Вот и всё: сделка закрыта. Ни слова об опасности, ни капли сожаления о покойниках. Сделка закрыта. Не первая и не последняя. Андреас почувствовал нарастающее раздражение:
— Получается, мы их ограбили.
Пока ехали, Бабарский в общих чертах изложил алхимику происходящее, и теперь услышал первое мнение. С которым не согласился:
— Мы пытались выжить, Энди, мы были готовы к честному сотрудничеству. А Слим всё испортил. И тебя, между прочим, едва не угробил.
Шальная дробина чиркнула алхимика по плечу в самом начале боя. Кожу распахала не сильно, однако тельник оказался безнадежно испорченным. Когда у Мерсы закончилась истерика, Бабарский кое-как наложил повязку и накинул Андреасу на плечи легкий плащ. А еще посоветовал зайти к Хасине.
— Болит?
— Нет. — Мерса мотнул головой, но тут же поправился: — Терпимо.
— Поздравляю с боевым крещением.
«Да пошел ты!»
На душе у Андреаса было противно. Мерзко, холодно и противно. Тоскливо было на душе у Андреаса, тоскливо от всего. От того, что Оливер с такой легкостью согласился принять участие в незаконной сделке. От того, что не посоветовался и даже не поставил Андреаса в известность. От того, что в него стреляли. И от того, что он, оказывается, изготовил дымовые бомбы, а значит, готовился к драке.
Противно было от понимания, что он, Андреас, совсем не знает Оливера.
— Как ты с ним уживаешься?
Бабарский догадался, о чем думает Мерса. Догадался, и вопрос свой, очень-очень личный, задал очень-очень мягко. Если и не как друг, то уж точно как тот, кому небезразлично.
Андреас вздохнул.
— С трудом… Ты даже представить себе не можешь, как это страшно: не помнить изрядную часть собственной жизни. Не помнить, что делал, с кем знакомился, кому что обещал… Несколько раз я просыпался в постелях с незнакомыми женщинами, три раза был крепко избит, а однажды он вообще увез меня на курорт…
— Что же в этом плохого?
Мерса покачал головой:
— Знаешь, ИХ, у Олли есть поговорка: «Все живут один раз, а я всего лишь половину». И я до сих пор не нашел, что ему ответить.
— Если не знаешь, что ответить, хотя бы прислушайся.
«К поговорке? К Олли? К его идиотским идеям?»
Андреас усмехнулся.
— У меня своя голова на плечах.
— Твоя ли?
— Иногда моя.
— Вот и подумай ею, пока она твоя.
— О чем?
— О том, что она не всегда твоя, Энди. И тот, кто ею иногда пользуется, — тоже человек. А самое главное, тот человек — это ты.
Да, человек. Да, это он. В этом Андреас никогда не сомневался, но и радости особой не испытывал. Потому что одно дело — не знать Олли и совсем другое — не знать себя.
Но думать об этом Мерса не хотел. Не нравились ему эти мысли, и выводы, к которым они вели, тоже не нравились. Слишком уж неприятными они были.
Вместо этого Андреас посмотрел на суперкарго и спросил:
— Зачем ты меня взял, ИХ? Я думаю, ты сам умеешь проверять слитки. И у тебя наверняка есть гоглы. А если и нет, ты мог бы позаимствовать из лаборатории. Зачем ты меня взял?
Повозка остановилась у мачты. С последней площадки замахали руками, и вниз отправилась большая группа — человек десять, не меньше, — цепарей. Сажать «Амуш» никто не станет: зачем привлекать к себе внимание? А потому десятикилограммовые ящики отправятся на цеппель пешим ходом. В мозолистых руках цепарей Помпилио.
А Бабарский слез с козел, погладил ближайшую лошадь по крупу, потом посмотрел на Мерсу и ответил:
— Мы на тебя смотрим, Андреас. Мы все на тебя смотрим.
«Логично. Они пойдут со мной в Пустоту. Они пойдут со мной в новые миры. Они хотят знать, можно ли на меня положиться? Всё логично».
— И что ты увидел? — тихо спросил Мерса.
— Тебе не понравится.
— Я имею право знать.
Но ответ Андреасу действительно не понравился.
ИХ улыбнулся:
— Передай Олли, что я его жду. Пусть заходит.
По крайней мере — честно.
* * *— Добрый вечер, мессер. Добрый вечер, добрый синьор.
Сегодня старый Бен уже встречал и Помпилио, и Валентина, однако еще при первой встрече Теодор объяснил вознице правила: здороваться нужно всегда. Вот и приходилось стоять с обнаженной головой у повозки и приветствовать клиентов так, словно впервые их видел. И получать в ответ лишь сдержанный кивок от слуги. Впрочем, за полновесный цехин в день можно и потерпеть.
Валентин помог наряженному в черный офицерский мундир хозяину устроиться на диване, аккуратно разместил рядом с ним зачехленное ружье и патронташ, а сам привычно взобрался на козлы.
— Бен, ты знаешь, где находится поместье Агаты дер Суан?
— Да, добрый синьор.
— Мы едем туда.
— Как скажете, добрый синьор.
Возница ласково погладил лошадку вожжами, и та неспешно направилась к воротам сферопорта.
— Теодор! — требовательно произнес Помпилио.
— Я помню, мессер. — Валентин посмотрел на старика. — Ты обедал в городе?
— Я беру с собой бутерброды, добрый синьор. — Бен кивнул пограничнику и направил повозку в сторону Северного тракта. — Но я знаю, что происходит в Альбурге, добрый синьор, я говорил с другими возницами.
Старик отвечал громко, чтобы сидящий позади адиген его слышал.
— И что же?
— Люди вышли на улицы, добрый синьор. В Новом городе идет митинг Трудовой партии, там очень много людей. А на южных окраинах собралась большая толпа, которая разграбила винные склады. А в западных кварталах Старого города домохозяйки стучат по мостовым пустыми кастрюлями…
— Три больших события в разных концах Альбурга, — задумчиво произнес Валентин. — Поэтому полиция не успевает.
— Это случится сегодня, — хмуро произнес Помпилио.
— Совершенно с вами согласен, мессер, — обернулся к нему Валентин. — Не вернуться ли нам на борт?
— Как раз наоборот, Теодор, мы должны обязательно забрать тетушку.
— Извините, мессер, я не подумал.
— Пусть человек продолжает.
— Больше я ничего не знаю. — Бен ответил прежде, чем Валентин передал ему вопрос. Но ответил именно ему, повернув голову и глядя в глаза. — Все боятся, что наследник введет в Альбург войска.
— Почему боятся?
— Потому что никто не знает, чем это закончится.
На самом деле все знали. Или догадывались. И не хотели, чтобы их догадки стали реальностью.
— Где твоя семья, Бен? — неожиданно спросил Валентин.
— Спасибо, что спросили, добрый синьор, — улыбнулся возница. — Я отправил своих в деревню, к родственникам.
— Ты поступил правильно.
— Я знаю, добрый синьор, я знаю…
Северный тракт начался вдруг. Только что дорога тянулась мимо складов и мастерских, казавшихся логичным продолжением сферопорта, мимо небольших домишек, вокруг которых ковырялись в пыли куры и дети, мимо ферм и огороженных пастбищ, с безразличными коровами… Только что вокруг была жизнь. Но один-единственный поворот в корне изменил пейзаж. Теперь повозка тряслась по давным-давно мощенной, но давным-давно не ремонтировавшейся дороге, окруженной сомкнутым строем вековых деревьев. По пустынной, несмотря на то что день еще не закончился, дороге.
— Лес тянется на сто лиг, — проворчал Бен. — И в нем полно разбойников.
Ехать им было недалеко, поместье дер Суан располагалось в десяти лигах от Альбурга, на самом берегу Велиссы, однако плохая репутация леса заставляла возницу нервничать.
— Не беспокойся, Бен, — усмехнулся Валентин. — Если я правильно понимаю ситуацию, а я понимаю ее правильно, все местные разбойники сейчас в Альбурге.
— Теодор!
— Да, мессер.
— Ты взял книгу?
— Разумеется, мессер. Как вы приказали: сборник сонетов Джеймса Баймона.
— Почитай мне.
Поэзия навевала на Помпилио дрему, а лучшего способа скоротать путешествие еще не придумали…
Замок или поместье?
В мирах Ожерелья перед адигенами такой вопрос вставал очень редко. Земли на старых планетах были поделены давным-давно, тогда же были построены родовые гнезда, и большая их часть являла собой именно замки. Потому что мощные или просто хорошо продуманные оборонительные сооружения позволяли адигенам спокойно жить в окружении дружелюбных соседей. Миры Ожерелья помнили войны, помнили междоусобицы, помнили кровавое становление Инезирской династии и не менее кровавое восстание, которое вычеркнуло Империю из истории. Миры Ожерелья прошли долгий путь, и адигенские замки смотрелись на их землях органично. Естественно смотрелись, вызывая не снисходительную улыбку, а воспоминания о бурном прошлом.
А вот на молодых планетах, особенно на тех, где существовало единое государство, от принципа «мой дом — моя крепость» остались лишь архитектурные решения. Похожие на дозорные башни беседки. Изящные мостики через «якобы рвы», неспособные остановить и трехлетнего малыша. Точеные зубцы на едва превышающих человеческий рост стенах. И никаких угрюмых бойниц: внутри должно быть много света! На молодых и спокойных планетах адигены предпочитали поместья, и дом Агаты дер Суан был именно им.
Большой, красивый, выстроенный из коричневого, «королевского», камня, он казался настоящим дворцом и замечательно подходил для проведения шумных празднеств.
— Адира Агата!
— Адир Петер!
Облаченная в строгое вечернее платье старуха встречала гостей в Большом зале. Встречала с искренним радушием, поскольку мало их было — гостей. Мятеж дер Фунье оттолкнул короля от немногочисленных северных адигенов, что заставляло знатных людей нервничать. К тому же полиция перестала справляться с расплодившимися в северных провинциях разбойниками. На поместья еще не нападали, но адигены хорошо чувствовали возрастающее напряжение, и многие из них предпочли отправиться погостить к родственникам из других миров. Очень многие.
— Я был бы рад представить мессеру Помпилио внучку, но она, увы, уже на Андане. — Старый адиген взял бокал с шампанским.
— Почему же увы, адир Петер?
— Согласен, адира Агата, сейчас молодой девушке лучше быть подальше от Заграты.
— Или поближе к югу Заграты. Там спокойнее.
— Адир Фридрих, — укоризненно улыбнулась старуха.
— Нестор, в отличие от Генриха, знает, как нужно управляться с разбойниками.
— На юге их нет.
— Об этом я и говорю, адира Агата.
— Лет двадцать назад ты бы к нему присоединился. Да, Фридрих?
— Лет двадцать назад, Арнольд. Лет двадцать…
В большом, обожающем праздники поместье дер Суан собрались старики. Полтора десятка адигенов, самому юному из которых было хорошо за шестьдесят. Они заставили детей покинуть родину, убедили их уехать, переждать, а сами остались приглядывать за землей, которую называли своей. Они сидели в поместьях под защитой слуг, надежность которых с каждым днем вызывала все больше и больше сомнений, но отказывались переселяться даже в Альбург, потому что земли и дома были якорем, удерживающим их на этом свете. А еще потому, что они были не только богаты, но и горды.
— Король направил в провинции войска, но разбойников меньше не стало.
— Я слышал о вашей мельнице…
— Ее сожгли два дня назад.
— Мне жаль.
— Я искренне не понимаю, почему они это делают? Мельница необходима для нормальной жизни.
— Они об этом не думают, адир Фридрих.
— А о чем они думают?
— Им нравится разрушать. И еще они ненавидят землевладельцев.
— Хотят заполучить наши земли?
— Хотят нас убить.
— Ради наших земель?
— Ради того, чтобы убить. Наши земли приберут к рукам другие…
— Арнольд, я…
— Адиры, а что это за шум?
Осторожность, осторожность и еще раз осторожность.
Если хочешь поймать добычу, ты должен быть осторожным и незаметным — это вам скажет любой охотник. Нужно усыпить бдительность зверя, убедить его, что бояться нечего, заманить в ловушку и уж тогда наносить удар. Если всё сделано правильно, разящий выпад станет прологом убийства, а не схватки. Охотник обойдется без риска, обагрит руки кровью, оставшись в полной безопасности, потому что сопротивления не будет. Потому что зверь попросту не успеет приготовиться к схватке.
Осторожность и еще раз осторожность.
Тем более, когда зверь опасен, а охотники слабы и трусоваты. В том же, что его люди именно таковы, Хайме Линчик не сомневался. Он хорошо знал, что за мразь собиралась атаковать поместье: бывшие каторжане, беглые солдаты и опустившиеся сезонные рабочие. Их удел — резать зазевавшихся путников да нападать на беззащитные поселения. Вооруженных столкновений они старательно избегали, а потому еще ни разу не нападали на тщательно охраняемые жилища адигенов. Поместья обычных землевладельцев, не умеющих, как адигены, постоять за себя, грабили и жгли, разоряли хутора и фермы, а вот особняки знатных людей обходили стороной. И Хайме с огромным трудом удалось убедить разбойников не только объединиться — а на поместье дер Суан шли три банды, — но и напасть на адигенское логово. В результате пришлось заплатить бандитам по пять золотых на нос, подарить дюжину самозарядных карабинов и пообещать помощь наемников — никакие другие аргументы не действовали.
Линчик с удовольствием отказался бы от помощи разбойников, он не питал иллюзий насчет их боевых качеств, однако Мойза Пачик приказал свалить убийство адигенов на загратийцев, вот и приходилось мучиться.
Гораздо большую уверенность вселял в Хайме десяток присланных Пачиком менсалийцев. Закаленные в гражданской войне наемники были отличными солдатами, да к тому же сидели у галанитов на окладе, то есть готовы были исполнить любой приказ Линчика.
Именно менсалийцы и разработали несложный план операции. Десять разбойников они отправили в засаду, остальным двадцати велели скрытно подойти к особняку. Сигналом к атаке должно было стать нападение на коляску Помпилио, после чего смелая двадцатка врывалась в поместье и убивала собравшихся в нем стариков. Далее следовал грабеж и поджог. Себе наемники отвели роль резерва, объяснив засомневавшимся бандитам, что обязательно придут на помощь в случае проблем. На том и порешили.
Составленный «на коленке» план почти сработал: разбойники сумели окружить особняк. Однако остаться незамеченными им не удалось…
— Дым! — Бен резко остановил коляску и обернулся к Помпилио. — Поместье горит!
Перепуганный возница напрочь позабыл об этикете, чем заслужил осуждающий взгляд Валентина.
Теодор захлопнул книгу, посмотрел в указанном направлении, повернулся к хозяину и доложил:
— Поместье горит, мессер.
До особняка тетушки Агаты оставалось не меньше половины лиги, а потому и Валентин, и Помпилио различили не расслышанные возницей звуки выстрелов.
— Нужно вызвать полицию! Или солдат!
Бен не представлял, что делать. Знал одно — нужно как можно скорее уносить ноги. Бежать подальше от опасного места, утешая себя тем, что торопишься за помощью. Нужно спасаться.
— Я разверну коляску!
— Кто тебе дал право принимать решения? — Валентин сдавил руку возницы так, что тот вскрикнул.
— Теодор, скажи кучеру, что нужно ехать.
— Но там стреляют!
— Это он!
Метрах в пятидесяти от коляски из кустов выскочили вооруженные люди. Бороды и грязная одежда выдавали в них разбойников.
— Это он!!
Громыхнул первый выстрел. За ним еще один. И еще.
Старый Бен побелел. Валентин столкнул опешившего возницу на землю и натянул вожжи, не позволяя кобыле понести. И пригнулся, потому что знал, что не должен закрывать Помпилио обзор.
Разбойников заставил действовать Бен, его попытка развернуть коляску. Испугавшись, что главный из адигенов, за смерть которого Линчик обещал пятьсот полновесных цехинов, вот-вот сбежит, они выскочили из укрытия и бросились в атаку. Они видели, как возница упал. Они видели, как пригнулся — наверняка в ужасе пригнулся — оставшийся на козлах мужчина. И решили, что дело сделано. Они не сомневались в успехе.
А потом они увидели, что офицер наводит на них длинноствольный револьвер…
Говорят, чтобы стать великим мастером, нужно точно следовать канонам. Раз и навсегда выбрать дорогу и твердо следовать по ней к совершенству. Не отвлекаться, а самое главное — не распыляться. Если ты создаешь скрипки, не берись за медные трубы. Если строишь цеппели, не трать время на паровозы. Если умеешь возводить мосты — забудь о небоскребах. Так говорят, и в этих словах есть мудрость. Это правило поможет стать великим мастером. Но не сделает легендой. Этого правила достаточно только тем, кто не ищет большего.
Великий мастер Бартеломео дер Га создавал исключительно длинноствольные бамбады. Нарезные и гладкоствольные, двустволки и знаменитые трехстволки, кавалерийские и охотничьи — все они были длинноствольными и высоко ценились среди бамбальеро. Великий мастер Бартеломео дер Га твердо шел по своей дороге, но однажды услышал историю молодого бамбадао, который убил своего брата во имя древнего закона. Однажды увидел молодого бамбадао, который переживал страшнейшую трагедию. Однажды почувствовал боль молодого бамбадао и спрятался от нее в своей мастерской. Великий мастер Бартеломео дер Га отложил все дела, потому что встреча с молодым бамбадао вдохновила его на создание оружия. Потому что великий мастер Бартеломео дер Га был адигеном и знал закон.
Месяц спустя он приехал на далекий остров, куда удалился в попытке убежать от себя молодой бамбадао, и протянул ему оружие. Первую и единственную ручную бамбаду, которую создал великий Бартеломео дер Га.
Он протянул Помпилио оружие и сказал: «Я все понимаю».
Он протянул Помпилио оружие и сказал: «Его зовут „Улыбчивый Ре“».
И еще сказал: «Это подарок».
Если вам когда-нибудь доводилось стрелять из настоящей бамбады, вы наверняка помните необыкновенное чувство, возникающее в тот самый миг, когда ладонь ложится на рукоять. Упоительное ощущение невозможности промаха, полной власти над оружием и целью. Если же вам повезло стрелять из бамбады, созданной великим мастером, то ощущение превращается в уверенность. Вы больше не чувствуете, вы знаете. Но если вы не обычный человек, а бамбадао, у вас нет ни чувств, ни ощущений, ни уверенности — вы просто попадаете в цель. Потому что во время боя вы — не человек. И не человек с бамбадой. И даже не бамбада.