Долина Пламени (Сборник) - Генри Каттнер 45 стр.

Тяни время, — дал указание Дьюк Хит. — Я иду. Я все устрою.

— Я не нажимал ни на какие тайные пружины, чтобы получить эту должность, Фред, — заметил Буркхальтер. — Меня назначили консулом города. Чем же я виноват?

— Еще как нажимал, — возразил Селфридж. — Я подкуп за версту чую. Ты был школьным учителем в Модоке или какой-то деревне. Какого хрена ты знаешь о Бродячих Псах?

— Не так много, как ты, — признал Буркхальтер. — У тебя давний опыт.

— Конечно. Конечно, давний. Поэтому они берут неопытного учителя и делают его консулом для Бродячих Псов. Зеленого новичка, который не знает даже, что у этих подонков есть людоедские племена. Я торговал с лесовиками тридцать лет и знаю, как с ними обращаться. Ты собираешься читать им миленькие рассказики из книжек?

— Я буду делать то, что мне велят. Я не начальник.

— Ты — нет. Но, может, твои друзья — начальники. Связи! Если бы у меня были такие связи, как у тебя, я бы тоже, как ты, сидел себе да загребал кредиты за ту же работу. Только я делал бы эту работу лучше, намного лучше.

— Я не мешаю твоему делу, — сказал Буркхальтер. — Ты по-прежнему торгуешь, разве нет? Я занимаюсь своими собственными делами.

— Вот как? Откуда я знаю, что ты говоришь Бродячим Псам?

— Мои записи открыты для всех.

— Да?

— Безусловно. Моя задача — просто способствовать мирным отношениям с Бродячими Псами. Ничем не торговать, кроме того, что им нужно, — ив таких случаях я направляю их к тебе.

— Звучит все здорово, — заметил Селфридж. — Кроме одного. Ты можешь читать мои мысли и рассказывать Бродячим Псам о моем частном бизнесе.

Щит Буркхальтера скользнул в сторону; он ничего не мог поделать. Он терпел ментальную близость этого человека сколько хватило сил, хотя это было все равно что дышать затхлым воздухом.

— Тебя это пугает? — спросил он и тут же пожалел о своих словах.

Осторожно! — раздались в его мозгу голоса.

Селфридж вспыхнул.

— Значит, ты все-таки этим занимаешься, да? Вся эта болтовня насчет того, что вы, плешивые, уважаете личную мысленную жизнь, — ну, ясно! Не удивительно, что ты получил консульство! Читая мысли…

— Обожди, — прервал его Буркхальтер. — Я никогда в жизни не читал мыслей нелыски. Это правда.

— Правда? — усмехнулся торговец. — Каким, к черту, образом я могу знать, врешь ты или нет? Зато ты можешь залезть мне в голову и посмотреть, правду ли говорю я. Что вам, лыскам, нужно, так это знать свое место, и за пару монет я бы…

У Буркхальтера свело губы.

— Я не дерусь на дуэли, — произнес он с усилием. — Я не буду драться.

— Трус, — сказал Селфридж. Он ждал; его рука была на рукоятке кинжала.

Подобное затруднительное положение было обычным: ни один телепат не мог проиграть дуэль с нелыской, если только не стремился к самоубийству. Но и выиграть он тоже не осмеливался. Лыскам приходилось сносить унижения и оскорбления: меньшинство, живущее из милости, не должно обнаруживать свое превосходство — иначе ему не выжить. Один такой инцидент мог бы прорвать плотину, которую телепаты с мучительным трудом воздвигли для защиты от приливной волны нетерпимости.

И плотина эта была слишком длинной, она охватывала все человечество, невозможно было уследить за каждым дюймом этой невероятной дамбы из обычаев, ориентации и убеждения, хотя основополагающие установки закладывались в каждом лыске с младенчества. Когда-нибудь плотина не выдержит, но каждый час отсрочки давал возможность накопить еще немножко сил_.

— Такой парень, как ты, Селфридж, — раздался голос Дьюка Хита, — лучше всего чувствовал бы себя мертвым.

Буркхальтер от неожиданности вздрогнул. Он перевел взгляд на врача-священника, вспоминая едва заметное напряжение, которое недавно ощутил под глубоким спокойствием Хита, и подумал о том, не прорвалось ли оно сейчас наружу. Затем он уловил ответную мысль в разуме Хита и расслабился, хотя и с осторожностью.

Рядом с лыской стоял Ральф Селфридж — уменьшенный и, можно сказать, облегченный вариант Фреда. Он улыбался несколько застенчиво.

Фред Селфридж оскалил зубы.

— Послушай, Хит, — огрызнулся он, — не старайся соответствовать своему положению. У тебя его нет. Ты заместитель. Ни один плешивый не может быть настоящим священником или врачом.

— Они могут быть ими, — возразил Хит, — но не хотят. — Его круглое, моложавое лицо стало хмурым. — Послушай меня…

— Я не слушаю…

— Заткнись!

Селфридж задохнулся от удивления. Он был застигнут врасплох и не знал, чем воспользоваться: своим кинжалом или кулаками; пока он колебался, Хит сердито продолжал:

— Я сказал, что тебе лучше всего было бы быть мертвым, и так оно и есть! Только этот мальчишка, твой брат, считает, что ты такой молодец, и во всем тебе подражает. Ты погляди на него! Если эпидемия захватит Секвойю, у него не хватит силенок, чтобы справиться с инфекцией, а этот малолетний идиот не дает мне сделать ему профилактические прививки. Полагаю, он думает, что сможет выжить на одном виски, как ты!

Фред Селфридж бросил хмурый взгляд на Хита, пристально посмотрел на своего младшего брата и опять перевел глаза на врача-священника. Потом он потряс головой, пытаясь прояснить ее.

— Оставь Ральфа в покое. С ним все в порядке.

— Что ж, начинай откладывать деньги на его похороны, — сказал Хит грубо. — Как заместитель врача, я дам прогноз прямо сейчас: rigor mortis[20].

— Подожди минутку. — Селфридж облизал губы. — Малыш ведь не болен, правда?

— В районе Колумбийского переезда — эпидемия, — сказал Хит. — Одна из новых вирусных мутаций. Если она дойдет до нас, будут неприятности. Она немного напоминает столбняк. После того как затрагиваются нервные центры, ничего сделать нельзя. Профилактические прививки могут здорово помочь, в особенности если у человека такая восприимчивая группа крови, как у Ральфа.

Буркхальтер уловил мысленную команду Хита.

— Тебе и самому не помешали бы прививки, Фред, — продолжал врач-священник. — Но у тебя все-таки вторая группа крови, так ведь? И ты достаточно выносливый, чтобы справиться с инфекцией. Этот вирус — что-то новое, мутация старого микроба гриппа..

Он продолжал говорить. Кто-то окликнул Буркхальтера по имени с другой стороны улицы, и консул потихоньку отошел; никто не обратил внимания, лишь Селфридж проводил его свирепым взглядом.

На углу, под деревом, его ждала стройная рыжеволосая девушка. Буркхальтер внутренне поморщился, увидев, что не может избежать встречи с нею. Он никогда не мог полностью контролировать то, что начиналось в нем при одном только виде Барбары Пелл или мысли о ней. Он встретил взгляд ее ярких узких глаз, в которых плясали точечки света. Когда он видел ее округлое стройное тело, которое выглядело таким нежным, то думал, что на ощупь оно может оказаться таким же упругим, каким оказался ее ум при мысленном прикосновении. Ее ярко-рыжий парик был чересчур пышным; когда Барбара Пелл поворачивала голову, густые локоны, окаймлявшие квадратное настороженное лицо, струились по ее плечам, словно красные волосы-змеи горгоны Медузы. Удивительно, но у нее было типичное лицо рыжей: с широкими скулами, угрожающе полное жизни. У рыжеволосых есть неразличимые на первый взгляд общие черты, более важные, нежели цвет волос, — поскольку Барбара Пелл, естественно, родилась такой же безволосой, как и любой другой лыска.

— Ты дурак, — сказала она, когда Буркхальтер проходил мимо нее. — Почему ты не избавишься от Селфриджа?

— Нет, — покачал он головой. — И не вздумай сама что-нибудь делать.

— Я предупредила тебя, что он в кабаке. И оказалась здесь раньше всех, кроме Хита. Если бы мы могли работать вместе…

— Мы не можем.

— Мы десятки раз спасали вас, предателей, — горько сказала женщина. — Вы будете ждать, пока люди истребят вас всех..

Буркхальтер, продолжая свой путь, свернул к тропинке, поднимавшейся по крутому склону, выводящей из Секвойи. Он живо ощущал, как Барбара Пелл смотрит ему вслед, казалось, он видел ее так же ясно, как если бы у него были глаза на затылке, — ее яркое, опасное лицо, ее красивое тело, ее безумные, красивые, сумасшедшие мысли..

Ибо, несмотря на всю их омерзительность, мечты параноидов были столь же красивы и соблазнительны, как красота Барбары Пелл. Опасно соблазнительны. Свободный мир, где лыски могут ходить, и жить, и думать в полной безопасности, не втискивая возможности своего разума в искусственные, тесные рамки, что напоминало то, как когда-то люди сгибались в поклоне в знак подчинения своим господам. Согнутая в поклоне спина унизительна, но даже у крепостного разум свободен и может блуждать где хочет. Ограничивать сознание — значит, ограничивать душу, и никакое унижение не сравнится с этим.

Но такого мира, как тот, о котором мечтали параноиды, не могло существовать сейчас. Цена была бы слишком высокой. «Что за польза человеку, — разочарованно думал Буркхалътер, — если он обретет весь мир и потеряет собственную душу?» Должно быть, впервые это было сказано именно в этой связи, настолько точно подходили слова к их настоящему положению. Платой должно быть убийство, и кто бы ни заплатил эту цену, мир, купленный такой ценой, будет запятнан кровью. И всякое нормальное существо будет помнить об этом и никогда не сможет получать удовольствие от того, за что заплачено так дорого. Буркхальтер вспомнил отрывок из стихотворения и ощутил всю горечь и тоску написавшего его поэта — возможно, более полно, чем мог мечтать автор.

Разум Барбары Пелл послал ему вслед злобный, дурной мысленный луч презрения и ненависти. «Ты дурак, все вы дураки, телепатия не для вас, вы недостойны ее. Если б вы только присоединились к нам в…» Ее мысли начали метаться, утратили ясность; они двигались скачками, передавая злорадство от вида пролитой крови, ее тошнотворный соленый запах, — как будто весь разум женщины наслаждался, купаясь в крови всех обычных людей.

Буркхальтер с отвращением увел свои мысли от контакта с ее мозгом. «Они уже не просто стремятся к конечной цели — свободной жизни, — сказал он себе, внезапно поняв правду. — Они теперь жаждут применения средств для ее достижения. Они забыли о своей мечте жить в свободном мире. Все, чего им хочется, это убивать».

«Дурак, дурак, дурак! — мысленно кричала вслед ему Барбара Пелл. — Вот подожди, увидишь! Подожди, пока… одиножды два — два, дважды два — четыре, трижды два…»

«Они что-то затевают», — мрачно подумал Буркхальтер и вновь направил свою мысль в ее сознание, осторожно зондируя за внезапно поставленным искусственным барьером, которым она стремилась скрыть то, что даже ей показалось опрометчивым. Она яростно сопротивлялась прощупыванию. Буркхальтер воспринимал только смутные кровавые образы, беспорядочно кружащиеся в ее голове. Затем она беззвучно рассмеялась и кинула ему отчетливую, страшную, параноидную мысль, картину отвратительной ясности, от которой вся кровь бросилась ему в лицо.

Его разум отпрянул с чисто рефлекторной быстротой. Прощупывать ее мысли — все равно что касаться огня. Она применила один из способов, которым любой параноид при необходимости мог избавиться от прощупывания любопытного непараноида. И, конечно же, при нормальных обстоятельствах никакому лыске не придет в голову проводить непрошеное зондирование в другом разуме. Буркхальтер содрогнулся.

Они что-то затевают, это точно. Он должен сообщить об эпизоде тем, в чьи обязанности входит сбор информации о параноидах. В любом случае разум Барбары Пелл вряд ли мог дать много сведений о секретных планах, так как она не планировала, а только исполняла. Он выбросил ее из мыслей, встряхнулся, освобождаясь от грязи, как кошка отряхивает воду со своих лап.

Буркхальтер поднимался по крутому склону, ведущему из Секвойи к его дому, намеренно закрыв свое сознание от всего оставшегося позади. Через пятнадцать минут он оказался у деревенского бревенчато-пластикового дома, выстроенного неподалеку от темного Западноканадского леса. Это было его консульство, и только хижина братьев Селфридж располагалась еще дальше в глубь пустыни, простиравшейся на север до моря Бофорта, смешивающего свои воды с Северным Ледовитым океаном.

У его письменного стола горела красная лампочка, и это означало, что на терминале пневмопровода, протянувшегося на шесть миль в глубину леса, принято сообщение. Он внимательно прочитал его. Скоро прибудет делегация Бродячих Псов, представители трех племен. Что ж…

Он проверил свои запасы, связался по видеосвязи с универмагом и уселся за стол в ожидании. Скоро должен прийти Хит. Пока же он закрыл глаза и сконцентрировался на свежем запахе сосен, проникающем через открытые окна. Но этот свежий, чистый запах портили примешивающиеся к нему свободно разгуливающие мысленные потоки.

Буркхальтера передернуло.

Секвойя была расположена недалеко от границы старой Канады, теперь представлявшей собой громадную пустыню, значительную часть которой вновь отвоевали леса. Ее производство давало продукты переработки целлюлозы; кроме того, здесь находилась огромная психиатрическая больница, этим объяснялся и высокий процент лысок в городке. И еще Секвойя выделялась из сотен тысяч других городов, заполнивших Америку, недавним открытием здесь дипломатической службы, консульства, которому предстояло стать средством официального контакта с кочевыми племенами, отступавшими в лес по мере того, как цивилизация расширяла свои владения. Городок располагался в долине, его окружали крутые горные склоны, заросшие громадными хвойными деревьями; со снежных вершин низвергались пенисто-белые водопады. Немного к западу, за Джорджийским проливом и островом Ванкувером, лежал Тихий океан. Однако дорог было мало: использовался воздушный транспорт. Связь же в основном осуществлялась по телерадио.

Около четырехсот человек жило в Секвойе, компактном, маленьком полунезависимом поселении, меняющем свои специализированные изделия на креветок и трахинотуса из Лафитта, книги из Модока, бериллиево-стальные кинжалы и автоплуги из Американ-Гана, одежду из Демпси и Джи-Ая. Бостонские текстильные фабрики канули в Лету вместе с Бостоном — эта дымящаяся, серая пустошь не изменилась со времени Взрыва. Но в Америке все еще оставалось сколько угодно места, каким бы быстрым ни был рост населения: война уменьшила его весьма значительно. По мере развития техники совершенствовались и методы мелиорации засушливых и неплодородных земель, и более стойкие породы растения кудзу уже открыли для сельского хозяйства обширные новые пространства. Однако сельское хозяйство было не единственным занятием. Поселения специализировались, никогда не перерастая в большие города, зато распространяя споры, которым предстояло превратиться в новые маленькие городки, — или, скорее, они тянулись, подобно малиновым лозам, чтобы пустить корни в местах соприкосновения с землей.

Буркхальтер умышленно не думал о рыжеволосой женщине, когда вошел Дьюк Хит. Врач-священник уловил напряженный, отрицательный мысленный образ и кивнул.

— Барбара Пелл, — сказал он. — Я видел ее.

Мужчины затуманили поверхность своих разумов.

Это не могло скрыть их мысли, но если бы какой-нибудь другой мозг начал прощупывание, последовало бы мгновенное предупреждение и они успели бы принять меры. По необходимости, однако, беседа оставалась в основном устной, а не телепатической.

— Они чувствуют, что надвигаются неприятности, — сказал Буркхальтер. — Параноиды в последнее время постоянно просачиваются в Секвойю, верно ведь?

— Да. Они начали появляться, как только ты получил это консульство. — Хит покусывал костяшки пальцев. — За сорок лет параноиды создали вполне солидную организацию.

— Шестьдесят лет, — поправил Буркхальтер. — Мой дед видел ее зарождение еще в восемьдесят втором году. В Модоке был параноид — одинокий волк в то время, — но это был один из первых симптомов. И с тех пор..

— Что ж, они выросли не только количественно, но и качественно. В настоящее время истинных лысок больше, чем параноидов. С психологической точки зрения они дефективны. Параноиды ненавидят смешанные браки с нелысками, а мы вступаем в такие браки, это не мешает господствующему виду сохраняться и распространяться.

— До поры до времени, — сказал Буркхальтер.

Хит нахмурился.

— В Колумбийском переезде нет никакой эпидемии. Мне нужно было сказать что-то, чтобы Селфридж отвязался от тебя, а он по отношению к брату проявляет сильный отеческий инстинкт. Это решило проблему, но не навсегда. У этого типа часть равняется целому. Ты получил консульство; он занимался своим славным маленьким рэкетом, обманывая Бродячих Псов; теперь он ненавидит тебя — поэтому бьет по самому твоему уязвимому месту. К тому же он оправдывает себя: говорит себе, что, если бы не твое несправедливое преимущество, заключающееся в том, что ты лыска, ты бы никогда не получил консульства.

— Это и было несправедливо.

— Мы должны были это сделать, — сказал Хит. — Нелыски не должны узнать, что мы хотим от Бродячих Псов. Когда-нибудь хижины лесных жителей могут оказаться нашим единственным прибежищем. Если бы консульство получил нелыска…

— Я работаю вслепую, — сказал Буркхальтер. — Я знаю только, что должен делать то, что велят Немые.