— Я все помню, ИХ.
— Надеюсь.
Они сделали еще несколько шагов и остановились: открылась скрипучая дверь, судя по всему — черный ход какого-то кабака, — и в переулок неторопливо вышли пятеро плечистых парней в традиционных для альбургских бандитов кожаных жилетах и кожаных же штанах. Оружие при них было — Хусс это вам не Альбург, здесь полиция и в лучшие-то дни особой силы не имела, — но доставать пистолеты парни не спешили.
— Привет.
— Внутрь мы не пойдем, — прошептал Бабарский и сделал шаг вперед. — Привет, Слим.
И громко чихнул.
Молодой уголовник Мерсе категорически не понравился: презрительно оттопыренная нижняя губа, наглый взгляд, намеренно растягиваемые гласные — всё говорило о том, что парень чувствует себя настоящим королем альбургских улиц.
— Подружку привел?
— Отпросился у отца погулять?
На несколько мгновений в переулке установилась неприятная тишина. Бандиты ждали, что Слим вытащит пистолет и пристрелит наглого толстяка, Мерса предположил, что суперкарго добрался до запасов Галилея и переборщил, а ИХ дружелюбно разглядывал молодого уголовника, всем своим видом показывая, что не сказал ничего дурного. Просто осведомился. По-дружески.
И Слим нашел в себе силы сдержаться.
— А ты всё тот же прикольный ИХ, — нервно рассмеялся он, буравя Бабарского злым взглядом. — Совсем не изменился.
— Да, — признал суперкарго. — Я — это он. А вот ты — не Флим.
— Бумаги у тебя с собой?
Молодой бандит понимал, что настоящие векселя, на которые банкиры обожали ставить алхимические печати и защищать другими, еще более экзотическими способами, в трубочку не скрутишь и под одежду не спрячешь — их мять нельзя. Настоящие векселя возят в папках или планшетах, но ни того, ни другого у толстяка не наблюдалось. Даже сумки нужного размера не было: Бабарский хорошо подготовился к встрече.
— Мы вроде собрались кое-чем обменяться.
— Не пойми меня превратно… — доверительно произнес Бабарский, извлекая из кармана пару таблеток. — Извини, Слим, время принять лекарство. У меня язва, чтоб ее пришпа обнюхала, нужно соблюдать режим.
Он проглотил пилюли, кашлянул, сделал несколько шумных вздохов и продолжил:
— Так вот, Слим, ты хороший парень, из авторитетной семьи, и репутация у тебя что надо… Но учитывая обстоятельства, о делах я буду говорить с Большим Флимом. Когда он придет?
— Отец ранен, — угрюмо ответил молодой бандит. — Его подстрелили этой ночью.
— Ранен? — ИХ поднял брови, и Слим понял, что не сумел обмануть толстяка — раненый или нет, но на гарантированную Умным Зумом сделку Флим обязательно пришел бы.
— На самом деле отец при смерти. Я об этом помалкиваю, чтобы люди не запаниковали, и надеюсь на твое благоразумие.
— Я тоже на него надеюсь, — протянул Бабарский.
— Так что, если тебе нужна сделка, придется иметь дело со мной, — закончил Слим. — Или разбегаемся.
Еще на «Амуше» суперкарго говорил алхимику о главном правиле незаконных сделок: если обстоятельства неожиданно меняются — немедленно уходи. Но, к некоторому удивлению Мерсы, толстяк не отступил:
— Из нашего прошлого разговора я понял, что ты не в восторге от замысла отца, — припомнил ИХ.
— Отца подстрелили, — пожал плечами Слим. — Это лучший аргумент в пользу его замысла: нужно сматываться с Заграты, пока есть возможность.
— Умная мысль.
— Где бумаги?
— А где золото?
— Договоримся так: я показываю золото, а ты…
— Нет, Слим, так мы не договоримся, — мягко перебил бандита Бабарский. — Сначала я должен проверить слитки. Ты уж извини.
— Хорошо, — покладисто кивнул бандит. — Проверяй.
И махнул рукой.
Примерно через минуту — всё это время ИХ и Слим не отрываясь смотрели друг на друга, — в переулок медленно въехала запряженная парой лошадей повозка.
— Пятьдесят ящиков по десять слитков в каждом, — усмехнулся бандит.
— А еще пять тысяч?
— Доплачу изумрудами, — пообещал Слим. — Ассигнации же ты не возьмешь?
— Не возьму, — подтвердил Бабарский, скармливая лошади кусочек сахара. — А вот повозку на время арендую. Если ты не против, конечно.
— Я знал, что ты попросишь.
— Это и называется взаимопониманием. — ИХ угостил вторую лошадь, вытер руки платком, объяснив: «Слишком много грязи», и предложил: — Займемся проверкой?
— Пойдем внутрь?
— Лучше на свежем воздухе. — Бабарский кашлянул. — У меня астма, и врачи рекомендуют больше гулять.
— А если кто увидит?
— А что, твои ребята зря хлеб едят? Пусть никого не пускают.
Слим рассмеялся, обошел повозку, приподнял брезент, продемонстрировав штабеля плоских черных ящиков, и предложил:
— Выбирай.
Мерса ткнул пальцем во второй сверху:
— Этот.
— Как скажешь.
Бандит вытащил ящик, положил его на край повозки и откинул крышку. Алхимик едва сдержал крик: золото! Десять килограммовых слитков. Тысяча цехинов! Никогда в жизни Мерсе не доводилось видеть столь огромную сумму, такое богатство. Предложение ИХ проверить слитки алхимик воспринял спокойно: ну, да, проверить слитки, обычное дело. На «Амуше» это было всего лишь слово: слитки. А вот их вид Мерсу ошеломил.
— Заснул?
— Он изучает внешний вид, — поспешил объяснить Бабарский, незаметно наступая алхимику на ногу. — Мой парень — настоящий эксперт.
— Оно и видно.
Пришедший в себя Мерса натянул гоглы, в которых уже стояли линзы Вристера, достал из поясной сумки пузырек с шанским реактивом, вытряхнул несколько капель на оборотную сторону выбранного наугад слитка и аккуратно размазал реактив по поверхности. Через положенные четыре секунды на слитке появилась надпись: «Заграта. Генрих II».
— Ну? — требовательно поинтересовался Слим.
Для него и остальных наблюдателей поверхность слитка лишь слегка покраснела.
— Всё в порядке.
— В таком случае…
— Я еще не закончил.
Золото металл мягкий, но, тем не менее — металл, и сверлить его ручной дрелью удовольствие невеликое. Однако ИХ сказал — надо, и Мерсе пришлось постараться. Алхимик проделал отверстие до середины слитка, поменял в гоглах линзы, после чего капнул внутрь желтого кусаку. Из отверстия полезла синяя пена, которая показалась окружающим белой.
— Двадцатичетырехкаратное золото.
— Очень хорошо.
Слим захлопнул крышку ящика и жестко приказал:
— Теперь покажи бумаги.
— Теперь покажу.
Бабарский оглушительно свистнул, и в переулок вошел высокий мужчина в широкополой шляпе и длинном, до самых пят, плаще. На его плече висела большая сумка.
— Это еще кто? — недовольно поинтересовался Слим.
Его бандиты положили руки на оружие.
— Это мой посыльный, — хихикнул ИХ. — От слова «посылка».
Мужчина остановился в пяти шагах от повозки и вежливо приподнял шляпу. И Мерса вздрогнул: огромные зеленые глаза окружены точечками красных язв, рот слишком широк, еще бы чуть-чуть, и он протянулся бы от уха до уха, тончайшие, почти незаметные губы неспособны прикрыть крупные желтые зубы. Кожа землистая, на шее — струпья…
Спорки!
— Какого муля ты связался с нечистыми? — прошипел Слим.
— Потому что я им доверяю, — объяснил Бабарский. — А в чем дело?
Мужчина медленно, не сделав ни одного угрожающего движения, расстегнул сумку и показал лежащий в ней планшет.
Слим покраснел. Его бандиты глухо заворчали. Мерса торопливо собрал в поясную сумку свое имущество и встал рядом с Бабарским.
Теперь карты на столе. Теперь абсолютно ясно, что Слим собирался их убить. Теперь все зависит от того, рискнет ли молодой бандит связываться со спорки.
И теперь Мерса почувствовал страх.
А вот ИХ вел себя так, словно ничего не заметил. Он негромко чихнул, извинился, высморкался, снова извинился и поинтересовался:
— Где изумруды?
Никогда в жизни Иоахим Христофор Бабарский не был человеком известным, никогда не привлекал к себе внимания. Всегда оставался в тени.
Он вел дела со всеми контрабандистами Герметикона, лично знал крупнейших заправил преступного сообщества, проворачивал рискованные операции и… И никогда не попадался и не попадал. Ни на бандитские разборки, ни в полицейские сводки. Он был скользким, словно угорь, и осторожным, как пещерный вель. Он не оставлял следов, и против него никогда не давали показаний. Он был чист, как обкакавшийся младенец.
А все потому, что Иоахим Христофор Бабарский никогда не забывал составить «план Б».
— Умный Зум не только гарантирует сделки, он обязательно присылает арбитра. — Бабарский смотрел Слиму в глаза. Не улыбался, но тоном говорил язвительным. — А когда я узнал, что Большой Флим ненавидит спорки, то уговорил Зума назначить арбитрами именно их. Но ты не переживай, долго терпеть их общество тебе не придется.
— Умный Зум не только гарантирует сделки, он обязательно присылает арбитра. — Бабарский смотрел Слиму в глаза. Не улыбался, но тоном говорил язвительным. — А когда я узнал, что Большой Флим ненавидит спорки, то уговорил Зума назначить арбитрами именно их. Но ты не переживай, долго терпеть их общество тебе не придется.
Молодой бандит промолчал.
— Ты упоминал о моем благоразумии, Слим, теперь ты знаешь, что оно у меня есть.
В переулок вошли еще двое нечистых. Как и подручные молодого бандита, они были наряжены в кожаные штаны и жилеты, однако выглядели куда внушительнее. Помощники арбитра оказались настоящими гигантами, которые рождались только среди спорки, — два с лишним метра ростом, примерно столько же в плечах, бугрящиеся мышцы, длинные, почти до колен и толстые, как бычьи ляжки, руки. На фоне такой массы тяжелые дробовики казались игрушечными.
— Где мои изумруды? Надеюсь, ты не забыл их дома?
— Как бы… как бы…
На простецкой физиономии Слима, как в зеркале, отразился нехитрый замысел: вот он, смышленый Слим, пересчитывает векселя, вот он убивает тупых цепарей, вот он уезжает праздновать грандиозный успех в компании верных головорезов. Вот ему хорошо. А Умному Зуму — если этот человек и впрямь существует, он объяснит, что в Альбурге беспорядки и куда делись цепари, ему неведомо.
Слим не просто составил план, он уже счел его исполненным. Он пришел забрать свое, и эта решительность сыграла с ним злую шутку.
Ну, и жадность, конечно, куда ж без нее?
— Как бы…
— Как бы изумруды не нужны, нужны настоящие.
— Они в задней комнате. — Слим кивнул на дверь.
— Неси, — усмехнулся ИХ. — Мы подождем.
Алхимик пошатнулся и прикоснулся рукой ко лбу.
«Ему плохо? — Слим прищурился. — Тем лучше…»
Бабарский почувствовал движение и тихо бросил:
— Мерса?
«Нечистых мало, толстый и умник не в счет, значит, трое против шестерых. Вооружены двое, первый все еще держит в руке планшет…»
— Мерса? — упавшим голосом повторил Бабарский.
А тот огляделся с таким видом, будто только что оказался в переулке. Вытащил из кармана очки, надел их. Отшатнулся от повозки, раскрыл рот, увидев вооруженных людей, с трудом подавил крик, повернулся к суперкарго и жалобно спросил:
— Что я тут делаю?
«Сейчас или никогда!»
— Где бумаги?
— А где золото?
— Договоримся так: я показываю золото, а ты…
— Нет, Слим, так мы не договоримся, — мягко перебил бандита Бабарский. — Сначала я должен проверить слитки. Ты уж извини.
— Хорошо, — покладисто кивнул бандит. — Проверяй.
— Заснул?
— Он изучает внешний вид, — поспешил объяснить Бабарский, незаметно наступая алхимику на ногу. — Мой парень — настоящий эксперт.
— Оно и видно.
Говорят, в бою следует быть сильным. Это неплохо, когда нужно сломать противнику шею. Еще говорят, что в бою следует быть метким. Отличное, между нами говоря, качество — спасло немало жизней. Еще в бою следует быть хладнокровным. Здесь спорить не о чем: паникеры и в мирное-то время выживают плохо. И еще в бою следует быть удачливым.
Но самое главное — следует быть быстрым. Желательно, конечно, быстрым, сильным, метким, хладнокровным и удачливым, но идеал недостижим, приходится обходиться тем, что есть, а потому многие солдаты делают ставку на скорость. Скорость движения, скорость изготовки к стрельбе, скорость принятия решения — чем меньше мгновений на всё это уходит, тем выше шансы спастись.
Бабарский в солдатах никогда не служил, но со скоростью у него всё было в порядке.
Именно он начал драку, взорвав свою бомбу за миг до того, как Слим открыл огонь.
— Что я тут делаю?
— Кретин двуглавый!
ИХ бьет Мерсу в грудь и валит на землю.
Грохочут дробовики. Вопль. Картечь — не пуля, она повсюду. Мерса визжит. Ему вторят перепуганные лошади.
— Я ничего не вижу!
Дым повсюду, лезет в нос и рот. Заставляет слезиться глаза, которые и так ничего не видят. Бабарский нащупывает в кармане алхимика еще одну бомбу и швыряет ее в ближайшую стену. Грохот. От бомбы, дробовиков, пистолетов. Дыма становится больше. Мерса пытается подняться.
— Лежать!
— Я ранен!
— Лежать!
Бабарский бьет Мерсу в челюсть. Андреас возвращается на землю. Взгляд «плывет», но он все-таки различает выскочившего из клубов дыма бандита. Молодой парень целится из пистолета.
«Всё!»
Грохот. Картечь сминает грудь бандита и уносит его в дым. Мерса вновь поднимается и видит, что ИХ на чем-то повис. Клубы на секунду разбегаются, и становится ясно, что Бабарский пытается остановить перепуганных лошадей. Но не справляется. Полтонны золота спешат к улице. Их сопровождает сдвоенное ржание. Алхимик бросается следом.
Пуля попадает в стену, рикошетит и грызет мостовую в шаге от Мерсы.
«А где же грохот?»
Пистолеты он больше не различает, только бас дробовиков.
Лошади выносятся на улицу, где уже собралась кучка заинтересованных проходимцев. Сначала они разбегаются, а через мгновение, когда повозка останавливается — напуганные кобылы не справились с поворотом, — начинают приближаться к повозке. Они не знают, что в ней, но понимают, что стрельбу из-за ерунды не устроят. Маленький Бабарский бьет одного из проходимцев головой в грудь, а потом взрывает последнюю дымовую бомбу.
— Я ранен, — пытается сообщить алхимик.
Больше ему сказать нечего.
Высоченный мордоворот сбивает Андреаса с ног и стреляет куда-то в дым. Это он производит грохот, у него дробовик. Мерса вновь на мостовой и вновь ждет смерти. Мордоворот наступает ему на руку и скрывается в дыму. Алхимик успевает подхватить очки и на четвереньках скачет туда, куда скрылся Бабарский, оказывается в еще более густом дыму и врезается кому-то в колени.
— Чего разлегся?!
ИХ бьет алхимика ногой, заставляет подняться и тащит к повозке.
Грохот.
Лошади, не разбирая дороги, мчатся по улицам Хусса. Люди разбегаются. Бабарский пьет успокоительное и говорит, что такого дурака у него в компаньонах давно не было.
У Мерсы начинается истерика.
Спорки догнали повозку у сферопорта. Ну, не у самого порта, а у южной его окраины, где строения Отлитого Хусса плавно перетекали в официальные пакгаузы, а призванные следить за порядком пограничники лишь надували щеки да подсчитывали полученные от контрабандистов цехины. Да и не догнали их спорки — Бабарский сам остановился в условленном месте и подождал помощников. А когда нечистые подошли, коротко поинтересовался:
— Слим?
— Всё. — Ему ответил тот, что принес сумку.
Арбитр.
Второй, повесив дробовик на плечо, мрачно стоял сзади. Мерса его узнал: именно этот мордоворот наступил ему на руку. А перед тем — сбил с ног.
«Оказывается, он меня защищал…»
Подумал равнодушно, отстраненно. Подумал так, словно не его жизнь только что подвергалась смертельной опасности. Подумал и отвернулся.
— Твои люди?
— Минус один.
— Мне жаль.
— Это работа. — Спорки жестом показал, что приносить соболезнования не требуется, и предложил: — Посчитаемся?
— Охотно.
Бабарский спрыгнул с козел, и они с нечистыми отошли к задней части повозки. Говорили негромко, без надрыва, не спорили, а обсуждали. Вскоре подъехала еще одна телега, Андреас понял, что на нее перегружают часть ящиков, но даже не обернулся. Продолжил сидеть на козлах, уставившись невидящим взглядом в лошадиные хвосты и размышляя над чем-то.
«Олли, ты идиот!!!»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.— Спорки считают, что это Слим убрал папашу, — жизнерадостно поведал ИХ. — Или сам грохнул, или нанял кого.
Нечистые остались там, в Хуссе, в обители порока, о существовании которого Андреас даже не подозревал. Пограничники Бабарскому лишь подмигнули, под брезент не полезли, и теперь повозка медленно тащилась к пятнадцатой мачте, законопослушно не съезжая с проложенных по территории порта дорожек.
— Умный мальчик, но дурак, — продолжил ИХ. — Совершенно не разобрался в принципах Омута, а всё туда же — за большими деньгами. Провинция!
— И что теперь? — угрюмо спросил Мерса.
Себя спросил, только себя. Однако Бабарский охотно поддержал разговор:
— Теперь всё хорошо. Спорки сообщат Умному Зуму, что нас пытались кинуть, а поскольку Большой Флим вне игры, золото поступает в распоряжение обиженных: двадцать тысяч нам, двадцать — Зуму и десять — спорки. Сделка закрыта. — ИХ помолчал. — Поскольку на слитках стоит клеймо казначейства, я продам их за пятнадцать или семнадцать, и «Амуш» будет обеспечен финансированием почти на год. А векселя я в другом месте пристрою, желающие найдутся.
Вот и всё: сделка закрыта. Ни слова об опасности, ни капли сожаления о покойниках. Сделка закрыта. Не первая и не последняя. Андреас почувствовал нарастающее раздражение: