В его голосе послышались нотки самоуничижения, и он еще больше понравился Джуди.
– Кто-то мог взять информацию без вашего ведома. В последнее время к вам никто не проникал в квартиру?
– Ко мне никто никогда не проникал в квартиру.
– А могли эти сведения скопировать друзья или родственники?
– Не думаю. Здесь никто не бывает без меня.
Джуди взяла стоящую на столе фотографию.
– Ваша жена или подруга?
Керкус с некоторым раздражением отобрал у Джуди фотографию.
– Мы разошлись с женой, а подруги у меня нет.
– В самом деле? – сказала Джуди, которая получила ответы на все вопросы. – Благодарю за консультацию, профессор.
– Пожалуйста, называйте меня Майкл. Я получил удовольствие от разговора с вами.
Джуди удивилась.
– Вы умеете слушать. Вам интересно рассказывать, – добавил он.
– Ну… хорошо.
Он проводил ее до двери и пожал на прощание руку. Его пожатие оказалось на удивление мягким.
– Буду всегда рад вам помочь.
Она рискнула пошутить:
– Если только я заранее позвоню и договорюсь о встрече?
Он даже не улыбнулся.
– Разумеется.
Пока Джуди ехала вдоль бухты, она начала понимать происходящее. Возможно, группа террористов на самом деле способна устроить землетрясение. Для этого им потребуются точные сведения о критических точках сдвига, возможно, информация о сейсмических окнах, но они доступны. И еще им необходим человек, способный эти сведения интерпретировать. А кроме того, они должны найти возможность приложить силу в одной из таких точек. Эта часть представлялась Джуди самой сложной, однако также вполне реализуемой.
Теперь ей придется сообщить губернатору, что террористы могут устроить землетрясение.
5
Во вторник Пастор проснулся на рассвете.
Он почти всегда просыпался рано и мало спал. В последние годы он редко участвовал в вечеринках, которые заканчивались далеко за полночь.
Еще один день.
Офис губернатора молчал, что приводило Пастора в ярость. Они вели себя так, словно угрозы не существовало. Как, впрочем, и весь остальной мир. «Молот Эдема» редко упоминали в новостях, которые Пастор слушал по радиоприемнику в машине.
Только Джон Правдолюб отнесся к ним серьезно. В своей ежедневной радиопередаче он продолжал поддевать губернатора Майка Робсона. До вчерашнего дня губернатор сказал лишь, будто ФБР ведет расследование. Но прошлым вечером Правдолюб заявил, что во вторник губернатор намерен сделать заявление.
Это заявление должно решить все. Если оно окажется умиротворительным, если губернатор хотя бы намекнет, что готов рассмотреть их требования, Пастор будет только рад. Но если заявление будет жестким, Пастор устроит землетрясение.
Он не был уверен, что у него получится.
Мелани уверенно рассуждала о линии сдвига и о том, как привести пласты в движение. Но еще никто ни разу не пробовал это сделать. Даже она сама не могла дать стопроцентных гарантий, что у них все получится. А если они потерпят неудачу? Или их поймают? Или начнется землетрясение и они погибнут – кто позаботится о коммунарах и детях?
Пастор перевернулся на другой бок. Рядом лежала Мелани. Он задумчиво посмотрел на ее лицо. Очень белая кожа, почти прозрачные ресницы, прядь длинных, имбирного цвета, волос упала на щеку. Он слегка сдвинул простыню и посмотрел на ее грудь, тяжелую и мягкую. Может быть, разбудить? Он просунул руку под простыню и провел ладонью по животу Мелани и треугольнику рыжеватых волос. Она пошевелилась, сглотнула, а потом отвернулась и отодвинулась в сторону.
Он сел. Они ночевали в хижине, состоящей из одной комнаты, которая служила ему домом вот уже двадцать пять лет. Кровать и старый диван стояли по разные стороны камина, в углу располагался стол с толстой свечой в подсвечнике. Электричества в доме не было.
В первые дни существования коммуны все жили в таких хижинах, а дети спали в отдельном домике. Но за долгие годы сформировались постоянные пары, которые построили дома побольше с отдельными комнатами для своих детей. Пастор и Звезда оставались каждый в своем доме, но общая тенденция была против них. Не имело смысла сражаться с неизбежным, Пастор научился этому у Звезды. Теперь в коммуне насчитывалось шесть семейных пар и пятнадцать одиночных хижин, двадцать пять взрослых и десять детей плюс Мелани и Дасти. Одна хижина пустовала.
Все в этой комнате было знакомо Пастору, как собственная рука, но постепенно у некоторых предметов изменилась аура. В течение многих лет его взгляд скользил по ним, не останавливаясь: его портрет, нарисованный Звездой, когда ему исполнилось тридцать; изукрашенный кальян, оставленный француженкой по имени Мари-Луиза; не слишком надежная полка, которую сделала Роза; ящик для фруктов, где Пастор хранил одежду.
Теперь, когда оказалось, что им придется покинуть эти места, каждый предмет казался ему замечательным и особенно дорогим сердцу. У него комок подступал к горлу, когда он смотрел на свои вещи. Его комната напоминала альбом старых фотографий, в котором каждый снимок вызывал цепь воспоминаний: рождение Ринго; день, когда Шалун едва не утонул в реке; занятия любовью с двумя сестрами-близняшками, Джейн и Элизой; теплая сухая осень первого сбора винограда; вкус вина урожая 89-го года. Когда он смотрел по сторонам и думал о людях, собиравшихся отобрать у него все это, его душа наполнялась яростью, горевшей, словно медный купорос в желудке.
Пастор взял полотенце, надел сандалии и обнаженный вышел из хижины. Его радостно приветствовал Призрак. Было ясное прохладное утро, по голубому небу бежали легкие перистые облака. Солнце еще не успело подняться над горами, и долина купалась в тени. Все спали.
Он спустился вниз, Призрак следовал за ним. Хотя дух коммуны был еще силен, ее члены постепенно начали украшать свои хижины. Одна женщина посадила вокруг дома цветы и декоративный кустарник, и Пастор дал ей имя Садовница. Дол и Ода, решившие жить вместе, разрешили детям покрасить внешние стены дома в разные цвета. Человек по имени Тормоз, умственно отсталый, пристроил кривое крыльцо, на котором стояло самодельное кресло-качалка.
Пастор понимал, что постороннему человеку долина вряд ли покажется красивой. Грязные тропинки, покосившиеся хижины, случайный характер планировки. Коммуна не имела разделения на зоны. Детский домик находился рядом с амбаром, а плотницкая мастерская стояла между хижинами. Каждый год туалеты приходилось отодвигать все дальше, но это не помогало: в жаркие дни чувствовался довольно сильный запах. И все же коммуна согревала его сердце. Стоило ему отвернуться от домиков, и он видел заросшие лесом горные склоны, стремительно возносящиеся ввысь от берегов блестящей реки до самых голубых пиков Сьерра-Невады. Вид был таким красивым, что у него перехватывало дыхание.
Но теперь всякий раз, когда он смотрел по сторонам, у него возникало ощущение, будто в его тело входит острый клинок.
На плоском валуне возле реки стоял деревянный ящик, где хранились мыло, дешевые лезвия и маленькое зеркальце. Пастор намылил лицо и побрился, затем вошел в холодную реку, вымылся и вытерся жестким полотенцем.
У них не было водопровода. Зимой, когда становилось слишком холодно, чтобы мыться в реке, они дважды в неделю устраивали общую баню, нагревали огромные бочки воды на кухне и мыли друг друга. Получалось очень сексуально. Но летом только дети мылись в теплой воде.
Пастор поднялся обратно в хижину, быстро надел голубые джинсы и рабочую рубашку, которые носил постоянно, и отправился на кухню. Дверь оставалась открытой; ни в одном из домов не было замков. Он развел огонь в очаге, поставил кипятить воду для кофе и вышел наружу.
Ему нравилось ходить по улицам маленького поселка, пока все спали. Он шептал имена коммунаров, проходя мимо их домов: Луна, Шоколадка, Хохотушка. Он представлял, как спит каждый из них: Кислица, толстая девушка, на боку, с открытым ртом, тихонько похрапывая; Соль и Аляска, две женщины средних лет, обнявшись; детишки в детском домике – его собственные, Роза, Ринго и Шалун; сын Мелани, Дасти; близнецы Пузырь и Щепка, розовые щеки и взлохмаченные волосы…
Мой народ.
Пусть они всегда живут здесь.
Пастор прошел мимо мастерских, где лежали лопаты, мотыги и садовые ножницы; бетонный круг, на котором они топтали виноград в октябре; сарай, где вино прошлогоднего урожая хранилось в огромных деревянных бочонках, постепенно оседая и очищаясь, уже почти готовое для розлива по бутылкам.
Он остановился у храма.
И ощутил гордость. Они с самого начала собирались построить храм. В течение многих лет это казалось недостижимой мечтой. У них всегда хватало самой разной работы – очистить землю для виноградника, построить амбары, ухаживать за огородом, учить детей. Но пять лет назад впервые настал момент, когда Пастору не нужно было тревожиться о том, хватит ли запасов на зиму. Он уже не боялся, что один неурожайный год их разорит. Все срочные дела остались позади. И тогда он объявил, что пришло время строить храм.
Он остановился у храма.
И ощутил гордость. Они с самого начала собирались построить храм. В течение многих лет это казалось недостижимой мечтой. У них всегда хватало самой разной работы – очистить землю для виноградника, построить амбары, ухаживать за огородом, учить детей. Но пять лет назад впервые настал момент, когда Пастору не нужно было тревожиться о том, хватит ли запасов на зиму. Он уже не боялся, что один неурожайный год их разорит. Все срочные дела остались позади. И тогда он объявил, что пришло время строить храм.
И вот он перед ним.
Храм очень много значил для Пастора. Он указывал на то, что коммуна достигла зрелости. Они больше не думали только о хлебе насущном. Они не только могли прокормить себя, но и выделить ресурсы для строительства храма. Они перестали быть сборищем хиппи, пытающихся реализовать неосуществимую мечту. Они победили. И храм стал символом их триумфа.
Пастор вошел внутрь. Простое деревянное строение с застекленной крышей и без мебели. Для молитвы все садились на пол, скрестив ноги. Здесь также размещалась школа и проходили общие сборы. Единственным его украшением был флаг, сделанный Звездой. Пастор не мог прочитать, но он знал, что на нем написано:
Медитация есть жизнь: все остальное лишь отвлекает.
Деньги делают тебя нищим.
Брак – самая большая неверность.
Когда никто ничем не владеет, все владеют всем.
Делай то, что ты хочешь, – вот единственный закон.
Пять Парадоксов Баграма. Пастор сказал, что узнал их от индийского гуру, у которого учился в Лос-Анджелесе, но на самом деле он придумал их сам.
Очень неплохо для человека, который не умеет читать.
Он несколько минут стоял в центре храма с закрытыми глазами, опустив руки вдоль тела и собирая внутреннюю энергию. В этом не было ничего фальшивого. Технике медитации Пастор научился у Звезды, и у него все получалось по-настоящему. Он ощущал, как, подобно вину в бочках, очищается его разум. Пастор молился, чтобы сердце губернатора Майка Робсона смягчилось и он объявил о замораживании строительства новых электростанций в Калифорнии. Он представил себе красивого губернатора в темном костюме и белой рубашке, сидящего в кожаном кресле за полированным столом; в его видении губернатор говорил:
– Я решил дать этим людям то, что они хотят, – не только чтобы избежать землетрясения, но и потому, что они говорят разумные вещи.
Через несколько минут Пастору удалось восстановить духовное равновесие. Он чувствовал себя сосредоточенным, уверенным и спокойным.
Выйдя из храма, он решил проверить вино.
Сначала они выращивали виноград. Когда Звезда пришла в долину, здесь были лишь развалины охотничьей хижины. В течение трех лет коммуну сотрясал один кризис за другим, которые сопровождались ссорами и скандалами. После таких кризисов им приходилось отправляться в город и попрошайничать. Так продолжалось до тех пор, пока не появился Пастор.
Ему потребовалось меньше года, чтобы Звезда признала его лидером, равным себе. Первым делом он организовал попрошайничество таким образом, чтобы оно приносило максимальную прибыль. Они ехали в Сакраменто или Стоктон в субботу утром, когда на улицах было полно людей, вышедших за покупками. Каждому доставался свой угол. У каждого был свой подход к прохожим: Анет говорила, что пытается собрать деньги на автобусный билет домой в Нью-Йорк, Мелодия играла на гитаре и пела: «Во всем виновата Фортуна», Тормоз твердил, что не ел три дня, Скелет вызывал у людей улыбку заранее написанным плакатиком: «Зачем лгать? Это на пиво».
Но нищенство было временным. Под руководством Пастора хиппи террасировали склон, отвели в сторону ручей для орошения и посадили виноградник. Тяжелая работа объединила их, а производство вина позволило жить на собственные доходы. Нищенство прекратилось. Шардонне их производства высоко ценили специалисты.
Пастор шел мимо аккуратных рядов. Между виноградными лозами они посадили душистые травы и цветы, которые были красивы и полезны сами по себе, но главное – привлекали божьих коровок и ос, уничтожавших тлю и других вредных насекомых. В коммуне не применяли химикатов: коммунары полагались на естественные методы. Они выращивали клевер, поскольку он выделял азот, который в дальнейшем использовался как естественное удобрение.
Лоза дала ростки. Наступил конец мая, и опасность заморозков миновала. Сейчас их главная работа состояла в подвязывании побегов к подпоркам и защите их от ветра.
Пастор научился разбираться в производстве вина в те годы, когда занимался оптовой продажей алкоголя, а Звезда изучала процесс по книгам, но им бы не удалось добиться успеха без старого Реймонда Делавалля, симпатичного виноградаря, который помогал им – как казалось Пастору – потому, что провел бурную молодость.
Виноградник Пастора спас коммуну, но коммуна спасла Пастору жизнь. Он появился здесь как беглец – его преследовали мафия, полиция Лос-Анджелеса и департамент налогов. Он был одиноким алкоголиком и наркоманом, вчистую разорился, и его не раз посещала мысль о самоубийстве. По грязной разбитой дороге он доехал до коммуны, руководствуясь неясными указаниями случайного прохожего, и бродил между деревьями, пока не наткнулся на группу обнаженных хиппи, которые сидели на земле и что-то скандировали. Он долго смотрел на них, зачарованный мантрами и ощущением удивительного покоя, окружавшего группу, точно дым костра. Некоторые улыбались ему, но продолжали свой ритуал. Наконец он разделся, двигаясь, словно человек, впавший в транс, отбросил в сторону деловой костюм, розовую рубашку, туфли на платформе и даже красно-белые трусы. Совершенно обнаженный, Пастор сел на землю рядом с ними.
Здесь он нашел мир, новую религию, работу, друзей и любовниц. В тот момент, когда он был готов направить свой желтый «плимут-барракуду» прямо в пропасть, коммуна придала смысл его жизни.
Теперь Пастор не мыслил другого способа существования. Здесь все, что у него есть, и он готов умереть, защищая их жизнь.
Возможно, ею действительно придется пожертвовать.
Сегодня он послушает передачу Джона Правдолюба. Если губернатор готов начать переговоры или пойти на уступки, об этом будет объявлено во время передачи.
Когда Пастор дошел до границы виноградника, он решил проверить сейсмический вибратор и взобрался по склону горы. Здесь не было дороги, но через лес шла хорошо утоптанная тропинка. Впрочем, из деревни на машине сюда не добраться. В четверти мили от домов находилась поляна, где под деревьями стояли старая «барракуда» Пастора, ржавый микроавтобус «фольксваген», оранжевый «субару» Мелани и принадлежащий коммуне пикап – темно-зеленый «форд-рейнджер». Отсюда вдоль склона вилась грязная дорога длиной около двух миль, которая выходила на окружное двухполосное шоссе. По нему до ближайшего города – Силвер-Сити – десять миль.
Раз в год все члены коммуны целый день закатывали бочки с вином вверх по склону на поляну, здесь их ставили в грузовик Пола Бейла и отвозили в Напа, где вино разливали по бутылкам. В жизни коммунаров этот день занимал важное место, вечером они устраивали настоящий пир, а следующий день становился праздником, посвященным удачному году. Церемония проходила через восемь месяцев после сбора урожая, так что до нее оставалось всего несколько дней. В этом году, решил Пастор, они устроят вечеринку на следующий день после того, как губернатор отсрочит затопление долины.
В обмен на вино Пол Бейл привозил продукты для всей коммуны, а также держал бесплатный магазин, где они могли брать любые необходимые им вещи: одежду, сладости, сигареты, письменные принадлежности, книги, тампоны, зубную пасту и прочее. Система работала без денег. Однако Пол все подсчитывал и в конце каждого года клал разницу на счет, о существовании которого знали только Пастор и Звезда.
От поляны Пастор пошел по дороге, обходя оставшиеся после дождя лужи и перебираясь через кучи валежника, затем свернул в сторону и зашагал между деревьями. Здесь не осталось следов шин, поскольку Пастор тщательно замел тропинку. Подойдя к низине, он остановился. Впереди громоздился бурелом: сломанные ветки, вырванные с корнем молодые деревца, палая листва. Только подойдя к куче поближе и отведя в сторону ветки, он увидел грузовик.
Едва ли кто-нибудь станет разыскивать здесь пропавший сейсмический вибратор. Рикки Грейнджер, которого наняли на работу в «Риткин сейсмекс» в южном Техасе, не имел никакого отношения к далекому винограднику в округе Сьерра, штат Калифорния. Однако не раз случалось, что заблудившиеся туристы забредали на территорию коммуны – как, к примеру, Мелани, – и у них наверняка возник бы вопрос, как сюда попало такое дорогое оборудование. Поэтому Пастор и Едоки Риса потратили два часа, чтобы спрятать грузовик. Пастор не сомневался, что его невозможно заметить даже с воздуха.