побочной ветвью каатианской. Мне нужно имя…
И оно пришло. Словно бегало за ним всю жизнь, иногда всплывая в памяти, а иногда надолго прячась. Словно знало, что пригодится. Словно подмигивало, говоря: рано или поздно мы сольемся навсегда. Имя из детства и романтичной юности. Имя, означающее страшного зверя.
Тигр-одиночка, тигр-бирюк, избегающий общества себе подобных. Беспощадный и умный зверь, в чьи владения боялись заходить даже загратийские твирды. Таких тигров на Заграте называли «гуда».
— Теперь я Нестор Гуда, — произнес адиген. — Я всегда им был и благодарен Помпилио за то, что он помог мне стряхнуть пыль прошлого.
* * *«Чтоб меня спорки сожрали! В первый раз перед нами открываются столь грандиозные финансовые перспективы! Великолепные перспективы!
В предыдущий, он же — последний, раз такие перспективы у нас были после окончания университета. Точнее, нам казалось, что они есть. А еще точнее, если бы ты, Энди, согласился отправиться на Верзи, как я предлагал, перспективы могли стать реальностью. Но ты, упрямец мулев, загнал нас на Заграту. Тихий мир тебе, уроду, понадобился! Свободное время для исследований! Ты думал, если станешь магистром, все короли и дары Герметикона передерутся за право назначить тебя придворным алхимиком? Думал, я помню. И еще ты мечтал о грандиозном открытии, которое позволит до конца жизни припеваючи жить на ренту. Мечтал? Я всё помню. А в итоге мы получили жалкую практику на задрипанной планете, за которую пришлось бы расплачиваться половину жизни. А вторую половину — существовать на те гроши, которые выплачивал бы олух, купивший эту мулеву практику у нас. Если, конечно, олух отыскался бы.
Нет, я решительно приветствую Нестора и затеянную им заварушку, благодаря которой ты, мой дорогой, но туповатый и нерешительный Энди, набрался смелости отправиться в путь. Наши новые друзья, конечно, ребята странные. Половина из них — полные кретины, а вторую половину я еще не видел. Но тем веселее. А самое главное — у них все в порядке с прибылью. Ты помнишь мои слова насчет финансовых перспектив? Так вот, я тут познакомился с Бабарским…»
Из дневника Оливера А. Мерсы alh. d.Одного-единственного взгляда хватило Мерсе, чтобы понять, что алхимическая лаборатория «Амуша» оснащена, — как и было обещано, — наилучшим образом. А вдумчивое знакомство с местом работы лишь подтвердило первоначальный вывод.